Чистильщик

Призраки прошлого нечасто тревожат его в настоящем. Обычно они приходят поодиночке, робко ступая по самой границе не привыкшего к отдыху сознания, напоминая о себе неясной тревогой, тоской, ожиданием неизбежного. Сегодня они впервые решили собраться вместе. Спок стоит около распахнутого настежь — наверное, впервые за время его пребывания в Городе — окна и невидящим взглядом смотрит в простершуюся снаружи глухую, сумрачную затягивающую пустоту. В стакане на столе медленно остывает чай. Призраки окружают его, неспешно, словно нехотя, щерятся кривыми размытыми ухмылками, цепляются за плечи, стремясь утянуть за собой в непривычное, сладостное, вечное небытие. Им некуда торопиться — а ему нечего больше терять. Но и к призракам ему тоже пока рановато. План действий прост и понятен. Все должно произойти быстро. Скорость — залог успеха и его главное преимущество. Ночь наступает неожиданно быстро, и Спок понимает — время пришло. Стакан падает с глухим стуком падает, остывший чай выплескивается на грязный пол. Дверь беззвучно закрывается за его спиной. Решение принято. Назад дороги нет — и будь что будет. Спок торопится. Он должен успеть, ведь от этого зависит жизнь — всего одна, но для него самая важная. Впервые он так спешит не для того, чтобы ее отнять. Он вытаскивает Декера из кровати за шиворот, бьет в лицо несколько раз, не давая опомниться, встряхивает, как мешок с дерьмом, чем тот на самом деле и является. — Тебе стоит поменять замки на входной двери, — холодно комментирует Спок его попытки вытереть хлещущую из носа кровь. — Где Джим? — Тебе не поздоровится, ублюдок! — рявкает тот, задыхаясь, за что получает еще один, не менее ощутимый удар. — Я жду, — он все так же внешне спокоен и невозмутим, но лишь идущие по пятам призраки знают, чего ему стоят эти спокойствие и невозмутимость. — Черта с два! — слышит он в ответ и все-таки теряет терпение. Каждое слово — драгоценная секунда. Каждая секунда уменьшает шансы застать Джима живым. — Адрес! — рычит Спок, для верности снова впечатывая Декера башкой в пол. — Ты сдохнешь, охуевший отброс! — выплевывает тот, за что незамедлительно зарабатывает сотрясение. — Адрес! — Спок стискивает пальцы на его горле, давая понять, что время шуток и предупреждений кончилось. Сукин сын неразборчиво матерится, судорожно хватает воздух, когда Спок чуть ослабляет захват и вновь сдавливает ему горло, заставляя Декера прохрипеть название улицы и цифры. Спок с невероятным удовольствием сжимает пальцы сильнее. Остывающий труп остается лежать на полу. Дверь заперта на ключ, вытащенный из кармана его пиджака. Как минимум до следующего вечера ублюдка никто искать не станет. И в его интересах, чтобы сказанное было правдой — если потребуется, Спок вытащит его даже из преисподней, а после доставит обратно и лично проследит, чтобы котел, в котором ему предстоит вариться ближайшую вечность, был раскален добела. Спок запахивает плащ и, накинув капюшон, выходит из здания. Над Городом бушует гроза. Часы на центральной башне отбивают два удара. Для того, чтобы добраться до места назначения, нужно около получаса. За это время… Спок не хочет даже думать о том, что может случиться, если он опоздает.

***

Он врывается в комнату за несколько секунд до того, как окраплённое кровью лезвие впивается Джиму в горло, и первым же выстрелом сносит маньяку полголовы. Тело ублюдка грузно валится на матрас, и Спок одного за другим отправляет обоих не успевших опомниться охранников на тот свет. Он перезаряжает пистолет, но уже без лишних слов понятно, что всё кончено. Джим лежит на постели, подтянув колени к груди. Он совершенно обнажён, и Спок отчетливо видит, как дрожат его плечи. Взгляд автоматически фиксирует бурые потёки на грязно-белых простынях. Спок закрывает дверь изнутри, подходит к кровати и с омерзением спихивает мертвое тело на пол. — Как ты? — край кровати прогибается под его весом. Он не смотрит на Джима, понимая, что лишнее внимание тому сейчас не нужно, но, даже отвернувшись, как наяву видит бледные лунные блики на его голой спине. — А сам как думаешь? — глухо спрашивает Джим. — Не знаю, — честно отвечает Спок. Джим поднимает голову и долгим взглядом смотрит на него. В его глазах Спок видит только боль и больше всего на свете хочет хоть немного облегчить её, но не знает — как. — Меня едва не убили, Спок, и я ничего не мог с этим поделать, — Джим морщится от боли, но всё-таки садится в кровати и снова обхватывает руками колени. Ему очевидно неловко, это поразительно, и Спок берёт с кровати одеяло, накрывает им Джима, избавляя того от необходимости демонстрировать свою наготу. — Спасибо, — тихо говорит Джим, и Спок понимает, что не имеет права не оправдать его доверие. И то, что он на самом деле сейчас хочет сделать, даже одни мысли об этом, узнай о них Джим, были бы справедливо расценены им как предательство. Джим не должен узнать о том, что больше всего остального Спок хочет опрокинуть его на кровать, развести в стороны ноги, вылизать с головы до ног и взять так, чтобы заставить забыть всех, с кем ему когда-то, вольно или невольно, пришлось быть. Спок хочет заставить Джима выгибаться под собой, стонать, кричать, по-настоящему теряя голову от наслаждения. Спок хочет целовать его окровавленные опухшие губы и чувствовать, как в плечи впиваются его пальцы. Он хочет всего этого так, как ничего и никогда не хотел — и поэтому не рискует смотреть на Джима, понимая, что может выдать себя. — Что будем делать… с этим? — Джим с отвращением смотрит на валяющийся около кровати труп. Запах крови, витающий в воздухе, резким металлическим привкусом оседает на языке, но Спок уже привык не обращать внимания на подобные мелочи. Гораздо больше его сейчас интересует другое. Чтобы взглянуть на тело своего обидчика, Джим поворачивает голову влево — и Спок обнаруживает, что внимательно изучает неглубокий, но длинный порез на его шее. Он всё ещё кровоточит и странным образом привлекателен. На бледной от лунного света коже Джима он смотрится… уместно. Спок не знает, как объяснить подобные ассоциации. Джим ловит его взгляд и машинально касается раны рукой. — Чёртов извращенец, — зло комментирует он, размазывая кровь пальцами. — Тебе нужно быть осторожнее, — замечает Спок. Джим вновь смотрит на него — настороженно и влекуще, и Спок не может отделаться от ощущения, что он читает его мысли. Они сидят очень близко друг к другу. Настолько близко, что контраст между наглухо упакованным с ног до головы в чёрное Споком и совершенно обнажённым — не считая одеяла, которое уже наполовину сползло с его спины, открывая перечёркивающий живот порез — Джимом не может не заводить. Джим сверлит его пристальным взглядом — Спок отвечает ему тем же — и тоном, не терпящим возражений, говорит: — Поехали отсюда. Отойдя на пару кварталов от места событий, они ловят машину. Специально для таких случаев у Спока заготовлено несколько путей отхода, и сейчас он выбирает ближайший к их пока еще дому. Если говорить начистоту, то ему просто хочется поскорее остаться с Джимом наедине. Джим снимает куртку и, на ходу стягивая футболку, идет в ванную. Спок слушает, как шумит вода, стоя в полутьме прихожей и не шевелясь. Сердце бухает в груди, словно он только что пробежал марафон, и от мыслей о том, что между ними, без сомнения, произойдет уже очень скоро, к щекам неудержимо приливает кровь. Джим возвращается — на нем вновь, как в их памятный «первый раз», только полотенце, — и смотрит на Спока вопросительно, почти тревожно. — Все в порядке? — спрашивает он. Спок на мгновение сжимает кулак и кивает: — Да. Конечно. Как ты себя чувствуешь? — Нормально, и не из такой задницы выгребали, — Джим усмехается, проводит рукой по волосам и делает несколько шагов, оказываясь почти вплотную к Споку, недвусмысленно заглядывает в глаза. — Мы долго будем здесь стоять? — он берет Спока за запястья, кладет его руки себе на бедра и обнимает за шею. Полотенце беззвучно соскальзывает на пол. Спок сглатывает, глядя ему в глаза, и против собственной воли чуть сжимает пальцы, заставляя Джима втереться в себя. Он возбужден. Они оба. И у него не находится сил врать, когда Джим спрашивает — тихо, почти шепчет, потираясь губами о его губы: — Ты хочешь меня? Скажи? На потолке беспрестанно пляшут тени от проезжающих мимо автомобилей. Где-то вдалеке слышатся резкие сигналы клаксонов. Небо вновь обрушивает на землю свой гнев потоками ледяного непрекращающегося дождя. Но это все — там, за стенами, невообразимо далеко. Там, за стенами — другой мир. Безжалостный, продажный, грязный. Мир, где один человек не значит ничего. Но здесь и сейчас, между ними — всё по-другому. Здесь и сейчас всё по-настоящему. Честно. — Да, — отвечает Спок, стискивает пальцы на его бедрах сильнее, и Джим одобрительно выдыхает ему в губы. — Но мне не нужно, чтобы ты делал это из чувства долга. Не нужно, Джим. Джим, чуть отстранившись, склоняет голову к плечу и серьёзно смотрит на него. — Кто тебе сказал, что я буду делать что-то из чувства долга? Спок вскидывает бровь и неопределённо пожимает плечами. — Мне казалось, это вполне логично. Джим улыбается — легко и открыто. У Спока перехватывает дыхание — такую улыбку он видит на лице Джима нечасто и пока не знает точно, как правильно на неё реагировать. Но ещё более он не уверен в том, что же следует делать, когда Джим, обнаженный, возбужденный, желанный, закидывает ногу ему на бедро, прижимается теснее, легко целуя в шею. А Спок понимает, что не снял с себя даже плаща. — Джим, постой… подожди, — Спок ведет ладонями вверх по его спине, еще пытаясь отстранить от себя, но через тонкую кожу своих любимых чёрных перчаток чувствует тепло тела. И понимает, что не хочет лишать себя этого. — О чём ты? — Джим трётся щекой о его волосы, бёдрами втираясь в бёдра, и Спок вжимается носом в его шею. — Я хочу тебя, неужели ты не чувствуешь? Спок чувствует — он и сам взвинчен настолько, что от мыслей о том, что придётся прекратить, становится физически больно. Подхватив Джима под ягодицы, он идет в комнату, удерживая его на весу, и, дойдя до кровати, опускает на нее. Джим притягивает его к себе, ближе, и Спок ложится рядом с ним, безостановочно гладит чужое податливое тело, наслаждается напряжёнными тихими выдохами над ухом, прихватывает губами кожу на шее и плече, тискает крепкую задницу, заставляя Джима резче двигать бёдрами. — Ты уверен? — с трудом оторвавшись от него, Спок чуть запрокидывает голову, заглядывает в глаза. — Если ты считаешь, что обязан это сделать, то нам лучше остановиться. О том, что остановиться уже вряд ли возможно, он предпочитает не думать. Джим снова улыбается и берет его за подбородок. Спок прижимает его к себе теснее, не оставляя себе пути к отступлению. Три громких хлопка за окном — где-то совсем близко, но там, в другом мире. Им придётся вернуться туда — но уже вместе. — Конечно, я уверен, Спок, — отвечает Джим — и целует его. Удивительно, но в его поцелуях нет ни грамма похоти. Они совершенно иные — горячие, сладкие, неистовые, жадные, но пробуждают не похоть — страсть. Единственное, о чем жалеет Спок — это о том, что так и не успел раздеться. Он хочет чувствовать все: трение тела о тело, мягкость кожи под своей ладонью — но не готов остановиться даже на пару секунд для того, чтобы снять перчатки. Не переставая целовать Джима, Спок растягивает его, и через гладкую кожу пульсация мышц ощущается, кажется, даже острее, чем если бы между их телами не было преград. Джим беспрестанно стонет и вскидывает бёдра, удерживая себя руками под коленями, открывается полностью, давая Споку возможность наблюдать за собой, снова и снова сжимается вокруг его пальцев. — Хватит… не могу больше, — наконец выдавливает он, когда Спок, взбудораженный этим зрелищем, ускоряет темп и проталкивает в Джима всю ладонь. — Трахни меня, пожалуйста, трахни, вставь мне, Спок, сейчас, пожалуйста, хочу тебя, хочу, хочу! У Спока достаточно причин, чтобы не останавливаться, но ещё больше их для того, чтобы исполнить просьбу немедленно. Но сложно удержаться от того, чтобы еще раз погрузить в Джима ладонь, почувствовать, как коротит в мозгах при виде того, как жадно и туго смыкаются мышцы вокруг запястья. Он медленно, с оттяжкой вытаскивает руку, целует Джима в плечо и, поднявшись, идет в ванную. Предусмотрительность — одно из главных его достоинств, в конце концов, такой сценарий был вполне предсказуем, потому он берет с верхней полки смазку и презервативы и возвращается. Джим ждет его, раскинувшись на кровати, смотрит тяжело, жадно, под этим взглядом Спок садится рядом и тянет его на себя. Джим с готовностью подчиняется, седлает его, расстегивает узкие брюки. Спок чуть наклоняется назад, опирается о спинку кровати, приподнимает бедра, позволяя Джиму стащить с себя штаны, предоставляет ему полную свободу действий — и тяжело выдыхает, когда скользкие от смазки пальцы обхватывают его член и несколько раз проезжаются по нему от основания до головки. — Сейчас, сейчас, — сосредоточенно шепчет Джим, вновь смазанно целует Спока и, раскатав по его члену презерватив, направляет его в себя. Судорожный несдержанный вдох в губы друг другу - Спок раскрывает его своим членом, чувствует, как напрягается гибкое красивое тело в его руках, целует жёстче, глубже. С губ Джима срывается придушенный стон, и он толкается вниз сам, но Спок сжимает ладонями его бёдра, тормозя слишком резкие движения. Он не хочет, чтобы всё было быстро. В Джиме горячо, безумно горячо и так же безумно сладко. Он опускается медленно, в основном потому, что сам Спок не даёт ему двигаться быстрее, наслаждаясь именно таким темпом, осторожно, аккуратно, смакует каждый миллиметр и не отрывает взгляда от его лица. Джим стискивает пальцами его плечи, тяжело дышит, кусает и без того опухшие губы, смотрит в ответ, не отводя взгляда. Спок входит в него до конца и давит на бёдра ладонями, сдерживая попытки Джима начать двигаться немедленно. Он пытается всеми силами абстрагироваться от того, сколько таких, как он, у Джима уже было. С этого момента всё изменится. Он просто не допустит, чтобы всё осталось на своих местах. — Спок, давай же, ну, — выдыхает Джим, обнимает его крепче, уткнувшись носом в плечо, нетерпеливо ёрзает, дразнит, распаляет. — Сколько можно, я так давно хотел, чтобы ты меня трахнул, да, вот так, да, а-ах!.. Он стонет сладко, откровенно, запрокидывает голову, когда Спок, удерживая его за талию, направляет на себя, насаживая резко, глубоко, проклятье, как же глубоко и как тесно. — Тебе хорошо? — его ладони соскальзывают по мокрой от пота спине, и Спок позволяет себе вольность — на очередном движении проталкивает внутрь еще два пальца, заполняет Джима до предела, вынуждая его выгнуться и вскрикнуть, но очевидно, совсем не от боли. Самым сложным оказывается не свихнуться от этой картины. — Ах, да, блядь, хорошо, мне очень хорошо, ни с кем так хорошо не было, Спок, ещё, пожалуйста! — голос Джима срывается, когда Спок обхватывает его член ладонью, дрочит жестко, почти грубо, с силой стискивая пальцы, целует в шею, чувствуя, как подкатывает оргазм. Он кончает, едва не теряя сознание от удовольствия, не дав себе опомниться, опрокидывает Джима на кровать и отсасывает ему, позволяет тянуть себя за волосы, направляя движения, облизывает головку, пропускает член в горло, сглатывает, до тех пор, пока Джим, громко, отчаянно застонав, не изливается ему в рот. — Ох, черт, Спок, блядь, это охуенно, — Джим дышит тяжело, поверхностно, пытается прийти в себя, наблюдая, как Спок раздевается. Плащ, брюки, рубашка, туфли, носки, белье — все неаккуратной кучей падает на пол, Спок ложится рядом с Джимом на кровать, притягивает его к себе, целует в губы, и какое-то время они просто лежат в обнимку, наслаждаясь друг другом, близостью и теплом. Второй раз Спок берёт его чуть позже, когда от безостановочных поцелуев у обоих уже начинают саднить губы. — Повернись, — просит он, и Джим, закусив губу в предвкушении, переворачивается на живот, давая ему полный карт-бланш. Спок ласкает его тело губами и ладонями, пока Джим, уперевшись локтями в подушку, встаёт на колени, скользит языком вдоль позвоночника. Он целует впадины между рёбер и под острыми лопатками, все позвонки и ямочки на пояснице, разводит в стороны ягодицы, обводит кончиком языка раскрытый, растянутый анус. Он вылизывает Джима, трахает языком, погружая его глубже в горячее отзывчивое тело, наслаждается хриплыми прерывистыми стонами, тем, как Джим дрожит в его руках, как подается назад, шире раздвигая бедра, как просит сильнее и глубже. И Спок подчиняется — дает ему и сильнее, и глубже, растягивает сразу четырьмя пальцами, погружает их до самых костяшек, трет простату, чувствуя тугую пульсацию мышц, до тех пор, пока слова и просьбы Джима не сливаются в сплошной бессвязный бред, в котором угадывается лишь искреннее, требовательное «еще». В Джиме хорошо до одури. Спок забывает про презерватив, хочет чувствовать Джима, каждый миллиметр кожи, входит в него одним сильным глубоким толчком и сразу же останавливается, хотя объективной необходимости в этом нет, есть только дикое, совершенно несвойственное для него желание продлить физический контакт и доставить удовольствие. Он до синяков стискивает напряженные бедра, запрокидывает голову, кайфуя от ощущения того, как плотно Джим обхватывает его собой, как сжимается, прогибаясь в пояснице, как умоляет двигаться и извивается от нетерпения. Ничего не имеет значения — ничего, кроме его удовольствия и сносящего крышу невероятного, невыносимого кайфа. Спок трахает Джима быстро, размашисто, каждым толчком выбивая из него хриплые вскрики, трогает везде, куда дотягивается — грудь, твердые соски, живот с четко обозначившимися кубиками, истекающий смазкой член, задницу, бедра, спину, плечи. Джима трясет под ним, он тянется к себе с совершенно ясным намерением, но Спок отталкивает его руку, обхватывает ладонью, дрочит в ритм движениям собственных бедер, и Джиму не остается ничего больше, кроме как принимать его в себя, стонать, кричать и наслаждаться ласками. Сдерживать себя больше не получается, Спок наваливается на него, кончая, засаживает до предела, прижимается грудью к спине, прикусывает за загривок, переживая, наверное, самый яркий в своей жизни оргазм. Джим послушно сжимает мышцы, выворачивает голову, тянется за поцелуем, он все еще не кончил, но Спок знает, что с этим делать. Он выходит, толкает Джима в спину, заставляя лечь на живот, вылизывает пульсирующую распяленную дырку, из которой вытекает его смешанная со смазкой сперма, и проклятье, как же это заводит. Джим откровенно стонет в подушку, вздергивает задницу, словно требуя больше – больше языка, пальцев, рук, губ, и Спок останавливается лишь тогда, когда он кончает снова, так и не притронувшись к себе. Он совершенно без сил, но все равно тянется к Споку, целует в губы, спускается ниже и берет его член в рот. Спок гладит его по волосам, поначалу сдерживаясь, но потом это становится просто нереально, и он запрокидывает голову, остервенело толкаясь навстречу чертовски умелым губам и языку. Джим не отстраняется даже тогда, когда Спок загоняет член ему в горло, лапает его за задницу, постанывает от удовольствия, позволяя трахать свой рот, отсасывает настолько мастерски, что у Спока мутится рассудок. Он перекатывает в руке тяжелые яйца, скользит губами по стволу, толкается языком в узкую щелку и сглатывает. Спок наклоняется, гладит его спину, плечи, задницу и, не удержавшись, засовывает в растраханный припухший красный анус сразу три пальца. Джим дергается, прогибается в пояснице, подставляясь под ласки, плотнее сжимает губы, и Спок со стоном снова кончает ему в рот, не в силах сдерживать волны оглушительного наслаждения. — Слушай, надо ложиться спать, иначе мы так никогда не закончим, — Джим сыто улыбается, вытирает губы тыльной стороной ладони, но сразу же, в противовес собственным словам, приникает к Споку всем телом, целует в губы и часто, загнанно дышит, пока Спок трахает его пальцами, с каждым разом проникая все глубже, массирует простату и дрочит в такт второй рукой. — А-ах, блядь! — Джим выгибается в оргазме, и лишь тогда Спок успокаивается, позволяя ему безвольно обмякнуть на себе. Оглушительный, ни на что не похожий запах секса бьет в ноздри, простыни мокрые от пота и спермы, но это совершенно не мешает им заснуть, крепко стискивая друг друга в объятьях. Завтра им предстоит тяжелый день.