***
Просыпаться, ощущая тепло чужого тела, оказалось непривычно. Вспомнив своё необъяснимое импульсивное поведение минувшим вечером, Маринетт еле сдержалась от нецензурного словечка. С грацией пьяного краба выбравшись из-под рук спящего Куффена, девушка ощутила, как приятно ноют мышцы, и невольно улыбнулась. Куффен оказался дьявольски хорошим любовником. Пришлось ущипнуть себя больно за руку, чтобы сосредоточиться на реальности. Например, на том, что она всё ещё стоит в чём мать родила. Отыскав свою небрежно разбросанную одежду, Маринетт проявила всю сноровку, чтобы одеться как можно более бесшумно. Комната при утреннем освещении создавала другое впечатление. То и дело девушка кидала взгляд на голые стены, служащие, видимо, холстом для начинающих художников. Чего там только не было! Начиная с банальных фраз, не несущих явного смысла, и заканчивая живописными изображениями обнаженных женщин в окружении каких-то диковинных птиц. Больше всего места в комнате занимала всяческая аппаратура и музыкальные инструменты. Одних гитар, с игриво поблескивавшими боками, девушка насчитала шесть штук. Зачем так много, остаётся лишь гадать. Периодически Мари бросала взгляд на хозяина квартиры. Маринетт уже видела его спящим. Но на сей раз Лука выглядел печальным. Будто ему привиделось нечто, наводящее грусть. Между бровей залегла морщинка, а уголки губ опустились вниз. Красивые, музыкальные пальцы едва заметно подрагивали во сне. Убийца хорошо знала, как выглядит человек, переживающий беспокойный сон. Дюпен-Чен разрывалась между желанием вырвать Луку из неприятных грёз, заглянуть ему в глаза, узнать в конце концов, что ему приснилось; и нежеланием будить юношу. Маринетт всегда чутко относилась к чужому сну. Победило последнее в совокупности с жаждой покурить на свежем воздухе и вернуться к себе домой. Предстояло обдумать дальнейшие действия, никак не связанные с её личной жизнью. У убийцы возникла мысль, как можно выследить женщину, заставившую Джаггеда заказать юного музыканта, и, скорее всего, убившую Натаниэля.***
Габриэль согласился на спонтанное совещание нехотя. Но то, что он дал согласие, удивило Маринетт. Она ожидала отказа. — На квартире у Натали через два часа, — бросил на прощание Габриэль и отсоединился. Этого времени убийце хватило с лихвой на то, чтобы переодеться, навести марафет и в точности обдумать план, дабы не показаться наивной идиоткой, впустую тратящей чужое время. А также продумать второй вариант. Тот, если ни Натали, ни Габриэль не согласятся поучаствовать в задуманном. Квартира мадемуазель Санкёр не первый раз использовалась для таких встреч. Всё дело в том, что если каждый наёмник начнёт шастать в офис или в особняк — это не останется незамеченным. Образ нелюдимого художника-одиночки приходилось соблюдать, дабы не вызывать излишнего внимания со стороны прессы. Сама Натали большую часть времени проводила в особняке, рядом с Габриэлем, и особенной надобности у неё в отношении этой квартиры ещё не возникало. Дверь открыла сама Натали, чуть кивнув в качестве приветствия и провела Маринетт на кухню. Из-за зашторенных окон пробивался слабый луч солнца, падавший на пол, отделанный каменной плиткой. Габриэль сидел в дальнем углу, сложив руки шпилем и в своей манере, только поднял брови и удовлетворённо хмыкнул, когда появилась Маринетт. Натали обошла комнату и застыла за плечом Агреста, не сводя взгляда с девушки. Та умостилась на жёстком стуле, прочистила горло и произнесла: — В общем, план такой: я выхожу на связь с Джаггедом Стоуном и прошу его подыграть, пусть встретится с этой женщиной, а мы тем временем будем следить за ними. А я… Я приложу все усилия, чтобы узнать кто она на самом деле. Дюпен-Чен окинула взглядом Габриэля и Санкёр. — И что ты будешь делать, когда столкнешься с ней лицом к лицу? — поинтересовался Агрест, грозно вспыхнув глазами. — У неё могут быть сообщники. Мари закусила губу, рассматривая горшок с фиалкой на столе. — Что-то мне подсказывает, что она действует в одиночку… К тому же, я очень надеялась на то, что буду не одна. Габриэль вздохнул, покосившись на Санкёр. — Одна ты не будешь, можешь быть уверена, — кивнул он. — Ты наверняка уже связалась со Стоуном, и тот дал согласие, я прав?.. Маринетт усмехнулась, стыдливо опуская глаза подобно школьнице. Это и был её запасной вариант. — Ну, в общем-то, да… Послезавтра, сад Тюильри, в шесть часов вечера. Натали озадаченно склонила голову на бок, чуть прищурив ясные глаза. — А что, если это ловушка, Маринетт? Ты можешь пострадать. Девушка недовольно посмотрела на Санкёр. — И что с того? В людном месте никто не решится убивать в открытую, к тому же там очень плохие позиции для снайпера. Габриэль поднялся на ноги, поправляя манжеты пиджака. — Натали права, — промолвил он. — Но мне самому не терпится положить всему конец, поэтому будь осторожна, Маринетт. На выходе из кухни он обернулся: — И да, детектив Кагами… Весьма умна, не давай ей лишнего повода, — Агрест перевел взгляд на Санкёр. — Жду тебя в машине, Натали. — Флешка осталась у меня, — зачем-то сообщила Маринетт. Габриэль растерянно кивнул и вышел в коридор. Маринетт поднялась и собралась было двинуться вслед за Агрестом, как жёсткая хватка мадемуазель Санкёр остановила её. — Погоди, Маринетт, — женщина выглядела как и всегда серьёзно, только глаза будто чуть потеплели. Как лёд на реке становится мягче под первыми лучами весеннего солнца. — Я хотела рассказать кое-что… Давно хотела, но… Сама понимаешь. Дюпен-Чен неуверенно кивнула, показывая, что готова слушать. — Тот человек, первый, кого ты застрелила, работал на Джианелли. Маринетт поморщилась. И вдруг осознала, что сейчас наиболее подходящее время узнать про этого Джианелли. — Как он связан с нами? Этот итальянец… Я не первый раз слышу его фамилию… Играть неполную осведомленность было легко. Натали усмехнулась. Горько так, будто перчинку раскусила и завела руки за спину, принимаясь рассказывать: — Связан очень прямым образом, девять лет назад он заявился к нам и поставил условие: либо Габриэль помогает ему проворачивать здесь, в Париже, свои грязные дела, либо в течении года лишается своего дела. Джианелли был весьма весомым человеком в политике и бизнесе, поэтому… Санкёр как-то виновато посмотрела на Мари. Последняя понимающе улыбнулась. — Месье Агрест не мог отказать, — улыбка на девичьих губах погасла. — Но почему ты рассказываешь мне это? Натали на секунду замирает, как всегда, но после лишь сжимает плечо Маринетт в мимолетном порыве. — Потому что ты достойна знать правду. — Да? Хм, спасибо, — неуверенно бормочет Дюпен-Чен. Правда оказалась скользкой, душной. Джианелли мёртв, а Дюпен-Чен всё ещё убийца. Рефлексия грозилась накрыть с головой. Маринетт стоило больших трудов быть действительно внимательной на обратном пути. Припарковавшись возле дома, девушка ударила по рулю ладонью. Если бы не её подростковые амбиции, она не превратилась бы в убийцу. Если бы не чёртов Джианелли, гори он в аду, ей не пришлось бы ничего скрывать от родителей, от Луки, от себя самой. Судьба — хитрая штука. Мари никогда не считала себя фаталисткой и именно поэтому не прощала себе ошибок. У каждого человека есть выбор и способность реагировать на его последствия. На данный момент, у Маринетт было несколько путей, но все казались ей неправильными, ведущими в трясину или в могилу. Утрировать — легко. Самое сложное — это принять внутри себя истинное положение, не уменьшая и не раздувая его до трагических размеров. Самокопания отошли на задний план неожиданно. У Маринетт не было обычного почтового ящика, она сама не знает как так сложилось, но её это никогда не беспокоило — все нужные письма приходили на электронную почту, поэтому она чуть насторожилась, когда вынимая ключи, обнаружила перед дверью квартиры светлый конверт. Зайдя в дом, девушка торопливо вскрыла его и удивленно вскинула брови. Из конверта выпал плотный, глянцевый прямоугольник. Билет на совместный концерт Луки и Джаггеда Стоуна. Девушка положила тот на трюмо, пожимая плечами. «Очень милый жест со стороны Луки», — решила она. А вечером, когда Мари вышла на балкон привычно выкурить сигарету, Лука ей позвонил. — Так ты придёшь завтра? — надежда в его голосе заставила губы Маринетт расплыться в широкой улыбке. — Думаю, мы сыграем ту новую песню, и если ты не придёшь, то многое пропустишь и… Маринетт с лёгким смешком прервала его: — Я приду, спасибо за приглашение и этот билет, ты ведь… — Брось! Это ерунда, я просто… Если честно, хотел ещё вчера его отдать, но в итоге… — Мы переспали, да, — закончила за него Мари, неожиданно почувствовав неловкость. — Я, наверное, должна извиниться за произошедшее. Куффен неожиданно рассмеялся, по-доброму так, очень заразительно. — Не смешно, — проворчала она, с трудом удерживаясь, чтобы не захохотать в ответ. — Я имела ввиду, что мне жаль, что я ушла утром. — Я не был удивлён, но, слушай. Меня это не задело и… Ох, извини! Адриан явно не рад, что я оставил его в одиночестве. — О, ничего, друзья — это здорово, — пролепетала девушка. — Да уж, — усмехнулся Куффен. — До завтра, Маринетт. — Ага, до завтра… «Адриан?» — Маринетт нахмурилась. — «Уж не Агрест ли?» Однако возникшие мысли неожиданно вытеснило невзначай брошенное «до завтра, Маринетт» — он не просто пригласил её на свой концерт, да ещё и собирался с ней встретиться. Маринетт опустила подбородок на руки, сложенные на ограде балкона. Думать о том, имеются ли у Куффена чувства к ней, помимо наиболее очевидных, было странно. Маринетт никогда не задавалась такими вопросами, и, прямо как Гримо, не отягощала себя длительными отношениями. Мари не влюблялась ещё ни разу. И если тот необъяснимый трепет, будто крошечный вертолёт вращающимися лопастями взбивает ей внутренности, и есть влюбленность, то увольте. — Боже милостивый, — скривилась девушка, выпрямляясь. — О чём я вообще думаю? Но думать не перестала. И прокручивание в голове сцен прошлой ночи, переросло в акт самоистязания. Водитель вертолёта сошёл с ума.***
Подушки впитали её запах. Едва уловимый аромат свежесрезанных ирисов, совсем как тех, что постоянно приносил отец, чьего лица Лука не помнит. Зато помнит как улыбалась мама и ставила их в бутылку из-под вина — ваз дома не водилось. Нежно-сладкий аромат наполнял гостиную и прочно с той поры спутался в памяти с тем, как безумно красиво пела Анарка меланхоличную колыбельную, под которую любила засыпать Джулека, а он сам предпочитал слушать. …И терпкий запах вишневого дыма. Маринетт любила курить сигареты с подобным фильтром. Лука редко запоминал сны. Но открыв глаза, поразился тому, как крепко отпечаталось в голове увиденное. В его сне лже-Пенни убила Маринетт одним выстрелом и растворилась в воздухе. Всё произошло быстро, мгновенно, совсем не напоминая кино. И уж тем более слишком жестоко для сна. Лука ощущал запах крови, как наяву, пахнущий перегретым на солнце железом. Лука видел, как в стекленеющих синих глазах отражается белое небо, готовое выбросить первый снег. В попытках отогнать обрывки дурного сна, музыкант поджигает найденный на прикроватной тумбочке косяк, позволяя густому дыму окутать не только комнату, но и сознание. Кому как не Луке знать, что из песни слов не выкинешь? Музыкант приходит к тому, что он не просто дорожит общением с Маринетт Дюпен-Чен — он боится её потерять.