Золотая лестница

«Вы слышали? Верховный заклинатель Вэнь Жохань мертв! Наконец-то воздаяние настигло его. И убил его не кто иной, как Мэн Яо, незаконнорожденный сын Цзинь Гуаншаня! Как причудливо складывается судьба...» Так болтали по всей Поднебесной на третий год от начала Истребления солнца. К тому времени множество земель было уже отвоевано; уже были жестоко убиты сыновья Вэнь Жоханя Вэнь Сюй и Вэнь Чао, и вместе с ними — Сжигающий ядра, и вот наконец пал последний столп, поддерживавший орден Цишань Вэнь. Победа была не за горами, теперь это было лишь делом времени — лишившись головы, всякое чудовище рано или поздно умирает. Орден Ланьлин Цзинь немало отличился в войне — и сам Цзинь Гуаншань, и его наследник Цзинь Цзысюань, и племянник Цзинь Цзысюнь сражались в первых рядах и вели за собой армии, однако в конечном итоге в людской памяти остаются не упорные старания, а лишь поистине невероятные подвиги. Не Минцзюэ лично убил Вэнь Сюя и выставил его голову в назидание врагу; Вей Усянь из Юньмэн Цзян уничтожил Вэнь Чао и Вэнь Чжулю. Вэнь Жоханя же, главного виновного в этой войне, убил некий заклинатель без роду без племени, ублюдок, которого столкнули когда-то по приказу собственного отца с лестницы Башни Золотого Карпа... Ох, как пожалел теперь Цзинь Гуаншань, что пошел тогда на поводу у супруги, не желая ее сердить, и растер в пыль переданную Мэн Яо жемчужную пряжку. Да и ему самому показалось таким глупым и неуместным это явление на праздник в честь дня рождения наследника! Мало ли, кому какие пряжки он дарил? Однако, возможно, если бы он принял Мэн Яо в адепты еще тогда, подвиг, совершенный им, изначально принадлежал бы ордену Ланьлин Цзинь. С другой стороны, это могло бы изменить его судьбу, и разве случилось бы так, как случилось, если бы Мэн Яо был принят еще тогда? Решив, что все в итоге сложилось к лучшему, Цзинь Гуаншань призвал Мэн Яо в Башню Золотого Карпа. Теперь, когда незаконнорожденный отпрыск стал героем и так отличился в войне, у Цзинь Гуаншаня появился весомый повод признать его — и связать его заслуги с орденом Ланьлин Цзинь. В таких условиях уже никто не мог бы счесть, что Цзинь Гуаншань оскорбляет свою супругу и законного сына, признавая ублюдка от какой-то шлюхи — и, что немаловажно, этим уже не могла попрекнуть его сама госпожа Цзинь. Встречу убийцы Вэнь Жоханя готовили пышно, с размахом. В Ланьлин созвали множество гостей, и вечером должен был грянуть пир, какого заклинатели с начала войны не видели. Храм предков, в котором должна была пройти церемония наречения, был светел и украшен живыми цветами. Навстречу Мэн Яо послали множество слуг с одеждами и угощением; слуги должны были помочь ему подготовиться к прибытию и церемонии. Цзинь Гуаншань совершенно не представлял, каков окажется этот юноша; какое воспитание он получил, выросший в борделе и после смерти матери вышвырнутый на улицу. Удивляло уже само то, что Мэн Яо вообще удалось встать на тропу самосовершенствования и развить заклинательские способности в достаточной мере, чтобы убить одного из самых сильных воинов поднебесной. Доподлинно не было известно, как ему это удалось. Говорили, он прорвался с боем, чтобы спасти главу ордена Не, попавшего в плен; говорили также, что он заранее намеренно втерся в доверие к Вэнь Жоханю и в конце концов подобрался достаточно близко. Что было правдой, Цзинь Гуаншань и не хотел знать. Ни ублюдок, ни его подвиги не были ему интересны — важна была только слава, а слава зиждется на легендах, а не на правде. Прежде чем отправиться на самый верх мраморной лестницы Башни Золотого Карпа, он еще раз переговорил с управляющим; все было готово, благовония в храме курились, восторженная толпа ждала. Яркое солнце залило его лицо, когда он вышел на площадку. Цзинь Гуаншань зажмурился — перед глазами поплыли белые круги от блеска пионов, вышитых и живых. Мэн Яо уже поднимался — было слышно восторженно нарастающий гул толпы. Ступенька за ступенькой, выше и выше. Перед глазами наконец прояснилось, и Цзинь Гуаншань увидел его: бело-золотые одежды, горделивая осанка, «Сияние средь снегов на груди»... Сердце вдруг провалилось куда-то в живот, в холодную бездонную пропасть, а кровь застыла в жилах. С легкой полуулыбкой, изящно одетый, с волосами, убранными под темную шапочку-ушамао, перед ним остановился Чжи Мэй.