Всё это и даже больше

Если хотите знать, как выглядит Дьявол во плоти, взгляните на его лицо. На его высокий лоб с прорезью небольших морщинок и маленьким шрамиком по самому центру — Дэвид до сих пор не знает, откуда он взялся. Его взъерошенные пушистые волосы — он любит провести по ним пальцами, будто бы зачёсывая вбок, но на самом деле ситуация не меняется. Посмотрите на его немного выступающую надбровную дугу и эти тёмные лукавые глаза. Дальше — длинный нос — прямой, но весьма выделяющейся на его лице. Его тонкие, и с годами ещё больше истончившиеся губы, всё время искривлённые в какой-то невероятно издевательской усмешке. И наконец выступающий вперед подбородок с небольшой, но сексуальной ямочкой, будто у Супермена. Это лицо сорокалетнего мужчины. Лицо Дэвида Тарино. Чёрные костюмы, несомненно, ему к лицу — у него их целая коллекция: от ужасно дорогих до непристойно дорогих. И лакированные туфли с каблуками — обязательно с каблуками, чтобы все слышали гулкий стук — это он идёт в них по коридору киностудии. Дэвид знает, это наводит ужас — он такое просто обожает. Он держится потрясающе: героически прямая спина, широкие плечи, руки сцеплены в замок — он так высок, что на целую голову возвышается над всеми остальными, и это оправдывает его слегка надменный взгляд — к слову, важнейшее оружие в его арсенале. Восхищает и устрашает, правда? Конечно, у Дэвида Тарино есть недостатки. Их много. Каждый знает. О его тяжёлом характере в Голливуде ходят легенды — один актёр рассказывает второму, тот третьему, и так далее — это бесконечная цепь сплетен и пересудов, которая, конечно, никогда ничего не изменит. Но в какой-то степени она правдива, ведь так? — Я слышала, он ужасен. Серьёзно. Конечно, все знают: Тарино не выносит опозданий — он приходит в бешенство, когда работа стоит, и когда ему приходится кого-то ждать — это недопустимо, ни в коем случае. Но если маэстро опаздывает — что ж, так тому и быть. Конечно, он не терпит, когда с ним спорят или — упаси Господь — просят внести правки в сценарий — кто был этот мерзавец? Мы не знаем, ведь он уже уволен. И конечно же, Дэвид Тарино рвёт и мечет, когда актёры не работают — или когда ему кажется, что они не работают. Это не редкость. — Ты ни черта не стараешься! Работай, идиот, я тебе за это деньги плачу! Все знают: Дэвид Тарино не сдерживается. Он любит покричать — голос у него низкий, с такой сексуальной бархатной хрипотцой, с нотками чертовщины — и кричит он так, что коленки дрожат. Конечно, Дэвид не видел ничего предосудительного в том, чтобы оскорблять своих подчинённых — на то они и подчинённые, верно? Он делал это изощрённо, каждый раз придумывая какое-нибудь новое ругательство — может, господин режиссёр получает особое удовольствие от принижения их умственных способностей и разбивания сердец? Это все знают. — Чёртовы одноклеточные, почему вы не делаете так, как я сказал? Я говорю что-то сложное? Скажи, если тебе сложно, и я повторю на языке умственно отсталых. Конечно, Дэвид был скуп на похвалу. Все его актёры играют просто отвратительно — таких ничтожеств не возьмут даже на подмостки самого дешевого студенческого театра — но фильмы всегда великолепны. Это стоит того, чтобы переснимать одну сцену двадцать восемь раз — стоит каждой слезы и каждого скандала. Это стоит животного страха, который испытывает провинившийся актёр, когда над ним величественно возвышается эта огромная фигура — когда он смотрит прямо в глаза, будто самая ядовитая в мире змея. Это стоит каждой его самой страшной казни. — Омерзительно! — он швыряет свой сценарий на пол и злобно сверкает глазами. — Пошли вон отсюда! И не вздумайте возвращаться. Честно говоря, Дэвида Тарино стоило бояться. Это все знают. Но Эмма знает другое. Конечно, это не про то, что видят глаза — скорее про то, что видит её сердце. А оно видит многое. Она знает, как сильно Дэвид ненавидит дни, когда они не вместе — как скучает по ней в течение дня, звонит в любую свободную минуту и говорит о чём угодно — лишь бы слышать её голос. В такие дни он злится сильнее обычного, потому что все эти люди вокруг него — не Эмма. Он возвращается домой и сгребает актрису в охапку, крепко прижимает к себе и шепчет на ушко нежные глупости. Совсем не в его стиле. — Мне так тебя не хватало. Я весь извёлся, честное слово. Наконец-то я дома. Конечно, Эмма обожает его больше всего на свете. Поэтому она не спешит выпускать его из постели по утрам, — всё для того, чтобы прижиматься к его широкой горячей груди и чувствовать все эти поцелуи — она любит то, как Дэвид покусывает её шею и плечи, как он проводит пальцами по её рёбрам, легонько щекоча. Она гладит его волосы и любуется заспанным лицом — Боже, Боже, Эмма обожает его лицо — он так красив и спокоен, когда лежит напротив неё. Рассвет длится вечно. — Я всегда буду тебя оберегать. Конечно, она его любимая актриса — личная фаворитка, если надоедливой прессе так будет угодно. Он никогда не упускает возможности поворковать с ней на площадке или едва заметно коснуться её острой коленки. Никто не знает, как она это делает, но Дэвид — этот большой грозный мужчина — опускается на колени перед стулом Эммы, берёт её за руку и внимательно слушает всё, что она говорит. Временами кивает, что-то объясняет и тепло улыбается — позволяет ей гладить себя по волосам, а потом поднимается и целует в лоб. — Ты отлично справилась, родная. Я не сомневался. Но стоит Тарино отойти от неё, как в его глазах снова начинает плясать этот бесовской огонь, сжигающий всё на своём пути. Он снова кричит и размахивает руками, снова посылает всех к чёртовой матери. Все знают: они созданы друг для друга. В осознании этого была какая-то сказочная правильность, неоспоримое колдовство. Сама мысль об Эмме наполняла сиянием каждый уголок сознания Тарино, высвечивала такие чудесные просторы, о которых он и не подозревал — панорамы, которые и существовали только в совокупности с нею. Если хотите знать, как выглядит Дьявол во плоти, посмотрите в его глаза. Они полны рассветов.