Сердце леди

— У-у-у-у-у, сволочь! С верхних этажей инженерного отсека донесся гневный вопль, затем грохот, лязг и неравномерный стук, наводивший на мысль о том, что некто прыгает на одной ноге, потому что на другую ему упало нечто крайне тяжелое. Это в свою очередь сопровождалось злобным неразборчивым бормотанием. — Вот ведь дрянь! Романетти философски отпил кофе и покосился на сидящего рядом Кинсера. — Все еще не поймал? — Тварь! Маленький пришелец, явно познавший за последние три дня не только нирвану, но и все, что может за ней последовать, меланхолично покачал головой. Они с лейтенантом сидели на перевернутой таре с многообещающими знаками химической опасности, жуя принесенные с собой бутерброды. Вот уже третий день в инженерном царила самовольно объявленная красная тревога; поначалу сотрудники честно бегали сайгаками, но к этому моменту… Слова сдаваться в лексиконе экипажа Энтерпрайза не существовало. Но как-то по-другому это назвать было сложно. Смирились? Нет, тоже не то. Словом, они подуспокоились. Но только не коммандер Скотт. Только не он. Так что его команда терпеливо наблюдала за великим противостоянием главного инженера и какого-то механического паразита, попавшего в систему и перемещавшегося по всему кораблю, сводя шотландца с ума. Скотти начал сторониться даже доктор Маккой, даже мистер Спок, если им доводилось встретить его в коридоре. А уж остальные, менее устойчивые, нередко бросались наутек, если видели, что им навстречу рысит инженер. Капитан Кирк только руками разводил: Монтгомери в своем охотничьем азарте и жажде мести стал настолько неуправляемым, что никто не рисковал ему перечить даже с заряженным успокоительным гипо в руках. Романетти считал, что если бы они измеряли гнев начальника в варпе, то он был бы на 9.85, плюс-минус пять сотых погрешности. Остальные просто предпочитали прятаться по дальним углам и старательно симулировать занятость — они-то помнили о своей смертности. Наверху прогрохотали торопливые шаги, потом лязгнул брошенный на пол чемоданчик с инструментами. Натужно заскрипел очередной отдираемый с законного места кусок обшивки. Похоже, дело застопорилось: невидимый коммандер злобно запыхтел, удвоив усилия, скрип усилился… Затем раздался оглушительный шум. Романетти и смотреть не надо было, чтобы догадаться, что его начальника погребло под злосчастным неподатливым листом обшивки. В этот раз ругань было слышно гораздо лучше и отчетливее. Лейтенант даже узнал несколько новых слов и выражений. — Все, я сдаюсь! Умываю руки! — проорал Скотт заветные слова, о которых команда молила всех известных богов. — Я клянусь, я… Он резко замолчал. — Ловите ее! Ловите, мать вашу! Снова грохот, частый топот — и коммандер в неожиданно грациозном прыжке через десяток ступеней приземлился на уровне, где сидели слегка оглушенные Романетти и Кинсер. Монтгомери, похоже, даже не заметил, с какой высоты сиганул, он уже рванул в дальнейшую погоню. Уточнять, кого именно ловить, ему не пришлось — даже несмотря на дезориентацию, его два подчиненных успели заметить что-то маленькое и блестящее, похожее на металлическую мышь, со всех тридцати шести лапок удирающее в сторону разверстого нутра компьютера. В познавших было смирение инженерах взыграла жажда мести за ударный режим работы и неадекватного начальника. А также желание вернуться к нормальной жизни. У беглянки не было никаких шансов — втроем краснорубашечникам удалось ее окружить, и в итоге Романетти в красивом вратарском прыжке сцапал ее у спуска на нижний этаж. Маленькая подлая дрянь оказалась теплой и скользкой на ощупь, как будто ее обмакнули в масло, но вовремя подоспел Кинсер с какой-то пустой банкой, и лейтенант с облегчением сбросил туда свою добычу. Банку немедленно выхватил Скотт и поднес к лицу, любуясь, как его неудачливый соперник беспомощно скребется в стенки. — А что это? — осмелился спросить Романетти. Причина стольких страданий выглядела так… жалко и несерьезно. Не верилось, что из-за нее могло возникнуть столько проблем. — Эта пакостница, — нежно промурлыкал Скотти, — перемещается по системам, нарушая их работу. Если бы она попала в варп-ядро, мы бы в лучшем случае остались без двигателя. Я чуть не свихнулся, вынюхивая ее повсюду. Кинсер и Романетти переглянулись, но свои комментарии касательно «чуть не» решили оставить при себе. — Но теперь, — Монтгомери любовно погладил стенку емкости, — немезида ждет.