– Аори, вы собираетесь сегодня вставать с постели?
Юта навис прямо над головой, заслоняя собой узорчатый потолок, который бесцельно рассматривал Ао все утро. Который час уже? Обед? Эта ночь прошла без сна. Он много думал. Когда эмоции поутихли, Ао осознал полностью ситуацию, в которой оказался.
И все же, каждый миг наполнен воспоминаниями о Браяре.
– Где Тед? Мне нужно с ним поговорить. Извиниться.
– Это он должен извиняться, – с заметной злобой сказал Юта.
Скривился – на лице его еще больше морщин. Ао наблюдает за ним, но бездумно. Отмечает движения рук: немного резкие, как бывает, когда бета зол. Плотно сжатые губы – синеватые, водянисто-прозрачные глаза. Это все тот же Юта. Такой же, как вчера, позавчера и завтра.
Что для Ао важнее? Потеря брата или страх потерять Теда?
...Новость настигла быстро, как стрела вражеская. В особняке гость. И не простой, а с привилегиями. Тед самолично привез. Омегу. Красивого. Ао увидел того издалека. Само изящество и элегантность. Поговаривают, умеет мастерски играть на роэ, том самом трехсотструнном роэ, которое так ненавидел Ао. А еще говорят, прекрасный светлый лик его завораживает с первого взгляда. Такого омегу невозможно не хотеть. Но Ао догадался сразу, что к чему. Тед слова свои доказать решил. Вон, какую куколку подобрал даже. Старался. Злость на мужа воспылала с новой силой.
– Руфи будет жить на втором этаже, в комнате в конце коридора, – главный среди придворных омег, Энири, улыбнулся и ткнул пальцем в бумагу. – Это распоряжение господина Фахо. Слышал от придворных, во время празднеств там жили вы. Это совпадение? – усмешка так и брызжет ядом.
Ао сжал челюсти, что бы не выдавить и звука. Он кивнул – это все, на что сил хватило. Терпеть. Это временно. Это спектакль. Скоро Руфи уедет туда, откуда прибыл. Или окажется жертвой «несчастного случая». Да он будет где-нибудь, лишь бы не здесь! Тед знал, чем его поставить на место. Он знал, как его задеть. Как показать, что он с ним шутить не будет. Иного выхода, кроме как признать свою неправоту и попросить прощения, нет. В другом случае Ао утратит благосклонность мужа. А значит – утратит все.
– Я думал, вы достаточно умны, что бы удержать внимание господина Фахо, – продолжил Энири, и ухмылка его стала острее.
– Энири, – прервал его Ао, – Я вижу, вы хотите составить юному Руфи компанию на дне реки, – и ушел, получив в спину смешок.
Помедли он еще мгновение – Энири несомненно сказал бы что-то такое, что дало бы трещину его и без того переполненной чаше терпения. Тогда бы Энири простой угрозой не отделался бы. Глупый мальчишка. Точнее быть, наоборот: сообразителен и остер на язык. И это хуже. Найти бы на него управу – но потом. Ао слишком вымотан, чтобы заниматься усмирением придворных. Видно же, что Энири ревнует, от того и задеть пытается. Показать хочет, что он лучше. Что достоин внимания Ареса.
Значит, Руфи поселили в прошлой комнате Ао. Как сообразительно. И как символично: после него там никто не жил. И сам Ао захаживал туда порою, вспоминая, как качался на кровати в эйфории и прижимал к себе подушку от распирающей грудь влюбленности. Как выбрасывал цветы из окна, подаренные ухажерами. Как рассматривал себя в зеркало часами, все думал – понравится ли Теду? Это было так давно…
Та комната напоминала ему о его наивной первой влюбленности – яркой и неосмысленной, переросшей после из маленького снежка в лавину. И лавина эта изменила его жизнь. Только к лучшему ли? Как бы развернулись события, если бы не любовь к Теду? Он был бы шпионом, слушал бы дедушку. И они бы выиграли. Наверняка выиграли. А после… что бы он получил? Свободу? Или стал супругом Натуриона? Свободу… пхах. В этом мире, где омеги практически бесправны, не имеют права ни учиться в высших учебных заведениях, ни заниматься политикой, ни открывать свое дело – о свободе и речи идти не должно. Что же, получается, и Джейми скован правилами будет?
Та комната только его. Личное хранилище воспоминаний. Ни один человек в этом мире не имеет права и ступать туда. Но скандал раскатывать – дело последнее. Тем более теперь, когда он разозлил Теда своим отказом. При воспоминании об этом, рядом появлялись другие картины. Брат. Ао сам не понимал, почему смирился с его смертью. Рана, оставленная потерей, все еще кровила. Но болела не остро – а ноющей болью. Рано или поздно это случилось бы. Ао был готов. Был… но это не значит, что ожидал его гибели так быстро.
Ему не дали увидеть тело Брая, попрощаться не дали. Еще утром увезли куда-то, да и похоронили. Как и Карелла. Смерть второго ужалила его не так сильно – после того ужаса, что пережил он вчера и боли, преследующей ночью, новость воспринялась, как должное. Для Карелла это лучший исход. В любом случае, бета не пережил бы смерти любимого.
А он пережил. И осознал. Осознание это заполнило душу – и пустой ее сделало. Он ничего не хотел. Не чувствовал усталости, только то, что выжат и пепелище внутри. Тлеющая рана не жгла, как ночью. Она перегорела, а пепел остался, как напоминание.
Впервые у него заболело сердце. Кололо, жгло, пока чай успокоительный не выпил. Чай помог думать яснее. И осмыслить ситуацию, которая возникла.
Его боль – только его боль. Она сама собою. Отдельно. По-сути, Брай – преступник и убит он за свои заслуги. Ао не имеет права на скорбь по нему, как и траур носить. Но это не значит, что он забудет, как меч его мужа пронзил сердце брата.
Как простить Теда? Это чувство не злость даже. Оно… многогранное.
Переступить через себя. Уладить, попросить прощения, в ногах поваляться.
Напротив, возникает иная сторона: гордость дает о себе знать. Как же низко нужно опуститься, как унизить себя? Но все же, это стоит того. Его внимания. Он оскорбил Теда отказом. При этом понимал, что вернись он в прошлое, чтобы исправить – не исправил бы. Не смог бы после всего пережитого абстрагироваться от реальности и наслаждаться близостью. Это просто невозможно. Как минимум потому, что притворяться в постели Ао пока еще не научился.
И что же это за жизнь будет? Он, живущий в вечном в страхе за детей и за то, что муж потеряет к нему интерес? Помешанный на своей внешности и безопасности? Не имеющий права сделать так, как хочет сам, из-за боязни того, что Тед от него отвернется? Не так ему представлялась их счастливая семья.
Ноги сами принесли его коридорами к заветной комнате. Он собирался идти к Теду, но в итоге пришел совсем в другое место. Дверь открыта. Он заходит без стука, увидев сначала то, что вид комнаты изменился, уже после нового жителя. И то, что балдахины сменили без его ведома возмутило больше, чем напуганный вид Руфи. Тот сжался весь, прижимая к себе книгу, которую читал, и большими своими глазами глянул на Ао, сразу отворачиваясь.
Ао подошел ближе. Желание выдернуть Руфи волосы гаснет с каждым шагом. Омега боится? И действительно, Руфи дрожит весь, голову понурив. Но даже такой он красив. Очень красив. Тонкий, кожа светлая – просвещается. Золотистые космы кудрявы и разбросаны по подушкам. Омега поджимает к себе ноги и Ао замечает крохотные белые ступни. А запястья тонкие – явно аристократ. И явно моложе восемнадцати. Юн совсем. Глаза золотые – какая редкость. И тут Ао понимает, почему именно Руфи. А потому, что он (косвенно) похож на Сифи.
О, Тед определено знает, чем обжечь.
– Кто ты такой и что тут делаешь? – в собственном голосе злость, как бы ни хотел Ао сдержать себя и показать безразличие.
– Я-я, – заикнулся Руфи и еще больше вжал голову в плечи.
Ао окончательно расхотел его унижать. Видно же, что мальчишка ни при чем. Он просто для вида.
– К тебе обращаюсь, – уже мягче сказал Ао.
– П-простите, я, тут, не по своей воле.
– Вот оно как, – выдохнул с облегчением Ао. Это то, что он и хотел услышать. Подтверждение, что это все не всерьез. Игра, всего-то. – О, не переживай. Ты скоро уйдешь.
– Я не могу уйти, – слишком жалким голоском проблеял Руфи, часто моргая, будто бы в предверии слез. – Я должен ублажать господина Фахо, иначе моя семья меня… – он не договорил, заикнувшись. По сторонам оглянулся, прижав к себе сильнее книжку.
Ао хмыкнул. Как можно было использовать в своих поучительных спектаклях невинное дитя? Хотя, на счет невинности, так не правда. Запах не Чист. Семья продает его альфам? Такое нынче редко встретишь. Однако, торговля собственными детьми, явление известное. Особенно в бедных семьях, где родились, как Руфи, до безумия красивые и кроткие омеги.
– Ничего ты не должен, я его супруг, он спит только со мной, – с уверенностью заверил Ао, порываясь успокоить запуганного красавца. – Это же естественно. Я поговорю с Тедом и он отошлет тебя обратно.
– Но… как же… я же...
Мальчишка совсем растерялся. В глаза смотреть избегает. А густые ресницы так и дрожат. Кто его запугал? Мгновением после Ао понял. Омега явно из слабых. А он сильный. Феромон! Из-за эмоций Ао забыл о самоконтроле. Собственный бушующий запах не ощутим для него.
Он успокоил себя, хоть внутреннее волнение не утихало. А Руфи похож ведь, взаправду похож. Так ли выглядел его папа Сифи, когда жив был? У них даже имена созвучны. Это жестоко.
Он старается проглотить ком. Как и подавить желание побыстрее вышвырнуть Руфи из святая святых – сей комнаты. После придется все отмыть. Поменять балдахины обратно. Те красные были лучше ядрено-зеленых. И кровать на место передвинуть.
Сколько усилий ради одного урока… и Тед считает, что этим докажет ему свою правоту? Умно. И действенно. Ао и дня не выдержал.
Он вздохнул тяжко, отмечая, что Руфи от жеста этого вздрогнул и снова зажал книгу. Ао решительно направился к двери: он разберется со всем прямо сейчас. Нечего ждать больше. Мальца – домой. Комнату – в порядок. Так правильно.
Руфи хоть немного отвлек его от мыслей о брате. Но только он вышел в коридор, как образы возникли перед глазами, а горечь с новой силой подступила к горлу. Сколько бы Ао не старался обуздать себя, ее невозможно прогнать. Топит, топит, загоняя то в панику – а вдруг еще что можно изменить, а вдруг? – то в уныние. Спасения от этого нет. Картинки в памяти чересчур свежи.
Поиски Теда не увенчались успехом. Тот как в прорубь канул – нет нигде, и слуги не в курсе. Тихо-тихо в доме. Не видать ни Юты, ни Ареса. Последнего так со вчера.
Ему необходимо поговорить с кем-то, чтобы тревогу отбросить, прогнать образы. Делать что-то, двигаться, ходить. Занять себя. Потому что как только он останавливается, груз наваливает со всей непомерной силой. И давит так, что впору бы оземь лечь, да не вставать больше.
Ао бесцельно бродит в саду, раз за разом порываясь сесть в транспорт и поехать на могилу брата. Где его похоронили? Почему без его ведома и так быстро? Преступников хоронят на кладбище, на краю города. Жалкая табличка, которая сгниет со временем – все, чем удостаивается тот, кто там покой обрел. Остается надеяться, что их с Кареллом рядом похоронили. И все же, если это так, и тело Брая там, а не в родовом склепе, где ему и место – это большой плевок в честь клана. Даже Каси похоронен в склепе, несмотря на то, что врагом страны считался. Клан Таарей сильную бучу подняли тогда: от того и отдали им тело Каси. Кто же теперь продолжит главную ветвь рода?
Джей.
Вполне может быть. Все иные ветви клана далеки по родстве. Прямые потомки – он сам и его сын. Это все, кто остался в живых. Если Ао альфу родит, сможет ли уговорить мужа, чтобы мальчик стал главой Таарей? Все же, наследник у Фахо есть, Иен. Если, конечно, с ним ничего не случится...
Солнце к горизонту уж близко. Холодно. Пальцы замерзли. Ветер усилился, сбрасывая под ноги листья. Ао все трет руки, но в дом идти не хочет. К оранжерее и обратно – десятый круг. Или двадцатый. Он сбился со счета. Растения отвлекают, но так же ненадолго. Его забирает Юта, отпаивая после теплым чаем. Ао пьет бездумно. Желание поехать на могилу брата крепчает, хоть понимает он, что ни к чему хорошему это не приведет. Для начала успокоить себя. Иначе истерики не избежать, а у него и так сердце ослабло. Колет до сих пор, сковывая грудную клетку – дышать заставляет мелко. Вдох глубже – новая порция боли.
Чай оказывается очередным успокоительным. Юта знает, что делает. Бета пытается накормить его. Ао не хочет есть, но запихивает в рот кусок некогда любимой булочки. Жует, проглатывает. Вкуса нет.
– Господин Фахо приехали, – сказал ему после Юта. – Еще часа два назад.
Точно. Извинение. Приблизительный план слов выучен наизусть, столько раз за день Ао размышлял над ним. Идти от чего-то тяжко. Оказывается, он устал, пока гулял в саду. Ноги ноют, болят. Ао и не замечал раньше.
Он идет, а в доме все так же тихо. Слуги на глаза не попадаются: впрочем, они всегда стараются оставаться незаметными. Ао держит в голове речь, чтобы не забыть, повторяет. Но перед дверью личных покоев мужа застывает. Выдох, вдох. Переступить порог – равно переступить себя и горе от утраты брата. Дверь приоткрыта. Шорох за нею – значит, хозяин внутри. Всего-то… вперед ступить. Теда увидеть, в глаза с мольбой посмотреть. Прощения просить. Просить, пока не сжалиться, по волосам не погладит, губами ко лбу не прикоснется в примирительном жесте.
Да, всего-то. А ком давит.
«Зайти, поклониться, прощения, – повторяет под нос себе он. – Ао, соберись. Если ты не сделаешь этого, то утратишь… Эм, что это было?»
С замиранием внутрь заглядывает, натыкаясь на спину Теда и разбросанным по ней черным волосам. Тот у кровати, но… что? Мелькнувшие из-за спины мужа золотистые космы заставляют сердце забиться чаще. Руфи. Оголенное бедро, ручка тонкая под рубашку забирается. Недвусмысленные движения. Хлюпки. Запахи.
Их глаза пересеклись.
– Да, еще. Так хорошо… – Руфи заваливается на кровать, потянув за собою Теда.
Ао отскочил назад, как ужаленный. На стену наткнулся. Рот руками зажать, чтобы вскрик подавить.
Нет.
Нет.
Не-е-ет.
Что-то невесомое обрушивается градом внутри с каждым новым стоном.
Прочь.
Уйти.
Скрыться.
Не слышать, не слышать, не слышать.
Не видеть.
Ао не понимает, как оказывается в комнате на другом конце дома. Не помнит, как шел. Его колотит. Трясет так сильно, что он не видит стул перед собою: натыкается, отшвырнув его в сторону. Звук эхом, но в ушах гул.
Забыть, забыть, не помнить.
Показалось.
Мираж.
Эта комната, куда он забрел когда-то по ошибке… тут все началось. Клавиши инструмента ровными рядами.
Не правда.
Нет.
Он задыхается. Горло сковано.
Тихо, тихо.
Это был спектакль.
Это был…
Спектакль.
Инструмент глушит боль? Он кладет руки, но должного облегчения нет. Кулаками по клавишам. Еще, снова. Он лупит со всей силы, звук громкий, режет слух, он громче стука в голове, сильнее, но не настолько, чтобы заглушить его крик.
Струны лопают от напряжения с тонким писком. Ровно как и струны в душе. Одна за другой – обрываются. Все-равно. Он продолжает колотить, пальцы в кровь.
– Почему?! – воет, не сдерживая голос. Плевать, если кто услышит. Плевать, плевать, плевать. – Почему-у-у?..
Застывает. Последняя струна внутри треснула, приступом боли. Не дышать. Лбом в клавиши – звук противный. Слезы с кончика носа и разбиваются оземь. Ао видит капли, но расплывчато. Рыдает, не сдерживая всхлипы. Вот вот задохнется – невозможно вдохнуть. Горло распирает. Жжет. Легкие огнем наполнены.
Остатки разума заставляют карабкаться руками, двигаться. Спасение в движении. Прекратит – проигрыш. И он цепляется за скользкие клавиши, но руки съезжают, он все пытается зацепиться, встать. Свет. Нужен свет.
Нужно тепло.
Джейми.
Он шатается, нетвердые ноги вот-вот подогнутся, тело слабо. Дрожь так же сильна. Болит, болит, болит. Бесконечно.
Тед… как он мог? Как. Он. Мог?
Не думать.
Забыть.
Очистить память.
Вот почти комната Джейми. Еще чуть-чуть. Тепло, его малыш, его солнце, отрада, радость, свет. Обнять. Но его останавливает кто-то, не давая пройти дальше. «...Что с вами?» – доноситься еле-еле, волнами. Юта. Ао не слушает бету, рвется вперед с одной целью. Заглушить.
– Нельзя вам к детям, сначала успокойтесь, боюсь, что в вашем состоянии вы глупостей наде…
– А я тебя спрашивал, что мне можно, а что нельзя?! – кричит, рывками, не чувствуя себя. – Ты всего лишь слуга, а значит, исполняй! Я кому говорю?!
– Что здесь происходит? – голос за спиною. Пожар в груди взрывается вспышкой, вулкану подобно. Топит раскаленной лавой. Жжет. Тед. Тед! Стоит перед ним, глаза щурит, недовольный. Накувыркался?!
Кулаки сжать, ногтями в ладони. Обуздать себя он не в силах. Мысли отрывками, об одном и том же. Отомстить. Отомстить. Сделать больно.
– Уведите его, – Тед холоден, отворачивается в сторону. Злой, но злость его не волнует Ао. Как и феромон.
– Ты… – запнулся Ао, пошатнувшись. Говорить невозможно. Словами его переполненную пламенем душу не передать.
– Ты!
Ао подскочил вмиг и со всей силы ударил его по лицу, но Тед не пошатнулся. Скривился только, зверея на глазах. Ладонь печет, но боль не ощутима почти. Пульсация. Слишком стучит и плавится мир вокруг. Миг – и спиною к твердой поверхности. Тед сдавил ему шею, перекрывая воздух. Сначала едва, после сильнее, прямо в глаза смотрит, и не отпускает. Темный-темный, злой-злой. Ао не чувствует земли под ногами, все пытаясь отцепить руки Теда от шеи. Не выходит. Нет. Цветные пятна пляшут, он судорожно хочет вдохнуть. Вырваться, сбежать, выжить.
– Смилуйтесь, прошу вас, отпустите Аори! – крик Юты, где-то на задворках сознания.
Резкий вдох – его отпустили. Он съехал на пол, тело ломит от слабости. Пятна перед глазами, рябью-кругами расходятся. Кашляет. За горло руками, а кашель надрывный, бесконечный, кажется, вот-вот легкие выплюнет.
Снова пальцы на подбородке, задирают голову кверху. Ао смотрит в лицо напротив. Видит расплывчато из-за слез, отвернуться пытается, кашель душит.
– Ни один омега. Никогда. Не поднимал на меня руку. Я не потерплю подобных выходок, – шипит Тед. Отпускает резко, уходит, оставляя хрипящего Ао на полу.
***
– Я умер.
– Вы живы, – голос Юты.
– Нет, я мертв.
– Мой бедный мальчик… – Юта всхлипывает, а Ао не в силах перевести взгляд с потолка на бету. Позволяет Юте себя обнимать, позволяет ему поплакать. И сам себе удивляется, как дышит. Выдох, вдох. Все. Он пустой механизм, запущенный по системе. Ао не чувствует ничего.
Пальцы Юты, сжимающие его безвольную руку, кажутся чужими, инородными. Он лежит и смотрит в потолок. А внутри пустота. Выгорело все, дотла сгорело. С постели его заставил встать Юта. Слабость, горло болит. Ао пытается сказать что-то, но становится еще больнее, держится руками за шею, но прикосновения к ней неприятны. После приближенные слуги наложили ему мази и повязки. Ао лишь после заметил, что поранил руки о поломанные клавиши – но это он помнил смутно. Не с ним было. Или с ним? Сновидение… Однако же, раны на пальцах реальны, как и синяки. На предплечье гематома, хоть вспомнить, где ударился он не может. Он вообще старается не вспоминать.
К вечеру пустая голова наливается тягучей болью и ни один из чаев не спасает. Ему бы успокаивающую магию Ареса… но альфы нет. Кажется, с позавчера. Ао все прижимает к себе дитя, аккуратно, но слез нет. Он весь опустошен. Совершенно ничего не хочет. Отмахивается от заботы Юты, ни разу так и не посмотрев ему в глаза. Что он увидит там? Жалость? И так понятно.
Иен рядом, развеселить его пытается, игрушки показывает, карикатуры с него рисует, прямо на стене. Ао не реагирует. Ни злости, ни радости. Пус-то-та.
Юта все накормить его пытается. Ао обещает, что потом, а бета обещает, что если «потом» не наступит через пять минут, он насильно вскормит ему еду. Все, на что соглашается Ао, это чай. Сколько успокоительного он выпил за сегодня? Ощущение, что тело его размякло, кости, как из пластилина, стали. Но голова болит. Он смотрит на стопку листов, берет один. Карандаш зажать между пальцев, вот так, так. Рисование всегда умиротворяло. Но… Будто ритуал этот чем-то да поможет.
Рисует неровные линии, петляет, бесцельно выводит карандашом. Тихий скрип грифеля теряется на фоне детского лепета, треска поленьев и ворчания старого беты.
– Так продолжаться не может, вы в могилу себя загоните, – Юта умоляюще смотрит на него. А Ао все понять не может, почему бета тут. Он же вчера всякого наговорил ему на эмоциях.
– Кто тогда о детях позаботится? – продолжил Юта, наклоняясь чуть вперед. Чай остыл давно. – Аори, дорогой, давайте начистоту поговорим. Выскажите все, покричите, – бета остановился, выжидая реакцию, но Ао продолжил водить карандашом. – Ох, я понимаю ваше состояние. Но ваш муж всегда таким был, а то, что вы узнали об этом сейчас...
– То есть, это не в первый раз?..
– Я не хотел расстраивать вас. Но рано или поздно вы бы догадались. Для сильных мира сего, как муж ваш, не существует понятия верности. У Теда всегда было много омег. И до вас… и при вас. Он соблюдал приличия и не показывал публично. Поймите, для него это в норме вещей.
– Но это не норма.
– Не норма для вас, – поправил Юта. – Я хочу донести, что эта ситуация не так страшна. Наличие Руфи не значит, что он – ваша замена. Вы по прежнему его супруг и, думаю, любимый. Не знаю, что он хочет этим доказать, и честно, я бы убил его за эту выходку, но… я предупреждал вас, что он может расстроить вас. О, сколько слез пролили покойный Алистри из-за него… Тед сложный человек. Ох, – бета вздохнул. – Вы должны смириться с этим. Иного выхода нет.
Ао покачал головою. Медленно. Но и от этого движения боль отдалась в висках. Эта боль, как ниточка, доказывающая, что он не одна оболочка: а живой человек. Юта что-то продолжает говорить. Да, тот хочет помочь. Но его слова кажутся бессмысленными и от них только сильнее голова болит. Юта не понимает всей трагедии. Если честно, Ао сам уже не понимает. Ничего. Вообще. Выводит по листу линии – хаотично, автоматически. Почти не управляя рукой. Кругами-петлями, плавно, не отрывая карандаш от листа.
– Или я знаю один верный способ, как избавиться от Руфи.
– Аори! – взмолился Юта, – вы не убийца.
– Я не убийца? – повторил он, искривляя, как ужаленный. – Я?.. – карандашом в стол. – Как же плохо вы меня знаете… – Ао смотрит на поломанный карандаш в руке. Лист проткнут. – Мне уже все-равно. В этом мире нет справедливости. Ее не существует. Почему я тогда должен изображать святого, если зароют меня так же, как и грешника?
– Вы разочарованы, понимаю. Это пройдет. Поплачьте.
– Я не могу плакать, – на выдохе, искусанные губы пекут. – Не могу.
Он берет новый карандаш, новый лист и рисует каракули дальше. Жаль, с жизнью так нельзя, чтобы одно движение – и с чистого листа. Его проткнутую душу навряд ли можно заменить.
***
Ао сорвался ранним утром – небо едва зарделось в предчувствии восхода. Его не хотели выпускать. Но четкого приказа Фахо не давал – а значит, преград нету. Слугам пришлось послушать его.
Дорога в другой конец Мюрея долгая. Но он наблюдает за пролетающими мимо пейзажами без интереса: как в тумане все. Или туман его вовсе реален: белою дымкой долины заволокло. Природа не вдохновляет. Он дышит, моргает, руки трет. Отряхивает одежду. Смотрит за стекло. Живой. Но пуст.
Он едет на могилу брата. Ему больше не страшно своей реакции. Не страшно, что может упасть там – у свежевскопанной земли, да лежать. Лежать-лежать себе, пока дождь не зальет глаза, не втопчет в грязь тяжелыми каплями. Ао уверяет себя раз за разом, что ничего плохого не произошло. Что это возможно пережить – и он переживет. Нужно время. Говорят, оно раны лечит.
Да не лечит оно ничего. Притупляет, слоем толстым покрывает. Когда-нибудь он научиться относиться ко всему с безразличием. И воспринимать, как должное. Когда-нибудь… когда-нибудь.
Этой ночью он спал. Или нет. Понять бы. То тревожное, мимолетное, когда закрыл-открыл глаза – сон ли был? Впрочем, усталости нет.
Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.
Выдох.
Вдох.
Живой.
Странно.
Странно ощущать себя, как со стороны. Он ли это? Его ли тело? Безвольное, повинующееся инстинктивным движениям рук-ног. Ао вылазит из транспорта, приказав жестом слуге оставаться на месте. Идет к вратам. Тут нет Стража. Ао ищет его крепкую крону глазами, и только тогда вспоминает, что это не то кладбище.
Он не в Вондере.
Одинокие, кованные ворота. Ржавые, одна часть вот-вот завалиться на землю. Мокро, холодно. Ветер дует – капюшон сбросил. Ао надевает обратно – все так же автоматически, как исправный механизм, – пальцами ткань держит. Потоки в лицо, но он не жмурится. Идет себе вперед, а ноги переставляются сами по себе.
Туман густой. Не разглядеть, где тут новые могилы. Он продвигается между рядами таблиц. Заросшее все. Сорняки, кусты. А вон поле – места для «неугодных державе» достаточно. Так ведь… Ао остановился. Перед ним не просто поле – еле заметные в сырой траве насыпи. Один, второй. Сотни. Тысячи. Свежие. Мало погибших, говорили они? Мало?..
Вот они – последствия восстания. Пха… Замалчивание. Фахо ведь справедливый, Фахо пощадил восставших. Как иначе-то, как иначе. А могилки просто для вида насыпали?..
Ноги несут дальше. Он ступает осторожно, медленно, в каждую табличку вчитывается. Где-то они есть, где-то пустые. Имена, даты. Он видит у одной из них сгорбившегося старца – тот шарахается от него, но от могилки не отходит. Ао же вглядывается в надпись. Цифры – дата жизни – доплывают до разума еле-еле. Похороненный молодым был. Двадцать-то лет… а под табличкой одинокий букет из листьев. Ао кивает старику, тот кивает в ответ. Слова излишни. Они оба понимают, что горечь словами не выразить.
Лишь у самого края он находит то, что искал. Буквы складываются в слова.
Браяр Таарей.
Карелл Таарей.
Нечему обрываться внутри. Все струны оборваны, торчат обломками, ноют – не звучать им более переливами смеха-радости. Он стоит на месте, перечитывает сотый раз. По букве, отдельно. Каждую проверяет.
Ошибки нет.
Ветер в который раз срывает капюшон. Сил нет возвращать на место. Тяжелыми каплями в лицо – резкими – как камни кто бросает. Холодно. Он дрожит и дрожь становится все крупнее, ровно как дождь. Кутается в плащ. Бесполезно. Не согреться – холод этот изнутри идет.
– Привет, – шепчет, но подойти не решается. – Как ты… тут? Тебе тоже холодно?
Ему даже не дали с ним попрощаться. Отобрали шанс поговорить. Зарыли в этой дыре, как последнего падшего грешника. Не в родовом склепе, не около родителей в Лесу. А на крохотном клочке земли, среди тысячи таких же насыпей.
Он не плачет.
Капли в лицо, порывами, волосы в глаза лезут. Дышать выходит через раз-два. Потом реже, реже. Все это слишком сдавливает горло. Невидимые руки душат его, но он покорно стоит и смотрит на табличку. Хрипит, но слез нет.
Опуститься бы рядом. Вот тут-тут, сбоку. Место есть. Прилечь бы, глаза прикрыть. Уснуть… поспать. Он не может больше стоять ровно, держать осанку да голову задирать горделиво.
Ноги подгибаются, но Ао не падает. Чья-то рука держит его. Сильно.
– Посмотрите на меня, на меня посмотрите! Где болит? – Арес.
Арес? Что?..Ао пытается сказать, но грудную клетку сковало острой болью. Вдох убьет его. Но искры магии кружат-кружат, оседают. Яркие. Приступ отступает. Вдох за вдохом становится легче. Он разжимает пальцы – заметил, как сильно сжал ткань одеяния альфы в попытке удержаться. Арес тут. Арес…
Знакомое тепло обволакивает, глушит боль в груди. Ао замечает еще людей – в черное одетых. С десяток их. Они кланяются ему, а он переводит взгляд на Ареса. Тот хмур. Альфа накидывает Ао на плечи свой плащ. Теплее становится. Но дрожь не уходит.
– Что ты тут… – собственный голос охрип. Ао прокашлялся, наблюдая за стражниками неподалеку. – Где ты был?
– Браяра тут нет, – говорит Арес, и хмуриться больше: взгляд его нацелен на перебинтованную шею Ао. – Мы перезахоронили его и его супруга тайно. Перевезли их тела в родовой склеп. Если хотите, ну, мы отвезем вас туда. И еще… эти люди хотят служить вам. Лично вам.
В подтверждение слов Ареса, стражники подошли ближе и еще раз поклонились.
– Вы наша единственная надежда, – сказал один из них, – только вы сможете повлиять на решения главы Фахо. Он хочет расформировать наш тайный полк. А это совершается одним путем – смертью. Если вы уговорите его передумать… Взамен мы готовы исполнить любые ваши приказы.
– Вот как, – Ао отцепил руку от Ареса, почувствовав прилив сил. Магия действует. – Так уж и любой? – сузил глаза. – А главу Фахо для меня готовы убить?
Стражники всполошились, переглянулись между собой.
– Да, – как один, закивал они.
– Что ж, вы прошли проверку, – кивнул Ао, ощутил нечто, смутно напоминающее удовлетворение. Но мираж этот быстро испарился. – Я согласен на ваши условия. Но учтите, что если посмеете предать меня, то вас ждет куда худшая участь.
– Никогда, – возразил тот же, который говорил, ударив себя в грудь кулаком. Остальные последовали его примеру. – Мы безмерно уважаем вас. Отныне вы наш Господин.
Он снова может твердо стоять на ногах. Оглянулся на пустые – как оказалось – могилы. Теперь у него есть оплот. Есть для чего идти дальше. Его новосозданная Цель. И она будет достигнута. Потому что он не один.
***
На обратном пути из Вондера потеплело. Ветер утихомирился. Он был в склепе. С братом поговорил, высказал все, что лежало грузом да к земле тянуло. После этого его попустило. На обратном пути Ао начал чувствовать запахи. Целое множество. Запах воздуха и дыма – листья жгут. Запах солнца, теплого нынче, ласкового. Запахи людей, сопровождающих его. Он познакомился со всеми, стараясь запомнить их имена. Воинов одиннадцать, но Ао узнал, что их намного больше. Эти – главные среди своего полка. Это известие подбодрило его. Стало еще легче: у него не просто одиннадцать воинов, а целое войско. Опора. Благодаря событиям этим, он смог расслабиться и поспать, прислонившись к Аресу. Они доехали до границ Мюрея, когда стемнело.
Но с механизмом неполадки возникли: транспорт отказался ехать дальше. Им пришлось остановиться. Но воины, кажется, и вовсе обрадовались. Костер разожгли, еду достали. Ао сам себе удивился, что в компании двенадцати альф, включая Ареса, он чувствует себя комфортно. Если что, его истинный рядом. Защитит.
Ао благодарен Аресу и его людям. Если он сумеет сделать так, как они хотят – отговорить Теда от расформировки войска – у него будут свои люди, которые по одному его приказу сделают, что угодно. Хоть главу клана свергнут, да нового усадят. Все, что Ао пожелает.
Следующая точка – воспитать Иена по своему усмотрению. Привязать к себе накрепко, так, чтобы тот его самым лучшим папой считал. Уважал, слушался. С ребенком дело проще. Но вот Тед – далеко не дитя. Но и к нему подход найти возможно. Нет такого человека, которым манипулировать не выйдет.
«Странные мысли в голову лезут. Манипулировать?» – сам себе удивился Ао.
Он сидит рядом с Аресом, руки свои в его ладонях греет. Костер перед глазами мельтешит, сон навевая. А воины между собой разговаривают, смеются, истории разные ведают. Ао слушает их, пропуская порою части фраз из-за собственных дум. Спокойно так. Но по-прежнему пусто.
– Расскажите мне, что случилось, пока меня не было. Вы… из-за Браяра так? – а Арес проницателен. Быстро разглядел в душе его прореху.
– Не только, – тихо ответил Ао. Говорить об этом не хотелось. Но лучше сказать хоть кому-то. Лучше пережить еще раз, на словах, чем носить всю боль в себе. Выплеснуть хоть малую ее часть. – Кое-что… произошло, – он сглотнул. – Тед привел в дом омегу.
– Он изменил вам? – Арес догадался. Но догадка с его уст звучит, как чем острым по свежей ране сыпануть. Ао скривился, но продолжил.
– На моих глазах.
– Боги, – альфа сглотнул заметно, после руку ко лбу прислонил. Выдохнул протяжно.
– Дело не только в измене. А в том, что я так и не смог стать для него близким. Это… я так долго искал к нему подход, но в итоге не достучался.
Проглотить ком не выходит ни с первого раза, ни с последующих. Он все собирается в горле горькими словами-фразами, которые так и выплюнуть тянет: иначе задушат. Он говорит. Долго, несвязно. Все, что в голову придет, говорит. Шепотом.
– Это было… эм, с Тедом, что-то на грани безумия, как над пропастью зависнуть. Не знаешь, когда упадешь. А оказалось, пропасти и не было. Это обычное дно. И оно всегда им было… Разочарован ли я? Не знаю. Ведь по сути, это не он меня разочаровал – а мои ожидания не сбылись. Меньше мечтать надо было. Глупец, возомнил из себя невесть что... Я думал, смогу его перевоспитать, что в моих силах присвоить его себе… В итоге присвоился сам, а он так и остался пуст. Когда он сделал меня своим супругом, о, я был так счастлив, так счастлив, не передать. Но теперь понял причину его поступка. И это не любовь, нет. Ему удобно было. Алистри нет, кто-то должен был занять его место… а тут я. Смотрящий на него с обожанием, согласный на все.
Все так же шепотом, тихо. Да и воинам не до них: они весело переговариваются, громко – и Ао не уверен, что Арес услышал все, что он сказал.
– Мне кажется, я повторяю его судьбу. Алистри. Я так же несчастен…
– Нет, ну не говорите так. Вы нужны Иену и Джею нужны. И… мне тоже. Очень сильно. И я не про истинность. Даже если бы ее не было, ну-у, я бы все-равно…
– Не нужно, – прервал его Ао. – Выброси это чувство, пока не поздно. От него проку нет. В один момент ты счастлив, а потом больно настолько, что жить дальше невыносимо. Знаешь… Я больше никогда не полюблю. Лучше себя сразу убить, чем снова пройти через это.
Арес ничего не сказал. Они вздохнули синхронно.
– Первым делом я мстить думал. Но… Может я и не самый правильный человек, но поступать, как он, не собираюсь. Ради чего? Чувства отмщения? Но с другой стороны мне… очень больно. Пока я мучился, со всех сил пытаясь побороть тягу истинности, он со всеми подряд... – договорить не вышло, прежняя обида вырвалась кратким всхлипом, но он зажал рот ладонью, глаза зажмурив. Хватит. Он вдоволь наплакался из-за этого. Вдоволь настрадался.
Ао хватает его руку, судорожно, сжимает со всей силы. Тепло. Кожа. Он не один. Сейчас это важнее всего. Новый всхлип застревает в горле. Давит, давит. Глаза прикрыть, чтобы воины не увидели его состояния, к Аресу прислониться. Вот так.
Все пройдет. Однажды станет легче дышать.
А пока остается терпеть.
– Арес… Прости, что не могу ответить тебе взаимностью. Правда. Если бы не все это… мы были бы самой лучшей семьей.
***
– Вы не отвертитесь, – сказал непреклонно Юта, уперев руки в бока. Бета перевел взгляд на еду, после снова на Ао. – Если вы не будете есть добровольно, мы с Аресом свяжем вас и накормим.
Только в особняк вернулся, как его выловил старший бета, за стол усадил перед яствами. Ао понял, что действительно не убежит. Хоть сейчас самое главное – к Теду. Разобраться во всем.
– Я поем.
Юта с немалым удивлением застыл на месте, после же заулыбался, и Ао заметил, что у него отсутствует один из резцов. Спросил об этом, садясь за стол. Юта же поведал о том, как он потерял свой зуб. Причем, в прямом смысле – шел ночью, упал, а в комнате обнаружил и кровь, и пропажу резца. Только найти не удалось. «Старый уже» – добавил бета.
Есть он по прежнему не хочет. Но на этот раз хотя бы чувствует вкус. Запеканка из грибов – нелюбимая – съедена полностью. Как и фрукты, и сладкая выпечка. Юта не устает охать и удивляться, радуется, хлопочет вокруг. Ао первый раз улыбнулся. Потому что он почувствовал, что его любят. И переживают за него. Забота…
Тепло. Ему нужно тепло. Руки отогреть, душу пустую заполнить. Ао уверяет себя, что не один. Что у него есть дети, Юта и Арес. И люди, которые верны ему. Навсегда ли? А не бывает такого понятия – навсегда. Временно все. Проходит. И боль тоже пройдет.
Может время и не лечит, но точно делает равнодушным.
