Чистильщик

— Джим, пожалуйста, послушай меня, — Спок методично пересчитывает патроны и, поколебавшись, кладёт в карман запасную обойму. Сто к одному, что она не понадобится, но… Интуиция упрямо нудит, что лучше подстраховаться. — Оставайся здесь. Об этом месте никто не знает. Я вернусь как только смогу. — Я могу чем-то помочь? — Джим хмуро смотрит на его приготовления. — Будет оптимально, если ты не станешь ни во что влезать и просто сделаешь то, о чем я попросил, — Спок подходит к нему, притягивает к себе, целует в губы, шепчет в самое ухо, слегка покусывая мочку: — Твоя задница нужна мне в целости и сохранности. Когда покончим со всеми делами и будем в безопасности, я планирую неделю не выпускать тебя из постели. Это минимум. — Серьезно? — Джим слегка улыбается, обнимая его. — Безусловно, — Спок целует его в шею. — Рассказать, что я хочу с тобой сделать? — Расскажи, — Джим запрокидывает голову, подставляясь. — Хочу раздеть тебя, Джим, — расслабив ремень на его джинсах, Спок без зазрения совести засовывает руку ему в штаны и лапает, игнорируя протестующее восклицание. Честно говоря, не такое уж и протестующее. — Хочу раздвинуть тебе ноги, отсосать, вылизать твою великолепную задницу и трахать, пока ты не потеряешь сознание от оргазма, — он с удовольствием отмечает, как дыхание Джима тяжелеет с каждым словом, и хоть это сейчас крайне не вовремя, однако позволяет, пусть на секунды, но отвлечься от тягостных мыслей. — Хочу закинуть твои ноги себе на плечи, сложить пополам, загнать в тебя свой член, представляешь угол проникновения? Джим? Представляешь, как тебе будет хорошо? Хочу, чтобы тебе было хорошо, хочу слушать, как ты стонешь подо мной, как кричишь от наслаждения и просишь еще, хочу чувствовать, как ты сжимаешься вокруг меня, хочу кончить в тебя и слизать с твоего живота сперму после того, как ты тоже кончишь, Джим, и я обещаю, что тебе понравится. Тебе обязательно понравится, Джим, я об этом позабочусь, поверь. У Джима отвисает челюсть, и очаровательный румянец заливает скулы. Он широко открытыми глазами смотрит на Спока, хватая ртом воздух, краснеет и явно не верит в то, что только что услышал. Спок наслаждается реакцией пару секунд, а потом почти целомудренно целует его в щеку и добавляет, позволяя себе легкую улыбку: — Неужели ты думал, что я не знаю таких слов? Или, возможно, не способен их произнести? — Н-нет, просто ты всегда такой сдержанный, непривычно слышать такое от тебя. Очень непривычно и… охренеть как возбуждает, — признается Джим. Он дышит прерывисто, твердый член упирается Споку в бедро, и то, как легко он заводится от одних лишь слов и прикосновений, восхищает и будоражит воображение. Спок слегка пожимает плечами и проводит пальцами по его опухшим красным губам, невольно вспоминая, как всего несколько часов назад эти губы, мягкие, блестящие и влажные от смазки ласкали его и отвечали на его поцелуи. — Мне пора, — он делает над собой усилие и отстраняется. — Ты вернешься, — говорит Джим, и это не вопрос. Спок кивает. Он вернется. Конечно же, вернется. Иного не дано. Сегодня выходной, но у Маркуса назначена встреча. С начальником тюрьмы, вопреки обыкновению — не на нейтральной территории, а в его собственном кабинете. Такой шанс выпадает лишь единожды, и Спок намерен им воспользоваться. Он останавливает такси в десятке кварталов от места назначения и дальше идет пешком, набросив на голову капюшон и скрывая лицо. Он почти физически ощущает, как души тех, от кого он очистил этот мир, скользят следом, не то пытаясь остановить, не то подгоняя к цели. Ветер, пронизывающий и безжалостный, рвет полы плаща, вокруг привычно бушует непогода, и, наверное, впервые за все время пребывания в Городе Спок понимает, насколько ему все здесь осточертело. Он готов к переменам — чего бы ему это ни стоило. Обычная спальная зияющая провалами выбитых окон многоэтажка. Беретта. Оптический прицел. Чердак. Не самая удобная локация, но другой поблизости не найти. Спок аккуратно вынимает из рамы кусок разбитого (не им) стекла и пристраивает винтовку на подоконнике. Луны не видно, и это кстати — обнаружить себя из-за бликов света на стволе ему совершенно не хочется. В прицел видно, что Маркус сидит спиной, а начальник тюрьмы — Митчелл, кажется, его фамилия Митчелл — трясется напротив. Спок давит смешок. Им обоим недолго осталось. Охрана околачивается здесь же, в кабинете, слоняется по периметру, то и дело закрывая обзор. Убрать всех разом не получится, но Спок на это и не надеялся. Внезапно Маркус, как будто что-то почувствовав, оборачивается и пристально всматривается в темноту за окном. Спок чуть смещается в сторону и спешно убирает оружие с позиции, заметив все-таки выплывшую из-за туч чертову луну. Маркус довольно долго вглядывается в ночь, но, видимо, ничего не заметив, поворачивается обратно, говорит Митчеллу пару слов и поднимается. Спок торопливо ставит винтовку обратно, настраивает оптику, прицеливается... Времени мало. Несколько секунд — и он уйдет, тогда придется все начинать сначала, а это просто невозможно, этого нельзя допустить. Маркус кивает, наклоняется, опираясь о стол ладонями и, наконец-то, идеальный угол обзора. Медлить больше нельзя, но Спок уже готов. Три. Скоро все закончится. Два. Его сердце бьется ровно. Один. Спок нажимает на спусковой крючок, думая о тех, чьи жизни разрушил этот недочеловек. Джордж Кирк. Капитан полиции. Женат, двое детей. Убит двадцать седьмого августа две тысячи девятого года в возрасте тридцати семи лет во время операции по захвату группы мафиози, пытавшихся сбыть крупную партию героина. Вайнона Кирк. Домохозяйка, мать двоих детей. После смерти мужа по решению суда принудительно помещена в психиатрическую клинику для прохождения длительного курса лечения в связи с обнаружившейся алкогольной зависимостью и обсессивно-компульсивным расстройством психики. Находится там по сей день. Джордж Сэмюэл Кирк. Сержант полиции. Не женат. После смерти отца отстранен от должности в связи с участием в деле о незаконном обороте наркотических средств. Осужден на двадцать восемь лет заключения в тюрьме городского округа за организацию преступной группы, хранение и сбыт наркотиков и убийство первой степени. Тяжело ранен при неудачной попытке побега. Два дня назад скончался в отделении интенсивной терапии клинической больницы тюрьмы городского округа. Диагноз — кардиогенный шок. Джеймс Тиберий Кирк… Джим... Его Джим. Марионетка в руках кукловода-садиста. Спок не понимает и не хочет понимать мотивов Маркуса, побудивших его отыграться на Джиме за отцовские прегрешения. Что это — жажда самоутвердиться, желание показать собственное превосходство, причинить боль, потешить самолюбие, наблюдая, как один из безусловно лучших в своем поколении быстро и неизбежно опускается на самое дно? Это уже не имеет значения. Имеют значение четыре имени, объединенных одной фамилией. Просто одна семья. С одной на всех исковерканной, сломанной судьбой. И еще сотни людей, которые могли подарить этому городу надежду. Сделать его лучше. Чище — одним фактом своего существования. Имеет значение то, что сегодня они, наконец, будут отмщены. Если бы это было возможно, Спок убил бы Маркуса снова. Первый выстрел достигает цели. Тело грузно оседает на пол, и в следующую секунду, пока никто не успел опомниться, Спок стреляет снова — прямо в искаженное страхом и непониманием холеное лицо Митчелла. В поднявшейся суматохе он ускользает подобно тени, ветру, призраку собственного прошлого, бросив винтовку на чердаке. Он догадывается, что на место Маркуса найдется достаточно претендентов и вряд ли его смерть станет поводом для чьего-то искреннего горя. Однако есть много других причин, почему им с Джимом нужно скрыться как можно надежнее и скорее. Спок уходит задворками, ежесекундно ожидая погони, но за ним, к удивлению, никто не следует. Он пережидает ночь в когда-то красивом, даже помпезном, а сейчас — обветшалом и заброшенном здании городского театра, ни на минуту не смыкая глаз, и возвращается домой утром с мечтами о сне и нехорошим предчувствием, от которого в суматошном перестуке аритмично заходится сердце. В ту же минуту, когда Спок пересекает порог, он понимает — что-то случилось. Квартира перевернута, буквально поставлена вверх дном. Пропало все, связанное с работой, что он не успел накануне перевезти на другую квартиру: старый ноутбук, фотоаппарат, вся техника, но это хлам, все по-настоящему ценное давно спрятано в надежном месте. Но даже это не имеет никакого значения. Потому что пропал Джим. Спок мечется по комнатам, пытаясь отыскать следы, что угодно, малейшую зацепку, которая поможет понять, куда его могли увезти. В висках бухает кровь, к горлу подкатывает мерзкий тошнотворный комок страха, ярость застит глаза и мешает думать. Он садится на кровать, в бессилии сжимая кулаки. Кто-то утверждает, что жизнь проносится перед глазами в момент смерти. Они врут. Жизнь проносится перед глазами в минуты сильнейших потрясений. Предательств. Разочарований. Потерь. Мелькает смазанными неудачными кадрами, негативами самых ярких событий, пестрой бессмысленной мозаикой, заставляя, возможно, впервые задуматься — а было ли что-то в твоей жизни достойное, то, за что не будет стыдно на самом справедливом и честном суде? Спок настолько погружен в себя, что не слышит телефонного звонка. Потому ему звонят снова. Он поднимает трубку. — В полночь на верфи, — доносится до него сквозь скрип, технический шум и странный металлический лязг. — Два миллиона. И если хочешь увидеть свою сучку живой, советую озаботиться их поиском уже сейчас. Спок сглатывает, малодушные мысли о том, что он ошибся в Джиме, в себе самом, отпускают, и он, кажется, снова может вдохнуть. — Я должен знать, что он жив, — твердо говорит он. И несколько секунд слушает невнятные ругательства, звуки ударов и тихий, прерывающийся на кашель и болезненные стоны родной голос: — Спок… Не ведись… Они все равно убьют меня, а если придешь, то тебя тоже убьют... Спок сжимает трубку с такой силой, что, кажется, она сейчас начнет дымиться. По ту сторону сигнала слышится смешок. — Мы будем присылать тебе твою шлюху по частям, — рычит ублюдок. — И начнем сам знаешь, с какой. — Если вы тронете его хоть пальцем, я гарантирую, что от вас не останется даже воспоминания. — Спок берет себя в руки, вновь анализирует и делает выводы, и под «тронете» подразумевает совершенно определенные действия. В трубке нервно, коротко гудит, после чего воцаряется тишина. Спок медлит всего мгновение перед тем, как набрать номер. — Я слушаю, — в голосе Пайка ни грамма сонливости, несмотря на раннее утро выходного дня. Спок делает глубокий вдох. И говорит — впервые в жизни не ради себя: — Мне нужна твоя помощь.

***

Ночь скрывает тени. Ночь поглощает их размазанные вытянутые силуэты, забирает себе покой, оставляя взамен живым непроходящий страх, притворство и единственное желание: хотя бы на время забыться и забыть, кем они являются на самом деле. Спок стоит у самой кромки воды, пристально наблюдая за возникающими из темноты широкоплечими фигурами. Воздух, липкий, как паутина, обволакивает, тяжелым саваном ложится на плечи, чуть поодаль справа на волнах качается заросшая тиной деревянная лодка. Спок ждет. Он не боится, хоть ситуация к оптимизму и не располагает. Но сердце начинает биться рвано и тревожно, когда из остановившегося в нескольких десятках метров от него фургона вытаскивают раздетого по пояс человека. Сомнений в том, кто это, быть не может. Двое тащат вяло сопротивляющегося Джима практически волоком, ставят на колени, срывают с головы мешок. Джим поднимает голову, смотрит по сторонам невидящим, расфокусированным взглядом, Холодная, незамутненная ненависть затапливает Спока целиком, не оставляя шанса иным чувствам. — Эй, ты! Он узнает тембр, у него чрезвычайно хорошая память, в особенности, на лица и голоса, — именно этот подонок звонил ему утром. Спок подбирается, поворачивается и делает шаг в его сторону. — Все принес? — ублюдок хищно скалится. Вопреки ожиданиям, он оказывается щуплым и низкорослым и совершенно не внушает ни уважения, ни даже мало-мальского трепета. — Безусловно, — Спок кивает на стоящий в стороне кейс. Он собственноручно долго и тщательно за час до встречи набивал его исписанными листами и старыми газетами. — Отлично, — сукин сын наставляет на него пистолет. — А теперь говори, кто заказал тебе босса? Парни! Он машет двоим, удерживающим Джима, и один из них бьет его кулаком в лицо. Джим стонет, сплевывает кровь на землю и бессильно обмякает. Кажется, отключается. Чем же, черт побери, они его накачали? Спок до хруста стискивает зубы. — Говори, иначе мы сделаем из него инвалида! — рычит мерзавец. Внезапно воздух вокруг взрывается оглушительным ревом сирен. Спок успевает положить руки на кобуры за долю секунды до того, как вокруг начинает твориться истинный ад. Сперва словно из ниоткуда возникают десятки полицейских машин. Спок отпрыгивает назад, под укрытие нависающего над берегом пирса. Потрясающе. Если это именно то прикрытие, которое обещал Пайк, то Спок задаст ему несколько вопросов после, когда они выберутся из-под шквального огня, открытого по разбегающимся во все стороны головорезам. Если выберутся. Джим лежит чуть в стороне от основного огня. Лежит, не подавая признаков жизни, и это тревожит Спока гораздо больше, чем гипотетическая, хоть и как никогда реальная возможность быть убитым шальной пулей. Улучив момент, когда выстрелы смещаются правее, Спок выбегает из своего убежища и бросается вперед. Умение полностью абстрагироваться, отстраняться от любых внешних факторов играет на руку: он спокоен, собран и сосредоточен лишь на одной цели — вытащить Джима из-под обстрела и увезти его в безопасное место. Если таким можно назвать хоть какое-то место в этом проклятом всеми богами и бережно хранимом, очевидно, демонами преисподней городе. Джим бессильно повисает у него на руках, пока Спок, пригнувшись, стремглав кидается обратно в укрытие. Одна из пуль, со звоном срикошетив от металлического ограждения, впивается ему в плечо — Спок не обращает внимания. Привалившись спиной к бетонной плите, он сгружает Джима — он действительно без сознания — на свой расстеленный на земле плащ и с замиранием сердца под громоподобные автоматные очереди прощупывает его пульс, с ненавистью прослеживая пальцем следы от инъекций на сгибе локтя. Спок понятия не имеет, что вкололи Джиму, но он дышит, пусть и слабо, но дышит, и это главное. До ближайшего здания, в тени которого можно укрыться, не менее трех сотен метров. Спок берет Джима на руки и, осторожно пробравшись вдоль пирса, выглядывает из-за ограждения. Если ему ничто не помешает, то сегодня они выберутся. Спок бежит. Кажется, так быстро он не бегал ни разу в жизни. Рядом с ним шлепается на землю истекающая кровью воронья тушка, под ногами чавкает и хлюпает влажная вязкая земля, сапоги увязают в ней чуть ли не по щиколотку, но Спок бежит, бежит так, словно за ним гонятся черти, и, если разобраться, практически так оно и есть. Не удержавшись, он оглядывается. Полицейские машины прибывают одна за другой, вдоль берега, и без того загаженного, валяются в неестественных позах тела. Оставшихся в живых преступников сгоняют в центр полицейского окружения и ставят на колени с заведенными за головы руками, словно прямо здесь собрались вершить над ними суд Линча. Спок отворачивается и теперь смотрит только вперед, на спасительные громады спальных многоэтажек, до которых остается совсем немного — сто метров… пятьдесят… двадцать… Привалившись спиной к обшарпанной кирпичной стене, Спок переводит дыхание. Джим слабо стонет на его руках, обхватывает за шею, утыкается носом в плечо. — Мне плохо, — выдавливает он. Спок успевает сгрузить его на землю, поддерживает, помогая не упасть, успокаивающе, почти невесомо гладит по голове, пока Джима выворачивает кровью и желчью на растрескавшийся асфальт, долго и мучительно. — Черт, — Джим тяжело дышит, сплевывает, вытирается платком Спока. Его трясет, словно в лихорадке — отходняк после приема разного рода веществ бывает крайне болезненным, Спок знает это не понаслышке. — Мудаки. Ощущение такое, будто сейчас сдохну. — Нужно уходить, — Спок мягко, осторожно помогает ему подняться, но Джим протестующе мотает головой на попытки вновь взвалить его на руки. — Мне уже лучше, — упрямо говорит он. Осторожно, но не медля без надобности, перебежками они продвигаются от дома к дому. Постепенно звуки полицейских сирен и редких уже, одиночных выстрелов стихают, остаются позади, так же как и загаженный берег, на котором сегодня — редкий случай для Города — вершилось настоящее правосудие. Подходящую машину Спок находит довольно быстро — ротозеев, надеющихся на авось, следует наказывать жестко и беспощадно. Через пару минут, спрятав отмычки обратно во внутренний карман пиджака, он аккуратно укладывает Джима на заднее сиденье старого «форда», укрывает плащом и садится за руль. Простреленное плечо ноет, одежда промокла от крови, Спок срывает с пассажирского сиденья тонкий, порванный в нескольких местах чехол, удерживая руль одной рукой, второй зажимает рану и давит на газ. Здания, автомобили, пустыри, свалки проносятся мимо. Спок погружен в свои мысли, но не забывает то и дело поглядывать в зеркало заднего вида, развернув его так, чтобы видеть Джима. Похоже, он спит, и Спок делает несколько кругов по центру и окраинам, запутывая возможную погоню. Он думает. В Городе им некуда бежать. Возможна лишь временная — очень короткая — передышка между сейчас и моментом, когда станет слишком поздно. Поколебавшись, он принимает решение. Безусловно, это опасно, но им нужно переждать хотя бы одну ночь. Споку — привести себя в порядок, Джиму — выспаться и немного прийти в норму. В голове зреет план, но для того, чтобы он оформился в действие, нужно сделать еще один телефонный звонок. Дорога предательски плывет перед глазами — он потерял слишком много крови. Спок останавливает автомобиль в нескольких улицах от места назначения. Джим просыпается до того, как Спок успевает коснуться его плеча, и с тревогой смотрит на него. — Ты бледный, как смерть, — говорит он, переводит взгляд на плечо с зажатой на нем тряпкой, и поднимается, практически подскакивает на месте. — Пойдем. Спок идет, пошатываясь, но не теряя осанки. Ему нельзя показывать слабость, ни при каких обстоятельствах нельзя. Замок на обшарпанной деревянной двери поддается с трудом. За деревянной обнаруживается еще одна дверь — на этот раз металлическая, тяжелая, с кучей хитроумных кодовых замков. Спок отпирает все, пропускает Джима вперед и, войдя следом, тщательно запирает. На несколько часов они в относительной безопасности. Об этом месте неизвестно ни одной живой душе: куплена на никогда не существовавшего человека через давно почившую фирму и подставного риелтора. — Не включай свет, — Спок тяжело опускается на стул в узкой темной прихожей и переводит дух. — Блядь, — Джим стоит, прислонившись к стене и схватившись за голову. — У меня башка раскалывается. Чем тебе помочь? — На кухне… — Спок пережидает очередной приступ головокружения. — Аптечка. Принеси… Разбив ампулу, он вкалывает себе полкубика адреналина, промывает, обрабатывает и перевязывает рану, пока Джима снова жестко и болезненно выворачивает в ванной. А потом все так же впотьмах отправляется на разведку. В маленькой, почти пустой — пара стульев, кухонный стол, холодильник со стратегическим запасом консервов, кровать и шкаф с кое-какими необходимым вещами — квартире стоит отчетливый застоялый запах пыли. Ничего удивительного — он не был здесь с того момента, как купил ее около года назад. Джим возвращается, пошатываясь, тяжело опускается на стул. — Пойдем, — Спок тянет его в комнату за собой, укладывает на кровать, накрывает одеялом. Джим засыпает почти мгновенно. Спок негромко включает радио, задергивает шторы. Из малозаметной ниши в стене он достает новый телефон с «чистой» сим-картой и набирает номер. — Все хорошо? — судя по голосу, Пайк уже не надеялся застать его в живых. Похоже, им еще многое предстоит узнать друг о друге. — Относительно, — односложно отвечает Спок. — Нам нужны деньги и место, где можно будет переждать шумиху. — Я все устрою. — Почему все происходит именно так? — после паузы неожиданно для себя спрашивает Спок. — О чем ты? — Почему нельзя сделать так, чтобы все всегда получали по заслугам? — Ты идеалист, мой мальчик, — Пайк усмехается, но усмешка выходит горькой. — У тебя не получится искоренить зло, как ни старайся. Один не может победить всех. В одиночку ты никто, слышал о таком? — Я в это не верю. — А во что ты веришь? — Все и всегда начинается с одного человека, — говорит Спок. — Почему этим человеком не могу быть я? — Полиция куплена, Спок, — после паузы отвечает Пайк. — Чиновники, армия, пресса — все куплены. Это система, в которой все друг друга покупают и продают, так было всегда, столетиями, с сотворения мира. Ты ничего не сможешь изменить. — Я могу попытаться, — отвечает Спок. — Могу. Я не продаюсь, значит, есть и другие такие же. Ты сам — лучший пример того, что не все потеряно. — Я тоже не святой, Спок, — усмехается Пайк. — Безусловно, — соглашается Спок. — Я — тем более. — Послушай, — Пайк вздыхает, тяжело и горько. — У меня есть для Джима новости. Я не смогу сказать ему сам, просто не смогу. Придется тебе. — Я… — Спок оборачивается и ловит на себе взгляд Джима, тревожный, больной, еще расфокусированный со сна. — Да, я все сделаю. Они говорят еще какое-то время, после чего Спок отключается и оставляет телефон на столе. Ему нередко приходилось лишать людей их близких, но сообщать об этом — пока еще ни разу. Джим принимает известие о том, что он остался совсем один, молча, и так же молча уходит в ванную. Спок делает радиоприемник громче. Джим возвращается через час и, не говоря ни слова, просто садится рядом. Спок обнимает его — так крепко, как только способен, целует в висок, гладит по голове ласково, почти баюкая. В темноте его глаз не видно, но мокрые соленые щеки, прерывистое дыхание, то, как он прижимается к Споку, уткнувшись лицом в его плечо — все это не нуждается во взглядах и пояснениях. — Она любила меня, — хрипло говорит Джим, глотая слезы. — Мама… Она правда меня любила. — Я знаю, — шепчет Спок. — Знаю. Он не уверен, что сможет заменить Джиму всех, кого он потерял. Но попытается. Обязательно попытается. Джим засыпает под утро. Спок осторожно укладывает его на кровать, накрывает пледом, пишет краткую инструкцию дальнейших действий и кладет ее на прикроватную тумбочку, после чего начинает собираться. Но перед тем, как отправиться отдавать Городу последний долг, Спок еще долго смотрит на Джима, на совсем еще юное лицо, освещенное бледным лунным светом, и невольно задумывается. Он не верит в случайности. Они нужны друг другу. Иначе зачем все это?