Дым сигарет с ментолом

Юля Меня везут в бронированном микроавтобусе с пятью охранниками. Можно подумать, что если бы брони было меньше и охраны, я бы попыталась бежать. Мне о чём-то говорят, но я ни черта не понимаю. Мне страшно, все такие чёрные. Меня пока никто не бил, но довольно плотно защёлкнулись наручники на руках. В тот момент почему-то решила, что это игра и думала про наши игры с Денисом, не плохо бы разнообразить их наручники. Но похоже это никакая не игра, оружие вокруг настоящее, наручники на мне настоящие и вообще всё по-настоящему. Но у меня пока не хватает смелости поверить в то, что это происходит взаправду. Меня всё ещё качает на волнах воображаемого океана, я всё ещё загораю под палящим солнцем и поэтому представить себе, что меня везут в местный околоток, я сейчас просто физически не могу. - Сори, ай нид адвокат, - пытаюсь я хоть как-то до них достучаться. - Но, - отвечает мне один из них. - Но инглыш, - говорит с жутким корявым акцентом другой. - Драгс, - опять говорит первый. - Ноу, ноу, - качаю я головой, но это вызывает только ярость и ничем не спровоцированный крик первого. Он даже за оружие хватается, пугая меня до усрачки. - Я не виновата, - плачу я, у меня реально на глазах сейчас слёзы. Мне страшно, мне так страшно. Я одна, совсем одна в окружении вооружённых темнокожих людей. Они могут сделать со мной всё что угодно и никто меня не защитит. Денис, ну где же ты, спаси меня. - Ноу, ноу, - отвечает мне второй. - Я ничего не понимаю, - шепчу я себе под нос, и у меня из глаз скатывается ещё одна слезинка. Наконец фургончик останавливается и меня, почему-то наклоняя головой вниз, выводят во двор. Там не разрешают даже поднять глаз, и мне приходится стоять и смотреть в пол. Дышать раскалённым на жаре воздухом и пылью. Я хочу пить, хочу туда где есть кондиционер, хочу в туалет. И вообще я хочу домой, отпустите меня, я ничего вам не сделала. - Гоу, - говорит охранник и меня едва не силой ведут в ближайший барак. Я надеялась, что хоть там будет кондишн, но вместо этого внутри тепло и липко, а кругом раздражающе гудят большие чёрные мухи. Меня снова заставляют встать и заводят в другую комнату, где меня уже ждёт переводчик. - Вы обвиняетесь в транспортировке наркотиков, - коротко и ясно говорит он на русском языке. - Это не моё, моих отпечатков там нет, мне подбросили, - выпаливая я всё, что накипело, но судя по всему, он не настолько хорошо знает русский и просит повторить помедленнее. В результате я три раза повторяю одно и то же, пока он не получает от меня всю нужную ему информация. А по итогу он просто повторяет уже сказанное: - Вы обвиняетесь в транспортировке наркотиков, - похоже он только одну эту фразу по-русски и знает. - Передайте Денису, пусть он вытащит меня от сюда, я ни в чём не виновата, - говорю, но понимаю, что этот «знаток» русского языка вряд ли способен разобрать моё тарахтение. - Вас отведут в камеру, с вами свяжется консул в течении суток. - В течение суток, это понятие растяжимое! – возмущаюсь я. Но меня почти насильно поднимают с кресла и выводят в коридор. Я несколько минут вынуждена стоять и ждать очереди на отпечатки. Мои руки вымазывают в каких-т дурацких чернилах, и потом даже не дают мне возможность их нормально помыть. Дальше меня фотографируют с табличкой в руках, прямо как в американских фильмах. Я даже улыбнуться не успеваю, и получившихся фоток мне не показывают. Со мной вообще здесь никто не разговаривает, как будто считают меня немой. Но я говорю, я всё время говорю, когда у меня появляется такая возможность: - Передайте Денису что здесь. Зотову Денису Владимировичу, - и зачем я называю его отчество, вряд ли они вообще понимают, о чём я их прошу. И поэтому я начинаю просить проще. – Консул, пли-из, консул. Ай нид э рашн консул. Хотя судя по тому, как они тут знают английский, вряд ли мои потуги могут привести хоть к чему-то хорошему. Наконец меня отводят в одну из камер с решётчатыми стенами и закрывают. Здесь куча народу, но никто ни на кого (слава Богу) не обращает никакого внимания. Одна из заключённых постоянно чешется, от другой дурно пахнет, похоже, она обмочилась. А я постоянно повторяю: - Рашн консул, ай нид рашн консул. - Русская что ли, - слышу я за спиной чей-то голос. Оборачиваюсь и вижу чёрную женщину с очень короткой стрижкой. - А вы из России? - радуюсь я. - Не-е-е, - отвечает она с акцентом, как в фильмах про иностранцев. – Училась раньше. - Господи, как же хорошо, что я вас встретила. Мне нужен Рашн консул. Ай нид. - Да понимаю я по-русски, чего выделываешься, - улыбается мне она на все зубы. – Не завидую тебе, сестра, вряд ли к тебе так скоро приедет рашн консул. Скорее уже сразу в тюрьму. Ты за что загремела? - Наркотики, - говорю и вижу, как все вокруг меня напряглись, судя по всему, это слово они на всех языках понимают. – Мне подбросили. - А-а-а, - улыбается она. – Здесь все сидят ни за что. Тюрьма это вообще такое место, куда попадают только не виновные. - Но мне реально подбросили. И как они нашли этот пакетик в моей сумочке? Там нет моих отпечатков, там ничего нет. – Опускаю глаза. – Не знаю как мне ещё доказать вою невиновность, если даже вы мне не верите. - Я верю тебе, сестра, верю. Да только они, – смотрит по сторонам. – Они поверят вряд ли. Закон здесь очень суровый. - А говорят, что в России закон суров, - опускаю я руки. - Не парься сестра, уже ничего не поделаешь, раз попалась. Просто расслабься и жди. - И сколько мне придётся ждать. - Неделю, меся, год… - Го-о-од, но мне домой надо у меня же там ремонт, - кипишую я. - Хэ-хэ-хэ, - забудь ты про старую жизнь, она уже закончилась. Возможно навсегда, найди чем себя занять, а если не найдёшь, то тут и кукушкой можно поплыть. - Что-то вы слишком хорошо говорите на русском как для учившейся пять лет. - Я двадцать лет прожила в России если что. - А как сюда попали? - Мне тоже наркотики подбросили, - подмигивает она, и я понимаю, что она мне не верит. Ни единому моему слову не верит. Что за чёрт? - Савиаш Уйльа, - говорит охранник. Я несколько секунду соображаю, что же я только что услышала и тут до меня допирает смысл этих на первый взгляд бессмысленных звуков. - Саваш Юля, это же я, это я, - с надеждой смотрю на него. - Консул, - коротко отвечают он, и добавляет много слов на своё непонятном языке, это даже не арабский, а один из вариантов хинди. А вообще Бог знает, что это за язык, их в мире тысячи, языков этих. - Го, - охранник жестом командует всем отойти от двери и открывает её, а после выводит меня за собой в просторное помещение. Там по углам сыро и грибок, а под потолком сидит небольшая ящерка, натурально ящерица. «Гекон» воспоминаю я слово. Просто вряд ли ещё какая-то ящерица умеет по потолку лазить. - Саваш Юлия, - говорит со мной на чисто русском языке смуглый невысокий человек с чёрными волосами и залысинами. - Да, да, вы консул, я так рада вас видеть, меня незаконно обвинили, мне подкинули наркотики. - Тихо, тихо, - жестом останавливает он мой словесный поток. – Для начала я должен вам объяснить, как вести себя. Вас переведут в тюрьму, там вы проведёте несколько недель. - Недель, - возмущаюсь я. – Передайте Денису, чтобы он вытащил меня отсюда. Вытащите меня уже, - хлюпаю носом, я сейчас заплачу. - Погодите не всё так сразу. Мы делаем всё возможное, пара недель до суда, после, когда вам будет оглашён приговор, мы будем обжаловать его в международной инстанции. На это может уйти от нескольких месяцев до нескольких лет. Юленька, я вам очень хочу помочь, вытащить вас отсюда… - а я слушаю его, и мне плакать хочется. Как же мне отсюда выбраться. Господи за что мне такое. - Мне нужно сообщить маме. Только скажите, чтобы она не волновалась, и Денису… - Простите, пока ничем помочь не могу. А мне так жалко становится, но не себя, а мамку. Как представлю, каких страданий доставит ей такая новость, что единственная любимая доченька попала в какую-то иностранную тюрьму. - Сори, - говорю. – А как эта страна называется? - Демократическая республика… - дальше я уже разобрать не могу, из-за акцента. Меня уводят, а он всё говорит и говорит мне вслед. - Мы вытащим вас, мы вас обязательно вытащим, только не отчаивайтесь. Не стоит отчаиваться. Меня снова куда-то везут, наверное, в место заключения. Никогда не была в тюрьме, даже близко к ней не подходила. Максимум что я делала, пока жила в России – почитывала паблики АУЕ, но не думаю, что эта информация мне хоть как-то поможет. Меня же сейчас везут в тюрьму в какой-то экваториальной стране, которая я даже не знаю, как правильно называется. Для начала меня заводят в душ и жестами приказывают раздеться. Я не хочу этого делать при незнакомых людях, но конвой настаивает. Невероятного роста и размеров конвоирша кричит на меня, а я ни слова понять не могу. - Нихт ферштейн, - повторяю я, хотя это же вроде как не по-английски. Мам, ну почему ты не заставляла меня учить иностранные языки? Тогда мне приводят переводчицу и та на ломанном русском мне объясняет: - Раздеться надо полностью. - Зачем? Но она тоже не принимает моих возражений. - Если не сделаешь ты – мы сделаем это силой. «Это уже аргумент». Я отворачиваюсь к стене и с отсутствующим выражением лица стягиваю с себя футболку и шортики, оставаясь в одних только трусика. Стою и прикрываю груди руками. - Полностью, - повторяет мне переводчица. - Я стесняюсь, - пытаюсь объяснить я ей, но она не слушает. - Раздеться полностью, - повторяет она. - Ну, за что мне это всё, - хнычу я и едва не плачу, стягиваю трусики и кладу их на полочку в предбаннике, а сама захожу в душ. Включают воду, слава Богу, она не холодная, но всё равно не шибко тёплая, а ещё она какая-то мыльная. Похоже на опреснённую морскую воду. Здесь всё не как у людей, даже вода дурацкая, как же я ненавижу эту страну, как я не ненавижу эту жару, как я ненавижу этот экватор. Мне выдают квадратный кусок мыла, которым даже мылится неудобно. Но всё же каким-то чудом мне удаётся помыться. А тем временем вещи мои забрасывают в стиралку, а вместо них выдают и хлопковые грубые серые трусы и лифчик (явно кем-то ношенные). Ещё выдают полотенце. Волосы сушить нет времени, у них здесь как я поняла конвейер. Меня отводят в камеру. И я прям чувствую дыхание тюрьмы, этот вечны зной и постоянная сырость. Почему тут так сыро, когда во дворе так жарко? Пускай вся эта сырость высохнет, сухая жара не так невыносима как влажная, она как парилка, как сауна.