Let me live my life

      Проще съесть кусок хозяйственного мыла, чем хоть раз угодить Арчеру.       А ещё лучше — возникает шальная, извращенская совершенно мысль — нарезать это мыло тупым ножом для масла, положить на ломоть заплесневевшего хлеба и затолкать в ему в самую глотку, щедро залить раствором пищевой соды и придушить: он же, чёрт подери, больной на всю голову, должен оценить подобную шутку и ещё сказать «спасибо» за попытку внести разнообразие в их ублюдские отношения.       Вообще-то, Рой Мустанг уже жалеет порой, что вообще принял решение с ним, таким капризным до тошноты, оставаться в пределах одной квартиры, делить кровать, а потом выслушивать каждое утро его недовольное «яжепросилнеоставлятьсиняки».       И это вместо благодарности за хорошо проведённое время!       Рой Мустанг не придушил полковника ещё голыми руками только потому, что тот умеет слишком хорошо быть покладистым под его руками — критиковать под утро, улыбаться криво искусанным после совместной ночи ртом, и всё же переставать быть тем невыносимым старшим офицером Арчером. И отзывается чутко на имя, которое, по правде говоря, не переносит на дух.       Именно это нужно Рою после того, как погибает Хьюз. Привязаться к такому токсичному, разборчивому до абсурда мужчине, игнорируя любую мысль о том, что тому просто выгодно примаслиться к герою Ишвара, выдающемуся государственному алхимику и любимцу штаба.       Если он избирает извилистый путь к сердцу Мустанга через готовку и колкие поцелуи, клеймом ложащиеся на крепкие плечи, то пусть забудет к дьяволу о собственном, вечно вылезающем на передний план эго.       Отношения — это всегда непросто, особенно если это отношения между военными. Между соперниками и в какой-то степени врагами.       И разве есть что-то постыдное в том, что Рой решает хоть немного разбавить их скудную, недосовместную жизнь пусть даже таким нелепым намёком на романтику?       Если бы Арчер только знал, каких трудов стоило выяснять окольными путями любую информацию о нём, а потом спешно обойти порядка десяти цветочных ларьков, чтобы заявиться на его день рождения с букетом бордовых, южных роз.       И еле сдержать себя, чтобы не приложить его этим поганым веником по вытянутой физиономии, когда заместо простого «спасибо», смущённого поцелуя в щеку (только идиот мог мечтать о том, что Арчер смутится от подобной глупости) именинник до боли знакомо хмыкает и называет знак внимания Мустанга слишком вычурным.       Да и бесполезно его лупить — миловидная флористка с доверительным веснушчатым лицом предварительно срезала с растения шипы. Розы — беспроигрышный вариант в любовных похождениях Мустанга, способный растопить сердце даже самой капризной дамы. И Арчеру они, ему кажется, очень подошли бы — такие же прихотливые, неспособные цвести вне зоны своего комфорта.       Чуть позже Огненному алхимику приходится признать, что Фрэнк Арчер просто не считает нужным получать подарки, как другие нормальные люди — праздновать тем более. Он и не узнал бы никогда об этой чёртовой дате в середине декабря, если бы не выпросил в архиве личное дело полковника: мужчина ни мускулом, ни намёком не даёт понять, что этот понедельник — не просто день в календаре.       Рой поступает необдуманно, явившись на порог чужой квартиры с роскошным букетом и жеманной улыбкой, от которой Арчеру хочется наблевать прямо в коридоре.       Когда они сидят чуть позже на кухне, Мустанг отмечает с удивлением, что цветы всё-таки красуются на простеньком столе из чёрного дерева — это единственное броское пятно на простенькой, хоть и сделанной со вкусом кухоньке. Смешно до колик, но в квартире у полковника Арчера, стоящей, должно быть, целое состояние, всё выдержанно в аскетичных тонах. Нет присущей генералам слабости к покрытым позотолой дверцам, узорчатым обоям и хрустальным люстрам — и, признаться, ему гораздо больше нравится здесь, чем на приёмах, устроенных фюрером, где единственное, что не слепит глаза блеском — синяя парадная форма приглашённых офицеров.       Чашка в руках Мустанга, из которой он пьёт свежесваренный кофе — чисто белая, как и маленький кофейник, поставленная специально для него сахарница и аккуратный кувшинец со свежими сливками. Арчер молча хлопочет у плиты — он в домашней чёрной футболке, но по-прежнему идеально причёсанный, собранный и напряжённый совсем чуть-чуть.       Рой предлагает тотчас сходить в ближайший магазин, взять хотя бы торт и отметить тихо-тихо, пока никто не видит, в стенах просторной квартиры, оставленной Арчеру его отцом — Фрэнк отрицательно качает головой и садится с ним рядом, прикуривает прямо за столом.       — Почему ты такой? — безнадёжно стонет алхимик на очередной арчеровский каприз, не кашляет больше от едкого дыма, к которому успел привыкнуть за несколько месяцев их ненормальных отношений.       И Арчер, зная как никто другой, насколько сильно Рой ненавидит его пагубную привычку, задумчиво затягивается, выдыхает сероватый дым через нос, но по крайней мере в сторону — это было бы мило с его стороны, если бы не холодная насмешка в голубых глазах:       — Какой — такой?       — Я только что предложил тебе побыть вместе в важную для тебя дату. В ресторан ты не хочешь, остаться дома и отметить здесь — тоже. На любые знаки внимания — кислое лицо. Ты специально так реагируешь на всё, что я пытаюсь для тебя сделать?       — Прекращай, — цедит раздражённо Фрэнк, не повышая голос. Он не такой импульсивный, как его любовник, и это, пожалуй, одно из немногого, что спасает их без того хрупкую связь, — Мы не влюблённые подростки, чтобы засыпать друг друга лепестками роз. И даже не супруги — побереги бархатные коробки с колечками для своих воздыхательниц.       Несмотря на то, что Рой выглядит обиженным, задетым за живое, полковнику в голову не приходит извиниться.       — Если ты думаешь, что я с тобой только чтобы спать, то лучше гони меня в шею, — в голосе — вызов, вздернутый наверх нос тычется беспомощно в горячую чашку — лишь бы не смотреть в глаза собеседнику.       И Арчер вдруг, впервые за день, тихо смеётся — можно легко пересчитать зубы, если постараться. Он тянется за кувшином, предварительно потушив окурок об дно хрустальной пепельницы, и подливает в чужую чашку сливок — его забавляет в глубине души, как Рой кичится перед ним, через силу пьёт сводящий крепостью кофе и не добавляет сахара.       Арчер всё равно знает хорошо, что он не любит горькое. Любит выглядеть лучше, чем он есть и чтобы о нём заботились.       У Роя Мустанга — скромная однокомнатная студия, в которой он не ночует почти. Привык просыпаться в чужой постели, никогда не готовит себе сам.       — Если я прогоню тебя — ты уйдешь?       Несмотря на то, что Рой невообразимо его, Фрэнка, бесит, он не может выставить его за дверь. Кто позаботится о нём, выросшем за пазухой у мадам Крис? Кто накормит и разбудит вовремя на работу?       Рой знает это и сам, потому совершенно не боится сделать всё — хотя Арчер просит его не делать — по-своему.       Всё равно встаёт из-за стола, приобнимает сзади и настырно лезет целовать — вдруг в жизни полковника найдётся потом человек, который полюбит его больше? Рой привык быть эгоистом и совершенно не хочет признавать очевидного.       — Что ты делаешь?       Арчер по-прежнему настолько упрям, что не обмякает на его руках, а продолжает хмуриться, рычит глухо сквозь плотно сжатые губы — с ним тяжело, он не даётся, извивается змеёй и осыпается между пальцев остывающим пеплом. Рой Мустанг боится сжечь его, потому никогда не позволяет рисковать — гладит только голыми руками. Перчатки остаются в кармане форменного пальто.       — Ну, — хмыкает алхимик тихо, зарываясь носом в тёмные волосы и тянет к себе ближе — Арчер мог бы сам огреть его букетом по лицу, но флористка, будто зная наперёд, всё же принимает верное решение. Будто догадывается, каким безбашенным садистом тот окажется, — Цветы ты по-достоинству не оценил — надо же мне хоть как-то поздравить тебя.       И пусть потом Фрэнк не возмущается, придавленный им сверху — он до последнего солдат, с ним не получается нежно, даже если хочется. Его, капризного до безобразия, можно только кусать, не дожидаясь никогда стонов — ругань, утробное рычание, шипение и хрипы — не стоны.       Утром Рой на удивление встаёт раньше, мягко выбирается из-под одеяла, лишь бы не потревожить чуткий сон полковника и первым идёт на кухню. Кофе, который он варит — недостаточно крепкий, плохо перемолоты зёрна так, что иногда попадают на зубы и противно скрипят.       На похвалу он даже не надеется — просто хочет сделать что-нибудь сам, пока подворачивается возможность.       Прихрамывающий, вымотанный событиями прошлой ночи, Арчер еле ползёт по коридору, подслеповато щурясь и кутаясь в огромный халат. Мустанг готов поспорить, что тот чувствует и подгорелый чуть привкус, и хруст на зубах, но когда Фрэнк вдруг улыбается благодарно, всё ещё заспанный, растрёпанный непривычно и произносит несвойственное ему «спасибо», Рой полагает, что он самый счастливый на планете человек.       Пускай Арчер, если хочет, ворчит потом, сколько ему угодно, саркастично приподнимает брови и неопределённо хмыкает, сложив на груди руки крестом — Рой обязательно попробует угодить ему.