ИНВЕРСИЯ

21-00 - самое мое ненавистное время суток. Тот час, которого я ожидаю с неизбежностью, но стараюсь отодвинуть его приход всеми силами. Стараюсь забыть о нем, стараюсь забыть о его существовании всеми возможными силами и способами. Время, когда я должен быть дома… Мой родной дом, мой личный Коцит, место, котороке вызывает у меня только отвращение, неприязнь, страх и ненависть. Я искренне, всей душой ненавижу это место. Дом на отшибе, средних размеров города, неподалеку находятся еще несколько домов, в которых уже давным-давно никто не живет, так как либо умер, либо их домишко насквозь прогнил. К слову, пол прогнил в каждом втором, или же в нем провалилась крыша. Наш дом - не исключение, он такой же гнилой, как и все. Под полом скопилась плесень, крыша проваливается, балки не справляются с тем, что творится на чердаке, на веранде и вовсе выбиты окна, но, как ни странно, снаружи этот дом, это исчадие, эта мерзость, этот концлагерь, это проклятое аморальное место, выглядит весьма мило. Родители всеми силами пытаются выглядить на людях приличными гражданами, от чего воротит еще больше, всю гниль и щели прячет обшивка. Не новая, но если ее мыть, будет как новая, и даже крыльцо, которое так и не обшили, находится от дороги на обратной стороне и его не видно. Пластиковые окна не пропускают лишнего шума изнутри, крыша со стороны выглядит также цивильно, но только внутри, при каждом шторме понимаешь, что ее чудом не снесло к чертям. Я стою у забора, в окне виден свет, все ужинают. Я оттягиваю свой приход как только могу, и перед тем как зайти туда, перед тем как открыть дверь дома, я поднимаю голову вверх, последний раз смотрю на небо, вдыхаю последний глоток воздуха. Смотрю на звездное небо и от горечи чуть ли не начинаю плакать. Открываю дверь захожу в прихожию; от звуков с кухни становится понятно, что сейчас происходит семейный ужин. Молча, чтобы никто не слышал и чтобы никто не пристал ко мне, я надеваю на собак ошейники и иду гулять. Чудом удалось экипировать пять питомцев - пять непослушных засранцев, которые так и хотели заставить меня нарушить идиллию вечернего приема пищи, но нужда перевесила их признаки, и они покорились. Я гуляю с ними еще час, прихожу домой, мою им лапы, вытираю, выхожу из ванной. Передо мной стоит мать, она сжимает в руках полотенце, смотрит на меня как на мусор, который прилип к одежде в начале марта. Началось… Господи, опять началось… Господи, за что?.. - Где ты был? - С собаками гулял. - До этого? - В художке. - Почему так поздно? - Я пришел в девять. - Ты опоздал. - Я не опаздывал. - Почему ты мне хамишь? - Я не хамлю. - Нет, ты хамишь мне. - Но я просто... Удар по лицу. Грязным, кухонным полотенцем. - За что?! - Ты прекрасно понимаешь, за что. Тупик. Если скажу что «нет», она продолжит меня бить, пока не скажу, что понял. А потом она будет спрашивать что конкретно я понял. Лучше согласиться. - Извини. - Я в твоем возрасте училась на одни пятерки, помогала по дому и работала! Посмотри на себя! Что ты такое? Да, ты в моем возрасте трахалась с кем попало… Собственно, так я и появился: еле закончила школу и висела на шее у родителей. - Извини. - Что «извини»? - Прости меня. - За что «прости»? Показывай свой дневник. Я достаю дневник и показываю ей. Она открывает его и смотрит с нескрываемой ненавистью. - Что это такое? - Это дневник. Удар по лицу. - Почему в нем такие оценки? - Там нет троек. - И что?! Ты позоришь семью! В отличие от тебя, твоя сестра круглая отличница! - Но она занимается с репетитор.. Еще один удар. - Тебе что-то не нравится? Хочешь поговорить с отцом? Проходит минут пять. Нельзя поднимать руки. Нельзя включать инстинкты и защищать голову, нельзя… иначе он будет бить дольше и сильнее, пока руки не отвалятся, и уже потом продолжит бить по голове. Другие смотрят, и им нравится. Их это забавляет. Стая гиен, воспитанные невменяемой стервой и садистом с манией бога. После меня пинают в живот. Это знак того, что можно уходить спать. Я захожу в ванную, нос не чувствуется, кажется, перелом. Опять. Надо вправить, иначе совсем не смогу дышать этим органом, хватаю его правой рукой резко дергаю. Боль такая, что зубами можно прокусить язык, но я уже привык. Убираю руку, из носа начинает бежать как из крана. Похоже, накопилось. Пытаюсь умыться, очень больно, прилив тошноты… он пнул мне по печени… Унитаз… Еще, еще. Выпускаю свой внутренний мир прямиком в акриловые недра в надежде не разбрызгать все по ванной. Поднимаюсь сначала на колени, потому что ноги безбожно дрожат, потом на стопы. Пытаюсь домыть то, что осталось от моего лица. Сегодня ущерб небольшой: минус нос, верхняя губа и немного левой щеки А нет, я осознаю, что сегодня день больших потерь, и так горестно и жалко. Вытаскиваю изо рта зуб - еще один пал смертью храбрых, пал не достойной смертью, проживя так мало, слишком мало, и из-за этого очень жалко осознавать, что новые-то не отрастут, а их количество у меня ограничено. К тому же, учитывая лейкимию, мне их носить не долго осталось. Промываю его, смотрю на чистый трупик молодого и неокрепшего зубика, кладу в карман. Умываю лицо, умываю-умываю-умываю, надеясь смыть с него печаль и боль. Вода не помогает. Говорят, улыбка способна вылечить все невзгоды? Пытаюсь изобразить оскал рта, символизирующий счастье, но все, что выходит - такая жалкая, кривая пародия на улыбку. Я ненавижу зеркала, у них привычка показывать правду. Смотрю в зеркало, смотрю на весь ущерб, пытаюсь оценить, сколько это все будет заживать без медицинской помощи и на сколько криво встанет ночь за ночь. - Тебе нравится? - Что нравится? - Все это. - Нет.