Вверить жизнь

Глава 16

      Запечатав желание в стволе дерева, Неметон устремляется к следующему волку, заинтересовавшему его. В этой стае ему интересны все.       — Так-так, волчонок, не умеющий усмирять свой характер, — задумчиво проговорил. — Тебе нужна выдержка.       Тео помнил, что его просили молчать, пока не спросят. И он собирался приложить максимум усилий, чтобы сдержаться.       — Какие яркие, — выдыхает Хранитель. — Чистые и жаждущие, несмотря на боль, отражающуюся в них.       Слова проникают в самую душу и находят там отклик. Он хочет отвернуться от этого пронизывающего взгляда, но цепенеет. В сознании всплывают картинки прошлого, казалось бы давно и надёжно закопанного в глубинах памяти. Но…       Он хорошо её помнит. Всегда яркая и улыбающаяся, казалось, что она просто не умеет грустить. Ей не составляло труда вытащить его из комнаты на прогулку или, взяв на слабо, заставить сделать, как она хочет. Кристина легко им манипулировала. Но делала это совсем не обидно. Ей хотелось отвлечь своего друга от грустных мыслей.       Только рядом с ней Тео чувствовал себя прежним. Он вновь улыбался и смеялся от души. Кристина затмевала собой все его печали и прогоняла невзгоды. Она была для него почти Богиней. Богиней счастья… которую он сам же и уничтожил.       Отличаясь излишним любопытством, Кристина всегда первой узнавала обо всём. Так было и в тот раз.       — Тео, — слышит он над ухом. — Те-е-о-о.       — Чего тебе? — бурчит спросонья.       — Пойдём на призраков посмотрим, — она тянет его за руку.       — Каких ещё призраков? — просыпаться отчаянно не хотелось. — И вообще, сколько сейчас времени?       — Начало третьего.       — Ты с ума сошла?!       — Да ладно, всем же известно, что призраки выходят только глубокой ночью.       — Не мели чепухи, призраков не существует.       — А вот и есть! — девочка стояла на своём. — Я вчера днём туда ходила. Там что-то странное происходит. Пошли, посмотрим.       — Куда это ты сама ходила? — парнишка нехотя поднимается с кровати, если подруга что-то задумала, её не остановить. — Отвернись!       — К заброшенному дому на опушке, — она покорно повернулась спиной. — Там были какие-то шорохи, и пахло чем-то странным.       — Может животные какие-то. И вообще, зачем уходить так далеко? Всё.       — Ты был занят, а мне стало скучно.       — И теперь мне из-за этого страдать?       — Так мы ненадолго. Одним глазком посмотрим и вернёмся.       — Идём уже, — он берёт подругу за руку и направляется к двери.       Выбраться из приюта труда не составило. Глубокой ночью даже дежурные отправляются на боковую. Пробираться через забор, а потом на ощупь в темноте через лес оказалось сложно. Кристина хорошо ориентировалась на местности, но тьма даже её смогла запутать. Худо-бедно раза с третьего они добрались до места.       — Видишь, — шепчет девочка, — там что-то есть.       В окне виделось еле заметное свечение. Кристине было страшно, но любопытство пересиливало. Тео же совершенно не нравилось это место. Ему было жутко здесь.       — Кристи, давай уйдём, — просит он шёпотом, пытаясь утянуть подругу назад.       — Давай только заглянем в окно. Ну, пожалуйста, только чуть-чуть.       Он понимал, что это не правильно, но не стал настаивать на своём.       — Только быстро, — вздыхает.       — Ты лучший! — она обнимает его. — Идём.       Деревья надёжно укрывали их от чужих взглядов, если таковые были. Они медленно пробирались к дому, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Поблизости никого не было. С каждым шагом Тео не нравилось происходящее. Тревога внутри поднималась всё сильнее, но от чего так, он не понимал. Когда на очередном шаге он оступился, падая на колени, и слабость одолела всё тело — было поздно что-либо делать. Теперь он отчётливо почувствовал запах, витающий вокруг. Теряя сознание, Тео услышал крик подруги.       Последующие дни слились в один бесконечно долгий день. Не было возможности отследить время. Всё что он чувствовал это постоянное головокружение и тошноту. Думать, осознавать происходящее было просто невозможно. Хотелось забыться хоть на миг в беспамятстве и не задыхаться от тяжёлого, удушливого запаха приторной сладости. Кажется, в моменты дурного бодрствования, он видел размытые силуэты, ходящие вокруг него, и от этого круговорота он лишь больше сходил с ума, скуля как побитый щенок, и царапал доски пола под собой.       Он всегда просыпался. Каждый раз открывал глаза, чтобы вновь окунуться в мучительную пытку. Он уже забыл, кто он или что он. Забыл, где он сейчас и где должен быть. Но он не забыл, что такое страх. Это чувство зародилось в груди, заставив сердце сжаться, пропуская удар. Источник был где-то совсем близко. В ослабевшем теле смогла найтись сила для одного единственного, возможно последнего, рывка. Он кидается вперёд, мгновенно отращивая когти. Нечто перед ним вздрагивает, стоит только удару достичь цели. Пусть атака была и слабой, но удар явно превосходит человеческую силу, а острые когти довершают дело.       — Те…о…       Еле уловимый шёпот, достаточный для того, чтобы пелена немного спала с глаз, а воздух перестал давить на чувствительные рецепторы.       — Кристи…       Больше Тео не смог выдавить из себя ни звука, молча уставившись на тело любимой подруги. Кровь на руках, казалось, жгла кожу.       — Отлично! Теперь мы по праву можем тебя уничтожить. Оборотень, попытавшийся, либо убивший человека, должен быть как можно скорее ликвидирован, — раздался мужской голос, приглушённый дыхательной маской.       Ради развлечения в Тео всадили несколько пар обычных пуль. Ослабленный организм не мог регенерировать. И была довольно большая вероятность умереть от потери крови.       — Скучно, он даже не скулит, — расстроено произносит один из охотников.       — Он сейчас вообще слабо соображает.       — Кончай его. Жду наверху.       Тео не отслеживал происходящее и даже не понял, что чудом спасся. Его голову и сердце разрывали мысли о том, что он убил свою лучшую и единственную подругу. Убил своими собственными руками.       — Ты освободил её, — Тео вздрогнул.       Воспоминания слишком сильно захватили его. Он плохо видит Хранителя за пеленой слёз, готовых вот-вот пролиться. Его боль так же сильна. Он столько времени пытался подавить её, скрыть, но…       — Я убил её, — печальные голубые глаза полны скорби.       — Зачем убеждать себя в этом?       — Но именно мои когти разорвали её! — клыки показались без желания хозяина.       — Она всё равно бы умерла, — Неметон не злился, он жалел этого волчонка, потерявшегося в себе самом.       — Нет, она…       — Отрава помутила твой разум. Она почти свела с ума твоего волка. Человека же она медленно и мучительно убивала. Тогда ты этого не видел, но неужели считаешь, что охотники могли оставить в покое человека, близко общавшегося с волком?       Только сейчас Тео припоминает синяки и ссадины на теле подруги. Поглощённый тоской и болью потери он действительно не замечал многого. Но так легко поверить…       — Ты же слышал об этом. Вспомни, — Неметон считывал сомнения. — Люди, что нашли вас… Что с ними стало?       — Они… погибли, — в горле пересохло. — Все.       — От чего?       — Болезнь… Врачи сказали, какая-то инфекция.       — Сразу у всего отряда? Ни у отделения… Ни у их родственников… Друзей… Только у них? Только у тех, кто участвовал в той операции? Только у тех, кто заходил в тот дом?       — Д-да…       — Тогда почему ты винишь себя?       Тео не стал отвечать. Он мысленно спрашивал себя, но ответ, который был раньше, теперь не соответствовал действительности. Надежда стала зарождаться в душе.       Неметон улыбался, смотря на пока незначительные изменения.       — Почему ты здесь?       — Я больше не хочу никого терять. Я знаю, что Хранитель оберегает своих защитников.       — Хм, — Неметон держал огонёк на своей ладони, рассматривая его. — Какое благородное и в тоже время корыстное желание… Напои его.       Всё повторяется. Кровь одного. Кровь другого. Символы. Боль.       — Скрывающий — тебе подходит.       Айзек был третьим, кто привлёк внимание Хранителя. Не было заранее продуманного плана или какого-то алгоритма. Хранитель выбирал того, кого хотел. Делал, что хотел.       — Какой интересный волчонок, — он внимательно осмотрел Лейхи. — Твои глаза пылают неугасаемой верой.       Айзеку не было стыдно за свои глаза. Единственное чувство, которое он испытывал — это сожаление. Он сожалел, что в тот день не смог спасти отца. Своего единственного родного человека. Пусть не идеального, со своими пороками, но это была его семья.       Грабители ворвались в дом глубокой ночью. Отец всегда спал чутко, поэтому сразу среагировал на шум внизу. Возможно, если бы не заведённая Айзеком привычка бегать по ночам, чтобы сбросить стресс и привести мысли в порядок, то всё завершилось бы совсем иначе. Так он думал.       Он слишком поздно вернулся. Кто бы мог подумать, что у обычных домушников окажется в руках оружие? Отец всегда был вспыльчивым. Чуть что хватался за тяжёлое, чтобы проучить. И если сын не мог ответить, то преступник, пойманный за руку, свидетелей не оставлял.       На раздавшиеся в доме выстрелы среагировали все. Айзек бросился к входной двери, игнорируя окно, через которое собирался незаметно пробраться назад. Соседи в это же время звонили в полицию.       Для подростка картина была страшной. Отец лежал на полу с пулевой раной в животе и плече, истекая кровью, а двое незнакомцев угрожающе стояли над ним. Оба повернулись на хлопок входной двери.       Не произнося ни слова, тот, что без оружия, кидается на мальчика, желая схватить, но Айзек уворачивается, уходя в сторону. Гремит ряд выстрелов: два мимо, один задевает бок. Кровь моментально выступает на майке. Подросток не обращает внимание на боль, обернувшись к стрелявшему. Что-то в его лице заставляет мужчину отступить на шаг, крепче вцепляясь в пистолет. Второй подкрадывается сзади, но в мгновение ока его хватают за голову и опрокидывают с такой силой, что та оказывается разбитой об пол. Другой, увидев это, старается всадить всю обойму в чудовище перед собой, но пули пролетают мимо. Он не успевает перезарядить пистолет. Две ладони обхватывают его лицо. Резкий рывок. Отчётливый хруст. И мужчина оседает мёртвым грузом.       Айзек подлетает к отцу, приподнимая его над полом, и обнимает за плечи. Слёзы текут из глаз парня.       — Папа, — шепчет он.       — Где тебя… носило… щенок?! — пытается сказать с былым презрением, но боль мешает. — Нас… пытались ограбить!       — Знаю, пап… Знаю, — он смотрел в стену голубыми глазами, сияющими почти в полной темноте, а руки зажимали раны.       Он так и сидел, обнимая своего родителя, совсем немного не дождавшегося скорой. Врачи сказали, что пуля что-то там повредила, и отец всё равно бы умер по дороге в больницу. Полицейские же соболезновали и пытались подбодрить, говоря, что его отец герой, защищавший сына и сумевший разобраться с преступниками. Никто даже предположить не мог, что это на самом деле сделал тринадцатилетний ребёнок.       — Несмотря ни на что, ты всё равно любил и любишь его, — голос Неметона был удивительно ласковым.       — Он — мой отец.       — Не самый лучший, — всё же замечает.       — Он — мой отец, — повторил Айзек, не желая комментировать, но Хранитель услышал то, что таилось за этими словами.       — Твоя вера в семью безгранична, — роняет он. — Почему ты здесь?       — Я хочу защитить своих близких. Не хочу видеть, как они страдают. Не хочу быть бессильным против обстоятельств.       — Твоё желание имеет одну природу, что и желание Тео, — Хранитель решил поделиться наблюдениями.       Дальнейшие действия повторяются, как и боль, разница лишь в том, что это происходит с другим волком.       — Верящий, — отчётливо слышит Айзек перед тем, как Хранитель оставляет его.       — Какой взгляд! — восхищается Неметон, смотря в преобразившиеся без его воли глаза. — Решительность и прямота — твои главные черты.       Следя за остальными, Малия думала, что они вспоминают какие-то трагические моменты своей жизни, случившиеся ещё до того, как они все встретились и объединились. Она не считала, что в прошлом было нечто такое, что сможет заставить её не то что пустить скупую слезу, но даже сердце не ёкнет.       Но Малия совершенно не думала, что посмотрев в глаза Хранителя, цвет которых станет ещё насыщеннее, окажется в далёком дне прошлого. И чувства, что всколыхнутся в душе, будут совсем иными.       Их семью вполне можно было назвать странной. И не потому, что все в ней были оборотнями. Обычная семья: отец, мать и дочь. Только что-то незримое витало вокруг.       Она росла любознательным и умным ребёнком, поэтому в свои десять многое замечала и понимала. Вот только одно было до сих пор ей не ясно: с чего всё началось? На первый взгляд всё отлично — мама любит папу, папа любит маму, она любит их, а они оба любят её… Или всё ни так?       В последнее время Малия начала замечать, что с папой ей нравится быть больше, чем с мамой. Она радуется, когда приходит папа. Немного грустно в душе, если приходится надолго оставаться с мамой. Может, это было связано с тем, что в словах и прикосновениях папы было гораздо больше тепла и заботы?       — Мама, а ты любишь папу? — внезапно спросила Малия.       — Хм… Конечно.       — Что «конечно»?       — Конечно, люблю, — женщина закатила глаза.       — Почему ты ответила не сразу?       — Тебя что-то ещё интересует? — раздражённый ответ.       — Нет, — плечи поникли, а ведь так хотелось узнать.       — Тогда иди в свою комнату.       — Но…       — Быстро!       Проглотив обиду, девочка отправилась, куда велели. И так было довольно часто. Мать не любила, когда её ребёнок проявлял неуёмное любопытство. Малия решила, что будет сердиться и до самого вечера не выйдет из комнаты. Она сожалела, что папа не смог взять её с собой на помолвку любимой крёстной. Мама и папины родственники не ладили, вернее, это мама их не любила. Узнав причину отъезда, она строго запретила забирать дочь. В тот день родители сильно повздорили.       Телефонный звонок поздно ночью заставил девочку всё же показать нос из комнаты. Было подозрительно, что никто ещё не ответил. Прокравшись к настойчивому аппарату, Малия сняла трубку. Незнакомый голос на том конце спросил её маму, но она не знала, куда та ушла.       — Да, — всё что ей оставалось ответить.       — Простите за поздний звонок, но вы должны об этом знать. Дело в том, что на поместье Хейлов было совершено нападение, и ваш муж серьезно пострадал. Медики его уже забрали и…       — Папа… — по щекам потекли слёзы.       — Что? Папа?       — О боже! — Малия услышала вскрик на том конце, а потом непонятный шум и возмущение. Кто-то пытался завладеть телефоном.       — Эй!       — Малия, милая! — девочка узнала голос крёстной. — Это Лора! Ты только не волнуйся! С папой всё хорошо! Слышишь? С ним всё будет хорошо! Ты же его знаешь. Он обязательно поправится, только немножко полежит в больнице. Врачи к нам приехали уж очень дотошные. Всех осматривают и забирают с собой, — Лора говорила очень убедительно, но Малия подсознательно различала правду и ложь.       — Пожалуйста, — всхлипывает девочка, — присмотри за ним.       — Конечно, детка. Ты только не волнуйся. Вот увидишь, он быстро вернётся домой. Не сможет быть вдали от своего солнышка.       — Пока, — прошептала девочка.       — Пока, радость моя.       До самого утра Малия просидела в коридоре, не сумев найти в себе силы вернуться в комнату. Лишь когда начало светать, слёзы, наконец, иссякли. Всю ночь девочка не смыкала глаз, переживая за отца и мысленно прося скорее поправляться. Всё это время она сидела, обняв колени руками, уткнувшись в них покрасневшим носиком.       — Ты что здесь делаешь? — девочка не услышала, как мама вернулась. Она вообще слабо обращала внимание на то, что её окружало.       — Малия, ты меня слышишь?       — Папе плохо, — шептала девочка.       — Меньше развлекаться надо было! Пусть помучается, — небрежно фыркнула женщина.       — Папа в больнице. Ему очень плохо.       — Что случилось? — дочь не придала значения любопытству в голосе матери.       — Лора сказала, на них напали. Папа серьезно пострадал.       — Что именно с ним?       — Не знаю.       — Переломы? Пули? Порезы?       — Я не знаю! — впервые вспылила девочка. — Он будет в больнице. Лора обещала, что папа скоро поправится.       Блеснувшее во взгляде возбуждение и радость, Малия списала на свои последние слова. Ей бы хотелось, чтобы родители помирились.       Питер вернулся домой только через полтора месяца. Врач, который очень хорошо был знаком с особенностью их семьи, хотел продержать его под наблюдением как минимум три месяца, но сдался под напором упёртого беты. Он только взял с него слово, что тот будет выполнять необходимые предписания.       Увидев отца заходящим в дом, Малия бросилась его обнимать. Она была так счастлива, что даже заплакала. Все эти дни она безумно переживала за родителя и поверить, что её желание исполнилось, смогла только тогда, когда обхватила его за талию, крепко прижимаясь к тёплому телу, а любимые руки обняли её в ответ. От радости Малия не рассчитала силы и, попавший в её объятия отец, хорошенько приложился о входную дверь.       — Поосторожней, детка, — прокряхтел Питер.       — Ой! — спохватилась она, — прости меня, пожалуйста.       Она подняла голову и посмотрела на зажмурившегося от боли мужчину. Беспокойство вновь всколыхнулось в сердце.       — Тебе пока ещё плохо?       — Не то чтобы… но присесть я не откажусь.       — Пошли на кухню, я тебя накормлю, — и потянула за руку.       Обернувшись, Малия натолкнулась взглядом на мать, стоявшую в проёме двери со скрещенными на груди руками. Девочка не смогла разобрать эмоции, отражающиеся в глазах женщины. С секунду посмотрев на мужа, она развернулась и ушла к себе в комнату, ничего не сказав.       — Пап, вы же с мамой помиритесь?       — Не волнуйся, солнышко. Всё обязательно наладится.       Пока Питер утолял голод, Малия рассказывала ему последние новости, которые всё же улавливала в своём подавленном состоянии. Во время их общения девочка не сводила глаз с отца. Она боялась, что если отвернётся, то он исчезнет. Наблюдая за родителем, она замечала, как тот морщится от неосторожного движения, как дрожит его рука, если он долго держит её навесу и ещё многое другое.       — Пап, — расстроено позвала Малия, — ты ещё не выздоровел?       — Не волнуйся, — в который раз повторил. — Это просто слабость. Ты же тоже не совсем хорошо себя чувствуешь сразу после болезни.       — Но тебе больно и…       — Как думаешь, врач отпустил бы меня, если бы было что-то серьёзное?       — Ты любого уговоришь, — пробурчала малышка.       — Поймала, — улыбнулся мужчина. — Но уверяю тебя, беспокоится не о чем. Побуду пока дома — отдохну. Вот и приду в норму.       Они поговорили ещё немного. Малия с большим удовольствием наверстала бы все пропущенные дни, что они не виделись, но отправила отца отдыхать, заметив, что он её не слушает и трёт уставшие глаза. Ранение, неизвестно насколько серьёзное, и долгие часы за рулём совсем измотали его.       Находясь дома, Питер в основном спал. Спал и пил таблетки с отварами, которые прописал врач. Он старался не показывать, как ему плохо и больно, но дочь чувствовала его состояние. Слишком сильно любила и боялась потерять. Именно поэтому каждую ночь вставала и тихонько прокрадывалась в гостиную, где на жёстком диване спал отец. Они с мамой так и не помирились. Понаблюдав несколько минут за мирно спящим отцом, девочка уходила к себе.       В одну из следующих ночей всё было как раньше. Поднявшись с постели, Малия бесшумно открыла дверь своей комнаты. Во всём доме стояла тишина — все спали. Пробравшись на носочках к нужной двери, девочка заглянула в небольшую щель, желая увидеть отца и успокоиться, как происходило всегда. Только она не ожидала, что рядом с папой будет мама. Мысли о том, что она хочет наконец-то помириться, так и не возникли, ведь никто не делает это посреди ночи и с занесённой для удара когтистой рукой.       — Нет!!! — она мгновенно влетает в комнату и со всей силой отталкивает мать в сторону.       Женщину впечатывает в стену, да так, что на той остаётся вмятина. Питер мгновенно просыпается от крика и оглядывается, щурясь в темноте.       — Папа! Мама хочет…       — Молчать, дрянь! — женщина легко отбрасывает ребёнка в сторону. — Только и умеешь, что мешать, — цедит она зло.       — Что ты творишь? — Питер бросается к дочери, но его кидают в противоположную сторону.       — Как же давно я этого ждала! Наконец смогу сделать то, о чём мечтала долгое время! Вонзить когти в твою поганую плоть.       — Зачем же всё так утрировать, милая? Раньше она тебе нравилась.       — Заткнись! — визжит она и бьёт по лицу, оставляя глубокие царапины, из которых сразу появляется кровь. — Не трогай папу! — Малия обхватывает женщину за талию, чтобы оттащить в сторону.       — Гр-р-р… Опять ты! Так не терпится сдохнуть первой? — она больно хватает девочку за волосы, отцепляя от себя. — Я выполню твоё желание.       Слышится хруст, и волчица кричит от дикой боли, заваливаясь на спину.       — Не смей угрожать моей дочери! — рычит Питер.       Ненависть придаёт женщине сил и, не дожидаясь когда боль утихнет, она кидается на мужа, желая уничтожить его, перегрызть шею. Питер наносит ответные удары, но сам пропускает слишком много.       — Ты ослаблен и неспособен мне противостоять, — Хейл едва успевает увернуться, она втыкает когти в миллиметре от шеи. — Исход предрешён!       Она целится в грудь, но забывает о своих намерениях, когда в глазах на секунду темнеет, а по ушам бьёт звон. Малия находит на одном из столов фарфоровую вазу и, что есть силы, кидает в лицо матери.       — Не смей обижать папу!       Девочка бросается на женщину, сбивая её на пол, в сторону от отца, и начинает нещадно бить и царапать отросшими когтями, повторяя одни и те же слова. За навернувшимися на глаза слезами она ничего не видит, но продолжает повторять… кричать… плакать… и повторять.       — Солнышко? — Малия чётко слышит неуверенный и обеспокоенный голос отца. — Милая, ты где?       Словно выйдя из транса, она смотрит на то, что сделала. Руки, лицо и пижама — всё в крови. Мама лежит на полу и не двигается. Из её шеи… из глубокого пореза вытекает кровь.       «Как говорили по телевизору? Тридцать пять секунд, и спасать уже некого? Кажется так».       — Я здесь пап… Всё хорошо.       Невольно она цепляет взглядом своё отражение в большом напольном зеркале. Глаза сияют холодным голубым светом.       — Горечь и досада… Интересные чувства для маленького ребёнка, — она снова видит колдовские глаза Неметона. — Ты закрыла эти воспоминания глубоко внутри.       — Они ничего не значат, — уверенно сказала девушка.       — Врать не хорошо, — спокойно отвечает Хранитель, качая головой. — Именно тогда ты всё для себя решила.       Это действительно было так. Девушка извлекла из тех событий урок и сделала для себя выводы.       — Почему ты здесь?       — Чтобы уберечь мою семью. Я хочу сохранить то, что у нас уже есть и приумножить это. Хочу видеть их улыбки и искреннее счастье в глазах. Хочу, чтобы они жили.       — Твоё желание мне понятно.       Неметон смотрел на яркое пламя в своей ладони, что сыто сияло. Малия сидела на земле, пытаясь унять головокружение и отойти от боли, отголоски которой ещё ходили в теле. Хранитель перевёл серьёзный взгляд на девушку. Он присел, чтобы иметь возможность смотреть ей в глаза.       — Подумай вот о чём, Желающая… Ты готова защищать до последнего вздоха, до последней капли крови. Это похвально… Но… кому будет легче, если тебя не станет?       Оглушённая этим высказыванием, девушка боялась даже вдохнуть.