Золотая лестница

По окончании Истребления Солнца орден Ланьлин Цзинь устроил грандиозное четырехдневное пиршество. Бесчисленное множество заклинателей со всей Поднебесной съехались в Башню Золотого Карпа, чтобы отпраздновать победу. Организацию Цзинь Гуаншань поручил Цзинь Гуанъяо, и тот лез из кожи вон, чтобы все прошло блестяще. Башня Золотого Карпа была празднично украшена, повара приготовили на пир лучшие блюда, вина было вдосталь, все гости обласканы и обихожены — Цзинь Гуанъяо лично встречал их у подножия башни и для каждого находил приятное словечко и похвалу. Он вообще был приветлив со всеми; милая улыбка не сходила с его лица, даже когда ему приходилось улаживать конфликты или слышать шепотки за спиной. Вот и сейчас Цзинь Гуаншань из другого конца зала наблюдал, как он пытается примирить вновь сцепившихся Вэй Усяня и Цзинь Цзысюаня. — Какое неуважение, — сказал стоящий рядом глава ордена Мин. — Вэй Ин не только пришел без меча и в неподобающем наряде, но и смеет задирать Цзинь Цзысюаня в ответ на невинный вопрос о здоровье девы Цзян... Неужели он не понимает, что его поведение может бросить тень на девушку? Цзинь Гуаншань поморщился. Это было еще одной проблемой — когда-то с радостью принявший расторжение помолвки с девой Цзян, за время войны Цзинь Цзысюань познакомился с ней ближе и передумал; однако он уже не раз сумел навлечь на себя гнев Вэй Усяня, что, в свою очередь, заставляло главу ордена Цзян, слишком юного Цзян Ваньиня, колебаться, словно вишневый лепесток в колодце. Впрочем, в улаживании этого дела Цзинь Гуаншань рассчитывал на благородную супругу Цзинь. — Не зря говорят, что Темный путь развращает душу, — откликнулся он. — Меня беспокоит, что подобный человек единолично владеет таким оружием, как Тигриная Печать Преисподней... Главы кланов заподдакивали. Очередное зерно сомнения упало на плодородную почву, и Цзинь Гуаншань, перестав вслушиваться в их пересуды, снова нашел взглядом Гуанъяо. Тот стоял рядом с мальчишкой из Куйчжоу; они разговаривали. Цзинь Гуаншань дернул уголком рта. Сюэ Ян действительно оказался редким талантом, вот только невоспитанность его была чудовищной. Цзинь Гуанъяо проводил с ним много времени, однако из города то и дело доносились жалобы. Сюэ Ян раздражал Цзинь Гуаншаня; ему не нравилось, сколько внимания оказывает ему Цзинь Гуанъяо. Не слишком ли они близки? Его самого бесило, что его волнует, с кем общается новообретенный сын — и потерянный любовник. Иногда он начинал подозревать, что братание с Лань Сичэнем и Не Минцзюэ было неспроста, и оно просто прикрывает любовную связь; иногда задавался вопросом, чем именно занимается Цзинь Гуанъяо, пригласив в свои покои Сюэ Яна. «Пожалуйста, не прогоняйте меня», — попросил Цзинь Гуанъяо в ту безумную, страшную ночь после их встречи наверху мраморной лестницы, и Цзинь Гуаншань поддался этой мольбе. Потом он пожалел об этом и зарекся от повторения — все же Цзинь Гуанъяо теперь был его признанным сыном, и было немыслимо... Цзинь Гуаншань зло усмехнулся. Он лгал себе — мысли приходили. Стоило ему увидеть тонкий профиль Цзинь Гуанъяо, увидеть его улыбку, темные желания поднимались из глубины души — хотелось сжать это изящное тело в объятиях и снова брать, одновременно присваивая и наказывая за обман. Выслушав, что говорит ему Цзинь Гуанъяо, Сюэ Ян гадко ухмыльнулся и хлопнул того по плечу; лицо Цзинь Гуанъяо на мгновение заалело, словно он услышал какую-то непристойность, однако улыбка осталась ласковой. Думая об этой улыбке — глаза сияют, на щеках очаровательные ямочки — Цзинь Гуаншань сам не заметил, как напился. Гости уже начали расходиться; кто-то даже лежал под столом, кто-то еще пил и орал. Давно уже покинула пир госпожа Цзинь, прогорели наполовину светильники. Цзинь Гуаншань обвел взглядом залу — Цзинь Гуанъяо нигде не было. Тяжело поднявшись, он двинулся на его поиски. С кем он ушел? С Сюэ Яном? С Лань Сичэнем? Цзинь Гуаншань уже преодолел половину дороги до гостевой половины, когда Цзинь Гуанъяо вышел из-за угла ему навстречу. — Отец? Я провожал главу ордена Цинь, он немного перебрал... Цзинь Гуаншань сгреб ворот его праздничного одеяния, сминая вышитый на груди пион, и впечатал Цзинь Гуанъяо в стену. А потом шагнул следом и впился в губы жадным поцелуем. Он слишком долго этого желал. Цзинь Гуанъяо вцепился ему в плечи, что-то глухо мыча, однако через несколько мгновений его хватка ослабла, а губы раскрылись, поддаваясь напору Цзинь Гуаншаня. Мой, подумал Цзинь Гуаншань. И, взяв Цзинь Гуанъяо за плечо, потащил в свои покои. Голова кружилась от вина и мучительного чувства падения. Резким жестом отослав слуг, он впихнул Цзинь Гуанъяо в спальню и снова, не удержавшись, дернул к себе. — Отец... — отчаянно выдохнул Цзинь Гуанъяо, когда Цзинь Гуаншань отпустил наконец его зацелованные припухшие губы. — Я... Цзинь Гуаншань не дослушал. Обращение прозвучало ужасной непристойностью и разожгло в паху жар; Цзинь Гуаншань скользнул ладонями по узкой спине и сгреб Цзинь Гуанъяо за ягодицы, вжимая в себя. Соприкосновение возбужденной плоти с чужим телом было как вспышка, чистое, гасящее разум наслаждение. — Ты мой. И Цзинь Гуанъяо покорно прикрыл глаза и обвил руками его шею.