она так повзрослела с вашей последней встречи,
и ты теперь думаешь о том, о чем раньше никогда не позволял
Их снова сводит город — яркие огни в стёклах небоскребов да одичавшие подворотни, где Крис — наперевес с ружьем, а она с неоново-алой радужкой скалит в ответ ему длинные клыки — совершенно звериные, однозначно не молочные. И осознание прошибает стремительно и хлестко; больше не подросток с волосами, пропитанными гарью и порохом, не запачканы руки ее в мокрой земле, и смех ее заливистый больше не звучит при виде его, нет — эта девочка перед Крисом теперь, будто медь и атлас, вестница старых его ошибок. — Лора?.. Получается так ломано и хрипло; будто пыльная пластинка, которой не касались долгие годы, проигрывается вновь; Крис, кажется, даже давится собственным кадыком, пока та самая Лора Хейл — живая, черт его дери; дикая — выгибается навстречу, шумно втягивая носом воздух; принюхивается, оглядывается, во взгляде ее проскакивает узнавание золотой искоркой ненадолго так, сквозь. Абрис лица ее в свете фонарей оказывается точен и едва удивлён, когда Арджент показательно отталкивает ногой ружьё, поднимает перед ней ладони, мол, я тебя не трону, я тебя ведь помню, но она усмехается в ответ едко, нахально-закостенело что ли. — Добычу отпускать негоже, старый охотник. Сдаёшь позиции. И вся она по-прежнему — пружина, взведённый курок; Лора в полупрыжке, прогоняет по ноздрям запах его знакомый, сравнивает по памяти, но дыма не слышно в нем, как бы Лора этого не искала. Крис перед ней безоружен и больше не вооружён, он только глядит, в непонимании блестят его синие глаза. А Хейл — из-под бровей, наступает, прожигает, Крис, кажется, пропускает нужный вдох; глаза эти принадлежат будто не его малышке-Лоре — грустной, одинокой, но смешливой Лоре, которую Арджент растил, как сестру — нет, взгляд этот старше и умнее, дикий он, властный, не ее. — Нравится? — на глубине женского зрачка вспыхивает алым огоньком биттерсвит, горит, пляшет, — Никого не напоминает? — Ты так похожа на Талию. А ему бы молчать, покуда имя это произносить Крису — как проклятьем бросать в прокаженного. И Лора это знает. Скалится, за зубами скрывая нервный смех, оказывается рядом, будто хищник загоняя в ловушку квадрата стен. Каждый шаг ее — звон застежки кожанки по пряжке ремня; темные кудри падают на лицо, тени вырисовывают звериные черты, которые Арджент в ней ранее никогда не видел. Крис знал ребёнка — девочку, что Джерард привёл в семейный дом, впустил в семью, готовя ее стать одной из них. Он говорил, в ней смесь человека и животного; того, кого защищают, и того, от кого защищаются. Джерард считал юного волчонка тузом в рукаве, Крис же считал Лору сестрой, реже — безмерно прекрасной женщиной. — Позволь мне объяснить, — у мужчины ладони все ещё в воздухе; сердце шарахается, тычется в рёбра, Лора это тоже знает, слышит; он подходит к ней осторожно, пока Хейл позволяет, — Я никогда не думал тебе врать. — «Не думал врать», ха? — странный гортанный звук у нее вырывается, больше смешка, но меньше воя; внутри все клокочет жадно, вскипает: — Не планировал растить. Не хотел играть. Совершенно не думал рассказать, мол, Лора, новая сказка на ночь — моя сумасшедшая сестренка истребила всю твою родную семью. Засыпай спокойно, крошка. Ты так это представлял, Арджент? Крис не отвечает, ведь не знает, что сказать, чтобы поняла, простила — он действительно не догадывался, поначалу, потом просто не понимал, как такое вообще можно рассказать. Она разгадала загадку сама, умная, как и Талия была. — Ты должна была возненавидеть, чтобы уйти. Так, как ненавидишь сейчас, и Дерек заставил тебя это почувствовать. — Дерек вырос без меня. Один. Без кого-либо рядом, — теперь она так близко, что жар ее дыхания ударяет охотника по лицу — разъяренная, обиженная, чересчур взрослая и ужасно чужая, — Ты предал меня, Крис. Предал свою любимую малышку.