occupational hazards

На следующее утро они встречаются, чтобы вместе позавтракать. Стайлз просыпается от будильника и первые пару секунд не может понять, где он и что и с кем он делал прошлой ночью. Единственный плюс этого утра — у Стайлза нет похмелья. Хотя, возможно, это минус. Похмелье бы наверняка приглушило мучительное осознание того, как невероятно глупо Стайлз вчера себя вёл. О чем он думал? Нет, серьезно, о чем он думал?! С чего он решил, что то, что происходит В Сан-Франциско, остаётся в Сан-Франциско? Стайлз напоминает себе, как сильно любит свою работу, друзей-коллег и зарплату, пока одевается. Когда он спускается, Питер уже ждёт его в холле, опираясь на свой чемодан. Смотреть на мужчину… Некомфортно. По спине бежит волна неловкости, и Стайлз тут же вспоминает, что говорил, когда пил вино, и как чуть всё не испортил, когда хотел поцеловать Питера. А теперь нужно смотреть Хейлу в глаза и завтракать с ним, словно всё у них чики-пуки. — Хорошо спал? — спрашивает Питер. — Да, а ты? — Тоже, — говорит Питер, — Я думал, ты придёшь в солнечных очках. — Ха-ха. Не так уж сильно ты меня и напоил. — Возможно, в следующий раз я постараюсь лучше. Стайлз всеми силами пытается подавить растекающееся по телу возбуждение. Может, Питеру просто нравится его смущать. Или он флиртует со всеми. Или на самом деле он пытается уволить Стайлза. Потому что это точно флирт. Стопроцентно. — Позавтракаем? — Питер кладет ладонь Стайлзу между лопаток. — Ага, да, ага, — Стайлз уворачивается от чужой руки, — Ты платишь, да? — С удовольствием. Питер ведет парня к ресторану при отеле. Пахнет тут… Очень аппетитно. Стайлз кладет себе яичницу, сосиски и рогалики, а потом добавляет апельсиновый коктейль, чтобы снять головную боль. Куда более объемный и разнообразный завтрак, чем замороженные вафли, которые Стайлз готовит себе дома. В том, как Питер расплачивается за еду кредитной карточкой компании, есть что-то элегантное, но Стайлз тут же вспоминает, как тяжко стало на работе без хорошей туалетной бумаги, бесплатных снеков и скидочных карточек для похода по магазинам… Видимо, именно всё вот это и оплачивает такие каникулы. Не то чтобы Стайлз тут отдыхает. Он нервничает даже сильнее, чем перед сдачей очередного отчета. Он весь — комок крайне напряженных мышц. И никто, кроме него самого, в этом не виноват… Ну да ладно. — Хорошее путешествие вышло, — говорит Стайлз, доедая тост и приступая к яичнице. — Оно же еще не закончено. Нам еще домой ехать. — Ну да. Самый яркий момент любого отдыха, — качает головой Стайлз, — Не суть. Всё равно было хорошо. Он не уверен, насколько честно сейчас говорит. Да, ему и правда было хорошо, но в том, чтобы находиться так далеко от Бейкон Хиллс вместе с Питером дольше, чем сутки, есть что-то невероятно опасное. Вдали от работы, вдали от реальности, в их собственном мире внутри Сан-Франциско… Из-за этого Стайлз думает о таких вещах, о которых и говорить-то стыдно. Он помнит, ярче всего помнит, как прошлой ночью желание поцеловать Питера превратилось в практически физическую необходимость, как Стайлзу буквально нужно было опрокинуть вино, притянуть Питера ближе и впиться в его губы поцелуем. В Бейкон Хиллс такого бы просто не случилось. Ну… Может, и случилось бы, но не так быстро и сильно. — Рад это слышать, — говорит Питер, — Удивлён, но рад. — Удивлён? Почему? — Потому что, — говорит Питер, ухмыляясь и отрезая кусочек сосиски; он держит столовые приборы как какой-то эстет или граф, и Стайлз отводит взгляд, — Мне казалось, что для тебя было делом чести жаловаться на всё, что в той или иной форме касается меня. — Это неправда, — возмущается Стайлз. Да, он часто жалуется на Питера, но Хейл ведь не знает, что парень о нём говорит друзьям или самому себе. Может быть, грубить Питеру в лицо и хвалить мужчину, пока никто не слышит, действительно странно. Наверное, всё должно быть наоборот. Нормальные люди мило улыбаются окружающим, а потом ругают их у них за спиной. — Правда, — настаивает Питер, — Я просто пытаюсь понять, это какое-то детское упрямство… Или что-то другое. — Ладно, — говорит Стайлз, не желая даже думать о том, что Питер имеет в виду, когда говорит «что-то другое», — Я действительно был… Немного холоден. Но всё изменилось, и ты не можешь этого не признать. В последнее время мы нормально общаемся. — Наверное, ты прав, — говорит Питер, — И в чем тут дело? Стайлз пожимает плечами. Он почти уверен, что не хочет это обсуждать. Ни за завтраком, ни в офисе, ни-ког-да. Он не знает, в чем дело. Может быть, желание переспать с человеком автоматически заставляет тебя вести себя добрее? Может, это какой-то эволюционный механизм? Чтобы особи нормально размножались? — Не знаю. Наверное, причина та же, что и у тебя. — У меня? Стайлз слишком уж долго жует, а потом объясняет: — Ага. Помнишь, что ты сказал… В поезде? Что ты хочешь быть друзьями. Ты… Ну… Всё еще хочешь? — Хочу, — говорит Питер, — Твоё отвратительное мнение о хорошем вине ничего не изменило. — Окей, ладно, — говорит Стайлз. Он пока не понимает, поступает ли он как адекватный взрослый человек или просто роет себе могилу. Почему все важные решения обычно даются так сложно? — Я готов попробовать. — Попробовать дружить? — ухмыляется Питер. — С тобой, да. Я закопал топор войны… Так что просто не делай ничего тупого, чтобы я не начал опять тебя ненавидеть. — Постараюсь, — говорит Питер и смотрит на висящие на стене часы, — Поезд отправляется через двадцать минут. Нам пора. И постарайся в этот раз не заполучить поездовость мозга. — Ха-ха, — отвечает Стайлз и запихивает в себя последний кусочек яичницы, — Она и правда существует. — Конечно. Пошли. Нам нужно не опоздать на поезд. *** Теперь они с Питером друзья. Это странно, потому что какая-то часть Стайлза всё еще уверена, что должна ненавидеть Питера. А вещи, которые раньше раздражали, теперь уже не бесят… Или, что еще хуже, нравятся. Например, костюмы Питера, особенно облегающие его задницу брюки. И эта невероятно хищная улыбка. И волосы на груди, которые видны, когда Питер не застегивает верхние пуговицы рубашки. Дружить с Питером — явно очень дурацкая идея. Стайлз это признаёт и списывает на эволюционные механизмы. Внуки его не осудят — против природы не попрёшь. На обратной дороге они с Питером обмениваются номерами… Вернее, Питер пользуется моментом, когда Стайлз на что-то отвлекается, и вбивает в его записную книжку свой телефон, а потом переписывает номер Стилински к себе. Это уже железный показатель дружбы — просто коллеге ты свой номер телефона не даёшь. Теперь Питеру можно писать смски, когда скучно, и присылать дурацкие селфи, а еще звать на концерты, когда у тебя на руках оказывается лишний билет. Это одновременно и пугает, и радует. Наверное, всё это давно следовало бы прекратить, но у Стайлза мозг отключается, когда дело касается Питера. Единственный плюс возвращения к работе — клубившееся вокруг Стайлза в Сан-Франциско сексуальное напряжение потихоньку отступает, поскольку когда у тебя в почтовом ящике семьдесят непрочитанных писем, а на столе три записки от начальника, как-то не до секса. Помимо писем от клиентов Стайлз обнаруживает приглашение на семинар «Бюджет на работе: Осознанные и Разумные Траты». Это окончательно отвлекает его от мыслей о жестком сексе с Питером прямо в номере отеля. — Ты получил письмо? — спрашивает Скотт. — Приглашение на семинар? Ага. Вот как раз думаю, что мне будет, если я его удалю и сделаю вид, что ничего не получал. — На семинаре, кстати, будут кормить… Стайлз морщит нос. Он ненавидит, как легко им манипулировать, когда дело заходит о бесплатной еде: — Ага. Ладно. Окей. В итоге оказывается, что даже еда того не стоит. Семинар просто невероятно скучный, и ведет его мужчина в очках в роговой оправе, который словно бы случайно попал в двадцать первый век из 1930-ых годов. На столике, который явно недостоин называться буфетным, стоят упаковки сока и пакетики низкокалорийных чипсов. Видимо, всё хорошее уже разобрали, так что Стайлз берёт сок, садится на задний ряд и достаёт телефон: Стайлз @ 11:48: Ты где? Я тебе место занял! Скотт @ 11:50: Не успеваю. Возьми мне вкусняшек! Стайлз @ 11:50: Ну ты и мудак Стайлз начинает печатать гневное сообщение о том, что не собирается воровать еду ради какого-то самозванца, которого он по ошибке называл лучшим другом, и как раз думает, насколько приукрасить размеры «буфета», чтобы позлить Скотта, когда прямо над ухом раздается голос: — Тут занято? Стайлз подпрыгивает. Питер стоит в десяти сантиметрах, опустив одну руку на спинку стула, зарезервированного для Скотта. — Привет, — говорит Стайлз. — Привет, — отвечает Питер, — Я тебя напугал? — Нет. Нет. Конечно нет, — Стайлз отодвигается, чтобы не чувствовать возбуждающе горячее дыхание Питера на своей шее, — Место свободно. — Отлично, — говорит Питер, воспринимая эту информацию как предложение садиться. В последний раз они сидели так близко в поезде. Стайлз тут же невольно замечает, что Питер одет так же, как в тот день. И пахнет от него точно так же… И у Стайлза точно так же встаёт. Твою ж ты мать. Надежда отвлечься на лекцию оказывается напрасной. Лектор безнадежно скучный. У него медленный тягучий голос, который мог бы усыпить миллион рыдающих младенцев, и неровная длинная указка, которая кажется куда более интересной, чем любые советы о финансовом планировании. Стайлз очень быстро теряет интерес и считает пятно на потолке, теребит обивку сидения, смотрит на бёдра Питера, и… Нет. Нет, ну-ка, взгляд обратно на лектора. Тот говорит о налогах, квитанциях, бюджете и другой ерунде, на которую Стайлз никогда внимания не обращал… Да и теперь не обращает, потому что вокруг слишком много разнообразных отвлечений по имени Питер Хейл. — Не расскажешь, на какие деньги мы устраиваем такие семинары, если находимся на грани банкротства? — шепчет Стайлз, наклоняясь к Питеру, — Не то чтобы я не оценил иронию: потратить деньги на семинар, где нас учат тратить деньги. Это мощно. Правда. — Он же не Папа Римский. Ему не платят кругленькую сумму, — отвечает Питер. — Любая сумма может быть кругленькой, если я сам решаю, как её тратить. — Ты просто злишься, что я украл твой любимый ореховый сироп. — Ты чертовски прав. — Если я еще раз отведу тебя выпить кофе, это тебе как-то поможет смириться с этой потерей? — предлагает Питер. Стайлзу кажется, что у него по позвоночнику начинает бежать электрический ток. Парень ерзает, пытаясь не ответить «да, конечно, давай пойдем куда-нибудь вместе, пожалуйста!». Какого хрена с ним не так? — Наверное. — говорит Стайлз, — Но я также не особо против прийти завтра на работу и увидеть у себя на рабочем столе банку орехового сиропа. Безвозмездный дар, так сказать. — Да ты что, правда? — Правда, — отвечает Стайлз, пряча улыбку. Он отводит взгляд и ждёт, пока бабочки в животе угомонятся, а потом внезапно находит в толпе Джексона. Бабочки тут же совершают массовое самоубийство. У Стайлза возникает нехорошее ощущение, словно его только что поймали за кражей офисных принадлежностей, и он смотрит Джексону прямо в глаза. — Я подумаю, что можно сделать. — Друзья поступают именно так, — напоминает Стайлз. — Ага, то есть это и есть моя привилегия? — Я еще думаю, заслуживаешь ли этого звания… Ореховый сироп может стать решающим. — А-а, — говорит Питер, — Неплохие у тебя методы. — Специально для тебя. Краешком глаза Стайлз всё еще смотрит на Джексона. Тот явно видит, что Стайлз с Питером сидят слишком близко. Черт. Стайлзу хочется заорать что-то вроде «ничего необычного тут не происходит». Желательно прямо Джексону в ухо. Если по офису пойдет слух, что Питер и Стайлз встречаются, хотя на самом деле между ними ничего нет, хотя Стайлзу и хочется, и если Стайлза уволят за то, что он хотел бы сделать, но не сделал… Черт, это же сущий кошмар. Стайлзу такого точно не хочется, так что он отодвигает свой стул на несколько сантиметров. Питер замечает — конечно, блять, он замечает — и вопросительно поднимает бровь. — Сквозняк, — шепчет Стайлз, — Странный сквозняк. Эм-м… Сверху откуда-то. — Тебе холодно? — Нет, — быстро говорит Стайлз просто на случай, если Питер решит, что было бы неплохо укрыть парня своим пиджаком. Стайлз пытается снова сфокусироваться на лекторе и его дурацкой указке. Очень дурацкой. Стайлз наблюдает за её кончиком так, словно от этого зависит вся его жизнь. Не должно же быть так сложно думать о чем-то другом. О чем угодно, кроме того, как Питер нежно гладит его бёдра и ведёт ладонью всё выше и выше… Не должно. Даже если единственное, на что можно отвлечься — лектор, от жуткого твидового пиджака которого начинает подташнивать. *** — Как прошел ваш медовый месяц? — спрашивает Айзек, прислоняясь к стене кабинета Стайлза, — Видимо, просто прекрасно, раз у тебя не нашлось времени прислать мне смску. — Мы работали, — говорит Стайлз. — Ага, конечно, работали вы. — Да, работали. Это была командировка. Мы делали командировочные вещи, — а еще ужинали и пили вино в номере отеля. Стайлз прикусывает щеку, — Было ничего так. — Я и не сомневался. — Я тебя убью. Серьезно. Прямо здесь. — Вы виделись после работы? — спрашивает Айзек, игнорируя угрозу, — Может, ходили играть в бильярд? — Нет, — говорит Стайлз, а потом ведет себя как самый тупой тупица и зачем-то добавляет, — Мы поужинали вместе, но это было… Просто было. Ничего особенного. Естественно, Айзек крайне пошло ухмыляется: — Миленько. — Нет. Нет, не миленько. Обычно. Два коллеги. Прекрати говорить, что я влюбился. — А я и не говорил. — Ты знаешь, что я имею в виду. Ты постоянно намекаешь, что я хочу с ним переспать, и это… Это просто фу. Совсем фу. — Я не намекаю. Я просто констатирую факт, — продолжает ухмыляться Айзек, — Мы все видели, как ты себя вёл в баре, когда вы играли в дартс. Ты хочешь с ним потрахаться. Хочешь, чтобы вы с ним стали хот-догом, булочкой с вставленной сосиской… Стайлз думает о том, насколько он был близок к тому, чтобы притянуть Питера к себе за ворот рубашки и впиться в губы поцелуем, и напоминает себе прятать это воспоминание как можно дальше, когда Айзек находится в поле зрения. Он сжимает зубы так сильно, что ему кажется, что он чувствует, как сжимается костный мозг. — Тебе бы стало куда легче, если бы вы уже занялись… — Айзек! — перебивает его Стайлз. — А кто на обеде ныл о горячих мудаках? — невозмутимо продолжает Айзек, — А, точно, это же был ты. Кто-то чихает, проходя мимо по коридору. Стайлз еще сильнее сжимает челюсти. Айзек такой же тихий, как мегафон на стадионе. — Не ори так, блять! — Ладно, — вздыхает Айзек, — Продолжай врать сам себе. Уверен, это хорошо закончится. Стайлз думает, что в отместку хотя бы за этот комментарий нужно украсть пару ручек и все скрепки у Айзека со стола, а потом качает головой и возвращается к работе. Он себе не врёт. Всё в порядке. Стайлз — хозяин своего либидо.