Touch my Бо-ди...

У них совместное интервью, которое Сяо Чжань отрабатывает, как всегда, на отлично. С искрометным юмором, восхитительной улыбкой и блеском в глазах. У них совместное интервью, после которого Сяо Чжань заходит в гримёрку, прислоняется к стене и не имеет сил даже сползти на пол. У него перед этим многочасовой перелёт из Европы, аэропорты, побег от фанатов и два отснятых фотосета. У Ибо обычный рабочий день и тренировка в шесть утра до репетиций, но без смены часовых поясов и климатических зон. У него ещё съемки часа на три минимум и Сяо Чжань, который стоит у стены с закрытыми глазами и не падает только потому, что согнуть колени — это дополнительное усилие. Чжань-гэ, с которым не виделись почти месяц. Лао Сяо, которого нельзя заставлять ждать здесь, и совсем-совсем нельзя отпускать в гостиницу. Ибо его даже из здания не выпускал бы, там толпа фанаток снаружи, а охрана у Чжань-гэ такая, что без неё спокойней. У Сяо Чжаня упрямства целые горы и осторожности не меньше, но сила сегодня не на его стороне. Он спит стоя и кивает, не открывая глаз, когда Ибо говорит, что попросил свою охрану отвести его туда, где можно поспать, пока он не закончит. Гэ-гэ доверяет своему ди-ди и не сопротивляется, когда его подхватывают с двух сторон сильные руки и куда-то ведут. Не просыпается даже. У Ибо фора в шесть лет, но после съемок он и сам уже валится с ног. Он не понимает, как его Чжань-гэ выдерживает этот ритм. Но тот тянет, и не отстать от него, не оказаться слабее — серьезный стимул. Сделать не меньше и успеть подставить плечо. Ибо считает это правильным, даже если Чжань-гэ думает иначе. У Ибо квартира в элитном доме с подземной парковкой, куда посторонним не заглянуть. Там он отпускает охрану и ещё раз благодарит за оказанную вне контракта услугу. Дальше его не провожают, в здании своя система безопасности и личная охрана редко заходит внутрь, разве что помочь с багажом или как сегодня. У Ибо мечтательная улыбка и полуприкрытые глаза. Он весь предвкушение. Поднимается к себе, открывает дверь и отшатывается назад, едва не заорав на весь дом от ужаса. Сжимает зубами согнутый указательный палец и пытается привести в порядок сердцебиение, дыхание и вовсе не фигурально вставшие дыбом волосы. Едва сдерживает порыв достать зеркало и проверить, не побелели ли сотни раз крашеные пряди. Он думает, что ошибся и заглянул в чужую квартиру или чужую вселенную. Потому что вот эта точно не может быть его, несмотря на знакомую дверь и правильный номер. Откуда бы в ней взялись светящиеся желтым, скалящиеся из темноты жуткие рожи. Перекошенные рты, острые зубы и сладкий, смутно знакомый запах. Ибо уверен, что случайно заглянул в другую реальность, где все его страхи обрели плоть и теперь с предвкушением ожидают свою жертву, но вовремя вспоминает, что сам же и притащил в свою «святая святых» особенного гостя. Как раз такого, который мог так подшутить, несмотря на то, что его сонного и ничего не соображающего от усталости, охране пришлось в прямом смысле нести до машины. Гостя, которому Ибо сам хотел устроить маленький сюрприз. У Ибо отпечаток зубов на пальце и сердце колотится где-то в горле, но он соскабливает всю свою силу воли и осторожно заходит в квартиру. От понимания, что это проделка Чжань-гэ, а не какие-то призраки или чудовища из параллельных миров не намного легче, но не звать же девушку-диспетчера из холла, чтобы проводила в квартиру за руку и зажгла свет. Она, конечно, придет, но у него там Сяо Чжань. У Ибо небольшая квартира, которую он обставлял сам, но сейчас не узнаёт её вовсе. Желто-оранжевый свет окутывает всё теплым пледом, меняя оттенки и скрадывая очертания предметов. Стойка со скейтами кажется горой осенней листвы, а на полках скалят жуткие рожи светильники из тыкв. Гирлянда медленно гаснущих и загорающихся ведьм в шляпках и с метлами протянулась до спальни, а на фигурках лего уютно устроились летучие мыши. У Ибо к летучим мышам никаких претензий, он их не боится, даже берёт одну из фигурок в руки и гладит мягкий мех, пока рассматривает, во что превратилась его квартира. Источник сладкого запаха находится легко. Пахнет карамелью. Коробка с маленькими пирожными лежит прямо на прикроватной тумбочке и, подсвеченная стилизованными под оплывшие свечи лампочками, переливается словно драгоценная. Ещё один сюрприз валяется прямо в постели. Сопит носом вниз, не удосужившись даже завернуться в одеяло и намочив подушку влажными после душа волосами. У него расслабленная поза и золотые блики на коже. У Ибо улыбка в пол-лица и с трудом сдерживаемое желание. Нет, это тоже, но в первую очередь желание сбросить это спящее недоразумение с кровати, повалить на пол и долго, с удовольствием лупить подушкой. Пока не взвоет, одумается, раскается и не начнет просить прощения за свою выходку. Ибо заедает остатки испуга пирожным и накрывает своего гэ-гэ одеялом. Тот вряд ли намеренно провоцировал, просто заснул раньше, чем вспомнил одеться или укрыться, а середина осени не подходящее время, чтобы спать нагишом. У Ибо пальцы в креме, ему тоже не помешал бы душ и немного прийти в себя. У него всё лицо в косметике и Сяо Чжань в постели. А они не то чтобы любовники, за прошедший год виделись десяток раз и не в каждый удалось хотя бы поговорить наедине. Они не то чтобы любовники. Не то чтобы Ибо не думал об этом. Между ними ничего и гораздо больше. Но всё, что он решается сделать, это уравнять шансы. Не одевается после душа, только тщательно сушит волосы. Его трясет немного. Несмотря на горячую воду и попытку расслабиться. Трясет — и вовсе не от холода. Ныряет под одеяло с головой и старается быть незаметным, не разбудить. Замирает и давится вдохом, когда теплая ладонь скользит по животу и притягивает его к такому же теплому, нет, горячему телу. Сяо Чжань, его Чжань-гэ зарывается носом в волосы на затылке и расслабленно выдыхает: — Пришел. Не просыпаясь. У Ибо жар и перед глазами плывёт. Прикосновения обжигают, но он готов сгореть. Готов расплавиться и оставить на кровати влажные пятна. Готов впитать в себя, запомнить каждое. Сохранить запах, и как награду носить на себе невидимые чужим следы. Ибо боится только одного, чтобы Чжань-гэ не проснулся. Чтобы продолжил касаться так расслабленно и собственнически. Так правильно. Так, как никогда бы не прикоснулся наяву. Не позволил бы себе, даже зная, что не будет отвергнут. Перед глазами цветные пятна и мысли в клочья. Это кажется извращением, серьезной девиацией, сомнофилией наоборот, ведь Чжань-гэ спит. Для него этого всего нет, а у Ибо внутри пожар и от неправильности происходящего только хуже. Потому что искренне и по-настоящему. Потому что Чжань-гэ не играет. Не может же он играть и во сне? Фанатов здесь нет. У Ибо сердце вскачь и происходящее ему не остановить, ну и пусть, что неправильно. Чувствует себя извращенцем и понимает, что пропал, давно уже и, кажется, навсегда. Ибо боится и больше всего хочет, чтобы Чжань-гэ проснулся, но не остановился. Ибо хочет касаться тоже. Оставлять следы и вплавляться в чужую плоть всем собой. Бездействие невыносимо. Ладонь скользит по груди и животу. Старательно изучает, очерчивая пальцами рельеф. Движется ниже и вдруг замирает там, где должна бы быть резинка, которой нет. Застывает на долю секунды и продвигается еще чуть-чуть вниз, гораздо осторожней, ожидая наткнуться на препятствие и не находя его. Слишком осознанно для спящего. Ибо горит долго, но закипает мгновенно. Перехватывает руку, сжимая узкое запястье. Ибо цедит сквозь зубы, едва удерживаясь на краю бешенства. — Как долго ты собирался издеваться? В голосе Чжаня улыбка и толика сожаления. В голосе сонная мягкость и немного чего-то ещё, что делает его хрипловатым и пускает мурашки по коже. — Хотел проверить, сколько ты выдержишь, но прокололся. — Играешь со мной, да? Весело? Ибо не двигается, лишь сильнее сжимает чужое запястье. Отпустит — и не удержится. Повернется — и убьет на месте, уничтожит. Придушит, а потом будет хохотать над телом, в одночасье сойдя с ума. — Думаешь, я играю? — Чжань все ещё улыбается ему в затылок и шепчет: — Я не настолько хороший актер. Ибо готов сгореть и сжечь собой все вокруг, но Чжань тушит его в одно движение и поджигает снова. Иначе. Вжимается весь, полностью, переплетая ноги. И, нет, при всем уважении к его актерскому мастерству, не настолько. Не ради злой шутки. Все по-честному, как всегда между ними. Мимолётный страх быть отвергнутым, оказаться игрушкой в чужих руках, отступает вместе со злостью. Переплавляется. Ибо оборачивается, опираясь на согнутую руку. Он, наверное, не скоро бы решился, но кое-кто сегодня здорово накосячил и это если не причина, то повод. — Ты теперь мне должен. — Да. Чжань знает, они оба знают, но Ибо хочет услышать, убедиться, что они оба достаточно взрослые и понимают, к чему идет. На счет себя он почти уверен, а вот Чжань-гэ иногда такой наивный, что кажется не просто младше, кажется несовершеннолетним и впору опасаться проблем с законом. Ибо опять ведется на эту невинность, забывает, кто все затеял и готов отступить, но Чжань потягивается. Переворачивается на спину и, заведя руки за голову, берется за спинку кровати, выгибаясь тощим, но оттого не менее грациозным котом. Обсуждать больше нечего. Алая лента кажется почти чёрной в мягком свете тыквенных ламп. Чжань охотно подставляет запястья и губы. Он пахнет карамелью и осенним солнцем. Может сиять, но сейчас просто греет. Примеряет покорность, как новую роль, и Ибо почти верит ему. Если бы не демоны, пляшущие в полуприкрытых глазах и хитрая улыбка, что пробивается сквозь поцелуй. Никогда не будет по-настоящему послушным, только играет в поддавки, но нравится именно таким. Ибо добирается до сути целую вечность. Тянет намеренно. Дразнит. Слишком хорошо знает, что и как надо, и надеется никогда не отвечать на вопрос «откуда?». Чжань-гэ умный, он не спросит. Ибо не спросит тоже. Гладит, целует, трогает едва-едва, улыбается, чувствуя, как гэ-гэ вздрагивает от непривычных прикосновений и тут же расслабляется снова. Дразнит, и в итоге шлепает по вскинувшимся в нетерпении бедрам. Потом ещё раз. В ответ на едва уловимый выдох. — Ты демон, Ибо. Не показалось. Улыбается. Настороженно и с предвкушением. Дышит сорвано, грудная клетка ходуном, все ребра видны. — Давай же! Если прижать ладонь к его животу, то, кажется, можно почувствовать себя внутри. Можно сложить вдвое, чтобы поцеловать. Можно сжимать соски, гладить и менять ритм. Можно оставлять синяки и засосы. Нельзя только отвести глаз от распахнутых, черных почти, глаз напротив. Нельзя упустить ни мгновения, вздоха, стона, вскрика. Нельзя не пропасть, утонуть, задохнуться. Вынырнуть вытащенной из воды рыбой и упасть рядом, на смятые простыни. Поцеловать и потратить остатки сил на ленту. Осторожно разминать затекшие запястья и уже самому потеряться в чужих поцелуях. Подставиться под ласки. Откинуть голову, открывая шею. Откуда только силы и кто из них моложе? Не успев отдышаться, нырнуть в него, как в омут, снова. Застыть в мгновении, как в медовом сиропе, как мушка в янтаре. Огнем под кожей, свечами и карамелью. Сладко и жутко, но когда вместе — ничего не страшно. У них воздух на двоих и дыхание в одном ритме. У них вся ночь впереди и пара часов на сон. Им этого более чем достаточно сейчас.