Золотая лестница

Проводив Цинь Су и убедившись, что она благополучно скрылась в тенях меж дворцовых построек, Цзинь Гуанъяо вернулся в кабинет, один за другим погасил фонари и, взяв последний, направился в спальню. Шел час Быка, и Благоуханный дворец укрыла глубокая тишина. Длинные тени скользили по бумажным стенам в такт шагам, и едва слышно поскрипывала под ногами циновка. На мгновение сердце ледяной рукой сжал страх — но чего ему было бояться? Цзинь Гуанъяо непослушными губами улыбнулся, отгоняя дурные мысли. Он все сделал правильно. Разве были у него другие возможности? Цзинь Гуаншань не одобрял его сближение с Цинь Су; пару раз, пьяный, и вовсе грубо высказывался, что Цзинь Гуанъяо может даже не мечтать о подобном браке. Он не опускался до того чтобы уточнить, почему, однако Цзинь Гуанъяо знал и так: Цзинь Гуаншань считал, что дева Цинь слишком хороша для сына шлюхи; того же мнения придерживался и отец Цинь Су. Но сама Цинь Су всей душой хотела этого брака, а Цзинь Гуанъяо он был нужен, чтобы укрепить свое положение в ордене. Так что каждую встречу он осторожно подкидывал Цинь Су мысль о возможном решении — и вот наконец она пришла в его покои с даром, который невозможно было не принять. Брак, заключенный на земле, будет заключен и на небесах. Конечно, могут возникнуть осложнения после того, как Цинь Су признается, однако Цзинь Гуанъяо надеялся, что глава клана Цинь не будет позорить дочь и предавать историю огласке, лишь бы расквитаться с Цзинь Гуанъяо. Скорее всего, Цинь Су удастся, как они и договорились, умолить его оставить все в тайне и лишь просить у Цзинь Гуаншаня этого брака. И тогда Цзинь Гуаншань уже вряд ли сможет отказаться, ведь это и вправду прекрасная партия для сына шлюхи... Цзинь Гуанъяо усмехнулся и шагнул через порог спальни. Свет фонаря скользнул по комнате, выхватывая из темноты ширму, стеллаж со свитками и, наконец, ложе. На ложе сидел человек в золотых одеждах. Цзинь Гуанъяо с придушенным звуком отшатнулся. — Отец?! Цзинь Гуаншань неторопливо наклонился и зажег стоящий в ногах постели фонарь. Теперь Цзинь Гуанъяо хорошо видел его лицо — спокойное, словно окаменевшее. Сердце упало; судя по этому выражению, Цзинь Гуаншань находился в спальне уже давно. — Недостойный сын приветствует отца! — выдохнул Цзинь Гуанъяо, падая лицом в пол. Что Цзинь Гуаншань увидел? Что подумал? — К чему такие церемонии, А-Яо? — голос Цзинь Гуаншаня был медовым. — Разве мы встречаемся подобным образом впервые? Или ты чем-то провинился? Расскажи. Мысли Цзинь Гуанъяо метались. Он не был готов к тому, что объяснения придется давать так скоро. — Отец... Послышались шаги, стальная рука вдруг ухватила за волосы, и Цзинь Гуанъяо оказался вздернут точно котенок за шкирку. — Захотелось женской любви, Гуанъяо? Что же ты не обратился ко мне, я бы подсказал тебе лучший весенний дом в Ланьлине, — прошипел Цзинь Гуаншань, с яростью глядя Цзинь Гуанъяо в глаза. — Как ты посмел обесчестить благородную деву из вассального клана?! Что я теперь скажу ее отцу? Цзинь Гуанъяо задрожал, но не от страха, а от вспыхнувшей злости. Уж вы-то разбираетесь в весенних домах, отец!.. — Ваш сын совершил серьезный проступок, — взмолился он. Слова ложились на язык будто сами. — На Цзинь Гуанъяо нашло затмение! Дева Цинь пришла ночью к недостойному и призналась Цзинь Гуанъяо в чувствах, и она... она хотела этого! Ваш ничтожный сын не решился ее отвергнуть! — Не решился? — ласково переспросил Цзинь Гуаншань. — Что это значит, Гуанъяо? Она повалила тебя на пол и насадилась на твой янский корень? Не ври мне! Он очередного рывка за шкирку зубы Цзинь Гуанъяо лязгнули, а в уголках глаз выступили слезы. — Прошу вас... не говорить так о деве Цинь, глава ордена Цзинь. Она чистая девушка, и Цзинь Гуанъяо правда ей дорог! — прошептал он, и это даже была правда. Глупенькая милая Цинь Су... — Это я, только я виноват... Но отец, поймите меня! Она единственная, кто здесь по-настоящему ко мне добр! Разве вы не видите, как относятся к Цзинь Гуанъяо в Башне Золотого Карпа? Меня унижают, бьют, — он захлебнулся воздухом, прервав поток жалоб — перегибать палку тоже не следовало, жалобы на госпожу Цзинь Цзинь Гуаншань вряд ли оценит. — Я поддался слабости... Прошу, накажите меня, глава ордена, Цзинь Гуанъяо примет все безропотно... Он быстро поднял глаза, чтобы увидеть реакцию Цзинь Гуаншаня, и сразу же опустил: на лице у того застыл гнев, отвращение и... ревность? Он ухватился за это, как утопающий за соломинку. — Цзинь Гуанъяо не желал этого... Я люблю только вас, отец, я клянусь! Пожалуйста, накажите меня, избейте палками, заприте — только не прогоняйте! — не обращая внимания на боль в волосах, он вцепился в отвороты одеяний Цзинь Гуаншаня, глядя на него самым умоляющим и любящим взглядом, на который он только был способен. Чувства, что отражались сейчас на его лице, были сильными и мучительными — потому что были почти подлинными. Все, что он годами хранил в своем сердце, все, что почувствовал, будучи Чжи Мэем — все это он выпустил сейчас в душу и во взгляд, чтобы Цзинь Гуаншань ему поверил. Пальцы в волосах стиснулись сильнее, причиняя нестерпимую боль — а потом Цзинь Гуаншань дернул его к себе и прижался к губам болезненным властным поцелуем.