Всё это и даже больше

Солнце было уже высоко – в воздухе повисло напряжение. Дэвид нетерпеливо выглянул из двери своего кабинета. — Бин, Эмма ещё не пришла? — Нет, мистер Тарино. — Пусть сразу зайдёт в мой кабинет. — Конечно, сэр. Дверь захлопнулась, режиссёр тяжело опустился на своё кресло. Тарино вздохнул и потёр пальцами переносицу — чувство тревоги разрасталось в нём с каждой минутой, и с каждой минутой, что Эмма не приходила, становилось хуже. Мужчина вскочил и снова принялся вышагивать по кабинету. Время тянулось бесконечно. Ещё вчера в нём клокотала неконтролируемая ярость — он затащил Эмму в свой кабинет и сказал: "Ты поцеловала Рэя по-настоящему". Она, конечно, отнекивалась и пыталась его успокоить, но режиссёр был неумолим. Он видел, как этот смазливый актёр опускал руки на талию его Эммы, и как она театрально вздыхала. Дэвид скрипел зубами — он считал секунды до того, как поцелуй закончится, – три, четыре — слишком долго. И Тарино вышел из себя. Сцена была отснята, а Эмма была прижата к стене кабинета режиссёра — не так, как обычно. По его лицу ходили желваки — Дэвид навис над ней, как тень, и требовал объяснений. — Ты поцеловала его. — Нет! — Ты врешь, — прошипел Тарино ей в лицо, — я всё видел. — Я не знаю, что ты видел. Ничего не было, — Эмма выкручивает руки, пытаясь высвободиться. — Прекрати, — Дэвид сжал ладони сильнее, — ты никуда не пойдёшь. Эмма тяжело вздохнула. Она смотрела режиссёру прямо в глаза, не скрываясь — это была её жизнь — беспокойная и ревнивая, и она никогда не хотела ничего другого. Она знает его лучше, чем родная мать — знает каждую морщину на его лице и каждую родинку на его теле. Она любит всё в чертовом психопате Дэвиде Тарино — всё без исключения, и Бог видит, Эмма никогда не прекратит его любить. Жаль, что сам Дэвид об этом забывает. — Мы вроде выяснили, что я не собираюсь тебе изменять, — актриса тихо усмехнулась, — или ты забыл? В глазах мужчины проскользнула тень сомнения. Он видел всё своими глазами — глаза не врут. Чем больше он вспоминает довольное лицо Рэя, тем тяжелее становится на душе у Тарино — ревность разжигала в нём опасный огонь, в котором он сгорал уже несколько десятков раз. Чиркнула спичка. — Ты не играла, я видел. — наконец Дэвид отпрянул от неё и схватился за голову. — Я всё видел, ты поцеловала его, Эмма! — Тебе показалось, клянусь, — актриса вздохнула и закрыла лицо руками. — Я не хочу оправдываться перед тобой. — Потому что тебе нечего сказать. Спичка была брошена — огонь сжирал всё вокруг. Эмма смотрела на своего мужчину: она хотела бы оказаться в горячей ванне рядом с ним, а вовсе не здесь. — Пожалуйста, отвези меня домой. Я очень устала, — девушка положила руку на грудь режиссёра. Тарино не двигался. Он вглядывался в её невинные голубые глаза и понимал, что ошибся, в который раз позволив ядовитой ревности взять себя за горло. Дэвид закрыл лицо руками и позволил Эмме себя обнять. — Я невыносим, да? Она запустила пальцы в волосы режиссёра и устало улыбнулась. — Нет, просто ты дурак, Дэвид. Как я и говорила. Он улыбается, вновь покорённый и принявший свою слабость. Дэвид ни перед одной женщиной не извинялся так, как перед Эммой, и он знал, что ей это льстило. Она упивалась своим особенным статусом — конечно, только перед ним — и никогда не позволяла ему забывать, кто она такая. Самая большая заноза в его заднице. — Пожалуйста, не целуй больше никого, кроме меня. — Никого, кроме тебя, обещаю, — прошептала Эмма. Но на следующий день она не пришла, и Тарино едва удерживал своё сердце в груди, расхаживая по кабинету. Тридцать шесть раз Эмма не взяла трубку, ещё на двадцать восемь сообщений она не ответила. Актриса опоздала на два с половиной часа – даже для неё слишком много. Он сходил с ума. Сначала Дэвид пытался снимать сцены без неё, но тревога брала верх – он постоянно отвлекался и теребил в руках телефон, каждую минуту проверяя, не появилась ли Эмма в зоне доступа. Впервые Тарино пропустил мимо ушей все диалоги и не обратил внимания на то, что актёры забыли текст – впервые Бин спросила его: "Всё в порядке?". Бог видел, Тарино был не в порядке. Не в силах больше расхаживать по чертовому кабинету, режиссёр отправился в курилку и стрельнул у Эрика целых две сигареты – он выкурил их одну за одной, и его руки затряслись. Дэвид не знал, где она и с кем, в порядке ли она. Почему она не пришла? Неужели она устала терпеть его сцены ревности? Она уйдёт также, как и все остальные? Он мучал себя больше, чем она когда-либо могла представить. Телефон завибрировал, а сердце режиссёра остановилось, когда Бин сказала: "Она в вашем кабинете, мистер Тарино". Режиссёр, не говоря ни слова, устремился вперёд – он удивлённо выдохнул, когда распахнул собственную дверь и увидел то, что так хотел. Эмма – всклокоченная, ненакрашенная и одетая в огромный свитер – его Эмма сидела на стуле. Больше он не видел ничего. – У меня чуть не случился инфаркт, – прошептал Тарино, – где ты была? Он в несколько шагов преодолел расстояние между ними и схватил её в охапку. Эмма была горячей и пахла так знакомо, по-родному. Дэвид убил бы любого, кто притронется к ней, — он не выдерживает и покрывает поцелуями её лицо, улыбаясь так глупо, как не улыбался никогда за тридцать семь лет. — Я проспала, — лепечет девушка, пока режиссёр запускает пальцы в её растрёпанные волосы. — Почему ты не брала трубку? — Мой телефон сел... — О, Господи, — Дэвид прижимается своим лбом к её лбу, — ты вообще представляешь себе, как я переживал, маленькая ты идиотка? Эмма смеется, мягко целуя Тарино в губы — он никогда не злился на неё слишком долго, и она не упускала возможности этим воспользоваться. — Я принесла кофе, — она указывает на два стакана, стоящих на столе, — сладкий раф справа. Надпись на стакане "Эмма Тарино" Дэвид замечает сразу – он никогда бы такое не пропустил. Ещё ни одна женщина не брала его фамилию, по крайней мере, так нагло. Он удивленно приподнимает брови и усмехается. Что-то в нём снова загорелось — не так, как раньше, и это больше его не пугало. — Ты что, используешь мою фамилию? — Оу, — Эмма шипит и, кажется, смущается. Она прячет лицо в грудь Дэвида и бурчит, — ну да, а что такого? Мне нравится твоя фамилия, и с ней меня обслуживают быстрее. — И часто ты так делаешь? — мужчина целует её в макушку. — Ну... — она не решается посмотреть ему в глаза, — в парикмахерской, в химчистке, в службе доставки, в маникюрном салоне... — Эмма... — Что? — она набирается смелости и смотрит ему в глаза, но лицо у Дэвида совсем не злое. — Ты переезжаешь ко мне. — Что? — Я терпеть не могу, когда ты опаздываешь, Эмма Тарино. Актриса будто срывается с цепи — она целует его везде, куда дотягивается, пока он сжимает её в своих больших руках и шепчет: "Я никогда тебя не отпущу". Но Эмме не нужны его слова – она и так знает всё, что ей нужно. Она так любит этого чёртового психопата Дэвида Тарино – так сильно, что у неё никогда не хватит слов, чтобы это описать. Дэвиду тоже не нужны её слова. Ему нужно, чтобы его сердце было спокойно – чтобы Эмма была рядом – и больше ничего. Он давно не чувствовал себя таким влюблённым – таким живым. Солнце было уже высоко. Но Дэвиду не нравилось торопиться.