Отдайте мне моего ребёнка

      Утро с Джастином и Кэрол.       В кадре двое журналистов. Типичная обстановка для утреннего шоу: два мягких кресла и низенький журнальный столик.       — Знаете, этот Человек-паук поразителен! — говорит Джастин, белозубо улыбаясь. — Вчера он в одиночку предотвратил ограбление Федерального резервного банка!       — Спас Манхэттен от очередного краха, — кивает Кэрол. Оба смеются.       — Да. Всех нас знаете? Я храню свои сбережения именно там. Кэрол, а ты?       — Я предпочитаю частный, — говорит журналистка. — Не скажу какой. Вдруг в следующий раз Человек-паук не успеет, — оба снова смеются. Джастин продолжает:       — Я к тому, что Мстители — молодцы, они спасают Землю и всё такое, но тут! Вау! Человек-паук спас наши деньги! И это круто!       Тони делает звук чуть тише.       — Отлично, теперь нам приходится бороться с его популярностью, — тон Старка чуть озабоченный, недовольный.       — Кому-то изменила его известность, и теперь он ревнует её к Человеку-пауку, — говорит Наташа ехидно. — Смирись, Старк, ты уже не в тренде.       — Если уж на то пошло, мы все не в тренде. И каков засранец, он спас и мои деньги тоже, — говорит Тони уязвлёно.       — Тогда не понимаю, чем ты недоволен, — замечает Клинт, отпихивая Старка от кофемашины и насыпая в неё больше зёрен. Тони рассеянно трёт шею, хмуро смотря на Бартона.       — Ничем, — отвечает он, наконец.       — Ты до сих пор не нашёл его.       — Я просканировал весь город, — говорит Старк устало, садясь за стол. — Ничего. На такое способен только ИскИн, но ни у кого в этом городе мозгов не хватит создать Пятницу.       — Просто признай, что кто-то оказался умнее тебя, — советует Наташа, хлопая Старка по плечу. Тони морщится.       — Что? Годы? — насмешливо говорит она.       — Просто работал всю ночь, — защищаясь, отвечает Тони. Он чувствует себя старой развалиной. Раньше Старк мог всю ночь напиваться, трахаться, а к утру, протрезвев, закинуться кофеином и идти работать. Теперь всё было иначе.       — И моложе, — знающим тоном говорит Клинт, ставя перед Тони кружку с кофе.       — Ой, заткнись, — просит Старк.       — Где Пит? — спрашивает Наташа. — Обычно он завтракает с нами.       — Сегодня спит, — говорит Тони. — Пятница сказала, что у него ночью поднялась температура, я попросил её не будить его.       — Надо же, кто-то решил проявить заботу о своём ребёнке, — Клинт поощрительно треплет волосы Тони, и тот недовольно отталкивает его.       — Пошёл ты.       — Что-то серьёзное? — спрашивает Наташа.       — Нет, я его не видел, — уклончиво говорит Тони.       — Старк, а если у него температура под сорок? Ты нормальный или как?       — Я просил мониторить Пятницу и сообщить мне, если температура станет выше. И оставил Питеру жаропонижающее.       — И деньги на обед, — в тон ему говорит Наташа. — Не к столу будет сказано, но всё-таки, когда ты станешь больным и немощным, как думаешь, Питер пришлёт тебе ящик для последнего упокоения или вышлет деньги на него?       — Я сам могу его себе купить, — отвечает Старк невозмутимо. О том, что Питер просто не впустил его к себе, Тони не говорит.       — Брось, такого сухаря ничем не пронять, — замечает Бартон.       — Пойду к Питеру, — говорит Наташа, допивая кофе. Когда она уходит с кухни, Клинт качает головой.       — Заболеть накануне каникул. Такого не пожелаешь никому.

* * *

      Когда Пятница предупреждает Питера о Наташе, тот тут же бросается к постели и накрывается одеялом. Нет, он не симулировал свою болезнь. У него действительно была температура, когда он отравился очередным своим экспериментом. Слава богу, Тони не стал настаивать на том, чтобы зайти к Питеру. К утру, конечно, всё прошло, но младший Старк был приятно удивлён не только деликатностью Тони, но и тем, что он позаботился оставить его дома. Лишний выходной Питеру не повредит. Ему жизненно необходимо закончить эксперимент.       Наташа стучится и входит.       — О, так ты не спишь, — говорит она. — А мы тебя ждём на завтрак.       — Привет, Нат, — говорит Питер, улыбаясь.       — Старк сказал, что ты болен.       — Тони, как всегда преувеличил масштаб катастрофы, — отвечает Питер, садясь.       — Всё-таки выглядишь ты бледным.       Романова садится на постель.       — Я выгляжу как подросток, который катастрофически не успевает сдать две лабораторные, — Питер улыбается. — Ерунда, просто не выспался.       — Сейчас температуры нет? — Наташа кладёт руку на лоб младшего Старка, и тот давит в зачатке удивлённый вдох. Прикосновение Романовой похоже на другое, забытое, почти истёртое из памяти. Оно похоже на то, как это делала мама Питера. У Пеппер всегда были прохладные руки, и у Наташи были такие же. Потрясённый Питер смотрит на Романову, и лицо его против воли краснеет.       — Всё хорошо, — сухо отвечает он.       — Почему ты не захотел видеть Тони? — спрашивает Наташа.       — С чего ты решила, что не захотел? — чуть враждебно спрашивает Питер.       — Тони, конечно, мудак, но не настолько, чтобы оставлять тебя больным.       — Он именно так и сделал! — ощетинивается Старк-младший. — Он всегда так делает! То, что в этот раз он стоял и скрёбся под дверью, будто ему заняться нечем, ничего не значит!       Питер смолкает, поражённый собственной злостью и жестокостью. Наташа смотрит на него не менее потрясённо.       — Давай не будем о нём, — просит Питер. — Ты что-то говорила про завтрак?       — Сегодня блинчики с черникой, вставай, или Клинт все их съест.       — Тони там? — напряжённо спрашивает подросток, усердно потирая висок.       — Питер, ты не должен избегать его. Так только хуже для вас обоих.       — Пусть будет хуже, — не скрываясь, отвечает Питер. — Хочешь правду? — он откровенно смотрит на Наташу. — Я бы сделал всё, только бы ему было хуже.       — Может он плохой отец, но ведь это не причина делать его жизнь ещё тяжелее?       — Он мою облегчить не старался.       — Возможно, он просто не умеет. Тони рассказывал тебе о Говарде?       — Нет. Он никогда не говорил о дедушке.       — Его можно понять.       Нат видит, что Питер закрывается от неё, чуть отодвигается и явно не хочет продолжать говорить.       — Знаешь, — начинает она так, словно между ней и Старком нет никакого напряжения, — в интернате, где я росла, почти все воспитатели были равнодушны к нам. Даже хуже того. Но по сравнению с Lubushkoy они казались человечными.       — Любушкой? — старательно выговаривает Питер.       — Мы так её звали, довольно мягко, надо сказать. Мы могли прозвать её стервой или грымзой, или ещё похуже, но в то время и в той стране, мы не знали слов страшнее тупицы и vredishe.       — Ещё одно непереводимое слово? — с любопытством спрашивает Старк.       — Да, — кивает Нат. — Но его вряд ли знает много русских. Это специфическое слово людей ушедшей эпохи. Мы не могли называть её так, потому что это она нас так звала, а придумать что-то другое... Как я уже и сказала, мы ни черта не знали. В общем, Lubushka была хуже других. Потому что она била по самому больному. Она говорила, что безотцовщина — самые бесполезные из выродков, их никто не ждёт, они никому не нужны. А государство… партия, — тут же исправляется Наташа, — даёт нам шанс. Этот шанс — самый большой подарок нам от советских людей. И если мы отвергнем его, значит, мы сдохнем, и значит так нам и надо. Отвергнуть столь щедрое предложение партии — это всё равно, что для верующего католика плюнуть в лицо Богу. А мы все верили в партию, несмотря на то, что нам едва ли исполнилось десять лет.       — Это ужасно, — искренне говорит Питер. Остановленный рукой Наташи, он замолкает, так и не сказав, как ему жаль.       — Я рассказала это не за тем, чтобы ты чувствовал себя виноватым или жалел меня. Нет. Просто я знаю, как легко поверить в то, что право на жизнь нужно заслужить. Только это враньё, Питер. Она обманула нас, как была обманута когда-то сама. Никто не может отнять у тебя право на жизнь, отнять свободу, отнять право быть самим собой. Кем бы этот кто-то не назывался.       — Вы говорите об отце?       — Я говорю о тебе, — возражает Наташа. — Тяжело поверить в себя, когда всю твою жизнь тебя пытались убедить в том, что ты ничтожество, но ещё тяжелее попытаться поверить в себя, когда ты сам уверен в обратном.       — Я не считаю себя ничтожеством.       — Ты думаешь, что Тони пришёл к тебе ночью не потому, что переживал за тебя, а почему?       — Это глупо.       — Раз так, то почему ты в это веришь?       — Я не верю в это, просто мысль… Он ведь никогда раньше не делал этого.       — И поэтому первое, что тебе пришло в голову — это нечто глупое.       — Я думал, он решил отругать меня за то, что я мешаю ему спать, — выпаливает Питер и краснеет.       — Почему?       — Я… — Старк качает головой. — Я не знаю, — пожимает он плечами. — Я помню, что он всего один раз так сделал, сразу после смерти мамы. Но я ужасно себя вёл. Наверно я его просто достал. Плакал весь день, не мог остановиться, а Хэппи пилил его, что меня нужно успокоить. Тони был очень зол, я его никогда таким не видел. Зато подействовало мгновенно. Я заткнулся, как он и просил. Забавно, сейчас…Конкретно сейчас, я бы послал его. Несмотря ни на что, послал. Но это по-прежнему кажется страшным — услышать от него нечто подобное, — Питер нервно улыбается. — Знаешь, такие разговоры выматывают. Может, мы пойдём завтракать.       — Идём, — легко соглашается Наташа. Наверняка и Тони, и Клинт уже ушли из кухни, и там Нат надеется ещё раз поговорить с Питером. Не о Тони, нет. О чём-то отвлечённом: школе, друзьях, девушке... О чём угодно, кажется, ребёнок в этом остро нуждается.