***
Баловались. Как обычно занимались всякой чепухой и подкалывали друг друга в перерыве между сценами. Юй Бинь пытался сделать селфи, Ибо даже отвесил ему идиотский комплимент, как было принято в этой компании. Непонятно даже, с чего Сяо Чжань сделал ему замечание. Все постоянно говорили друг другу всякую хвалебную чушь, почему вдруг ему нельзя? Что в этом неприличного? Всего лишь попытался вписаться в разговор. Не очень удачно, видимо. Все-таки, налаживание социальных связей — не самая сильная его сторона. Сяо Чжань… Сяо Чжань со своим: «Пусть учитель Ван покажет нам, как делать селфи» появился внезапно и тут же перетянул внимание на себя. И как ему это удаётся? Ничего такого, пара слов и уже в самом центре действия. Сияет. Всегда улыбается, всем нравится. Со всеми ему легко. Всем легко с ним. Даже Ибо теряет свою вечную неловкость и чувствует себя… свободней? Как будто снова дома. Не в родительском доме, а у себя, вместе с ребятами из «UNIQ». Сяо Чжань… Его всегда слишком много. Яркий, солнечный. Невозможно игнорировать. Стоит ему открыть рот и… Открыть рот и… Сяо Чжань открывает рот, корректирует угол и делает снимок. Юй Бинь говорит, что фотка странная, Чжань недоумевает, а Ибо забывает дышать и надеется, очень надеется, что камеры направлены не на него. И что в этот момент на него никто не смотрит. Не смотрит же? Сяо Чжань не смотрит точно, он занят селфи. Сама невинность и непосредственность. «Веди себя прилично» — как же, а сам? Корчит рожи перед экраном чужого мобильника, словно перед зеркалом, и не думает о том, как это выглядит со стороны. Плохо выглядит, очень плохо… для Ибо. Ибо едва находит в себе силы что-то сказать, но даже не помнит, что. Что-то хвалебное. «Сяо Чжань красивый»? Или «Чжань-гэ очень красивый»? А может «Лао Сяо самый красивый»? Как обычно, когда его замыкает, и мозг оказывается подключен к языку в обход фильтра. Ибо два дня видит эту картину перед сном и вместо сна. Не выдержав, выгадывает момент, чтобы подойти к Юй Биню и попросить переслать ему фотку. Тот явно догадывается о слишком многом, хмыкает, но лишних вопросов не задаёт. Дождаться вечера — пытка. Телефон горит в пальцах. Граната с выдернутой чекой, одно неверное движение и рванет. Сам выскользнет из рук и, упав, выведет на заставку именно это изображение. Разошлет его по всем контактам. Выдаст с головой. Запачкает так, что не отмыться.***
В гостиничном номере тихо, Ибо жалеет, что не выставил звук телевизора погромче, но уже поздно что-то менять. Не оторваться. Пальцы приклеились к экрану. У него полно фоток Сяо Чжаня: профессиональных, сделанных в студии, и случайных селфи. У них у всех полно фоток друг друга, но именно эта стала той каплей, что переполнила чашу. Стоило бы признаться себе в нездоровой фиксации и попытаться решить проблему, но для этого надо, как минимум, признать это проблемой. Подумать о чем-то ещё, кроме… Угол идеальный. Взгляд снизу вверх из-под полуопущенных ресниц. Ровная линия зубов. Мягкие, раскрытые будто бы в ожидании удовольствия губы, за ними, в глубине, подушечка языка. Чжань-гэ умеет так, внезапно, во время разговора или просто, на долю секунды, вдруг, такое лицо, что сердце пускается вскачь и хочется оказаться где-нибудь подальше от съемочной группы и желательно не одному. Желательно с ним. Вот таким. С силой впечатать в стенку, опустить на колени. Спросить: «Зачем?». Специально ли? Только для Ибо? Видят ли его таким другие? Ибо не знает и надеется, что нет. Ибо надеется, что болен на голову давно и прочно, и только его извращенный мозг воспринимает это намеренным соблазнением, а настоящий Сяо Чжань невинен и чист. Он вообще знает, что такое секс? Не теоретически, а на ощупь? Кажется, что нет. Кажется, что настоящий Сяо Чжань никогда не стал бы стараться выглядеть так, будто только и ждет, чтобы его толкнули к стенке и целовали, зажав волосы в кулаке. Ибо уверен, что это всего лишь его фантазии. Ибо даже думает о том, что не должен представлять такое с Чжань-гэ, что это слишком грязно. Что это неуважительно по отношению к тому, кто так искренне и тепло к нему относится. Что просто нельзя… Но сейчас фотография Сяо Чжаня на экране его мобильника, и у него на ней такое лицо, что фильтры слетают снова. Ограничений нет, и можно представить, как эти привыкшие улыбаться губы, от которых и так взгляда не отвести, раскрыты сейчас для него. Можно касаться их, расслабленных, обводить пальцем и думать о том, какими теплыми и влажными они могли бы быть. Приятными на ощупь. Трогать ресницы и обводить по контуру скулы, подбородок, незаметную с этого ракурса родинку. Развести пальцы, увеличивая изображение и, снова погладив губы, коснуться, наконец, между ними. Представить, как пружинил бы язык и подрагивал от прикосновений. Как можно было бы проехаться пальцами вглубь, надавить, а потом ухватиться за самый кончик и потянуть на себя, заставляя шире открыть рот. Не выдержав, застонать и сжать свободной рукой одеяло рядом с собой. Чтобы хоть немного привести себя в чувство, чтобы продлить ещё ту пытку, которую сам же себе и назначил. Снова по кругу: губы, глаза, линия подбородка. Слишком красивый. Слишком желанный. Почти увидеть, какой он, если хорошо. Если смотреть на него сверху. Если бы принадлежал. Думать о том, какая на ощупь его кожа. Обводить губы. Гладить по языку. Вперед. Назад. Представить, как на этом точеном лице смотрелись бы белесые капли. Ибо позволяет себе, когда больше нет сил терпеть, когда уже на грани. Оттягивает резинку шорт и трогает себя. Сначала медленно, в такт движению пальца по экрану. Потом все быстрее, не отрывая взгляда от фотографии, почти не видя её. Почти ощущая фантомную мягкость и теплоту под пальцами. Чужое дыхание и влагу на собственной коже. Сжимает себя до боли, до черных пятен перед глазами и жалобного стона сквозь закушенную губу. До белых капель на пальцах. Сумасшествие. Каждый раз одно и то же. Стоит остаться одному и не вырубиться от усталости, едва коснувшись подушки, и вот он снова листает запароленную папку в поисках одного конкретного снимка. Сколько у него уже эта фотография? Полгода? Больше? Съемки давно закончились, группа разъехалась, а его никак не отпустит. Он пытался, правда. Хотел избавиться от наваждения. Не смог заставить себя стереть фото, но ввел случайный набор цифр в пароль папки, а потом полночи подбирал код, сходя с ума от невозможности коснуться снимка, который и так стоял перед глазами во всех подробностях. Тогда же пообещал не издеваться над собой больше. Понадеялся, что новые проекты отвлекут, переключат внимание. Ведь они с Сяо Чжанем даже не видятся сейчас, все общие мероприятия приурочены к началу показа дорамы. Не отвлекли. И через год всё так же. Видятся снова. Не так, как тем летом, но всё же. Репетиции, передачи, интервью, фанмит, снова интервью. Думал, что после почти годичного перерыва будет тяжело, но с ним легко всем. Даже Ибо. Даже Ибо, что перенес ту папку в новый телефон и регулярно открывает её по вечерам. Мимолетная неловкость во время первого «Привет. Как дела? Давно не виделись», и снова улыбки и пинки. Подколки и те самые выражения лица, которые как будто только для него. Так, что глаз не отвести. На каждой встрече, снова. Как будто всё еще то лето. Дежавю. И на этом интервью тоже. Фотографии. Только телефон теперь в руках Ибо, и это не селфи, а фото с забавным фильтром, но соблазн слишком велик. Невозможно удержаться и не отхватить кусочек для себя. Когда ещё будет такая возможность, и будет ли? Ибо сосредоточенно выбирает фильтр, выравнивает экран и заботится только о том, чтобы не дрожал голос, и мобильник не выскользнул из враз вспотевших ладоней, потому что Чжань и на экране, и напротив такой же, как тогда, такой же, как на том фото. Тот же смеющийся взгляд и наклон головы. Тот же ракурс. Не хватает лишь одной маленькой детали. Ибо, буквально чувствуя, как плавятся и стекают вниз не выдержавшие фильтры, командует: — Открой рот. Шире. Ещё. Ещё. Язык не видно. И Чжань послушно выполняет. Наклоняет голову, приоткрывает губы и выставляет на всеобщее обозрение кромку идеальных зубов и язык. Мягкий, розовый, влажный. У Ибо встает мгновенно, как по команде. Как тренированный пёс в охотничью стойку. Как ему удается сохранить самообладание, не знает даже он сам. Но внешне остается невозмутимым и успевает нажать кнопку дважды. Одно фото со смешным фильтром собаки с вываленным наружу языком — для интервью, а второе уже без фильтра — для себя. Внешне остается невозмутимым, корчит рожи для фото, отвечает на какие-то вопросы, улыбается, но легкий настрой безнадежно испорчен, и присутствие Чжаня ситуацию нисколько не улучшает. Присутствие Чжаня делает всё только хуже. Возбуждение не спадает, и это смущает настолько же, насколько и раздражает. Это унизительно, болезненно, хоть и, хвала свободной одежде, незаметно. Это почти невыносимо, потому что съемки затянулись до ночи, а из хороших новостей только то, что возвращаться в Пекин уже поздно. Оба решают остаться до утра, и их номера на одном этаже гостиницы. Они идут туда вместе молча, слишком вымотанные для пустых разговоров. Ибо следит лишь за тем, чтобы не ускорять шаг, мысленно уже заперев за собой номер и расстёгивая одной рукой ремень джинсов, другой судорожно роется в телефоне. Уверенный, что Чжань спит на ходу, пропускает внезапный вопрос, как пропускают удар. Раз, и в нокаут. А Чжань спрашивает нарочито небрежно, как будто случайно вспомнил, как будто ему не интересно даже: — Кстати, почему ты выбрал такой странный ракурс для фотки, Бо-ди? Такой непосредственный, как всегда. Как будто наивный, но бьет точно в яблочко. Как будто не понимает. Как будто не выглядел всего с полчаса назад как мечта фетишиста. Так, что Ибо уверен, не только он один отреагировал вполне определенным образом. Ибо не слепой, он видит, как другие смотрят на его Чжань-гэ. И это бесит тоже. Последней каплей переполняет чашу терпения, и замыкает что-то в мозгу. — Фетиш. Язык снова подключен напрямую, но Ибо всё ещё надеется, что пронесет. Слышит себя со стороны и уже не верит, но ещё надеется. Ибо надеется успеть сбежать, дверь его номера в двух шагах, но ему срывает последние тормоза после наигранно недоумевающего: — О чем ты? Ибо разворачивается так резко, что Чжань невольно делает шаг назад. У Ибо в глазах та решимость и обреченность, с которыми шагают в пропасть, а Чжаню в глаза он не смотрит — только на губы. — О том… что хочу видеть тебя с открытым ртом. Передо мной. На коленях. Улыбается уголком рта, едва склонив голову, затравленно, жалко, и сбегает, так и не подняв глаз. Думает, что сбегает. Думает, что всё. Дальше только пропасть. Только темнота и острые камни. Это уже не сойдёт за шутку, ничего больше не сойдёт за шутку. Ничего больше не будет. Дружеские перепалки, почти невинные касания, легкость общения и смех над только им двоим понятными шутками. Ничего этого не будет больше. Ничего. Никогда. Вваливается в номер, открыв дверь ключ-картой, но закрывает её зашедший следом Сяо Чжань. Прижимается к ней спиной, пока не щелкнет замок, и делает шаг вперёд. Чжань убийственно, издевательски серьезно спрашивает: — Вот так? И расплавленным воском стекает на пол. На колени. Чуть запрокидывает голову и открывает рот. Ибо застывает соляной статуей, памятником идиоту. Ибо не может понять, в какой момент его жизнь так удачно свернула с рельсов реальности в этот, такой притягательный и такой горячий, но, определенно, бред. Может, по пути в гостиницу они попали в аварию, и сейчас он умирает или умер, а это просто иллюзии агонизирующего мозга? Или ему дали по голове уже в гостинице, и он без сознания, с галлюцинациями, головокружением и почему-то асфиксией? Или наркотики? Нет, точно нет, Чжань-гэ убил бы его за наркоту одним полным презрения взглядом. Тогда что же? Ибо ни на секунду не верит в происходящее, но находит эту сошедшую с ума реальность забавной. Он бы остался тут, если можно. Пожалуйста? Ибо не верит, когда касается пальцами точеных скул. Теплых и абсолютно реальных. Совершенных. Трогает губы большим пальцем по контуру, оттирает мейк с родинки, чтобы лучше была видна, надавливает на подбородок… и всё ещё не верит. Потому что поверить — это умереть от инфаркта в неполные двадцать два. Сердце и без того грозится взорваться, а ноги не держат. С коленями что-то. Колени подгибаются сами, и Ибо опускается на них, чтобы не упасть. Ибо уверен, что приложился головой где-то по дороге или уже в номере, но рукой скользит от подбородка на затылок и тянет к себе. Медлит. В любую секунду ожидая, что иллюзия развеется, и он завалится вперед, как в дешевых мелодрамах, или что Чжань-гэ оттолкнет его, поднимется на ноги и безупречно вежливо и отстраненно сообщит, что хотел лишь проверить, насколько все плохо. Ибо касается его губ своими так, будто боится обжечься. Сначала нижней, потом верхней. И ничего не происходит. Чжань не взрывается, не развеивается призрачной дымкой. Он даже не отвечает толком, только перестает дышать и подается вперед, совсем чуть-чуть, но Ибо и этого достаточно, чтобы почти умереть на месте. Это больше, чем обжечься, это разрядом тока сквозь всё тело. Одной только мыслью в расплавившемся и стекшем вниз мозгу: «не здесь». — Не здесь. Ибо отстраняется и тянет Чжаня за собой вверх, так и не убрав руки с загривка. — Хочу раздеть тебя. — Ну и выдержка у тебя, Бо… Чжань усмехается, но послушно поднимается и следует за пятящимся спиной вперед Ибо вглубь номера. Выдержка? Какая к демонам выдержка, если он перевозбужден настолько, что сейчас ничего не смог бы. Ни кончить, ни даже слово сказать. Поэтому просто пятится назад, проглатывая все: «Серьёзно?», «Ты уверен?», «А почему раньше не?..». Поэтому просто тянет время, давая себе возможность успокоиться, а Чжаню передумать. Пятится назад, пока не упирается в кровать. Большую, чуть ли не в полномера, как обычно в таких местах. Тогда останавливается и, не в силах разорвать контакт, ведет пальцами по шее, по ключицам, по черной футболке. Двумя руками забирается под джинсовку, разводит лацканы в стороны, так что пиджак соскальзывает с плеч. Продолжает медленно гладить по плотной ткани футболки, но останавливается чуть повыше локтя, едва коснувшись обнаженной кожи, и убирает руки. Чжань, внешне безучастный, делает едва заметное движение, и брендовая шмотка падает на пол. Едва заметное со стороны, но не для Ибо, который подключен к нему всеми органами чувств, и от которого не ускользают ни участившееся сердцебиение, ни ставшее неровным дыхание. Свой пиджак Ибо отшвыривает в сторону, как старую тряпку, и замирает, не решаясь продолжить. Они стоят друг против друга почти одинаковые: черные футболки, серебряные кулоны. Почти отражения, только Чжань внешне спокоен, как достигший просветления, а Ибо сглатывает каждые пару секунд и не может поднять глаза. Смотрит на губы Чжаня и, лишь когда они складываются в знакомую кривую ухмылку — решается, принимает вызов. Но даже стягивая через голову его футболку и легко нажимая пальцами на обнаженное плечо, продолжает смотреть. Только на губы. Чжань опускается на колени снова. Послушный, словно нанятый за деньги профи, к услугам которых Ибо так ни разу и не обращался. Чжань запрокидывает голову, приоткрыв рот, и прикрывает глаза. Если и смотрит, то сквозь ресницы. Если и думает о чем-то, то по лицу не понять. Может, действительно, хочет именно так или согласен на всё, а может просто интересно ему, как далеко зайдет его ди-ди. Второй раз Ибо оказывается так же не готов, как и в первый, но справляется с этим в рекордные сроки, отвесив себе пару виртуальных затрещин под внутренний монолог, состоящий из фраз «дают — бери» и «сейчас или никогда». Происходящее больше не кажется сюрреалистичным бредом агонизирующего мозга. Это вызов. Такой явный и неприкрытый вызов, что «на слабо» поведется только дурак или Ван Ибо, потому что не привык проигрывать никому, даже себе. Трогает снова. Высокие скулы и линию челюсти. Губы мягкие, влажные. На подбородок нажимает сильнее и, придерживая снизу, гладит большим пальцем язык. — Не закрывай рот. Приказывает или просит, не важно. Выбрасывает из головы всё лишнее, круто замешивая фантазию и реальность. Левой рукой привычно расстегивает брюки, продолжая водить большим пальцем правой вперед и назад, как в любой из вечеров в последние дни. Только ощущения теперь настоящие и язык шершавый и влажный от слюны. Чжань рефлекторно пытается сглотнуть, но Ибо сильнее нажимает пальцем, удерживает, и Чжань расслабляется снова, высовывает язык дальше, подставляет под странную ласку. Вперёд и назад, пока побежденные брюки не соскальзывают на пол, а Ибо издаёт тихий стон облегчения. Дальше он не репетировал. Много раз представлял, но ни разу не делал. Чистая импровизация. Убирает палец и, осторожно придерживая, касается крупной, сочащейся смазкой головкой сначала самого кончика языка. На пробу. Ибо знает, что она горьковатая на вкус, но Чжань не морщится. Чжань только сильней запрокидывает голову, и чуть шире расставляет колени. А ещё этот звук. Отголосок стона. Теплый выдох по самому уязвимому. Хочется глубже, но не сильно, легонько, совсем чуть-чуть. Чтобы видеть. Губы с готовностью обхватывают головку, Чжань тянется вперед, намереваясь принять член полностью, сколько влезет, вероятно, решив, что понимает, чего от него хотят. Ибо не позволяет. Удерживает, давит пальцами на подбородок и, не заботясь более о том, чтобы быть вежливым, приказывает снова, резко и зло, подкрепляя слова жесткой хваткой в волосах: — Не закрывай рот! Он не хочет минета или имитации секса, он не об этом мечтал целый год, не это желание сводило его с ума. Он хочет обладать. Смотреть. Видеть, как этот рот будет открыт для него, как будет дрожать высунутый до предела язык и, скапливаясь, стекать по нему слюна. Хочет скользить неглубоко, только головкой, по горячему, мокрому, ощущая дыхание на контрасте. Не позволяя дернуться и отстраниться, не позволяя закрыть рот и перевести дух. Всё быстрее. Пальцами в волосах ощущая, как вздрагивает Чжань, пытаясь подавить рефлексы. Такой послушный. Так восхитительно зависим, пойман. Почти задыхающийся, почти до слез. Не выдерживающий ритма, мокрый от выступившего пота. Ибо отвлекается на блестящую каплю на виске, вбивается сильнее. Чжань дергается и хрипит, потеряв возможность дышать. Это отрезвляет и одновременно швыряет за грань. Не в глотку, но на язык, всё ещё послушно высунутый, белыми густыми каплями. Потеками. По подбородку, вниз, на грудь и серебряный кулон на цепочке. — Не закрывай рот. Просяще, почти жалобно. Оттирая пальцами уголки глаз и испачканные щеки. Ибо не в силах удержаться на подгибающихся коленях, скорее падает, чем садится на край кровати и тянет Чжаня на себя. Вот теперь целовать, вылизывать. Глаза, губы, щеки. Трогать всего, сдвигаясь дальше по простыням и давая место. Лапать — как тоже хотелось давно и безнадежно. Гладить, и с удивлением обнаружить на нем неснятые всё ещё джинсы. Замереть удивленно, осознать. Броситься расстегивать, путаясь пальцами в пуговицах. Начать сбивчиво бормотать: — Прости, я… И наткнуться на выставленную вперед ладонь. — Не надо. — Не надо? Ибо трезвеет с каждой секундой, приходит в себя и не знает, чего ожидать. Не понимает, как так? Почему? — Ты не хочешь? — Я уже большой мальчик, могу подождать. Чжань отстраняется и садится на пятки. Как бы ни старался держать лицо, весь взъерошенный, мокрый, и неубедительный ни капли. Ни на одну из капель, что стекают по шее и ключицам на грудь. — Подождать? Голос у Ибо становится вкрадчивым, и весь он подбирается затаившимся в засаде хищником. — Именно, вполне могу. Чжань, только что уверенно исполнявший чужие прихоти, как будто пугается чего-то и пытается отползти назад, встать с кровати. Ибо выстреливает сжатой пружиной, так, что оба едва не слетают на пол, но он умудряется вывернуться, и, опрокинув свою добычу навзничь, усаживается сверху. — Подождать? Усмехается, смакуя каждую гласную, и накрывает ладонью пах, где до предела натянуты узкие, давным-давно ставшие неудобными джинсы. Получает в ответ тяжелый стон и становится максимально серьезным, внимательным, впрочем, не забывая расстегивать пуговицы. — Чего ты хочешь, Чжань-гэ? Чего ты хочешь? Любое, самое дикое пожелание. То, чего ты так стесняешься сейчас и боишься озвучить. Ибо не нужно много слов, не нужно обещать или объяснять, по нему и так всё видно. Заглядывает в глаза решительно и обеспокоенно одновременно. Сделает всё, что угодно для своего Чжань-гэ, а пока осторожно стаскивает с него джинсы. Чжань видит. Чжань успокаивается и становится серьезным и ироничным. Улыбается и тоже смотрит прямо в глаза. — Хочу трахнуть тебя под «ЕОЕО», чтобы ты танцевал на мне. Что думаешь? Ибо зеркалит ухмылку, и та перетекает с одной стороны на другую, пока он тянет с ответом. — Думаю, будет хорошо… обоим. — Думаешь? — Знаю. Он и так сидит сверху. Маленький экспромт, провокация. Стаскивает с себя футболку, характерно двигая бедрами и мурлыкнув припев: — Ио-иоио-иоио... Чжань напрягается мгновенно, весь. Становится каменным и даже брови хмурит, так что между ними пролегает небольшая складка. — И часто ты танцевал…так? Чжань злится, а у Ибо улыбка светлая, открытая. Сияет. Почти смеётся, а потом наклоняется, ложится сверху, кожа к коже, и произносит прямо в губы, продолжая улыбаться. — Я? Ни разу. Танцевал. Не. Я.