Let me live my life

      Если бы Арчер мог предвидеть, что Кимбли так быстро вляпается в неприятности, то подумал бы ещё десять раз, прежде чем взять его с собой в Лиор. Прежде чем поселить в одну из своих комнат Восточного штаба и приставить к нему рядового Беккера.       В конце концов, Арчер мог предвидеть, что Кимбли разделается с бедолагой и отправится гулять по коридору. И плевать на все предостережения начальника о том, что хотя его восстановили в звании, ещё не до конца улажены документы. Ещё слишком рано, чтобы так просто заявить о себе.       Но когда бы это, чёрт возьми, его останавливало?       И когда в кабинет вдруг вваливается Мустанг, весь всклоченный, пышущий злобой в раскосых глазах, мечет молнии взглядом и бьёт кулаком прямо по столешнице, Арчер понимает — то, что случилось без его ведома, серьёзно настолько, что даже напыщенный, высокомерный и горячо ненавистный Рой врывается без спросу в его кабинет, который в повседневной жизни всегда обходил стороной. И стоит горячо ненавистному Рою упомянуть в своих несвязных от возмущения речах Кимбли, как мужчина подскакивает с насиженного места, роняет на пол бумаги для подписи и мчится сломя голову в лазарет.       Какой идиот — Арчер думает, но ловит себя на том, что ему не хватает сил разозлиться.       Орать на Кимбли — бесполезно, особенно когда тот улыбается так обезоруживающе, и трёт ссадину на плохо выбритой щеке, и что-то бормочет о том, что обязательно расквитается с Альфонсом Элриком.       Выяснять что-либо бесполезно тоже, поэтому Фрэнк Арчер только с молчаливым осуждением хмурит брови — у него под глазами мимические морщины от бессонных ночей, сухие, холодные всегда пальцы, поджатые тонкие губы. Он садится на кушетку рядом с Зольфом, выслушивает бесполезный трёп и не прерывает. Потому что уже привык к нему, чёрт подери. Потому что у него каждый раз ёкает в груди, когда Зольф смотрит только ему в глаза.       — Ты повёл себя по-идиотски, — заключает офицер и, не дожидаясь прихода медсестры, сам достаёт из тумбочки заготовленные бинты, открывает баночку с перекисью, обрабатывает царапины на мускулистых руках.       И не слова о том, что не стоило ему, заведомо покойному, осуждённому на казнь Багровому алхимику, вылезать из их общей комнаты. Бес-по-лез-но.       — Жаль, что ты не видел, как он взорвался, — Зольф вздыхает и терпит каждое прикосновение влажной ватки к порезам. Сам покорно стягивает китель. Потому что, как и его начальник, выучил его повадки. Жесты. Взгляды.       У Арчера, отмечает Зольф, каждое движение — просьба. Подрагивание губ — сожаление. Любовь — усталая полуулыбка. Фрэнк Арчер ничего не делает просто так, и просто так не говорит.       Только если они не дома. Только если он не выпивший, обмякший на его плечи, бормочущий о своей болезненной почти привязанности.       Вздёрнутая выразительно бровь становится для него знаком, что Арчер согласен с ним, но никогда не признается вслух.       Кимбли этого и не надо слышать.       — Я не могу, — начинает офицер, и нервно дрожит его рука, прежде чем он накладывает марлевый бинт на пострадавшее запястье, затягивает аккуратно, лишь бы не причинить ему боли — хотя помнит, что Кимбли, вообще-то, привык игнорировать боль, — Всё время быть с тобой рядом. Контролировать тебя, брать с собой — по крайней мере сейчас. Неужели так сложно было посидеть день одному?       — Несложно, я очень долго сидел один, — у Арчер по спине бежит противный холодок, стоит Кимбли отозваться небрежно, словно о погоде.       Арчер вспоминает и мысленно даёт себе оплеуху: Зольф был взаперти чёртовы десять лет.       И Арчеру так стыдно в этот момент, что он опускает вниз глаза, касается беспомощно костяшками бледных пальцев щеки, прежде чем заклеить кровоточащий порез пластырем. «Извини» в его чуть сгорбленной спине, шумно сглатываемой слюне говорит куда больше, чем могут сказать слова.       — Скоро тебе никогда не придётся сидеть взаперти, — Арчер обещает и сжимает невольно чужую ладонь, позволяет Кимбли опереться о своё бедро, — Когда начнётся война.       Порез на щеке перестаёт казаться чем-то важным, когда он без капли стеснения стискивает полковника до хруста костей, жмётся лбом в плечо так, что звезда на погонах больно вжимается в переносицу — для Арчера он значит куда больше, чем для самого Кимбли. Для них вообще, на самом деле, важные вещи выглядят совершенно по-разному.       Но в одном, догадывается с тихой грустью Фрэнк, обнимая осторожно в ответ, поглаживая пряди иссиня-чёрных волос, они похожи. Иногда, в глубине души ему кажется, что эта похожесть будет стоить им всего.       Их любовь к войне.