Чистильщик

Этот город никогда не спит. Подобно щупальцам кракена, опутывающим обессилевшую, сдавшуюся жертву, он сжимает в тисках безнадежной тоски всех и каждого, не давая опомниться и осознать, что в любой момент все можно изменить. Для большинства — нельзя. Уже никогда. Сегодняшний вечер — особенный. Спок немало удивлен, что способен думать столь высокопарно хоть о каком-то из вечеров, проведенных здесь, но, тем не менее, это так. Прошло ровно шесть месяцев с того момента, когда он впервые увидел Джима. Шесть месяцев с тех пор, как его жизнь изменилась, и Спок не может оставить это без внимания. Джим явно удивлен, но без колебаний принимает приглашение сегодня поужинать в ресторане. В мягком призрачном сумраке полупустого зала плавает сигаретный дым и ароматы свежеприготовленной вкусной еды. Это место, пожалуй, единственное в Городе, которое Споку по-настоящему нравится. — А знаешь, мы же полгода назад познакомились, — Джим смотрит на него сквозь бокал с мартини. Смотрит задумчиво, не скрывая заинтересованности, и Спок находит подобную откровенность очевидно приятной. — Ты меня поэтому сюда притащил? — Ты уверен, что действительно хочешь услышать ответ? — Спок иронично приподнимает бровь. — Не-а, — рассмеявшись, Джим залпом допивает и тянется за бутылкой, но Спок останавливает его и наполняет бокалы сам. Мимолетное прикосновение обжигает, и он с досадой отстраняется. Не стоило делать этого, но сейчас поздно что-либо менять. Нежданное случилось, процесс запущен и уже необратим. Они выходят из ресторана далеко за полночь. Джим восхитительно пьян, и впервые за всё время их знакомства Спок видит на его губах настоящую улыбку. Не привычную — горькую и вымученную, — а искреннюю и светлую. Завораживающее зрелище. Спок определенно хочет видеть его чаще. — Спасибо, — Джим стоит, сунув руки в карманы, и даже не пытается укрыться от падающих на непокрытую голову холодных капель. — Было здорово. Спок согласно кивает. Хочется сказать многое, но слова вязким неприятным комом распирают горло, расталкивая друг друга, и потому он молчит. Джим смотрит ему в глаза так долго, что, кажется, звёзды над их головами успевают постареть на ещё одну вечность. А потом притягивает к себе за ворот плаща и целует. Просто. Без слов. Целует. И Спок не находит в себе сил оттолкнуть его. Его хватает лишь на то, чтобы обнять Джима крепче и притиснуть к себе, прижаться губами к губам, мягким, горячим, целуя в ответ так, как хотел все эти шесть месяцев. Биение сердца Джима, быстрое, неровное, предынфарктным стуком отдается в его собственной груди; болтающаяся на бедре кобура с пистолетом сейчас только мешается, не дает прижаться теснее. Джим чуть склоняет голову, обхватывает руками за шею, тихо выдыхает, углубляя поцелуй. — Спок, — он отстраняется, смотрит — испытующе и встревоженно, будто оценивая, правильно ли поступил. — Извини. Я… не хотел. — Тебе не за что извиняться, Джим, — Спок не отпускает его, едва касаясь, ведет пальцами по щеке, смахивая попавшие на лицо капли дождя, по моментально раскрасневшимся губам, влажным, припухшим, ярким, по шее, машинально нащупывая нервно трепыхающийся под кожей пульс. — Ты сделал то, что хотел, ведь так? — Я не был уверен в том, что наши желания совпадают, — усмехается Джим. — Разве это не очевидно? — Спок вскидывает бровь, неожиданно для себя осознавая, что стоять в обнимку под мерзким моросящим дождем крайне приятно. — Понятия не имею, что там у тебя в голове, — Джим неопределенно пожимает плечами. — Это ты у нас знаток человеческих душ. — Скорее, нутра, — задумчиво говорит Спок. — И этого тоже, — Джим медлит, не глядя ему в глаза. Кажется, даже краснеет. — Знаешь, я, честно говоря, не думал даже, что ты… — Что? — Ну… ответишь. После всего, что обо мне знаешь. Спок сам тянется к нему за поцелуем. Дела говорят лучше любых слов. Редкие в столь поздний час автомобили проносятся мимо них, обдавая слепящим светом и грязной водой из луж, но какое это сейчас имеет значение? Джим не знает, но даже если бы он был последней шлюхой на земле, Спок все равно не отказался бы от него. Они возвращаются домой пешком — неслыханная смелость по здешним меркам, но Спок не сомневается, что при необходимости себя они защитить смогут. Если нужно, он будет защищать их обоих, но Джим тоже далеко не слабак. Они идут, молчат, переглядываются, останавливаются — лишь затем, чтобы опять целоваться. Разговаривают. О чем угодно, но не касаются главного — того, что с ними будет теперь. Для них все уже изменилось, и нет смысла притворяться, что можно оставить это «все» как было. Тусклый мутный рассвет они встречают уже дома. Спок недвусмысленно притягивает Джима к себе, забирается руками ему под рубашку, целует в шею, но Джим отстраняется, качая головой. — Я… не могу, — глухо говорит он, глядя на Спока почти со страхом. От этого взгляда у Спока внутри все переворачивается, и тоскливая бессильная злоба переполняет, проверяя на прочность самоконтроль. Не нужно быть гением, чтобы предположить, сколько раз «партнеры» Джима спрашивали о том, хочется ли ему секса. Легко ли получить удовольствие от физической близости, пусть и с тем, кого хочешь, если раньше она приносила лишь боль и унижения? — Не можешь или не хочешь? — Спок мягко сжимает его плечи, но не предпринимает попыток продолжить начатое. И он готов отступить, несмотря на то, что больше всего на свете хочется не останавливаться, почувствовать под собой жаждущее ласки тело, коснуться обнаженной кожи, мягкой, нежной, слизать с нее вкус и запах, брать снова и снова, заставить метаться и выгибаться в оргазме, кончить в горячее тесное тело, заполнить собой и доставить удовольствие, равного которому Джим не испытывал никогда. — Хочу. Очень хочу, не представляешь, как, и уже давно. Но не могу, — он отворачивается, смотрит в стену, сжав губы. Можно лишь догадываться о том, какие мысли крутятся у него в голове в этот момент. Но Спок догадывается. Вина, ущемленная гордость, ненависть к насильникам и к себе, страх, боль, отчаяние. Нет коктейля убийственнее для самого светлого из чувств. — Прости меня, пожалуйста, — тихо просит Джим. — Тебе не нужно извиняться. Ты ни в чем не виноват, — Спок осторожно обнимает его, зарывается лицом в густые волосы, касается нежным, почти целомудренным поцелуем его губ и отступает на шаг. — Я подожду, пока ты будешь готов. В глазах Джима — искренняя благодарность. За это Спок готов ждать вечность.

***

Легко жить, не задумываясь о завтрашнем дне. Не планируя, не надеясь, ничего не ожидая от судьбы. Потерявшими ориентиры управлять гораздо проще, чем теми, у кого еще остались собственные идеалы. Потерявшим ориентиры Город незамедлительно подбрасывает новые, а делать предложения, от которых невозможно отказаться, он умеет. У него свои цели, свои пути и средства, ими, как выхлопными газами, пропитаны вода и воздух, они проникают в кровь беззаботных, погрязших в удовлетворении животных потребностей горожан посредством безболезненных и крайне эффективных инъекций вожделения, зависти и чревоугодия. Периодичность — ежедневно, курс — пожизненный. За рецептом и вовсе никуда не нужно идти: врачеватель каждый себе сам. Выздоровление неизбежно. Порой Спок ощущает себя единственным до сих пор безнадежно больным. Звонок с незнакомого номера, неожиданный и тревожный, раздается около полуночи. Поколебавшись, Спок поднимает трубку. — Слушаю. — Здравствуй, — по голосу Пайка можно безошибочно определить его настроение. О примерной теме предстоящего разговора можно лишь догадываться, но Спок предчувствует, что праздным он будет вряд ли. — Доброй ночи, — вежливо отвечает он. — Что-то случилось? — С чего ты взял? — вопросом на вопрос отвечает Пайк. От него непросто добиться прямого ответа, но это логичные последствия профдеформации: работа в сверхсекретных государственных службах накладывает на человека несмываемый отпечаток. — Очень поздно, — туманно объясняет Спок. Слышно, как Пайк хмыкает в трубку. — Действительно, — помедлив, говорит он, будто опомнившись и поняв, что на самом деле поздно. — Ты прав, Спок, конечно, прав. «Что-то» не случилось, но, возможно, скоро случится. Как малыш? — внезапно, без всякого перехода интересуется он, безусловно, под «малышом» подразумевая Джима, и сердце Спока на секунду сдавливает, словно клещами. — Все хорошо, — ровно отвечает он. — Мы встречаемся каждые выходные. На работе у него… без изменений. Что конкретно ты подразумеваешь под «чем-то»? Пайк долго молчит, видимо, собираясь с мыслями. Спок ждет, не перебивая тишину ненужными репликами. Обо всем, что ему необходимо знать, расскажут без намеков и понуканий. — Боюсь, скоро для него все может измениться, — наконец говорит Пайк словно про себя. Спок хмурится, идет к окну, отодвинув штору, выглядывает наружу. Луна, огромная, будто искусственная, плывет сквозь изорванные дождем клочья облаков, не освещая, а, кажется, нагоняя еще больше чернильной, пропитанной кровью темноты. — Буду признателен, если ты объяснишь все по порядку, — натянуто говорит Спок. Он не терпит ситуаций, которых не понимает. — Это долгая история, дружище, — задумчиво говорит Пайк. — Я никуда не тороплюсь, — отвечает Спок. — К тому же, я правильно понимаю, что эту информацию мне по какой-то причине необходимо знать? — Да, — Спок не видит собеседника, но предполагает, что сейчас Пайк медленно кивает, словно сомневаясь в правильности того, что делает. — Именно. Необходимо. Он говорит долго. Спок преимущественно молчит, ограничиваясь уточняющими вопросами и неопределенным хмыканьем, если не находит, что сказать в ответ. Лишь когда ночь, темная, глубокая и непривычно тихая, сменяется мрачным, непохожим на настоящий, рассветом, Пайк умолкает, слегка охрипнув. Для того, чтобы переварить и разложить услышанное по полкам и антресолям в своей голове, даже Споку необходимо время. Слишком много в сказанном того, что легко объясняет логика, но сердце принимать отказывается. Слишком много личного. Ему слишком не все равно. Разговор еще не окончен. Спок уверен, Пайк позвонил не для того, чтобы рассказать о тяжелой судьбе своего неудачливого протеже. Если разобраться, Джим — всего лишь марионетка. Бесправная игрушка в цепких руках судьбы. Как, впрочем, и все они, просто у кого-то нитки, сковывающие руки и ноги, иногда обрываются, но после непродолжительного периода туманящей разум, пьянящей свободы кукловод обязательно вновь набрасывает петлю. И затягивает ее еще туже. — Это все крайне… — Спок останавливается, пытаясь подобрать подходящее слово, но таковых пока не придумали, и потому он ограничивается тем, которое приходит в голову первым, — омерзительно. Но ведь есть что-то еще, так? Достаточно предисловий. Чего ты хочешь? С минуту в трубке не слышно ничего, кроме тяжелого неровного дыхания. Спок сжимает губы в нитку и жестким волевым усилием усмиряет готовое сорваться в карьер сердце. — Я очень благодарен тебе за то, что ты отозвался на мою просьбу и помог мальчишке, — наконец тяжело, вымученно говорит Пайк. Спок подбирается и дышит глубоко. — Но этого оказалось недостаточно. Его жизнь в опасности, а я обещал… очень давно, что бы ни случилось, уберечь его. Я исчерпал все резервы. Мне не к кому больше обратиться, кроме тебя. — Говори, - почти рычит Спок, раздраженный долгими предисловиями. — Можешь расценивать это как личную просьбу, денег для того, чтобы заплатить тебе столько, сколько нужно, у меня нет. Но это не под силу никому, кроме тебя. Спок кивает, забывая, что собеседник его не видит, и уже знает, что отказать просто не сможет. — Есть один человек... Именно он виновен… во всем. — Я согласен. Слова срываются с языка прежде, чем он успевает взвесить все «за» и «против». Хотя — он и не собирался этого делать. Джим уже значит для него больше, чем все гипотетические «против». — Полное досье… точнее, то, что удалось узнать, в твоей почте, — Пайк переходит к делу без дальнейших расшаркиваний и пошлых благодарностей. — Накладные расходы… — Не на счет, — перебивает Спок. — Понял, — отвечает Пайк. — Номер твоего кошелька у меня есть. — Я думаю, промежуточного отчета не требуется? — Забудь об отчетах. Я и так все узнаю. Спустя сорок четыре минуты Спок все еще продолжает рассматривать фотографию. Изучает знакомые уже мелочи: жёсткий излом бровей, острые, угловатые черты немолодого уже лица, приметный давний шрам от ножа на левой скуле, глубоко посаженные серые глаза, злой холодный взгляд… Его зовут Александр Маркус. И он должен умереть.

***

Спок редко выводит из гаража мотоцикл, но сегодня ему необходимо проветрить голову и произвести определенные мысленные расчеты. Оптимально время, расстояние и оружие — когда эти три вопроса решатся, можно будет подумать, что делать дальше. Спок не сомневается в том, что эта операция станет завершающей в его карьере идеального наемного убийцы. Вот только «лебединой» ли песней или полным провалом, не дано знать никому. Ветер свистит в ушах, шоссе бросается под колеса, запруженные людской массой густонаселенные кварталы быстро остаются позади. Спок выжимает газ до упора и сворачивает на второстепенную, ведущую к заброшенной промзоне, дорогу. Впивающиеся в небеса ржавые покореженные металлические сваи, загаженный пирс, полуразрушенные кирпичные трубы когда-то процветавшего завода, зияющие провалами разбитых окон недостроенные малоэтажки, предназначавшиеся рабочим, — эта часть города по сравнению с центром и спальными районами выглядит откровенно жутко, но почему-то именно здесь легче всего думается. Он останавливается у самой кромки сальной, переливающейся всеми цветами радуги воды, глушит мотоцикл и неспешно идет вдоль берега. Под подошвами начищенных до блеска сапог хрустит галька, ветер теребит полы длинного плаща, волны робко накатывают на берег, словно боясь чего-то. Спок уже давно ничего не боится, и потому, набросив капюшон, с интересом смотрит на приближающихся к нему с разных сторон трех парней совершенно определенного вида. Бритые головы, кожаные куртки, берцы, в руках — железные цепи и кастеты. Вечер обещает быть небесполезным. — Эй, мужик, — один из них, самый здоровый, кивает на его мотоцикл. — Твое? — Да, — Спок и бровью не ведет. — Мое. — Ответ неверный, — второй амбал, чуть пониже, совершенно по-идиотски ржет. — Уже наше. Спок морщится. Он терпеть не может дешевых спектаклей, особенно в подобных ситуациях. Либо бей, либо беги, в противном случае велик шанс самому оказаться в проигравших. — Не уверен, — спокойно говорит он, по-прежнему не двигаясь с места. Мордовороты подходят ближе, тем самым отрезая себе путь к отступлению. — Повтори, че сказал, урод, — рычит первый. — В этом нет необходимости, — ситуация начинает откровенно забавлять. Возможно, в другой раз Спок и поиграл бы подольше, но на вечер у него запланировано много важных дел. — Ты все слышал. Советую убраться отсюда как можно скорее. Это для вашего же блага. Воцаряется молчание, а потом все трое начинают ржать. Спок терпеливо ждет. Отсмеявшись, третий, до сих пор молчавший, подступает ближе, поигрывая цепью, и выплевывает: — Не повезло тебе, мудак, сегодня нарваться на нас. — Ошибаешься. — Спок отступает на шаг, прямо в воду, давая себе возможность для маневра, отбрасывает в сторону полу плаща и выхватывает пистолет. — Не повезло сегодня вам. Три выстрела. Полторы секунды. Он мог бы управиться и за одну, но соблазн увидеть ужас в глазах насмехавшихся над ним слишком велик. Три уже трупа грузно оседают на землю. Кровь толчками выбивается из простреленных грудных клеток, постепенно успокаиваясь. Спок обводит удовлетворенным взглядом однотонный промышленный пейзаж с примесью одной-единственной краски яркого цвета, засовывает пистолет в кобуру, садится на мотоцикл и едет прочь. Сегодня Город стал чище, хотя это, безусловно, всего лишь капля в бездонном океане нечистот. Мысли не отпускают даже в пути. Убить Маркуса — не такая простая задача, как ему поначалу казалось. Недельное наблюдение подтвердило этот факт. Спок вновь и вновь прокручивает в голове его основные маршруты в поисках изъянов и нестыковок. Маркус довольно часто разъезжает по разного рода делам, но всегда окружает себя такой толпой охранников, что многим коллегам Спока это задание показалось бы невыполнимым. Спок лишь удовлетворённо кивает — на месте Маркуса он поступил бы так же. Единственная разница между ними состоит в том, что Спок вряд ли доверил бы тем, кто прикрывает спину Маркусу, собственную жизнь. Безнаказанность и неуязвимость — понятия довольно относительные. Лампочка в подъезде разбита кстати. Очередная локация оказывается чрезвычайно удобной для слежки. Наблюдая из грязного окна шестого этажа за тем, как Маркус раскланивается с мэром, Спок отстраненно думает о том, что в мире слишком много мусора на него одного. Если разобраться, то и сам этот мир — просто одна бесконечная свалка, на которой место разложившихся отбросов сразу же занимают новые. У Маркуса профессиональная вышколенная охрана, но убрать их при желании не составит труда. Как и подобраться к нему самому на расстояние выстрела. Проблема в другом — уйти незамеченным после может оказаться крайне сложной задачей. Маркус, похоже, намеренно выбирает места дислокаций таким образом, чтобы лишить желающих покуситься на его жизнь возможных путей к отступлению. Спок идет по улице, сунув руки в карманы, неторопливо, почти вальяжно, и со стороны может сойти за праздного зеваку, но мозг его напряженно работает, просчитывая варианты развития событий. Неясная тревога царапает сердце, и то, что он не может определить ее природу, не способствует душевному равновесию. Спок заходит в расположенный на пересечении центральных улиц антикварный магазин и долгое время бродит вдоль пестрящих цветными безделушками, книгами, оружием и всякой всячиной нескончаемых витрин, успокаиваясь и собираясь с мыслями. Планы, события, люди, явления — все постепенно становится на свои места, и, кажется, теперь он может почти наверняка судить о причине недавнего смятения. Джим. Спок нелогично и нерационально боится, что может его потерять. *** — У нас мало времени. Он что-то подозревает. Спок хмурится, прижимая к уху телефонную трубку. Судя по голосу, Кристофер серьезно обеспокоен. — С чего ты взял? — Вчера после очередного свидания с Джимом Сэм предпринял попытку побега. Как ты понимаешь, неудачную. Так. Это плохо. Очень плохо. И очень-очень не вовремя. — Его подстрелили, — продолжает Пайк. — Он… — Нет. В коме, — Пайк молчит несколько секунд и добавляет: — Что теперь будет — известно лишь Господу богу. — И надзирателям, — Спок подавляет прилив острой, застящей ярости и почти готов лично наведаться к новому начальнику тюрьмы за сатисфакцией. — Да, — он слышит тяжелый вздох. — Теперь их не оставят в покое. Нужно действовать, и немедленно. — Я делаю все возможное, — усилием воли Спок берет себя в руки. Он должен довести начатое до конца во что бы то ни стало. Даже если брата Джима уже не спасти, шанс спасти самого Джима еще есть. Призрачный, тающий с каждой секундой промедления, но Спок пойдет на любой риск до тех пор, пока сужающееся вокруг них кольцо не сдавит горло до невозможности вдохнуть. — Я знаю, — Пайк медлит пару секунд, но потом все-таки добавляет: — У тебя все получится. Не может не получиться. Береги себя. И Джима. — Обязательно, — Спок вешает трубку и какое-то время невидящим взглядом смотрит в окно, словно наблюдая за разворачивающейся на балконе напротив семейной драмой. Честно говоря, на месте мужа он проломил бы башку себе — чтобы быть настолько непроходимым идиотом и не замечать творящихся в собственной квартире постоянных измен, нужно постараться. С перил стекают капли крови, яркие, как фотовспышка, обманутый муж, поняв, что натворил, хватается сперва за голову, потом за телефон, в соседней комнате в кроватке надрывается годовалый ребенок, на которого всем, конечно, плевать, и, в принципе, все понятно, все как обычно, но у Спока сводит пальцы от желания немедленно, прямо сейчас забрать Джима и уехать отсюда. Куда угодно — лишь бы подальше от Города и его грехов. Спок чувствует, что его воля слабеет под их натиском. Он чувствует — и все равно пойдет до конца.

***

— Так значит, наш мальчик оказался настолько хорош, что вы желаете его выкупить? — сально светя свиными глазами в сторону Джима, администратор борделя ухмыляется, и Спок хочет придушить его. Останавливает одно: привлечь к себе ненужное внимание сейчас — значит навсегда потерять Джима и то, без чего они оба уже не смогут жить. Скулы Джима неумолимо заливаются краской, он стискивает кулаки и не смотрит на Спока. — Мои мотивы — последнее, что должно вас интересовать, — холодно говорит Спок, глядя на ублюдка в упор. Декер. Мэтт Декер. Спок запоминает его имя. Декер понимающе кивает и, окинув Спока оценивающим взглядом, бросает: — Миллион. Спок вскидывает брови и рассматривает его с откровенным недоверием, пытаясь понять, шутит тот или говорит всерьёз. Но, судя по алчному блеску в глазах мерзавца, ни о каких шутках не может быть и речи. — Вам не кажется, что это перебор? — буднично интересуется он, по ходу дела оценивая обстановку. Они на восемнадцатом этаже. Трое охранников в комнате, трое в коридоре, на каждом этаже еще минимум по двое, а у него с собой всего одна запасная обойма. И Джим. Нет. Побег — худший вариант из возможных, и Спок отметает его сразу же. — Нисколько, — в тон ему отвечает Декер и кивает секьюрити. Те берут Джима под руки и выводят из комнаты. Как арестанта. Декер внимательно смотрит им вслед, и как только дверь захлопывается, вновь поворачивается к Споку. В его глазах — жестокость и жажда наживы, подобных которым еще поискать, и этот взгляд не сулит ничего хорошего. — На нашего Джима поступил крупный заказ, — говорит сукин сын, ухмыляясь. — Один малый хочет выкупить его на несколько ночей и готов заплатить сколько угодно. Мне-то всё равно, однако вам, мистер Спок, насколько я могу судить, есть, что терять. Потому скажу. Этот парень — настоящий псих. У него конкретный сдвиг по фазе, и он готов платить за свои нетрадиционные пристрастия столько, сколько мы попросим. Он уже как-то заказывал у нас девчонку, блондинку, и основательно её изуродовал, впрочем, оплатил лечение, и сейчас она как новенькая. Кэрол Маркус, можешь спросить, как ей понравилось, — он мерзко хихикает, не подозревая, что его мозги в любой момент могут оказаться на ближайшей к голове стене. — Сам понимаешь, цеплять кого-то из цивилов этому фрику не с руки, потому он предпочитает выглядящих чистенько и презентабельно шлюх. Оскорбление ударяет словно пощечина. Нет. Хуже. Спок чувствует себя так, словно это он должен лечь под спятившего подонка. — Вы не станете так рисковать тем, кто приносит больше прибыли, чем весь ваш бордель, — отвечает он, максимально ровно и отстраненно, с невероятным трудом подавляя бушующие логичные в этой ситуации эмоции. Декер цокает и качает головой. — Парень не против, чтобы наши мальчики дежурили с ними и следили за тем, чтобы он, войдя в раж, не натворил лишнего. — Чего именно? — спрашивает Спок, чувствуя, как пересыхает в горле. — Ну, скажем так, он большой любитель игр с ножами, — ухмыляется тот. У Спока темнеет перед глазами. Он покидает комнату быстро, так быстро, как только может, но все равно успевает услышать брошенное в спину: — Завтра, мистер. Джим отправится к нему завтра.