Когда сидеть на холодному полу туалета стало просто невыносимо, Мэйфилд на ватных ногах, скорее доползла, чем дошла до класса. Добрых пять минут стояла и сверлила дверь взглядом, не в силах шевельнуться. В кабинете сидел Уиллер, и к бабке не ходи. Макс чувствовала это всем нутром. И неизвестно, сколько бы она ещё простояла в коридоре, если бы не Эл, которая подхватила Макс за руку и затащила в помещение, попутно шепча на ухо секрет, о котором ей случайно проболтался Байерс.
Заходя в класс, Макс опустила глаза в пол, ведь ей не нужно было даже смотреть в сторону Уиллера, чтобы понимать, чем он занимается и что чувствует. Он зол и, скорее всего, впихивает в себя еду с завидной скоростью. И не спрашивайте откуда она знает о пристрастии Майка заедать все свои проблемы. Просто знает.
Она старается не обращать внимания на самый дальний угол комнаты, где, скорее всего, и сидит парень. Лишь иногда она положительно кивает головой, выдавливает свою самую «искреннюю» улыбку и задаёт сама себе единственный интересующий вопрос.
«Почему?»
А ответ ведь до чёртиков прост. Мэйфилд — просто дура. И так хотелось прокричать это на весь класс, всю школу, весь чёртов мир, чтобы каждый знал этот неоспоримый факт. Чтобы не требовали от неё объяснения причин. Чтобы не было осуждающих взглядов по типу «поцеловала чужого парня».
Да, поцеловала, да, хотела, и да, ей самой дальше с этим жить. Мэйфилд готова отдать все свои комиксы и грандиозную коллекцию дисков с песнями своих любимых групп кому угодно, признать, что Билли не такая уж и задница, продать душу бессмертному, если потребуется, лишь бы откатать время на час назад. И пойти на урок истории. Лишь бы этого поцелуя не было. Но то-ли дьявол сегодня не настроен на покупки, то-ли душа Мэйфилд давно пропала, и грош ей цена, но секундная стрелка упорно двигалась по часовому кругу и не останавливалась даже на мгновение.
Хотелось упасть на колени и вымаливать прощение у Элевен. Впервые в своей жизни Макс признаёт свою ошибку. И виноват в этом придурок, который сидит в самом темном углу ее души, как последний трус, и смотрит. Не отрываясь. На неё. Хотя, что тут обвинять только его, она ведь тоже не особо далеко ушла.
«Прости, Эл» — единственная мысль, которая была у неё в голове.
— Эй, Макс, ты в порядке? — Маячившая прямо перед лицом рука подруги возвращает Мэйфилд в реальность. Хотя, какие же они подруги, если Макс просто предательница.
— Да, конечно. Просто вспомнила отвратительный урок по истории Хоукинса, — и даже не соврала.
Оди смутилась, но через несколько секунд беспокойство с её лица пропало также быстро, как и появилось.
— Понятно. Так ты мне поможешь?
— С чем, прости? Я все прослушала, — лицо Мэйфилд залила краска. Ей было ужасно стыдно за то, что даже сейчас она не обращала никакого внимания на лучшую подругу.
— Уилл проболтался мне. Майки завтра сделает мне сюрприз… особенное для него… платье… мейкап, поможешь? — Тараторила Эл и с диким интересом изучала лицо Макс.
А у неё в голове тем времени на повторе прокручивается «Майки», у него красивое имя, какого это называть его так?
— Ма-а-акс
«Что она говорила?» — Мэйфилд с трудом вспоминает отрывки фраз, которые она успела выцепить из тирады, произнесённой Хоппер.
— Да, конечно. Когда? — тихо пробормотала Макс.
— Думаю сразу после…
Отвратительный звук из Богом забытого угла класса, отвлекает Эл и приковывает внимание почти каждого ученика. Уиллер подскакивает со своего стула и уверенной походкой идёт к ним.
«Он идёт к Эл». — сразу же исправляет себя Макс.
Вот только смотрит он на Макс. И Мэйфилд готова поклясться, мысленно он приговорил её к смертной казни и уже похоронил. А потом…
Потом Уилер просто целует Эл, стоя буквально в полуметре от Макс. И тут, то Макс ловит себя на мысли, что что-то идёт не по плану. Он даже не касается руками Эл, он целует её, но при этом смотрит на Макс.
И если бы Мэйфилд стояла чуть дальше, она бы увидела, что вся эта сцена в исполнении Уиллера не катит даже на троечку по актерскому мастерству, вот только она стоит слишком близко, чтобы понять это. Она буквально часть этого. Неожиданно становится больно. Очень больно. Как будто Билли раз так двадцать проехался по Макс своей излюбленной тачкой. И то, Мэйфилд не уверена, что это также больно, как видеть происходящее прямо у себя перед носом.
«Дура»
Она быстро смахивает слезу, в момент. когда Уиллер всё-таки отлипает от Элевен. Он бросил ей напоследок «увидимся в шесть» и укатил в закат.
«Придурок»
— Кажется, помогать придётся сегодня, — Элевен расплывается в самой лучезарной улыбке в истории человечества. Вот только у её подруги это не вызывает такой бури эмоций и радости. Её сил хватает лишь на то, чтобы легко кивнуть.
Она переводит глаза на место, где сидел Майк и встречается с пытливым взглядом Дастина, Который зачем-то легонько качает головой. Что он этим хотел сказать, Макс не знает. Но для себя переводит:
«Вы, ребята, просто идиоты.»
В любой другой день она бы фыркнула и закатила глаза. Но сейчас она лишь кивнула ему в ответ. Дастин не знает, что она хотела этим сказать, но переводит для себя как:
«Я знаю»
А потом внимание Мэйфилд привлекает идущий мимо них Уилл, глаза которого подозрительно блестят. Кулаки которого сжаты слишком сильно. Взгляд которого слишком злой.
Ох, Мудрый-Уилл-Байерс, значит ты тоже не знаешь, что такое происходит. Значит в тебе тоже это есть...
***
Мэйфилд тошнит. Её правда выворачивает наизнанку от одного вида Элевен. От той самой идеальной Эл, с огромными глазами, в которых собрана вся доброта мира и улыбка, что растопит любую, даже самую огромную глыбу льда. Она ходит по комнате со стороны в сторону, нервно поглядывая на часы, умоляя минутную стрелку двигаться быстрее. Ведь Уиллер никогда не опаздывает, а значит стук в дверь раздастся буквально через пять минут.
Легкое платье Макс, которое ей привезла мама из поездки в ближайший, более менее приличный город, идеально подошло Эл. Вся она походила на принцессу, в жизни которой непременно должен быть прекрасный принц на белом коне, завтрак в постель по утрам и приторно-сладкая любовь до гроба.
А вот в жизни Мейфилд никаких принцев и отроду не было. Лишь двусмысленные взгляды от Лукаса, дешёвые подкаты от неизвестных парней и личный дракон, что портит жизнь ежесекундно уже года три.
— Ты его любишь? — Как гром среди ясного неба. Макс даже не замечает, как губы сами, не слушаясь хозяйку, произносят этот вопрос.
Оди вдруг перестаёт суетиться, поправлять платье и зачесывать волосы. Она переводит свой взгляд на подругу, осматривая её с ног до головы.
— Макс, ты хочешь мне что-то сказать? — Она внимательно изучает её лицо, будто ищет подвох.
А Мэйфилд ведь многое хочет сказать. Только вот вопрос: с какого момента начинать рассказ? С первой встречи с Уилером, когда она чуть не врезала ему за неудачную шутку, или с момента, когда она поняла, что засранец Уиллер крепко-крепко поселился в её голове (и в сердце)
— Нет, просто вопрос. У вас это по-настоящему?
— Думаю, да. В любом случае, похоже на то.
Вот так просто.
И никаких терзаний совести.
Эл любит его, держит за руку и называет Майки.
А Мейфилд ненавидит его, целует, и проговаривает его имя так, будто это самое страшное ругательство в мире.
Откуда же Макс знать, что Элевен давно так не думает. Просто хочет верить, что ей всё-таки удалось добраться до сердца Майка. Хочется верить, что это любовь, а не глупая привязанность на уровне инстинкта. Ей просто очень хочется, чтобы кто-то был рядом.
— Макс, у тебя все в порядке? — Эл присаживается рядом с Мэйфилд, из глаз, которой вот-вот польются слёзы.
— Да, — Макс с возрастом стала бездарной актрисой, а Оди отчего-то очень хорошо начала разбираться в людях.
— Макс. Что случилось? Тебя кто-то обидел? — Настоящее беспокойство льётся рекой из настежь открытого сердца Элевен. Они ведь… Подруги. Должны друг друга поддерживать. Не должны целовать чужих парней.
Скажешь это Оди и разобьешь её сердце. Ты убьешь её.
— Прости меня, Эл, — Макс сжимает кулаки настолько сильно, что хочется кричать. Вот она — плата за ошибку (ли?). Один раз слететь с катушек и платить за это ежесекундно. Один раз сделать то, что по-настоящему очень хочешь и ненавидеть себя за это.
— За что, Макс? — Она уже как будто всё знает. Смотрит, и в бездонных глазах мелькает догадка. Всё ведь действительно на поверхности.
— За…
Тук тук тук…
Этот звук отрезвляет Макс с неимоверной скоростью.
Тук тук тук…
И к Мэйфилд окончательно возвращается самообладание
— Иди, он не слишком любит ждать
— Так за что простить?
— За все, что я тебе сделала, — Мэйфилд не врёт, но и не говорит правду, ведь за последнее время она, за спиной подруги, она и правда наворотила очень много проблем.
Оди лишь непонимающе смотрит прямо в её глаза.
— Иди. Я пока соберу вещи.
***
— Прикрой рот, Уиллер. А то, не дай Бог, кто-нибудь залетит, — голос дрожит, но Мэйфилд не подаёт виду. То, как он смотрел на Эл, делает больнее любого слова и оскорбления. В его взгляде было…
Восхищение.
А когда его взгляд перемещается на Макс, он весь напрягается, словно струна, будто она застала его врасплох. Его взгляд. Он словно испепеляет её, и от этого у Макс всё из рук валится.
— Неплохо выглядишь, Мэйфилд. За тобой стая собак гналась, что-ли? — Выглядела она действительно не очень. Домашняя растянутая толстовка и старые спортивные штаны. Куртка Билли, которую он швырнул ей буквально перед выходом, аргументируя тем, что если она заболеет, ему придётся заботится о ней, чего делать он уж очень не хотел. Ведь после того, как Макс подхватила от Уилера ветрянку в 16 лет и лежала три недели дома, постоянно вынося мозги Билли, ей стоит избегает любой опасности заболеть. Не признавать же ему, что он нехило так наложил в штаны, когда Мэйфилд валялась в кровати и неделю практически ничего не ела практически.
Мэйфилд смотрит на парня и ком сам предательски подступает к горлу.
«Дура»
— Искромётно и легко, как кирпич, Уилер. В принципе как обычно — на этом момент Макс начинает нехило трясти.
Мейфилд обнимает Оди и произносит дрожащим голосом фразу, от которой сердце буквально разлетается на маленькие осколки:
— Ты прекрасна.
И уходит, в надежде, что это конец.
У них будет прекрасное свидание, любовь, трое детей и хэппи энд.
А у Макс будет бессонная ночь, опухшее на утро лицо от слёз, затяжная депрессия и полная ненависть к себе.
И к Уиллеру…
