Сердце леди

Скотти проснулся от звонка будильника и искренне этому удивился. По правде сказать, он и не помнил толком, какой звук у него отвечал за пробуждение — настолько редко он использовался; старший инженер на Энтерпрайзе был крайне популярной персоной, и его внимания и времени жаждали в любое время корабельных суток и всеми возможными способами, от звонков до стука в двери каюты. Но в этот раз звонил будильник, и хотя это были стандартные семь утра, а впереди маячил рабочий день, шотландец ощущал себя как в увольнительной. Он даже позволил себе понежиться в кровати несколько лишних минут, лениво прикидывая фронт предстоящих работ и не переставая поражаться, что его утро еще не взорвалось просьбами починить унитаз или репликатор, но потом все же неохотно выполз из-под одеяла и заказал себе роскошный завтрак. Но насладиться едой по-настоящему не удалось. Его по-прежнему не вызывали и не искали! Скотти обнаружил, что без конца косится на коммуникатор, а руки так и чесались провести небольшую диагностику системы связи, но он все же сумел заставить себя доесть и выпить чай, не обжигая горло в спешке. Даже если Энтерпрайз захватили инопланетяне, выкосил неизвестный вирус, или весь экипаж просто испарился — и все эти напасти чудесным образом прошли мимо его каюты — такие испытания можно с не меньшим успехом, а то и большим, встречать на полный, а не пустой желудок. И потом, Маккой постоянно ругается, что весь инженерный ест как попало и что попало, можно же и следовать его рекомендациям, чтобы не слишком зверел. И все же, едва был допит последний глоток, Скотт подскочил с места, будто на стуле внезапно выросли иголки. За дверью инженера встретил привычно оживленный коридор: коллеги ходили, хлопали дверьми, разговаривали, зевали, бежали и опаздывали — ничего необычного в утренней корабельной рутине. Монтгомери перевел дух. Не очередное приключение — просто повезло. Или какой-то специальный инженерный бог все-таки услышал его молитвы. Может, он тогда и бесконечный запас универсального скотча где-то спрятал? — Доброе утро, мистер Скотт, — поздоровался кто-то из его подчиненных, возвращавшихся с ночной смены, и офицер с удивлением обнаружил, что с улыбкой кивнул в ответ. Для него улыбка утром была примерно таким же фокусом, что и для Маккоя — из серии «миссия невыполнима даже для экипажа Энтерпрайза». Да и, по правде говоря, обычно он в это время суток мчался к турболифту с языком на плече. Все шло слишком хорошо. Вот-вот должно рвануть. Он ожидал, что инженерный отсек встретит его клубами дыма, воющей сиреной и матами на половине земных языков; это было бы естественно после такого замечательного пробуждения, жизнь вообще очень любила бить его по лицу в самый неожиданный момент, так что он научился прикидывать, когда этот момент может наступить. Но — и снова удивительно — в его вотчине царила стерильная атмосфера кукольного чаепития. Не хватало только чашечек с цветочками и полдюжины девушек с одинаково приветливыми выражениями лиц. Все работало как часы — новенькие, смазанные, идеально отлаженные. Кажется, впервые с тех пор, как звездолет вышел из дока. Озадаченная команда слонялась по лестницам, озадаченно переглядываясь; когда начальник появился в дверях турболифта, не меньше половины из них бросились к нему с полубезумными выражениями лиц. Скотти припомнил несколько странных взглядов, адресованных ему, и заподозрил, что и сам был похож на этих бедняг. Но сейчас нужно держать марку — кто как не он должен воодушевить своих подчиненных? — Не волнуйтесь! — как можно более бодро сказал он. — Сейчас мы посмотрим, каких чудес от нас сегодня хочет начальство, и станем самыми современными джиннами в красном. Романетти с пустыми глазами протянул ему падд — лейтенант вообще часто выписывал и сортировал для него приказы, чтобы не копаться по базе. Но сегодня его глаза полностью отражали содержимое прибора: в нем не было ни одной строчки. Ни единой просьбы разогнать корабль до варп-10, чтобы посмотреть, что будет; ни одной жалобы на репликатор или канализацию; ни одной помехи на частотах или хотя бы сдохшей лампочки в сортире. Абсолютно ничего. Пустота. Монтгомери стало не по себе — что там случилось на мостике и вообще на борту, если для инженеров нет дела? Он строго велел себе не пороть горячку и не паниковать раньше времени. — Не вопрос, будем работать по графику починок и диагностик, давно пора! Что там на очереди? На этот раз вестником выступил Кинсер, хотя второй падд для этого было приносить необязательно: в его документе точно так же не значилось ничего. — Разве мы не откладывали полную диагностику буферов транспортера? И биофильтров? — почти взвыл Скотти, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног. Скорбное, почти паническое, синхронное покачивание головой от всех присутствующих. — Да что же это, на этом корабле нечего чинить?! Совсем нечего?! Кто-то в толпе разрыдался. Монтгомери и самому этого хотелось, но долг обязывал его сохранять спокойствие и трезвую голову на плечах. От этой мысли от трезвости захотелось срочно избавиться — может, тогда этот безумный мир, где на Энтерпрайзе нечего делать, приобретет хоть какой-то смысл. — Я пойду поговорю с капитаном, — объявил он. — Здесь что-то не так. Кинсер, ты со мной, Романетти остается за главного. Не слишком доблестно, но во всех фильмах ужасов, какие попадались шотландцу, иметь напарника при таких вылазках было выгодно. А инженер, чего греха таить, боялся того, что он мог встретить на мостике. Может, завернуть по дороге в оружейную, прихватить фазер, а лучше два или три? На корабле творилась какая-то чертовщина, и шотландец не намеревался встречать ее в красной униформе и при этом без оружия.