мы с тобою так странно близки, и каждый из нас oдинок.
________________________
— Иногда я думаю о том, что не все является таковым, как нам кажется. Голос Гавриила показался Кроули странным, и он повернулся к нему, небрежно убрав волосы, упавшие на лицо. Гавриил в последнее время всегда казался каким-то слишком напряжённым, слишком... замученным. Будто бы было что-то, что не давало ему нормально существовать. Что-то, о чем он непрерывно думал, пытаясь понять что-то. Но он не говорил об этом. — Что-то такое есть, ага-м. Кроули согласился, потому что подобная мысль всегда была в его голове. Он задавался этим вопросом еще тогда, когда стал понимать, что ему некомфортно с другими ангелами. Он понял, что проблема, скорее всего, была в нем самом, но это не расстраивало его. Оно никогда не расстраивало его. Кроули всегда прекрасно ощущал себя вот так. Один на один, он не ощущал себя одиноко. Да и... Гавриил недавно присоединился. Теперь Кроули вообще ни на что не жаловался. Всё было отлично. — Любой цвет имеет несколько оттенков, — продолжал Гаврил, он поднял руку, и от его пальца раздвоилось несколько кругов, такие обычно получаются, если коснуться воды. Но он не касался воды. Он касался пространства. Физика по-прежнему не являлась для ангелов хоть чем-то. Её не существовало. — Один цвет имеет кучу оттенков. Кроули чуть склонил голову, когда около них образовалось плотное скопление красного цвета, которое часто видел Кроули, когда создавал звезды. Но Гавриил не собирался ничего создавать. — Этот красный — смотри, тут можно найти сгусток особо концентрированного цвета. Почти черного. — Конечно, — сказал Кроули, будто бы это всегда было для него чем-то очевидным. Хоть он и не особо понимал, к чему конкретно клонил Гавриил. — И черный имеет в себе часть чего-то. Посмотри, — он взмахнул рукой, — любые цвета здесь неограниченны ничем. Гавриил поднял голову. Он опустил руку и прошелся ей по плечам Кроули, а после пропустил сквозь пальцы его волосы. Их цвет — красный. Красный, который начинался жженой умброй — у самых корней — перетекающий в английский красный, а тот, в свою очередь, находил свое продолжение в простом красном, оранжевом и золотой охре. Но самым любимым для Гавриила в его волосах был перелив лимонного цвета. Как его позже назовут люди — лимонная ганза. Она имела такой яркий, насыщенный блестящий оттенок. Этот цвет в его волосах — он переходный. Он лишь переливается, он никогда не был основным. Тогда Гавриил понял, насколько сильно он ошибался, считая, что создал звезду, которая была похоже на цвет его волос. Он глянул в сторону Красного карлика и осознал, что в нем не было ни лимонной ганзы, ни золотистой охры, ни даже просто оранжевого. Это был бордо, жженая умбра, красный краплак, карминовый и ещё один схожий цвет, кроме умбры, тот, что был в волосах Кроули — английский красный. Гавриил только сейчас это понял. Но со стороны — однозначно, они казались схожими, хотя, на самом деле, составляющее цветового сочетания было абсолютно разительным. — Ты чего? — Кроули одернул застывшего Гавриила, потянув за край белой накидки. — Я подумал о том, что цвета — может, они что-то значат? Я просто... Кроли, ты же другой. — О чем ты? Гавриил заметил, что тот резко изменился. Будто бы его оскорбили эти слова. — Я о том, что у Богини есть какой-то план на нас всех. Непостижимый, да-да. Но когда я смотрю на тебя, мне всегда кажется, будто бы ты не отсюда. Кроули молча отвернулся. Это вроде не обижало, но заставляло ощущать себя достаточно уязвимо. Он никогда, да, конечно, никогда не ощущал себя одиноко от того, что ему трудно было вписаться в компанию других ангелов, но почему тогда даже Гавриил это чувствовал? Продолжает таскаться? Если он чувствовал то, что Кроули не такой? Не правильный. — Почему ты тогда со мной? Как ангел может быть с чем-то неправильным? — слово «неправильным» он сказал так, как скажет спустя очень много времени слова «я демон». Будто бы оно ему противно. Кроули с ещё больше тоской в один миг осознает, что ему противен он сам. Но это будет многим позже. Гавриил ответил не сразу. Он не замешкался, нет. Он знал ответ. Он всегда его знал. Но он будто не был уверен в том, что стоило это произносить. Но все-таки он сказал: — Потому что я люблю тебя точно так же, как и Богиню, — и со страхом в голосе он добавил: — иногда мне кажется, что даже больше. У Кроули перед глазами взорвались звезды. Метафорично, конечно, но он ощутил себя так странно и непонятно. Это странное чувство, которому не было названия. На самом деле, тогда названия не было ни единому чувству, но это — о, это было что-то особенное. Кроули повернулся к нему. Медленно и аккуратно. И с абсолютно таким же испугом в голосе он сказал: — Я тоже люблю тебя. Больше всего в этом пространстве, я люблю тебя. В этот миг, казалось, что-то поменялось. Изменилось не только в их сущности, но и снаружи. У обоих них появилось ощущение того, что где-то произошла трещина. Разлом. Что-то, что могло принести непоправимое последствия. Но тогда они оба просто были напуганы собственными чувствами. Напуганные и больше всего желающие лишь друг друга, они стояли и осознавали, что они оба всегда были неправильными и породили нечто, что не сможет исчезнуть.________________________
Сложности ангелов и демонов, и, в том числе их неоспоримый плюс, — в силе веры. Так, например, Азирафель был свято уверен, что у него был телефон Кроули, и, на удивление, он даже смог до него дозвониться. Кроули, который уже полчаса после пробуждения лежал лицом в подушку, едва вздрогнул. Он был уверен, что ему никто звонить не может. Иногда он имел связи с людьми, но сейчас был не тот период. Он не ожидал услышать Азирафеля, но это то, что его согрело. Этого чувства он испугался снова. Оно напомнило ему о неправильных вещах. Хоть он и пытался себя отогнать от подобных мыслей, ведь Азирафель это другое. А потом Кроули вспомнил, что он на протяжении шести тысяч лет не шел на контакт из-за страха. Не сказать, что он и сейчас особо на него шел, но он был слишком ослаблен. Сил драться не было. А ещё его тянуло к этому теплу, он ничего не мог с этим поделать. Он сдался перед своими принципами из-за одного хренового импульса. Это смешно. — Азирафель? Откуда у тебя мой номер? — Разве ты мне его не давал? — Нет. Никогда. Кроули стоял у телефона и со стороны любой бы, кто увидел его, мог бы подумать, что это очень одинокий человек. Его скрюченная фигура. Легкая сутулость и сжатые плечи. Его длинные ноги, казалось, не держат его. Но если бы этот некий человек, что видел его в этот момент, обошел его на сто двадцать градусов, то смог бы увидеть его лицо. И тогда этот некий очень любопытный человек, скорее всего, осознал бы, что этот одинокий мужчина говорит с кем-то, кто имел для него важность. Так могло показаться со стороны. На деле же Кроули сам не знал, имел ли для него Азирафель хоть какую ценность. Скорее всего, нет, но... почему он ощущал это тепло? Должен ли он его избегать вновь? Кроули не знал. — Хм. Тогда не знаю. Полагаю, мне повезло. Перепутал чей-то номер, сделал ошибку и дозвонился тебе? — Это звучит не только странно, но и пугающе, ангел, — ответил Кроули, выпрямляясь. Так, будто бы обрел в чем-то уверенность. Уверенность в своей нужности для кого-то. — Что ты хотел? — Ах, да. Точно. Мне пришлось почти сутки переписывать некоторые отчеты, и я все чаще смотрю на бутылочку вина. Но мне бы не хотелось пить её одному, потому что в компании намного лучше. Так что, если ты не занят, то... — Окей, — прервал его Кроули. Он сам испугался своей сговорчивости, так что не удивительно, что Азирафель по ту сторону сам оборвался на полуслове и замолчал. Пауза затянулась, но Азирафель покашлял, будто бы у него першило в горле, и сказал: — Чудесно, дорогой мой, тогда буду тебя ждать. Понимаете ли, проблема даже не в том, как испугано Кроули кладет трубку. И даже вовсе не в том, что потом он пытается успокоить разбушевавшийся пульс. Проблема была в первую очередь для Азирафеля. И состояла она в том, что он осознал, что он всегда его ждал. Кроули тяжело выдохнул. Всё это ему жутко напоминало то, что он уже пережил. Твои ржавые волосы. Черт возьми, что значит ржавые?! Кто вообще так говорит о волосах?! Видимо, абсолютно у всех ангелов есть некие проблемы с ассоциациями. И у всех демонов есть проблемы с восприятием такого, потому что Кроули это нравилось. В любом случае, его ждал ещё один вечер. В тепле. Он устало застонал и сжал зубы, закрыв глаза и нахмурившись. Он ощущал себя так жалко и так ужасно. Почему, Дьявол, почему он вчера все это ощущал? За что ему это? Он просто демон, который делает свою работу. Он не заслужил этого. Но у него никто никогда не спрашивал того, чего он хочет. Никогда. Это было почти четыре дня, и Кроули тяжело выдохнул. За последние сутки произошло то, чему бы не происходить никогда. Ничего страшного, по сути, но этого хватило, чтобы он ощущал себя отвратительно. Будто бы с каждой минутой всё становилось ещё хуже. Будто бы у Кроули оставалось все меньше возможностей для того, чтобы повернуть назад. Водиться с ангелом — вот уж несмешной анекдот. В любом случае, к десяти ночи он пришел к нему. К десяти ночи он стоял перед этими дверьми и уже ощущал легкое покалывание в кончиках пальцев. Он знал это чувство. Оно пугало его и с той же силой зачаровывало. Смех. ты смешон. просто смешон. не демон, а посмешище. Кроули качнул головой. Не сейчас. Черт, что угодно, только не это. Он зашел внутрь, несмотря на вывеску "закрыто". В любом случае, она не касалась его. Он в эту же секунду встретился взглядом с Азирафелем. Он оживился и как-то слишком резко улыбнулся. Он сказал: — Думал, не придешь. — Вы вечно думаете о странных вещах. Кроули кривил душой. Единственной странной вещью здесь было то, что он взаправду пришел. И он, конечно, умалчивает про тот факт, что весь вечер умолял себя действительно не идти сюда. Он не хотел. И одновременно с этим желал этого больше всего. Кроули стало тепло. Ему снова захотелось спать, но он одернул себя. Его ждала бутылка вина. Диалог завязался самим собой. Им много чего было обсудить — за такое-то время. Куча тем, куча споров, Кроули говорил и ощущал, как будто все прошедшие года, которые тяжестью лежали на нем, как-то теряли в весе, а то и вовсе пропадали. Будто бы он никогда не страдал. Конечно же, ничего не ограничилось одной бутылкой. Когда Азирафель достал чудом появившеюся третью, он сказал: — Я заметил, что ты всегда выглядишь... — он замялся, застывая руками на бутылке вина, будто бы пытался подобрать верные слова. — Выгляжу как? — нахмурился Кроули и подался вперед, вырывая бутылку вина и открывая её. Азирафель по-прежнему молчал, даже когда Кроули наполнил их бокалы и отставил бутылку в сторону. Наконец, он сказал: — Будто тебя терзают сомнения. Будто бы ты не уверен. Кроули пожал плечами и фыркнул, делая глоток вина. Азирафель, наверное, будь обычным человеком, подумал, что ему показалось, потому что Кроули выглядел непринужденно. Он всегда таким выглядел. Особенно, когда он прятал свои глаза за очками. Азирафелю всегда казалось, что без очков он по-особенному беззащитный. Будто Кроули нуждался в какой-то защите, но единственное, что он мог взять — это очки. А ещё Азирафель не человек, и ему удалось ощутить, как что-то в Кроули дернулось. Будто бы Азирафель задел какой-то очень важный и восприимчивый нерв. Азирафель подался вперед, сказав на пониженных тонах: — Расскажи мне. Кроули едва не подпрыгнул, вжимаясь спиной в спинку дивана. Очки скрывали его бешеный взгляд, но Азирафель мог видеть, как вытянулось его лицо, как брови вскинулись вверх, образуя морщинки. Кроули ощутил, как сердце подскочило к горлу. Глупые, глупые-глупые человеческие реакции его тела. Ненужные и мешающие. — Мне нечего рассказывать. Не выдумывай, Азирафель, я демон. Я демон — так обычно люди произносят: «пожалуйста, не мучай меня, я и сам ничего не знаю, не заставляй меня». И Азирафель это чувствовал. Он всегда чувствовал такое. — Почему ты притворяешься? О чем ты думаешь? Ты всегда выглядел так, будто пытался убежать от чего-то. Я не понимал. В смысле, хорошо, — внезапно согласился с чем-то Азирафель, кивнул и тут же продолжил: — ты демон, тебе не должны нравиться ангелы, но тут другое. Я это чувствую. Я ведь тебе не противен, ты просто... — Азирафель, заткнись, — прошипел сквозь зубы Кроули, всеми силами удерживая себя на месте. Его разрывало ужасное желание подскочить и разбить свою голову о что-нибудь, чтобы сбить все напряжение. Он не понимал. Ничего не понимал. А ещё ощущал себя очень уязвимым, пока Азирафель смотрел на него. И хоть он не мог найти его глаза, Кроули казалось, что его взгляд был где-то многим глубже, чем могло показаться. Он не для того избегал ещё шесть тысяч лет, чтобы сейчас, как последний эмоциональный кретин, все рассказать. Это все было не для этого. Он просто хочет насладиться ещё немного этим теплом. Он не хочет проигрывать окончательно. — Кроули, да пойми ты меня! — в сердцах воскликнул Азирафель, но резко одернул себя. Будто пытался не спугнуть Кроули. Будем честны: Энтони тут и сидел, видно, с Божьей и Дьявольской помощью, потому что он выглядел так, как выглядят бегуны на старте. Готовый вот-вот рвануть с бешеной скоростью. — Я хочу помочь тебе. Ты ведь не просто... — Я — просто. Я всегда просто. Просто демон, который выполняет свою работу, — как отрезая сказал Кроули, по-прежнему плотно сцепив зубы. Напряжение сковало его плечи, шею, даже грудную клетку. Азирафель тяжело выдохнул и прикрыл глаза. Он выпрямился, сделал глоток вина и снова поднял взгляд на Кроули. Он выглядел как загнанный дикий раненый зверь. И что-то в Азирафеле болезненно сжалось за Кроули. Какая-то слепая обида. Кроули нуждался в помощи. — Дай мне знать, когда ты сможешь говорить об этом, — тихо попросил Азирафель. Он умолял его. Кроули это чувствовал. Прошла, кажется, целая вечность перед тем, как Кроули заторможено кивнул. Трудно было разобрать его эмоции — его лицо было нечитаемым. Но Азирафель чувствовал, что в нем бушует дикий страх, неуверенность, вина и обида на что-то. На кого-то? Азирафель не знал. Ему понадобилось несколько тысяч лет, чтобы научиться чувствовать Кроули, несмотря на всю его закрытость от этого мира. Кроули был намного сильнее, чем казался. Он доказывал это вообще фактом того, что каким-то чудным образом по-прежнем мог держать голову кверху, а спину прямо. После всех бед, тяжести и страданий. Кроули страдал непрерывно — Азирафель это чувствовал. И его поражала та сила духа, которая была в нем. Правда поражала. У Кроули немного сбилось дыхание. Так он обычно дышит, когда сильно разозлится. Он и вправду был зол, но в большей степени на себя. Он всегда злился на самого себя. А ещё на Азирафеля, черт дери его проницательность, и его тоже дери. Кроули даже на секунду показалось, что его руки стали холоднее, но спустя какое-то молчание, вновь стало абсолютно тепло. — О тебе спрашивал Гавриил, — сказал Азирафель с нечитаемым выражением лица. Казалось, он был расстроен, но своей вины за это Кроули не ощущал. Он не собирался никому открываться. По крайней мере, не сейчас. — И что спрашивал? — без особого интереса в голосе спросил Кроули, хотя внутри него опять случилось маленькое цунами, заставив его перестать дышать. Это уже Азирафель не почувствовал. Потому что уже не был так сконцентрирован на Кроули, как минутами ранее. — Давно ли мы общаемся, часто ли ты здесь ходишь.... нездоровый какой-то интерес он проявлял, — нахмурился Азирафель. — Надеюсь, он не собирается тебя уничтожить. Гавриил, о, Боже, Кроули, Гавриил невозможен. Он очень аккуратен, педантичен и все у него должно быть идеально! Не удивлюсь, если он скоро начнет бегать по земле с бутылкой святой воды и искать демонов. Такое чувство, что ему незнакомо понятие равновесия! — Гавриил-то? Прямо настолько? — пораженно спросил Кроули, хлопнув глазами. Он помнил его совсем другим. Тот Гавриил наоборот — тянулся ко всему непонятному и сложному. Неправильно. Чужому. К нему, к Кроули. Конечно, даже в те времена у него была какая-то странная идея фикс с этим божьим планом, замыслом и бла-бла-бла, но такой преданности своему делу он от него не ожидал. Кроули на секунду выпал из реальности, моргнув. Впрочем, и сам он был очень далек от того, что было тогда, до падения. Теперь Кроули злой и настороженный. Его руки не умеют трогать с любовью, его руки — грубые и резкие. Его взгляд и голос. Он весь — наточенный кинжал. Он обозленный, обиженный и неуправляемый. Он не знал сам с себя с той доскональностью, с которой мог бы рассказать о том Кроули, который был не падшим. Сейчас Кроули злой, и вообще — демон. Он абсолютно другой. Его рыжие короткие волосы. Цвета артериальной крови. Он знает все о видах крови, её интенсивности и важности в теле. О звездах он уже почти ничего не помнит. Не хотел помнить. — Ага. Так что будь осторожнее, а то мало ли. Кроули пожал плечами. На самом деле, мог ли он быть уверенным, что Гавриил действительно не захочет его убить? Прошло столько времени, и между ними уже не было ничего. Ничего не осталось. Иногда Кроули казалось, что ничего и вовсе не было. Что он выдумал это все, сам себя загнал в это. Гавриил, может, и имеет желание уничтожить всех демонов. Включая Кроули. Он не знал. Да и не хотел знать. — Спасибо, — кратко бросил Кроули. Спасибо за предупреждение. За это тепло. спасибо, что ты заботишься обо мне, несмотря на все эти шесть тысяч лет, в которых я даже не здоровался с тобой. Кроули сглотнул. Кроули странно. Непонятно. Почему Азирафель это делает для него? Лучшим решением любого вопроса будет спросить напрямую. Поэтому Кроули сказал: — Какого хера ты со мной носишься? В своей привычной интонации, он не хотел звучать грубо, это вышло само собой. Скрывать уязвимость за грубостью. Страх за злостью. Бессилие за раздражением. Это всегда было про него. Он тот, кто есть, и было бы уже поздно менять себя. Азирафель вздернул голову. Его брови приподнялись вверх, он моргнул, будто бы растерялся. Знал ли он свои цели заранее так же, как и это когда-то знал Гавриил? Кроули понятия не имел. Азирафель, с почти не дрогнувшим голосом и не изменившийся в лице, сказал: — Потому что ты всегда казался мне другим. И Кроули захотелось заскулить. Это напоминало ему уже давно прошедшие времена. Так сильно, что ему в страхе хотелось убежать, лишь бы это не повторилось, лишь бы не продублировалось. Меньше всего Кроули бы хотел этого. Азирафель встал, тяжело выдохнув, пройдя куда-то вперед, будто бы у него затекли ноги, хотя на самом деле он просто ощутил себя на какой-то миг неловко. — Ты пытаешься вписаться, но у тебя не выходит. Ты холодный и вечно во всем сомневаешься, — Азирафель прошелся пальцами по лежащим книгам, будто пытался найти в них некую поддержку, но её не было. — Я не говорю о правдивости своих слов. Мне просто так кажется. Ты другой. Ты никогда не был ими. Ни свет, ни тьма, — Азирафель покачал головой, подходя ближе, смотря на Кроули, но тот продолжал смотреть, предположительно, куда-то в пространство перед собой, — Ты многим лучше всего этого. Кроули вздрогнул, когда пальцы схватились за дужку его очков, и Азирафель аккуратно положил их на рядом стоящий столик. С трудом выдохнув, Кроули поднял свой взгляд на Азирафеля. Взгляд испуганного, очень испуганного и ничего непонимающего человека. Кроули всегда был таким. Он не понимал, почему он был гонимым с небес. Почему ему было неправильно там, внизу. И почему Азирафель думает, что он лучше. — Я хотел узнать тебя лучше, — закончил Азирафель и потянулся рукой к его лицу. Это могло бы быть самым нежным моментом в истории Кроули. Самым ласковым и теплым. Но в один миг Кроули будто ожесточился, выпустил колючки и резко схватил руку Азирафеля за сантиметр до своего лица. Он резко встал, становясь выше его на десяток сантиметров. Его глаза — вмиг потерявшие прежнюю слабость и запуганность — преобразились. Бешеный дикий взгляд рвался в само нутро Азирафеля. Глубже и сильнее, Азирафель едва удержался, чтобы не отшатнуться. — Ты забываешься, Азирафель, — прошипел Кроули, сощурившись. Азирафель ощущал вибрации из его глотки. Низкий спрятанный рык. — Если я лучший, то из демонов. Я тот, кто делал то, что должен был делать Сатана. Это все был я. Я инфекция, Азирафель, болезнь. Не придумывай лишнего. Я демон. Исчадие ада. Иначе бы меня не скинули с небес. Азирафель слабо улыбнулся. Он не выдергивал своей руки, позволял Кроули сжимать его руку. Через касание он ощущал нечто, что нельзя было почувствовать сквозь расстояние. Азирафель пытался понять, что это было за чувство. Странное и ярое, оно не было знакомо Азирафелю. — Ты обманываешь себя, Кроули, — Азирафель чуть прикрыл глаза. Он казался спокойным. Кроули он не боялся — он никогда его не боялся. — Пытаешься вписаться, но у тебя по-прежнему не выходит. Зачем, скажи мне, зачем? Зачем ты пытаешься быть таким же, как они, если ты можешь быть тем, кто ты есть? Чем-то действительно великим и неповторимым. Ты был таким всегда. И на небесах — твои яркие волосы. Ты всегда отличался от всех них. Не обманывай себя. Рык все-таки раздался в тишине. Рык, исходящий из глотки Кроули. Его плечи напряглись. Азирафель наконец смог разобрать это чувство. Это была ярость. Превосходная и невероятная ярость. Чистейшая в своем существовании. Ярость, растущая не из злости. Это было тем, кем он являлся. Азирафель вырвал свою руку, положив её на плечо. Кроули следил за его движением как дикий больной зверь. Кроули был невероятен. — Ты тот, кем, я уверен, гордится и Богиня, и Сатана. Богиня знала, что делала. Она всегда знала. не буди во мне зверя. Кроули внезапно подался вперед, ещё ближе. Азирафель мог разглядеть все вкраплений цветов в его радужке. Цвет его глаз — темно-желтый. По всей радужке вкрапление и переливы лимонного, средне-желтой, золотой охры и желтого. Азирафель может рассмотреть сиену и странные разводы травянисто-зеленого цвета. Золото, пораженное коррозией — цвет его глаз. Азирафель ощущал его дыхание. Бешеное, злое и тяжелое. Когда Кроули скалил пасть, Азирафель видел его клыки. Острые и большие — больше, чем у людей. Кроули напоминал ему сейчас злую голодную псину. И то чувство, которое бурлило в нем — ярость — он чувствовал её. А еще переизбыток желания, страсти и странного рвения к чему-то, что Кроули не озвучивал даже в себе. — Мне насрать, кто там мной гордится, а кто нет, но никогда, слышишь, никогда не надумывай обо мне лишнего. Куда бы я там не вписывался — у них нет выбора, принимать меня или нет. Я тут. И если понадобится, то я могу сгрызть шею любому, и затолкать в глотку святую воду или адский огонь — смотря от обстоятельств, понимаешь, Азирафель? Я не нуждаюсь ни в защите, ни в понимании. Азирафель улыбнулся опять — на этот раз через силу. Он провел ладонью от шеи по напряженному плечу. Кроули был весь и полностью — напряженный и твердый. Он демон. Он и вправду демон. Но он все равно был лучше их всех. — Я рад, что ты отчасти открылся мне, Кроули, — Азирафель сказал это тише, чем требовалось, буквально выдыхая слова в чужие губы, потому что Кроули был поразительно близко к нему сейчас. — Но я подожду ещё. Я никогда не отрицал того, что ты демон. Ты превосходный демон, я всегда это знал. Но не ври мне о том, что в тебе есть что-то однородное и чистое. Цвета имеют несколько оттенков. И ты всегда был таким — имел несколько оттенков. Безграничное множество. Кроули внезапно отшатнулся. Так резко, что даже Азирафель вздрогнул. Он убрал руку и повел бровью. Кроули буквально обожгла очередная параллель с теми событиями. Сравнения его с цветом — упоминание оттенков и их множества. Кроули как этот золотой, пораженный коррозией. Азирафель улыбнулся на выдохе. Он сказал: — Ты не спрячешь своих страданий, свою болезнь. Ты инфекция, да, и я хочу знать, чем ты болеешь, чем заражаешь других. — Заткнись, — выплюнул Кроули. Его грудная клетка тяжело вздымалась. Он дикий бешеный зверь. Ничего прекраснее в своей жизни Азирафель ещё не видел. Это встреча лишь с одной из сущностей Кроули. Что там, глубже? Азирафелю хотелось бы узнать. Это самая интересная книга за его жизнь. Какое-то время они просто молчали. Кроули смотрел на него диким взглядом, а Азирафель лишь как-то странно, ломано улыбался. В один момент Кроули сказал: — Я пойду. — Ты не останешься на ночь? — оживился Азирафель. Он повернулся к Кроули, который уже спешно сделал несколько шагов к выходу. — Как-нибудь в другой раз, — кинул через плечо Кроули. Ангел хотел что-то сказать, но лишь раздосадованно почесал затылок и глянул на стол, на котором по-прежнему лежали очки Кроули и недопитый бокал вина, чье стекло хранил опечаток его губ. У всего есть память. Кроули ушел, а Азирафель почему-то ощущал себя очень виноватым. Кроули захлопнул дверь, проходя мимо своей машины. Ему нужно было ощутить свои мысли. Понять их. Ноги сами несли его куда-то на бешеной скорости, казалось, он едва не бежал. Его сбитое дыхание, дикий взгляд, напряжённая фигура. Он был похож на человека, который только что кого-то по-неосторожности убил и теперь понятия не имел, что ему делать. В один момент он резко остановился и глубоко вдохнул, пытаясь привести себя в норму. Он придурок. Кретин. Имбецил! Азирафель пытался быть с ним хорошим, нормальным, дружелюбным, хотел ему помочь. Но стоило ему только ткнуть в болевую точку, как Кроули весь взвился, подпрыгнул и оскалился. Это просто рефлекс. Как ежик, дикобраз — кто угодно. Он почуял опасность, почувствовал то, что кто-то может раскрыть его, и он попытался защитить себя. Он не хотел выглядеть жалко. Потому он выглядел как исчадие ада. Он опять все испортил. Он всегда все портит. Чего бы ни коснулись его руки, где бы он не появился — за ним тянется череда разрушений, страха, агонии и боли. Это его составляющее. Он демон. По-другому быть не могло. Как Война порождает своим присутствием разжигательства и войны, так и Кроули порождает собой несчастье и ужас. Он не Война, он не железный, он не тянется к несчастью других, он просто такой. Это происходит непроизвольно. Он не задумывался об этом. Он — насилие, он — болезнь. Куда бы он не проник, он несет за собой вирус, который поражает все на своем пути. И разрушает. Кроули ощутил себя внезапно таким одиноким и, вместе с тем, пугающим, что, кажется, готов был испугаться сам себя. Была какая-то особенная, изысканная боль в подобной участи. Желать понимания, прощения, тянуться к свету, но едва протянув руки, коснувшись хоть чего-то, поражать это болезненностью, разрушением, деструкцией. Если он будет тянуться к Азирафелю, то рано или поздно, но это убьет его. Потому что его руки несли только несчастье. Кроули хотелось завыть, разрыдаться, упасть на асфальт и забиться в конвульсиях. Почему это происходило? Почему это не отпускало его? Он просто хочет стабильности, он хочет покоя и понимания. Хочет найти пристанище. Но он боится сделать шаг навстречу Азирафелю, потому что знает — одно касание, и в его крыльях появится проседь, прогрессирующая в черное оперение. Кроули знал, как это работало. Оно всегда так работало. Кроули ненавидел себя. Ему был противен он сам. Неважно, какое там у него звание и титул, какое у него имя и какие там у него почести — ему была отвратительна своя суть. Он хотел своей смерти. не быть никогда. Зачем его создала Богиня? Для какой цели? Он неуместен ни в свете, ни в тьме. Он не абсолютен, он граница, он несчастье, он смешение оттенков, неточность. Он спектр сотни оттенков одного цвета. С какой целью Богиня создала это? Что она хотела сказать? Что ты, черт возьми, хотела нам всем сказать, слышишь меня? Ответь мне, пока я не достал тебя и не сделал из тебя конфетти. — Кроли? А, стой, ты же сейчас Кроули. Кроули, едва услышав то свое имя его голосом, захотел завыть с удвоенной силой. Черт, черт, черт. Почему это происходило? Для каких целей? Куда его вело? Для чего? Кроули не понимал. Кроули хотелось умереть — Ты что, следишь за мной?! Кроули развернулся к нему на пятках. Его глаза, не скрываемые очками, яростно метнулись от лица Гавриила до обуви. Он едва не оскалился. Растормошенный и злой, он не внушал доверия. — Смотря, что ты хочешь услышать. Что-то правдивое или нечто более вменяемое? — От тебя — ничего. Ничего слышать не хочу. И видеть. Кроули хотелось на повышенный скорости пройти мимо него, сесть в машину и снова уехать куда-то за город, но на этот раз не пересекаясь там ни с какими ангелами, а просто остаться сидеть в своём салоне так долго, как это возможно. Может, уйти в вековой сон. — Подожди, — резко остановил того Гавриил, схватив за локоть. Он мог ощутить все дикое напряжение, что каким-то образом умещалось в его теле. Казалось, его тело было слишком маленьким для такого. Откровенно говоря, Гавриил всегда думал, что все то, что было засунуто в него Богиней, имело несоизмеримые объемы по сравнению с его телом. — Я искал тебя. — Хуево, значит, искал, раз за хренову тучу времени так и не нашел, — Кроули дернул рукой, пытаясь вырвать плечо, но они оба знали, что он и не прикладывал и половину своей силы, иначе бы давно его вырвал, вмазал в челюсть и ушел. Но он позволял Гавриилу себя держать. — Нашел, — то ли просипел, то ли прошептал Гавриил, смотря в глаза. Эти глаза, которое напоминали ему о былых временах так, как ничто другое. Кроули все-таки вырвал свою руку, но он остался стоять рядом, смотря с вызовом в глаза. Бешеный и злой, он будто кричал о чем-то. О чем-то, чего Гавриил все никак не мог разобрать. — Мы можем поговорить? Кроули тяжело выдохнул и прикрыл глаза. Могут ли они поговорить? Откуда ему, черт возьми, знать? — Нам не о чем, — покачал головой Кроули, вдохнув сквозь зубы. — Уже не о чем. — Я чувствую, что ты злишься на меня. Кроули вздернул бровь. Злился ли он на него? Он сам не знал. Злоба, однозначно, была, но в первую очередь на самого себя. — Не на тебя, Гавриил. Тебе нечего мне говорить, точно так же, как и мне тебе. Тебе не следует здесь ходить. Для твоего же блага. — Я просто хо... — Я сказал, что тебе не стоит, — прорычал Кроули. — Видишь мои глаза?! А клыки?! Меня ты видишь, гребаный архангел Гавриил?! — он резко схватил его за ворот свитера, притягивая к себе так, что они больно ударились лбами. Гавриил пораженно выдохнул. — Я гребаная инфекция, и если ты не хочешь присоединится ко мне, то держись подальше от меня. Это ведь только моя роль, да? Моя особенная роль. Всё дело в желании. И Гавриил понял, что Кроули действительно не хотелось с ним говорить, когда он едва успел моргнуть и перед ним не осталось ничего, кроме пустынной улицы. Он чувствовал присутствие Кроули где-то неподалеку, но он лишь аккуратно осмотрелся. Что-то странное терзало его. Чувство недопонимания, невысказанных слов. Чувство, что он так и не смог извиниться, а так хотелось бы. На самом деле, хотелось не просто извиниться. Когда Гавриил увидел Кроули перед собой впервые не в своем больном воображение — он ощутил вообще все то, что хотел от него все эти бесконечные года. Это слишком сложно, чтобы он смог объяснить себе подобное. Понимаете ли, когда ты находишь свое место, а потом по собственной глупости (а ещё по Божьему плану, ага, куда уж без него) теряешь его, то последующие года, века, тысячелетия, ты просто не понимаешь, куда тебе деться. Гавриилу оставалось лишь представлять под своими руками его острое плечо и больше всего желать увидеть его. Конечно же, он находил его раньше. Видел в пабах, на улицах и магазинах. Мог коснуться его. Но никогда не решался. Больше всего Гавриил боялся, что Кроули откажется от него. Точно так же, когда это косвенно сделал он сам. Во славу Божьему плану, он посмел отречься от чего-то, что имело для него самый великий смысл. Такого смысла он не видел даже в Божьем плане. И за это потерпел наказание. Кроули не собирался к себе его подпускать. И о какой, черт возьми, инфекции он говорил? Гавриилу не всралась ни инфекция, ни последствия. Не имеет значения, что произойдет с ним после. Лишь бы на момент с ним остаться, лишь бы объяснить. Лишь бы иметь право хотя бы на доли секунд его плеч коснуться с той бережливостью, с какой он делал это там, наверху. В космосе, в котором Кроули был самым прекрасным творением. (даже тогда Гавриил это понимал). Плечи у него опустились. Он не имел права вклинится к Кроули насильно. Он все время просил разрешения. Трогая его на пробу, касаясь его взглядом, неловко руками — он всегда требовал от него разрешения. Волосы его перебирать, ощущать бушующую энергию в нем, желать только самого светлого — все с разрешения. С позволения. Кроули пропадает из поля зрение, и это самый жесткий отказ в жизни Гавриила, которой он встречал. Не то чтобы в конкретно его жизни вообще много было отказов, но он периодически видел их на улице, в прохожих. Какое-то кино один раз видел. Ещё что-то. Книги, журналы. О последнем он не вспомнил. Он слишком мало ошивается на земле, чтобы давать им названия. На земле только у единственного существа есть название, потому что имя может иметь только то, что имеет смысл. На земле только некий демон обладал для него именем. Ничего более. Он обязательно попытается позже. Но не сейчас, когда Кроули был пронизан отчаянием, страхом и желанием убежать. Он просто не мог себе этого позволить.