все дороги приводят меня к тебе.
________________________
Наш разум и все рядом происходящее. Бытие творит сознание, или сознание бытие? Конечно же Кроули ставил на второе. Если мы говорим о земле. На небесах и в аду несколько другие правила, которые, на самом деле, никто не обсуждал. В чем отличие ада от рая? Ни в чем, если мы не говорим о цветовых сочетаниях. Но Кроули жил тут, на земле, ему нет дела до цветовых решений. Он сидел тут, в машине, в двух метрах от магазинчика Азирафеля. Самым ошеломительным для Кроули было то, что он не знал, по каким дорогам ехал, не думал о своем пути, а в итоге он нашел себя здесь. С чувством отсутствия холода в своем теле. Боль и чувство голода его так и не покинули но никто на это не ставил. Кроули оперся подбородком о руль. Он очень редко думал о том, по чем именно был этот голод. Еда? Страдания? Чувства? О чем был этот голод? Кроули не знал. Сложнее всего найти свое место, когда оно отсутствует. Нет места, которое бы было рассветом. Есть ад и есть рай. Ещё есть земля, но если рай — это утро, ад — ночь, то земля — день и вечер. А где начинался рассвет? Кроули хотел увидеть это место. Кроули хотел туда. К рассвету. Он вышел из машины и зашел в библиотеку. Ну и что, Кроули, как тебе такое? ты к этому хотел прийти? метаться меж двумя ангелами, пытаясь понять, где же в них этот рассвет? почему ты вообще ищешь в них рассвет? почему ты хочешь их обоих? Кроули одернул себя. Он несвойственно для себя аккуратно открыл дверь, которая, на самом деле была заперта, но ничего не вечно под силой веры одного очень отчаянного демона. Подошва его обуви будто бы находилась в миллиметре от пола, поэтому не было никаких звуков. Никакого ощущения проникновения. Только запах его сущности, который шел шлейфом за ним, лениво окутываясь около книг и столиков, желая оставить свой отпечаток. Это было нечестно. Определенно. Кроули находил в них утоление своей боли. Он хотел утопить её в них обоих. Ощутив себя несчастно после Азирафеля, позволить Гавриилу делать что угодно со своим телом — лишь бы дать найти ему выход из лабиринта страха. Проснувшись в поту от Гавриила, приехать к Азирафелю на рассвете, неслышно ступая по мягким коврам. Ещё даже не встав на первую ступеньку, он резко повернул голову и огляделся. Так, будто его что-то напугало, но, на самом деле, он просто хотел оглядеть этот магазин. Только сейчас он заметил то, насколько здесь было уютно. Ковры, книжки и столики. Запах какао и тепла. Это место было сшито из уюта. Он аккуратно поднялся по лестнице, не спуская взгляда со стен, с нижнего этажа, даже со ступенек. Если Азирафель — нежность, то Кроули хочет попробовать её на вкус. Это было так странно. Так сломлено и вывернуто. В итоге он все равно снова стоял на его пороге — согретый, чуть не сгоревший — чтобы найти что-то новое в границах его существа. В Азирафеле. Что ты ещё можешь мне дать? Что рассказать? Что в тебе есть ещё? Азирафель весь и полностью — создание нежности. В нем она переливается. Так свет переломляется, когда падает на стекло, и отливается всеми цветами радуги. Это не алмаз, нет, ни в коем случае. Просто стеклышко, в котором заключено целое настоящее чудо. Он на ощупь искал его спальню. Прошел мимо столика, на котором аккуратно сложены его темные очки. Ждущие его. Нет. Это Азирафель ждал его. Ждет. Всегда и до сих пор. Дверь не скрипнула под его руками. Азирафель не спал. Его кровать аккуратно заправлена. Она большая. А ещё кажется мягкой и теплой. Окна его спальни выходят на восточную сторону, поэтому солнца здесь больше, где бы ни было. Здесь солнце ярче, теплее. Азирафель стоял к нему спиной, что-то смотря в книге. Увлеченный настолько, что не услышал его присутствия. Непозволительное пренебрежение своими полномочиями, ангел. Кроули постучал по косяку, и Азирафель, даже не вздрагивая, перевел на него свой взгляд. И Кроули понял, что он давно ощутил его присутствие. Знал. Просто не подавал вида. Азирафель улыбнулся и закрыл книгу. — Доброе утро. Странное время для хождение по гостям, не так ли? — Самое то для непочтительного демона вроде меня, — Кроули говорил так, как звучала бы песня с пластинки, где иголка с неё сходит и соскакивает. Громко и внезапно срываясь на шепот, а после и вовсе сходя на нет. Азирафель стоял в свете солнца, и Кроули мог ощутить то, как все здесь пропитано теплом и лаской. Руки Азирафеля — они все и полностью покрыты нежностью. Любовью. Азирафель — любовь. В истинном её проявлении. — Ты за своими очками? Такой глупый вопрос, Господи. Как вообще можно было допустить мысль, что Кроули пришел за очками, когда их у него больше сотни. Как вообще можно было допустить её? — Просто... мимо проезжал. Твои сообщения на автоответчике. Вот и все. Два плюс два. Я пройду? — Ты уже зашел, — подметил Азирафель и кивнул, откладывая книгу на подоконник. Рядом стояла ваза с цветами. С цветами, которые никогда не завянут. если любовь — это вода, то они будут вечными. — Я волновался о тебе, — внезапно признался Азирафель, нервно поглаживая пальцами подоконник, перебираясь на книгу. Он нервничал. Почему? Кроули не знал. — Для этого была причина? — Кроули неспешно шел по комнате, стараясь выцепить взглядом как можно больше мелочей. Книги на тумбе, графин с водой, подушки, картины, ковры. Это место было пропитано светом и мягкостью. Как Кроули мог не замечать этого ранее? — Я чувствовал себя виноватым за наш последний диалог. Возможно, мне не следовало лезть во что-то такое. Тем более, когда это «что-то такое» касается демона, — раздался слабый смешок, которым Азирафель будто бы пытался сгладить углы. — Глупости, ангел, — отмахнулся Кроули. — Едва ли меня можно чем-то задеть. — Но ведь ты опять здесь. От тебя воняет смятением. Что-то случилось? — Ничего. Ничего интересного, — покачал головой Кроули, поджав губы, и, подойдя к подоконнику опираясь о него бедром, прочитал название книги. Оно в любом случае ни о чем ему не сказало. — Да, глупо с моей стороны было полагать, что ты что-то расскажешь о себе за неделю, если ты мне не рассказал за шесть тысяч лет. — Да что ты... что ты такого знаешь, что так тебе хочется залезть в меня? Я не понимаю. — Кажется, ты ничего не понимаешь, — мягко улыбнулся Азирафель. Кроули отвел взгляд. Он и вправду ничего не понимал. Поведение Гавриила и Азирафеля заставляло его думать о том, что он единственный, кто ничего не понимал. — Как насчет чая? Вчера я купил чудные заварные пирожные. — Я не люблю есть. Это не имеет смысла. — Чувство голода? — Откуда ты... — Кроули прервался на выдох, но тут же продолжил: — знаешь?.. Он казался обессиленным. Мужчина — а если быть точнее, демон — который был несчастен на протяжении шести тысяч лет и даже многим больше, с трудом смог бы догадаться, что его внешний вид всем кричал о голоде, холоде, страхе и боли. — Чудесно, нам есть что обсудить. Я обижусь, если ты откажешься от чая. — О, да, это очень пугающая угроза для демона, — Кроули закатил глаза и цыкнул. — С сахаром или без? — спросил Азирафель, уже подходя к выходу, лишь на секунду останавливаясь у него, поворачивая голову к Кроули. — Без — фыркнул он и сморщил нос. Ангелы, черт их дери В итоге они сидели друг напротив друга за небольшим круглым столиком. Белая скатерть и снова — цветы. Чашка теплого чая. Азирафель сделал это для него. — Что с тобой было неделю? Если я все-таки ничем тебя не обидел. — Дьявол, ангел, у меня от одного слова «обидел» рвотные позывы начинаются, — Кроули поморщился. Это даже почти было правдой. Вопрос с Гавриилом оставался открытым, потому что тут дела обстояли куда серьезнее. — Я спал. — Спал? — уточнил Азирафель, вздернув бровь и аккуратно надламывая пирожное в белой глазури. — Я имею право хоть чем-то наслаждаться из всего людского. — Имеешь, дорогой, я не спорю. — Не называй меня так. — Хорошо, милый. Кроули цыкнул и громко ударил ложкой по блюдцу. — Скажи мне, Азирафель, как кто-то настолько светлый, как ты, может быть одновременно такой сволочью? — Мне расценивать это как комплимент? — спросил Азирафель. — Ну, у вас демонов, плохие слова — это комплимент? — Нет, ангел, плохие слова — это плохие слова. Никто не хвалит другого словами «ублюдок», даже там, в аду. — Однако ты обрадуешься если тебя так назвать, как я мог заметить. — И как ты мог это заметить? — Если бы ты посмотрел на себя со стороны, то, думаю, удивился бы. Что у тебя случилось? Кроули нахмурился, пару раз постучав пальцем по столу, а после оперся подбородком о сжатый кулак. Что случилось? Он не знал. — Вышел дурной сон. И... Сообщения. Я не знаю. Просто. Просто показалось, что надо... надо. Не знаю, что надо. Не спрашивай. Азирафель смотрел в глаза. Отложив пирожное и чашку, он смотрел ему в глаза. Так, как мать смотрит на своего любимого ребенка, который умирает от рака на кровати. От этого взгляда в Кроули что-то зажалось, встрепенулось, заныло. И он не выдержал. — Ты знал меня до моего падения? — Пару раз видел. Издалека. Тебя сложно было не заметить, а потом слышал. О вас много говорили. Но ничего более, — он прервался, прикрыл глаза и тут же продолжил: — Это было странно: познакомиться с тобой там, в Эдеме. На самом деле, на земле не особо есть чем себя развлечь. Я про друзей. Люди это люди. Мы это мы. Любой демон покажется тебе ближе любого человека. — Поэтому есть ощущение, что тебя сюда скинули как на дно пространства. В пустыню одиночества, — задумчиво пробубнил Кроули, тыкая вилкой свое пирожное. — Это было неправильно с моей стороны, избегать тебя, да? — Не знаю, — покачал головой Азирафель, нерешительно поднимая взгляд на Кроули. На него иногда было больно смотреть. Настолько несчастным он казался. — Тебя сложнее понять. Я думал, что просто раздражаю тебя, как ангел. И я чувствовал себя неправильно от того, что меня не раздражает демон. Ощущал свою вину пред небесами. — Ты никогда не был раздражающим, — тихо сказал Кроули, ощущая, как внутри у него что-то шатается. Чувство теплоты снова завело его в невыигрышную позицию. — Я просто боящийся всего придурок. — Это нормально, Энтони, когда ты боишься сам себя, трудно не бояться другого. Кроули поджал губы, нахмурившийся. Он хотел бы сказать, что нет, не боялся он сам себя, но это было неправдой. Та часть, что была выдресирована адом — он боялся её. Он не понимал её. Она не шла на контакт. Точно так же, как и Кроули не шел на контакт с этим миром. В библиотеке Азирафеля его скручивала какая-то невыносимая нега, ласка и нежность. До того расслабляющая, что в этот раз Кроули захотелось вывалить все-все, хоть он и старался держаться. Все здесь соткано из любви. Кроули не мог не чувствовать этого. Невозможно. — Я чувствую себя кретином, когда общаюсь с тобой. Азирафель лишь тяжело выдохнул и, покачав головой, встал, будто бы он сам не мог найти себе места. Возможно, так и было. — Ты надумываешь лишнего, — тихо сказал Азирафель, подходя к окну. Он держал руки за спиной, а спину — идеально-прямой. Кроули с трудом повернул голову к нему, рассматривая его. Сердце колотилось в глотке. — Но я рад, что ты все-таки пришел. Я был уже готов ждать тебя снова несколько сотен лет. Вот в чем проблема. Проблема в том, что он в любом случае готов был ждать. — Почему ты это делаешь? — задушено спросил Кроули, тоже вставая из-за стола. Он не чувствовал того, что был достоин подобного отношения от Азирафеля. Это же не для него. Определенно точно, не для него. — Делаю что? — Азирафель развернулся к нему всем телом, когда Кроули подошел достаточно близко. — Хочешь быть... ближе? Не знаю. Ты понял, о чем я. Азирафель видимо замялся. Моргнул так, будто растерялся, отводя взгляд к окну. Солнце уже окончательно встало. Кроули неосознанно подумал о том, что Гавриил, наверное, уже проснулся. И он не знал, правильно ли он поступил, уходя из квартиры, оставляя его одного. Он обидится? Кроули предпочел об этом не думать. — Ты единственный, с кем нет предубеждений и принципов. Ангелы — это все не мое. Они.. — Неправильные, — внезапно перебил того Кроули, в точности продолжая его мысль. Они оба замерли, глядя друг другу в глаза. Азирафель тоже это чувствовал. То, что будто бы он был не отсюда. — Тебя никогда это не пугало? — тише нужного спросил Кроули. — Я старался быть для себя, поэтому нет. Я провожу здесь больше времени, чем там, это отвлекает. Ты тоже так себя чувствовал там, наверху? — Мг, — согласно кивнул Кроули, закусив губу. Что-то будто бы хотелось собраться в одну картину, но не выходило. Кроули до сих пор шарил руками во тьме, пытаясь собрать этот пазл. — Это одна из причин моего падения. — А другая? — Гавриил, — на выдохе сказал Кроули, прикрыв глаза. Брови Азирафеля удивленно вскинулись вверх, его лицо вытянулось, он приоткрыл рот. Кроули моргнул, опуская взгляд к подоконнику.________________________
Так тучи затмевают светлое небо. Темные, серые и тяжелые — они закрывают доступ к солнцу. Доступ к свету. И Кроули ощутил непередаваемое спокойствие. Он нашел что-то общее с ними. Неправильность и отсутствие чего-то. Странность запахов и мерзкое послевкусие — они говорили о чем-то, что всегда имело между собой схожесть. Кроули видел в отражении глаз Люцифера (он даже не сменил имени) себя. Что-то схожее. И что-то большее. Если Гавриил говорил о Кроули как о чем-то большем, то, ха, он просто не видел Люцифера! В нем будто было что-то намного большее, чем могло принять на себя это пространство. Небеса. Их цвет, глубина и яркость. Кроули задумывался о происходящем все чаще. Его глупые вопросы, которые лезли из его глотки. Что есть там, дальше? Внизу? Какова эта глубина? Если это все свет, то откуда идет порождение чего-то нового? Из чего формируются новые чувства? Что их порождает? Ничего не берется из ниоткуда. Откуда-то это все пришло в нашу сущность. Откуда, Богиня, расскажешь мне? — Мне кажется, что что-то может пойти не так. — Ты даже не попробуешь? Голос Гавриила у самого уха. — Я боюсь, что могу потерять тебя. Признание выше любви. Сильнее. Глубже. Впервые Кроули ничего не услышал в ответ. И тогда произошел последний разлом. Так вслед за любовью, привязанностью, нежности, зародилось чувство бесконечно глубокой потери. Так Гавриил поселил в него это чувство. Чувство, которому не было названия На этом кончились и касания к плечам, и создание звезд, и поцелуи за ухом. Это не было восстанием. Это так это называли. На самом деле это просто было ощущением того, как что-то окончательно треснуло и упало на них всех. На каждого. Гнев Божий. За отсутствие веры. За недостаточную веру. Не хватало всего лишь одной капли. Той последней капли, что переполнила чашу терпения после того, как в Кроули зародилось чувство какой-то странной потери, а вслед за ним и недоверие в справедливость и равенство. Никто не был виновен в том, что он сам выбрал для себя превосходство над другими в момент, когда ощущал непередаваемый покой в чужих руках. Никто в этом не был виновен. «ускоряйся во время падения» — шепотом у самого уха. Последнее, что он услышал от Гавриила перед тем, как упасть в безызвестность.________________________
Азирафель смотрел в глаза. В самую его суть. — Насколько больно было падать, это ты хочешь спросить? — спросил сквозь зубы Кроули. В глаза и сознание врезались флешбеки падения. Кровавые и болезненные. Сломанные кости и прожженная плоть. Поврежденная сущность. Изменено сознание. — Я не хочу ничего спрашивать, — сказал Азирафель на пониженных тонах и сделал несмелый шаг вперед. — Я хочу попросить тебя не притворятся. Покажи мне, о чем ты. Дыхание на губах. Горячее и пахнущее сладким кремом. Азирафель слаще бельгийского шоколада. Он кажется нужнее бесконечных поездок на машине в ночной тишине. Чувство насыщения ходило вокруг Кроули. Осталось только коснуться. Протянуть руку. Что я должен взять? Ответы, кажется, на самой поверхности. И это так неправильно, но Кроули больше некуда падать. Ему отныне все равно на гнев Богини. Ему так на это все равно. Ничего не имело смысла. Поэтому они оба вздрогнули, когда ощутили чужие губы на своих. Мягкие и теплые. Это обоим казалось необычным. Странным. Глубоким. С Азирафелем целоваться было по-другому. Поцелуй — для Кроули это никогда не имело ничего общего с людьми. Это всегда было чем-то большим. Ещё тогда, там, вверху, когда он нашел губы Гавриила и ощутил чувство странной потребности и нужды в большем, ещё тогда он осознал, что это было о гораздо большем, нежели он думал. И сейчас он нашел губы Азирафеля и, кажется, задохнулся. На миг или два — не имело смысла. Его сердце зашлось в бешеном ритме, потому что это казалось чем-то таким правильным. Странным. Будто бы так он мог сказать что-то, что не рвалось из его глотки. слова, что не были сказаны. Его ладони нашли чужую спину, он подался ближе всем телом, будто бы откликался. И Азирафель — он тоже. Он ближе, теснее. Его губы, незнакомые и родные одновременно. Это что-то новое. Волнующее. Они отдалились буквально на миллиметр, так, что ощущали дыхание друг на друге. Шесть тысяч лет ради этого момента. этого ли ты хотел, Кроули? черт, заткнись. Для Кроули уже это не имело значения. Почему он нашел покой в них обоих? Почему это заставляло его рваться к ним обоим? Черт с ним, с Азирафелем. Но Гавриил? После всего, после пережитого, почему он... Кроули забылся — Азирафель выловил ещё один поцелуй, касаясь только губами. Никаких языков, никаких слюней. Ласковые касания губ. Нежные и трепетные. Будто бы страх сделать что-то для партнера не так. Переливающаяся за края нежность. дай мне запомнить себя. — И разве ж стоило столько бегать? Голос Азирафеля звучал во тьме. Вместо звука капающий воды — его слова. И Кроули застыл, судорожно выдыхая. Его брови смещаются к переносице. Его голос дрожащий. — Не знаю, Азирафель, я ничего не знаю. Кроули бы ни на что не променял ад, но почему его руки так ищут света, почему губы кажутся слаще прощения, когда он находит их? Почему всё это происходит? — Расскажи мне, Кроули, что с тобой происходит? Азирафель хотел помочь. Кроули это чувствовал. Так, как ещё ничего до этого. Он перехватил его ладонь, сжимая в своей. — Что, если я скажу тебе, что Богиня была зла на меня ещё до того, как я участвовал в восстании? Что, если я скажу тебе, что эдемские яблоки это лишь производное того, что мы создали с Гавриилом? Мы создали границу. Мы создали выбор. Азирафель выдохнул. Его грудная клетка поднималась и тут же опускалась. — И ты думал о том, что она этого и хотела? — Безусловно. Только Гавриил по-прежнему среди вас, а я подумал о том, что хочу попробовать другой выбор. Выбор не о любви. Идиот, да? Думать, что я сильнее этого плана. Мы все её план. — Ты не можешь быть уверен, что все было абсолютно под планом Богини. Никто не может. Почему ты боишься этого? Почему ты боишься отказаться хоть от чего-то? Почему ты лез в первого попавшегося? — Разве? Я никогда этим не занимался. Даже в случае тебя... — Ты все равно был поблизости. Ты всегда был рядом. Ты хотел быть. Почему ты боялся? Кроули поджал губы и аккуратно отпустил его руку. Сердце в груди ходуном ходило от глотки к низу. Он не мог успокоить себя. Почему? Он не знал. — Потому что я боюсь, что это может повлечь за собой то же, что было после моего выбора. Я лежал там, внизу, и у меня торчали ребра из плоти, потому что кислота выжгла все. И пока я падал — все эти звезды на мне, все это дерьмо, они выжигались так, будто бы во мне ползали черви, состоящие из пламени. И... — Кроули резко прервался. Он сжал зубы и быстро отвел взгляд. Азирафель следил за этим. — И не было гарантий, что такое не коснется тебя. Мне одиноко, черт, мне всегда одиноко, а ещё холодно, и я го... Голод. Кроули прервался. Он только сейчас понял, что не чувствовал голода. после этого поцелуя — голода не было. — Я не чувствую его, — ошеломленно произнес Кроули. Кажется, что даже очки сползи на нос, открывая его глаза. — Что? — Азирафель удивленно моргнул. — Я не чувствую голода. Стой, давай ещё раз, — он резко взял лицо Азирафеля в свои ладони, чуть склоняя его вправо, из-за чего Азирафель только успел пораженно раскрыть глаза — и снова поцеловал, пытаясь уловить каждую эмоцию и чувство, что он ощущал. Их губы и язык. Он целовал глубже, чем в прошлый раз. Ещё более жадно. Ещё более сильно. Он находил отклик в его дыхании и том, как тот отвечал. Его тело и дыхание. Чувство насыщения обволакивало его. Он отстранился от его лица, по-прежнему держа его в своих ладонях. Покрасневшие щеки и тяжелое дыхание. Они выглядели совершенно одинаково. — Я не чувствую голода, Азирафель, — тихо, почти что осторожно прошептал Кроули, подаваясь лицом вперед так, что они стукнулись лбами. — Что происходит? Это же глупо. Почему я... я не должен. — Не должен что, дорогой? — спросил Азирафель, тоже в ответ касаясь ладонями его щек, поглаживая острые покрасневшие скулы. — Не должен чувствовать этого. Я всю жизнь так живу. Холод, голод, одиночество, боль. Почему мне... Почему я больше не боюсь? — он спросил это внезапно даже для себя. В голове роились мысли, но ни одна не могла показаться ему достаточно точной или правильной. Пазл не сопоставлялся. что этим хотела сказать Богиня? Они стояли вот здесь, в этой светлой комнате, прижатые к другу другу, державшиеся за лица и ощущая дыхание друг друга на своих губах. Предельно близко и странно. — Почему оно так работает? Я чувствовал такое там, вверху, но там.. я не был демоном. Почему я успокаиваюсь с тобой? Почему это происходит? — Разве это не всегда происходило? — Азирафель спустился ладонями вниз, к тяжело вздымающейся груди, а после скрепил пальцы в замок за его напряженной шеей. Азирафель сказал это, и Кроули с ужасом осознал, что да, так было всегда. Этого он всегда боялся, когда находился с Азирафелем. Он начинал ощущать чувство спокойствия, боялся его и убегал снова. — Черт! — внезапно выкрикнул Кроули, едва отдаляясь от Азирафеля, и тот нехотя расцепил руки. — Вот о чем это было! Азирафель внимательно следил за внезапно оживившим демоном, но никак не мог понять его реакции. — Ты понимаешь, да? — чуть ли не задыхаясь, воскликнул Кроули. Азирафель медленно отрицательно покачал головой, будучи неуверенным, что он в действительности понимал Кроули правильно. — Это и было наказанием, — на выдохе сказал Кроули. — Точнее, есть, — он кивнул сам себе. — Я сам создал эти чувства, и теперь не могу чувствовать себя комфортно, если их нет. Я вырастил их, и теперь, без их полного ощущения, я чувствую себя так. Поэтому я боялся. Это рефлекс собаки Павлова. Падать мне было больше некуда, но я думал... думал, что если позволю себе это снова, то это заставит меня страдать ещё больше, — на выдохе окончил он. Поэтому Гавриил не мог дать ему вездесущного чувства тепла. Поэтому он не утолял его голод. Потому что там, наверху, он был с ним. Потому что это тоже касалось его. Он тоже был голоден. И он не мог иметь столько тепла. но почему Кроули по-прежнему хотел его? — Но я все равно не понимаю, почему ты так рвался ко мне, — уже многим тише сказал Кроули, когда пришел в себя. — Мне казалось, что это будет правильно, — на выдохе сказал Азирафель. — Мне не хватало тебя. Возможно, ты и вправду инфекция. Болезнь. Поражение всего существа. Ощущение нужды в большем. вот о чем всё это время был Кроули. Больше всего он нуждался в тех чувствах, что ощущал там, наверху. С Гавриилом. Поэтому ему хотелось Гавриила. Поэтому ему хочется Азирафеля. Это кажется Кроули ещё более сложным, чем до этого. Но если Гавриил и вправду его любил, почему позволил сделать ему так больно? Азирафель снова протянул к нему свои руки. И Кроули в этот раз сдался снова. Окончательно. Азирафель обнял его, и все как-то незаметно исчезло. Мир и пространство. Смысл хоть в чем-то и их собственные сущности. Он уткнулся лбом в чужое плечо и скрепил руки за его спиной, едва не повиснув. Между ними гуляло чувство приятности. (а изнутри Кроули продолжали жрать чувства оторванности от мира, неправильности и непонимания)