Медленное привыкание

Ты просыпала соль Мы поссоримся с тобой Ты прости свою боль Отпусти меня в поле

      В конце концов, Кроули все равно ощущал себя так, будто бы его из собственной шкуры хотят вытащить. Будто бы весь его разум шел по швам и трескался. Он хотел их обоих. И не мог с собой ничего поделать.       Темнело.       Кроули не мог похвастаться чувством нужности. В смысле, нет, конечно же он верил в искренность Азирафеля, конечно же, он верил ему. Не хватало принадлежности.       — Не злишься? — спросил Кроули, почувствовал шаги за спиной.       Он стоял у пруда, бесцельно пялясь в гладь воды и на то, как свет от фонаря растекался по ней, лишь изредка вибрируя от воздуха.       — На что? — Гавриил встал рядом.       На улице было достаточно холодно, и Кроули ощутил холод вновь. Но физический. Он его уже так не пугал, как то, что жило в нем все это время. После того, как он, наконец, отступил, дышать стало легче. Он сознавал, что если он проведет достаточное время без хоть кого-то из них, то его снова схватит холод, голод и боль.       Это голодание по чувствам.       как унизительно для демона вроде него.       Проблема в том, что он этого не выбирал.       Это часть его наказания, и он должен терпеть. У него нет выбора: терпеть или нет.       — Я оставил тебя одного.       — Я тоже.       Они оба замолчали. Напряжение упало на них как удар кувалды из-за спины. Наверное, слова Гавриила были лишними, но он хотел раскаяния. Хоть с каждой секундой понимал, что его не будет.       — Кажется, ты выглядишь лучше, и в этот раз мне не получится тебя обнять?       — Откуда мне знать?       — Звучишь как вызов.       — Воспринимай как хочешь, Гавриил, — Кроули тяжело выдохнул и едва поежился от порыва ветра. Встрепенулись полы пиджака и силуэт тени фонаря на воде. — Я сам не знаю, хочу ли я от тебя хоть чего-то.       хочу ли я хоть чего-то в принципе.       Кроули опирается на перила, ограждающие дорогу и озеро ещё сильнее, так, что едва не перегибается через него, заглядывает в бесконечную воду. Медленно моргает. Очки держатся на честном слове, но по крайне мере держатся.       — Неужели ты и вправду все это время скучал по мне? — как-то будто сквозь себя, сквозь пространство, сквозь восприятие спросил Кроули у своего отражения. Очки снова съехали, но в этот же миг чудом встали на место.       — Что-что, но я никогда не врал тебе.       Гавриил тяжело выдохнул, как-то слишком гибко, изворотливо, не по-ангельски, а по-змеиному, он обошел Кроули, потоптался по другую сторону, а после снова легонько переместился, заглядывая через плечо, пытаясь выловить то, что так рассматривал Кроули.       Он стоял за его спиной, заглядывая за плечо.       Кроули стоял, чуть дыша, ощущая его присутствие вот так. Слишком интимно.       — Я был придурком тогда, может, есть и сейчас, но я полон любви, — хрипло прошептал Гавриил, наклонившись так близко, что касался кончиком носа скулы Кроули. — К тебе, Кроули, и мне кажется, уже все равно, ответишь ли ты мне тем же. Мне бы просто знать, что ты уже не злишься.       Гавриил провел кончиками пальцев по его напряженной спине. Так, что Кроули казалось, что несмотря на пиджак, он вырисовывал линии на его голой спине.       — Я не злился на тебя. Не мог, — задушено сказал Кроули, готовый рыдать от бушующих в нем эмоций от такого присутствия Гавриила. Он будто играл на его нервах. Испытывал на прочность. Находил новую интенсивность.       — Был обижен? — и вот он — ещё ближе. Его губы прошли невзначай по линии челюсти, стремясь ближе. Кроули затаил дыхание, трусливо вздрагивая. — Есть ли мне смысл пытаться извиниться?       Гавриил играл нечестно. Находясь с ним предельно близко, он трогал его тело и заставлял Кроули самого трогаться умом. Азирафель трогал его не касаясь, но Гавриил... Гавриил вытворял своими руками вещи поистине ужасные и пугающе-волнительные. Его ладони прошлись по напряженным бокам, останавливаясь на манящем его бесконечное количество ночей изгибе талии.       — Могу ли я сделать хоть что-то?       — Не надо что-то делать, — умоляюще всхлипнул Кроули, когда горячий язык обвел раковину уха. Он вздрогнул под его руками и громко и судорожно выдохнул, когда теплая ладонь забралась под пуловер, а Гавриил прижался тесно бедрами к его заднице. Гавриил его не слушал. Или, точнее сказать, не слушал слова, но слышал тело.       Удивительно было, что Азирафель, проживший среди людей ни один век, очень боязливо относился к телесным проявление привязанности, а Гавриил такой, казалось, далекий от всего этого, всеми способами демонстрировал все чувства, что были в нем. Чувственность, любовь, страсть.       Он чуть нажал на впалый живот, заставив полностью прижаться к нему спиной, и горячий язык очертил линию челюсти. Кроули откинул шею назад, падая ей на чужое плечо. Он поднял глаза к небу, пока Гавриил переходил к шее.       — Прости, — хрипло прошептал Гавриил, выдохнув горячий воздух у самой кожи; его голос прошелся вибрацией. Ноги подкосились, и Гавриил крепче придержал его. — Не могу ничего с собой поделать. Руки сами к тебе тянутся. Я столько ждал. И это так... так эгоистично с моей стороны. Ты столько же страдал, только глубже, намного глубже, — он поцеловал под подбородком, прерываясь на рваный выдох. Кроули смотрел на большую медведицу, ощущая, как все тело дрожало. — И я... я не могу удержаться. Скажи мне «хватит» и я перестану, клянусь. Мне сложно остановиться, пока ты молчишь.       Кроули ничего не ответил. Лишь закинул руку назад, зарылся в коротко-стриженные волосы и надавил на затылок, заставляя губами прижаться теснее к шее.       Гавриил принял это как отмашку.       Никто их не замечал в этом парке. В первую очередь потому что чудным образом людей не было, а если кто-то и проходил, то почему-то видел на том месте, где в очень неприличной позе стояли некий ангел и некий демон, лишь чей-то силуэт. Одинокий и не располагающий ни к общению, ни даже к хождению поблизости.       — Я не понимаю, — рвано сказал Гавриил, резко схватив Кроули за узкие бедра и разворачивая его к себе, впечатывая задницей в ограждение. Кроули смотрел на него поверх очков.       — Я тоже, — вторил ему Кроули, приподнимая очки и подаваясь вперед, вылавливая для себя поцелуй. Медленный и осторожный, будто бы это не Гавриил буквально пять секунд назад трогал его везде, где попадется, нагло заставляя его ощущать себя самым обессиленным и подвластным существом на планете. Во вселенной. В бесконечности.       — Почему ты допускаешь меня? Если не принимаешь... после всего. Я привык любить издалека, я мог продолжить это делать. Всё как ты захочешь.       Кроули медленно моргнул. И что-то отобразилось в его лице такого, что Гавриил захотел тут же умереть, предварительно свалив к ногам Кроули всю вселенную. Кроули всегда умел так. Выглядеть так, что ему хотелось отдать все вплоть до своей жизни.       — Кто сказал, что не принимаю? — Кроули оперся ладонями об ограждение, едва подпрыгнув и усеивавшийся на него. Он схватился пальцами за шлевки на чужих штанах, заставляя Гавриила вклиниться меж его разведенных в стороны бедер. В отличии от Азирафеля с Гавриилом можно по-всякому. Даже заняться сексом прямо здесь и сейчас. Можно попробовать сотню поз и разных вариаций. Кроули облизал пересохшие губы.       — Я чувствую, — наклонившийся к нему, сказал Гавриил, тяжело и прерывисто дыша.       — Я тоже чувствую, — сказал Кроули, тут же сжимая руку на выпирающем члене сквозь ткань штанов, намекая на то, что он чувствует.       — Я не хочу убегать от диалога, — сквозь зубы прошептал Гавриил, когда ловкие длинные пальцы вжикнули молнией штанов, но Кроули не спешил. Снова переместился ладонью на натянутую ткань, ощупывая и поглаживая вставший член. Кроули вообще был поражен, что Гавриил озаботился подобным. Интересно, из-за любопытства или знал, что люди делают этими телами?       — Не от чего убегать. Я не знаю, что сказать, — закусив губу, прохрипел Кроули, в наглую сжимая, надавливая, поглаживая член, ощущая, как он периодически дергается, требуя к себе больше внимания. — Не знаю, чего сказать. Чего я хочу. Я думал об этом, много думал, — Кроули расстегнул ремень и пуговицы, запуская руку за ткань штанов и белья, обхватывая у основания, заставляя Гавриил сжать его бока и поджать губы, плотнее вжимаясь меж чужих разведенных бедер. — Думал о том как я несчастен. Как страдаю. Как мне больно...       Его дыхание сбилось, будто бы это ему сейчас дрочили. Он двигался ритмично, сжимая и периодически соскальзывая большим пальцем к головке, растирая смазку. Гавриил был твердый и крепкий, и, на самом деле, Кроули не хотелось сейчас говорить никаких речей. Внезапно для себя он вспомнил, что последний секс у него был десяток лет назад. Просто не хотелось.       — Но почему я тогда продолжаю ходить кругами около Дьявола, раз так не хочу всего этого?       Непонятно было, спросил ли он это у себя или у Гавриила. Никто особо уже не следил за словами. Оба были сконцентрированы на руке сжимающей и ласкающей. Кроули двигался удивительно правильно и с нужной скоростью, сжимая не сильнее нужного.       — Я могу этими губами не только вести монологи о боли, — он облизал губы, продемонстрировав ловкий раздвоенный язык.       Брови Гавриила были сведены к переносице, рот едва приоткрыт, губы влажные — то ли после поцелуя, то ли потому что он их бесконечно облизывал. Его пронзительный взгляд играл по нервам ничуть не хуже, чем недавнее верчения самого Гавриила около него в попытке... чего он хотел, Кроули не знал.       В любом случае, за всем этим Кроули медленно опустился вниз. Своим языком он пользоваться действительно умел, и Гавриил лишь ухватился за ограду, когда длинный (слишком) язык обхватил по всей длине, уделяя его члену вездесущее внимания.       Он весь напрягся, когда Кроули подался лицом вперед, вбирая в себя какую-то часть, и Гавриил, не удержавшись, дернул бедрами вперед, входя глубже.       Рот, влажный и горячий, в который Гавриил слепо толкался глубже, губы, плотно обхватывавшие, влажный теплый язык вылизывающий всего. Скользил от самой глотки к поджавшимся яйцам. Кроули орудовал своим ртом так натренировано и ловко, что Гавриилу лишь оставалось сдавленно стонать, сжав одной рукой поручень перегороди, а другой — зарыться в короткие волосы, сжимая и периодически ритмично двигая рукой будто бы Кроули сам не знал, какой темп был нужен.       Знал.       Именно поэтому довел до исступления за несколько минут, и Гавриил постыдно кончил внутрь горячей глотки. Кроули сглотнул все, облизал губы и посмотрел сверху вниз. Его выдавали только покрасневшие щеки, мокрые губы и стекающая с подбородка слюна. Он медленно моргнул.       И дальше никто бы из них не вспомнил, как они снова оказались в стенах мраморной ракушки. Телепортация, автомобиль — неважно.       Важным было то, как легко с Кроули снималась одежда, отлетала в сторону, почти не путалась в ногах.       Как чудесно сам Кроули вкладывался в его руки. Каждый изгиб, каждая мыщца, каждая кость — как влитые были в руках Гавриила, и тот, как в забытье, трогал везде, где мог. Слышал в ответ не то стоны, не то мычание, не то неясные всхлипы, но все они были вылиты из наслаждения.       Кроули молчал — как последний партизан, молчал — и дрожал, когда ласки становились все более нетерпеливыми, все более требовательными, все более мучающими. Кроули молчал. Не говорил того, чего бы хотел услышать Гавриил, но вновь и вновь оказываясь в его руках, Кроули ощущал себя так к месту, так нужно, что он снова и снова терялся.       Он пытался собрать свои мысли, свой разум, как-то дергано стаскивал с Гавриила одежду, пока совсем не отчаялся и щелчком пальцев не оставил его без нее абсолютно. Лишь на секунду застыл, уперевшись ладонями в напряженную, твердую, тяжело-вздымающуюся грудь, и оглядел всего. Пожив на земле, перенимаешь человеческие привычки.       У Гавриила, внезапно, под одеждой все оказалось ещё куда лучше, чем без неё. У него была невероятная конституция тела. Крепкое, накаченное, твердое, Кроули, никогда не страдавший хоть толикой комплексами, внезапно ощутил себя таким неправильным. Вот он — Гавриил. Такой, как выглядят модели белья Келвин Кляйн. И вот он, Кроули — долговязый, тощий, какой-то чересчур изворотливый и дерганый. Какой-то весь будто в неврозе, будто в вечной обсессии.       Гавриил внезапно поцеловал, прижался твердым членом к животу и Кроули тут же забылись все эти глупые, ходящие меж людей, мысли.       Какие, к черту, тела. Какой это имел смысл, если он подходили друг другу как кусочки пазла? Идеально и правильно, Кроули чувствовал его руки и понимал, что более верного места для них ещё не было.       Они, обнаженные, стояли тесно прижатые друг к другу, слепо шарящие по телам друг друга и целующиеся. Кроули даже как-то и не хотелось никакого секса. Только в этом моменте страсти и чувственности было больше, чем во всех тех нескончаемых раз, когда Кроули занимался подобным.       В любом случае, они оба, внезапно для себя, нашли друг друга на этой большой холодной кровати, которая с радостью приняла в своих объятья, и Кроули лишь дернулся под Гавриилом, поворачиваясь на живот. Хотелось поскорее попробовать, узнать, как это с Гавриилом, и снова провалиться в бесконечные объятья и страсть. Он просто хотел узнать, отличается ли чем-то секс с ангелами от секса с людьми.       — Кроули? — позвал его Гаврил, нависнув над ним, нагнувшись к самому уху.       Кроули ответил неясным стоном и уткнулся лицом в сгиб локтя, ощутив, как Гавриил елозит членом меж ягодиц.       — Уверен?       — Нашел, что спрашивать, — с придыханием ответил Кроули и сам проскользнул рукой меж их телами, обхватывая чужой член.       — Нет, стой.       Кроули едва не взвизгнул, когда его резко схватили, положили на спину и придавали весом совсем не худого тела. И вот он, Гавриил — страх и страсть сердца Кроули — нависали над ним и смотрели своими бешеными глазами. В них обоих пульсировало желание, и ещё что-то, что Кроули никак нащупать не мог.       — Кроу-ли, — внезапно по слогам сказал Гаврил, шумно выдохнув. Его дыхание пахло талым снегом. Кроули вздрогнул. Гавриил закрывал собой потолок, и Кроули лишь поерзал, раздвинув ноги и обняв ими за талию, больно вдавившись пяткой вниз поясницы. — Я тебя люблю. До сих пор.       Гавриил смотрел как зачарованный, как в бреду, как не в себе.       Кроули лежал под ним, таким, каким он его помнил. Нет, конечно, он был новым, но часть его по-прежнему была тут. В нем. Эти ангельская кротость, нежнейшие касания, боязливые взгляды из-под ресниц. Неясный демонический ропот был всего лишь фоновым шумом. Настоящий Кроули лежал под ним, до ужаса являющийся тем Кроли. Ангельский невинным и отстранённым от всех. Сам по себе, до страха красивым, до затаившегося дыхания тихим и внезапным.       Кроули ничего не ответил. Лишь взял чужое лицо в ладони и поцеловал.       Гавриил вошел резко и достаточно грубо, но Кроули, казалось, напрягся на какую-то долю секунды и тут же расслабился.       Гавриил сжал его в своих руках, придавил весом своего тела окончательно и двинулся на пробу. Кроули, кажется, в этот же миг затерялся окончательно.       Будто бы все понятия в его голове перемешались, растерялись, перестали иметь смысл.       В голове лишь мелькали какие-то странные обравчатые названия, слова, междометия. Ничего более.       Это было абсолютно по-другому.       Кроули хватался то за простынь, то за плечи Гавриила, то за его волосы. Он метался под ним, как уж на сковороде без масла, не зная, куда деть себя и свое тело. Все чувства будто бы смешались, образовав собой единый симбиоз. Очень мутный и неясный. Такие же, как и глаза у Кроули в этот миг.       Он задыхался, выгибался, кричал, шептал, и снова кричал.       Чужие руки, столь правильные и нужные, гладили и сжимали. Прижимали к себе теснее и не давали окончательно потеряться, и все стало лишь одним слепым удовольствием.       Кроули не знал ранее такого удовольствия, поэтому сейчас просто давился в неясных криках, всхлипах, в чем угодно, будучи без возможности нащупать реальность. Да он и сомневался, что она была вовсе.       Он хватался за чужие волосы, заставляя откинуть голову, целовал и вылизывал шею, и получал в ответ такую же простую и грубую ласку.       Их руки сплетались, сжимались, разжималась, плутали по телам друг друга и снова сжимались в замок. Кровать скрипела, казалось, едва ли не ходила по выдраииной и блестящей плитке.       Гавриил двигался будто бездумно, заходя до основания, выбирая бешеный дикий ритм, такой, что Кроули невольно сжимался от очередного грубого резкого толчка.       Они целовались, кусались, едва не вылизывали друг друга, и Кроули лишь про себя едва успевал удивиться тому, откуда в ангеле может быть столько страсти.       Впрочем, он как-то отдаленно осознанием (едва-едва потому что мысли по-прежнему напоминали растерзанный пазл) осознавал, что проблема в том, что Гавриил слишком долго ждал. Искал. Хотел.       Он резко оперся по обе стороны от головы Кроули, закинул его ноги к себе на плечи и вошел под другим углом, заставив Кроули тихо заскулить от нахлынувших чувств.       Двигаясь размашисто, быстро, он будто сам был в забытье. Кроули бы не удивлялся, если бы оно реально так и оказалось.       Он вцепился в его плечи, пытаясь хоть немного совладать с собой, но каждый новый толчок был подобно лавине. И Кроули снова забывался, и снова падал, и снова терял себя, едва соображая, где он и что он.       Слава человеческим телам, которые не могли бы выдерживать такую пытку слишком долго, и тому, что тело Гавриила было менее тренированным. Он кончил, уткнувшийся в макушку и гортанно прорычав. Так, что Кроули сначала и не понял в своем забытье, что это он.       Кроули уткнулся в плечо, и едва не взмолился, когда Гавриил помог ему рукой. Руками. Одна опустилась на его член, обхватывая и двигаясь в том же темпе, что и толкался Гавриил, а пальцы другой ловко протиснувшись меж влажных бедер и ягодиц, приноровляясь к тому же ритму.       Звезды у Кроули под веками буквально уже взорвались, и он лишь больно укусил Гавриил за плечо, прежде чем сжаться и кончить, напрягшись всем телом.       Гавриил не поменял положения. Как и у Кроули. Ангел что-то шептал, поглаживая плечи, а Кроули расслышать его толком и не мог. Голова шла кругом, колени дрожали, сил не хватало даже на то, чтобы поднять руку.       В голове было мутно. Будто бы и вправду все мысли, все установки, все сознание разрушилось, и Кроули надо было все собирать по кирпичикам.       Он открыл глаза, когда Гавриил чмокнул его в закрытое веко.       Гавриил красивый. До отвращения красивый.       Модель с обложки белья Кельвин Кляйн       У него красивая широкая челюсть с легкой темной щетиной, прекрасные лицевые мускулы, невероятные скулы. Разрез глаз и форма бровей — и те идеальны.       Гавриил был таким всегда. Сколько его помнил Кроули.       Он провел кончикам пальцев по колючей щеке, и Гавриил потерся щекой о чужую руку.       Кроули моргнул.       — Это бред, — прошептал Кроули. — Проклятье. Просто проклятье.       — О чем ты? — заботливо спросил Гавриил, и аккуратно подтянул безучастное и совсем какое-то не демоническое тело Кроули вверх, к подушкам, сам укладываясь на бок, опираясь на согнутую в локте руку.       Кроули смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. Такими, будто был чем-то испуган. Гавриил соображал с трудом, и он лишь мог бессознательно что-то рисовать кончиками пальцев на его плечах и тяжело вздымающейся груди. Он делал это, пока Кроули резко не перехватил его руку, сказав:       — Хватит.       — Что? — непонимающе моргнув, удивленно спросил Гавриил, однако руки не вырвал.       — Я сказал хватит.       Когда Кроули убрал свою руку, запястье Гавриила ещё некоторое время оставалось в невесомости, пока он осторожно не уложил свою ладонь — большую и сильную — на вздымающийся от каждого выдоха живот.       — Ты делал это в той же траектории, что и тогда. Рисовал созвездия, — пояснил минутой позже Кроули, все же повернув голову к Гавриилу, посмотрев в глаза.       — Прости. По инерции, - Гавриил нерешительно поднялся пальцами вверх, по вздрогнувшему от простой ласки животу, вверх, пытаясь касаться круговыми движениями. Та траектория имела углы. Эта же не должна была такого повторить. Наконец, он поднялся к плечам и шее, тяжело вздымающийся груди, внимательно следя за его реакцией. А после наклонился и поцеловал. — Что случилось? — Гавриил прекрасно ощущал, что Кроули что-то разочаровало, казалось, сразу же после, и Гавриил не мог понять, что именно.       — То, что я проклят, вот что, — абсолютно беззлобно, насколько он мог, сказал Кроули и выцепил его руку, переплетая их пальцы, спуская её вниз, на уровень живота. — Я не простил тебя. И не прощу. Никогда. И все шло хорошо, пока ты не явился. Как мне теперь от тебя отвязаться? Я не могу. Не хочу.       — Тогда зачем это делать?       — Затем, что ты ублюдок. Гавриил. Затем, что по твоей вине я такой. Посмотри на меня!       Кроули резко спохватился, садясь и Гавриил растерянно оглядел его.       — Я как пугало среди вас! Не осталось ничего от Кроли! Какая-то там благородность, какая-то там изысканность. Длинные волосы, движения, чу­десив­шие звезды и млечные пути. А сейчас! Посмотри! По-паучьи длинные руки, отсутствие изощренных движений, одна грубость и резкость. Сам не знаю, куда бежать и что делать! В голове вместо мыслей какой-то котлован всевозможной дряни! Хочу то бежать отсюда, от вас всех подальше, то к вам. То рвет к вам, то рвет от вас. Я настолько обнищалый морально кретин, что готов броситься в руки даже к тебе, к существу, которое схватило меня за крылья, выдернуло из нормальности, и засунуло по голову в бурлящий котел, лишь бы перестать мучатся этой недостачей всего. Посмотри на меня! Я отвратителен, черт все бы это побрал!       У Кроули сбилось дыхание от злости на самого себя, на собственное бессилие, и замолчал он лишь тогда, когда Гавриил аккуратно коснулся его руки.       Сердце колотилось в глотке.       — Кроули, по..       — Постой, — прервал его Кроули, не желавший кончать свой монолог. Он подался вперед, нажав ладонями на расправленные плечи, заставив лечь на кровать. Он навис над ним. — Ты же это знаешь. Ты знаешь. Поэтому ты рвешься ко мне: существу, которое ты втоптал. Я знаю, что ты всё понимал заранее. Я знаю, почему ты ко мне рвался. Одиноко шастающему ангелу. Ты знал, что хотел из меня выудить. Без этого не случился бы дисбаланс. Знал. Ты все знал. Знал заранее, что ты столкнешь меня с места рядом, знал, что мне уготовано. Но сам-то не просчитал, что, — он нагнулся к нему так, что они коснулись носами. Гавриил не дышал. Затаил дыхание, — не просчитал, что будешь потом меня искать и хотеть все оставшееся нам существенное. И что найдя все равно покоя не обретешь. Я, лично, нихрена не обретаю с каждой секундой кроме желание разодрать себе лицо ногтями, потому что страшнее всего в лице своего палача видеть свой кислород.       Лицо Кроули — так выглядит человек очень отчаянный и очень злой. Человек с топором в руках, которому терять больше нечего.       Под девизом «убью вас, а потом и себя».       Принимай как хочешь.       Кроули среди этого всего как атомный взрыв.       он всегда был таковым.       — Я гожусь разве что на растопку. Из меня демон как из твоей ублюдочности — добросовестность. Я сам устал от этого в моей голове. Устал, что вечно не знаю, что делать и куда деться. Устал, что во мне нет чувства определении. Я мечусь между низом и верхом. Кидаюсь от одного к другому, знаю, что не примут ни там, ни тут. Я не хочу оставаться здесь, с тобой, не хочу твоего тела и слов, и, вместе с тем, готов загрызть любого, кто будет метить на мое место.       Кроули загораживает собой потолок. Его длинные худые руки. Его тело такое острое, будто бы это нож. Заточенный и новенький. Блестящий.       — Твоя проблема в том, — говорит Гавриил, внезапно абсолютно спокойно, лишь едва соскользнув ладонями по талии, — что тебе никто не дает указаний. Что уже нет для тебя никакого божьего плана. Что я тебя не заставляю быть здесь, со мной. Что и не выгоняю. Что позволяю тебе выбрать сам. Вот в чем твоя проблема. И...       — И в гребаном наказании после падения. Хотеть тебя равносильно засовыванию рук в тостер. Если ты знаешь, что такое тостер. Это неприятно и больно. А мне все равно хочется. Ты обрек меня на вечные скитания, зачем тогда опять пришел?       — Потому что я обещал тебе, — он повалил его на спину, нависая сверху. По крайней мере, Кроули не сопротивлялся.       — О чем ты, черт возьми, говоришь, — Кроули нахмурился, повел плечом, но не пытался выбраться из-под мощного тела, в котором, казалось, даже сердце не билось. За ненадобностью.       Гавриил удивленно вскинул брови.       Ах, вот оно что.       вот о чем говорила богиня. вот что она имела ввиду.       Вот что ценное потерял Кроули.       не свой статус, не Гавриила. Воспоминания.       — Ты не помнишь всего? — уточнил Гавриил и попятился, принимая сидячее положение.       — Чего всего? — Кроули оперся о локти, закинув одну ногу на чужое бедро. Он нахмурился. Сердце колотилось в глотке, мелко била дрожь то ли от собственного бессилия, то ли от злобы на себя. Чувства непринятия собственных действия рвались из него бешеным пульсом, стремясь взорвать его вены к херовой матери.       — Ты помнишь, как ты падал?       Кроули моргнул.       Он понял, что нет, не помнил.       Все его мысли о падении сводились к кратким обрывкам. Больно было. Торчало что-то из-под плоти белыми кинжалами. Болело все. Ну, и ещё что-то там. Помнит, как таскался потом внизу, перебирал камушки, пытаясь вспомнить ощущения того, как звезды пересыпались с одной ладони в другую.       помнит, как ожоги на месте некогда веснушек болели.       Помнит, что все новые и новые демоны его уважали. Как и всех тех, кто пал первым. Кто осмелился нанести удар по небесам.       О каком ударе все толковали Кроули не знал, не помнил.       Хотел бы он спросить у Люцифера, да какой-то подкожный страх мешал. Не давал и рта открыть. Вопросов задавать не хотелось. Их даже не звучало в его голове. Только стук камушков, которые сыпались с его рук на чистый пол под его ногами. На дно. Чувство отсутствия пространства.       Этот ли выбор он хотел?       Принимал ли он этот выбор вообще?       Тогда он этого даже у себя не спрашивал.       А Люцифер лишь улыбался так, что Кроули хотел верить, что все было не зря.       но что «все»?       Кроули не знал.       — Частично, — не соврал он, чуть подавшись головой вниз так, что уткнулся подбородком в собственные ключицы. Его взгляд — напряженный и неясный — смотрел куда-то вперед. — Какая разница? — наконец пробасил он, так и не найдя в себе не то что отголосков ясности, а даже разумности.       — Боюсь, ты будешь зол.       — Я уже зол, — сказал Кроули и в доказательство своих слов ударил пяткой во внутренней сторону колена.       — Нет, по-настоящему зол, — покачал головой Гавриил, перехватив тонкую щиколотку, потянув на себя. Кроули фыркнул, поерзал и устроил свои длиннющие ноги на стене. Его голова была аккурат у чужого бедра. — Так, как не был никогда.       — Такого не может быть.       В любом случае, Кроули пытался совладать с собой.       Трудно быть злым хоть на кого-то, когда большую часть времени ты злишься на самого себя и хочешь выпить святой воды. Сжечь себя изнутри к херам, и умирать долго, медленно и неприятно. Трудно считать кого-то ублюдком на серьёзных щах. Когда единственный, кто тебе противен — это ты сам.       — Ты ведь знаешь, как работала фишка с Адамом и Евой.       — Ещё бы. Ещё там был Азирафель.       От упоминания его имени Кроули ощутил себя очень виновато. Почему он был по-прежнему здесь? Разве Азирафель не ждал его там, у себя? Он всегда его ждал.       Пожалуй, именно сейчас он выглядел как человек, у которого болит зуб.       — А там Азирафеля не было, — на выдохе сказал Гавриил, прервав небольшою затянувшеюся между ними паузу.       — О чем ты? — Кроули оперся на локти, вздернув бровь. Спешно убрал волосы со лба и чуть поерзал.       — Скажем так. Ты — Ева, я — яблоко. Нужна была подложка. Нужно было что-то, чтобы у окружающих — у тех ангелов — появились мысли о неправильности бытия. Разлом. Трещина. Ты и твоя любовь.       — Я знаю, что наши чувства породили это, но я-то как отдельная единица тут при чем? — Кроули зарядил несильно пяткой в чужое плечо, закусив губу. Будто проверял его на реакцию.       — При том, что это все началось из-за того, что я пришел к тебе. Что я искал тебя. Искал кого-то, кто изначально обладал чистой верой. Того, кто смог бы породить хаос.       — Ну и? — упрямо не понимал Кроули, пройдясь ногой от плеча к груди, к прессу, и снова вверх, и так до тех пор, пока Гавриила не перехватил его щиколотку. Кроули поднял сосредоточенный взгляд на Гавриила. — Мы любили друг друга и поэтому пошла эта хернь с тем, что ангел может быть отдан кому-то, кроме Богини. Только я до сих пор не понял, почему ты не пал.       Гавриил следил за его выражением лица. Внимательно, не отводя взгляда. В один момент Кроули наскучило и он вырвал свою ногу из не особо крепкой хватки. Поерзал, поменял позу, огляделся, будто не знал, куда деть свою повышенную активность и, в конце концов, посмотрел снова на Гавриила. Не найдя развлечения интереснее.       — Да потому что я тебя не любил больше Богини, и это был всего лишь план, который я выполнял!       Так некий демон ощутил себя затоптанным к самой земле.