— Не делай этого, — в голосе у Арчера нешуточная угроза, в глазах — злость. Ещё немного и прижмёт дуло пистолета к виску, дёрнется палец на курке. — Почему? — Потому что я обещал ему. — Но ты спишь со мной, — алхимик выплёвывает едко, самодовольно самую малость, только вот смертельная тоска вперемешку с болью, согнувшая спину Арчера пополам моментально, вовсе не тешат его самолюбия. Вопреки ожиданиям. — Еби меня сколько влезет, но молча. Огненный хочет многое ему сказать на это. Хочет обозвать, скинуть с себя и избить до полусмерти, засадить поглубже и ударить головой об каменный пол раз, лучше два, пока он не захлебнётся кровью. Но он только глухо стонет, когда дуло огнестрельного пистолета вжимается в кадык, заставляя жалко хныкать и умолять взглядом — Риза стреляет едва ли не лучше Арчера, и не позволяет себе таких вольностей никогда.
Чувствовать вину, стыд за содеянное — не в духе полковника Арчера, который никогда прежде не сожалел о принятых решениях. Ни восстановление Кимбли в звании, ни встречи с ним после в собственной квартире не кажутся напрасными. Секс с Роем Мустангом — его самая большая ошибка. Признаться, он хорош, особенно когда под ним и в нём. Проще проглотить гранату, чем признаться себе в том, что ему хочется самому быть вжатым лицом в подушку, как когда-то, и Арчер со злостью хватается пальцами за волосы. Кимбли можно было — Мустангу нельзя. В этом нет никакой субординации, она треснула с тем же хрустом, с которым скрипят каждый раз рёбра Огненного алхимика, стоит полковнику неудачно облокотиться руками, насаживаясь на него полностью. А кому нужно соблюдение дистанций здесь, если они даже не работали вместе? Когда Мустанга резко понижают в звании, Арчер думает, что не сможет при встрече сдержать ехидства: генерал Хакуро надувается от удовольствия, обещает подчинённому золотые горы и повышение в скорейшем времени, едва замнут позорное дело о Лиоре. Кинга Брэдли всё равно нет больше, значит некому уже покушаться на его, Арчера, здоровье. Ведь так? И мужчина только сдержанно улыбается, сверкает глазами — как змея, пригревшаяся на камне — вслед ему летят недовольные взгляды того, что осталось от команды бывшего соперника, хотя Фрэнк знает прекрасно, что в скором времени мерзавка Хоукай, невыносимая девчонка, доставившая столько проблем, отправится работать на него. Армейские порядки беспощадны, он думает и совершенно искренне желает доброго утра перекошенной от ярости Ризе — лейтенант вправе ненавидеть его, и Фрэнку кажется, будто она видит по глазам, читает по каждому едва уловимому жесту, что именно происходит за закрытой дверью палаты её бывшего начальника.— Ну как ты тут? — безразлично, будто декламируя очередной отчёт на ковре у фюрера, вопрошает полковник, пододвигая один из стульев к чужой койке. Не смотрит даже, поправляет только пальцами белый халат на плечах, и Рой может поклясться в том, что через несколько минут он будет валяться на полу — Арчер расправляется с одеждой быстро, но никогда не снимает китель, не разрешает себя трогать и даже не целует. Он вообще, если честно, не похож ни на одну любовницу алхимика. Ни на одного любовника. Если бы не обстоятельства, Рой не стал бы иметь с ним никаких дел. На его горе, Фрэнк оказывается настырным. И жадным, когда дело касается его собственных желаний. — А тебе какое дело? — в голосе столько обиды и ярости, что, будь он ядовитой змеёй, смог бы с одного плевка убить бледного мужчину, восседающего рядом, — Какого чёрта ты опять сюда заявился? Лицо Фрэнка вытягивается, как и тонкие губы в жуткой усмешке, не предвещающей ничего хорошего. — Хочу тебя, — из его уст это звучит сухо, словно обыденный факт. Словно приказ. Неудивительно — Рой думает — что у него нет отношений с таким подходом. — Что же, — вслух ехидничает пациент, и раскосые глаза прищуриваются издевательски, — Ты и Кимбли приказывал тебя трахать? От упоминания знакомой фамилии, Арчер теряет тормоза быстро. Халат падает с его худых плеч, он привычной, болезненной немного тяжестью ощущается на бёдрах, и Мустанг шипит, когда ледяные жёсткие пальцы сжимаются на вялом члене. Арчеру не нужно возиться долго, чтобы возбудить — язык у него горячий и влажный, проникающий под крайнюю плоть. Ему никогда не противно собирать губами дурно пахнущую от редких походов в душ смазку и шумно сглатывать, не ёжась. Несмотря на то, что в штабе многие считают его офисным планктоном, война у Фрэнка Арчера в крови: его не пугает кровь, не ужасает боль, он не брезгует ничем, и никогда не использует любрикантов. — Руки за голову, — как всегда холодно командует офицер. Рой не остаётся ничего, кроме как послушаться его, всё ещё сверля ненавидящим взглядом — он бы убил, если бы не лежал сейчас в больнице. С таким посетителем страшно держать запястья под подушкой, но у него не остаётся выбора: в первый раз Арчер связал его так туго, что остались синяки. — Ненавижу тебя, — тихо шепчет Мустанг. Предпочитает закрыть глаза вовсе, чтобы представить кого угодно — не Арчера, плотно обхватывающего его эрегированный член внутри себя.
Дома каждый раз встречает тишина, давящая на виски, и, если несколько раньше невыносимым казалось постоянное присутствие в квартире постороннего мужчины, то теперь без него всё стало другим. Серым и посредственным, не заслуживающим внимания. Арчер не помнит, когда в последний раз готовил на двоих — на кухне ждёт унылый салат из наспех нарубленного сельдерея и огурцов, накрытый тарелкой, но аппетита нет совсем. Не хватает сил на то, чтобы заварить спасительный кофе, каждый раз думая о том, что Кимбли пил его со сливками и корицей. Фрэнк Арчер ненавидит сливки, но корица въелась в его ладони крепко, и каждый раз он добавляет её в свой напиток, привыкая постепенно. Не может без неё, потому что помнит — губы Зольфа на вкус именно такие, совсем немного с молоком. В голову каждый раз прокрадывается мысль — что будет, когда Роя выпустят из больницы? Продолжатся ли их встречи? Пытаясь представить, как тот сидел бы за столом напротив, ел из тех же тарелок, что и Кимбли некогда и с превосходством во взгляде просил налить ещё чаю, Арчера пробирает озноб: — Что я делаю? — никто не отвечает, и беспомощное отчаянное рыдание рвётся из худой груди, дрожат бледные пальцы, до боли сжимающие рукава кителя. Арчер боится заходить в спальню. Пиджак, в котором он впервые встретил Зольфа, всё ещё лежит на кровати — офицеру мерещится каждый раз, что Багровый всё ещё там, косится на него с осуждением и грустью во взгляде янтарных глаз. Что же ты наделал, Фрэнк? Почему ты меня предал? Почему отправил умирать? Нет, не отправлял — стенает подсознание в провальных попытках спасти хоть крупицу уважения к себе — я не знал, не знал, что так получится. Ты вернул меня в армию, Фрэнк. Если бы не ты, я остался бы жить. Это невыносимо, понимать в глубине души, что Кимбли никогда не сказал бы ему такое, но слышать будто наяву чужой голос. Видеть перед собой чужое лицо таким, как он запомнил его в последний раз — мертвенно-бледное, с ссадиной на разбитой губе, со струйкой крови из рта и стеклянными глазами цвета пожухлой листвы. Нет, нет, нет — Арчер повторяет про себя и, кажется, вслух, всхлипывая так, что трясется столешница под его локтями. Тогда он напивается — до бессознательного состояния, до звёзд перед глазами.— Что там Риза? — Рой спрашивает, не видя смысла огрызаться с Фрэнком больше: он всё равно будет приходить ведь, пока ему так нужно, — Ты её, надеюсь, не довёл опять до слёз? — Ну, вообще-то, плачет она в основном из-за тебя, — скептично цедит Арчер и закидывает ногу на ногу изящно — у него красивые икры, подмечает невольно алхимик, вздыхая еле слышно. На самом деле, он уже не возмущается так, как в первый раз. Что-то в нём сломалось, отказываясь сопротивляться. Когда полковник на нём, невозможно не почувствовать, с какой силой его бёдра сжимают бока. В нём чувствуется опыт — скрытый потенциал. То, чего Рой никогда не замечал и не хотел, если честно, замечать. — Ладно, — смирение в чёрных глазах сбивает Арчера с толку, — Ты ведь не о Хоукай пришёл трепаться? Тебе снова хочется? — М, — недовольно тянет мужчина, хмурит тонкие губы и поджимает губы в излюбленном своём жесте. Неприятно, когда ловят на таком, — А ты не хочешь? Тот ничего не отвечает, позволяя только задрать на себе больничную рубашку и вжать пистолет в низ живота, ведя линию к паху, дразня холодком дорожку тёмных волос. Бесполезно говорить, всё равно сделает по-своему. Правда в том, что Рой хочет, и ждёт каждый раз с нетерпением сухих приказов, фантазируя мучительно о том, как сжал бы крепко чужие ягодицы. Мысль о том, что когда-то это делал Багровый, перестаёт отвращать. Перестаёт отвращать стокгольмский синдром, когда чувствительная головка погружается в умопомрачительный жар чужого тела, проскальзывает дальше и… Рой бьётся в судороге, хватая Арчера за отворот кителя, наклоняет к себе, впиваясь в губы, мерзко отдающие на вкус собственным членом. Тот резко отстраняется, влепляя ему пощёчину. Голубые глаза пылают ненавистью. После того, как всё заканчивается, полковник спешно одевается, молча хлопая дверью.
На следующее утро в дверь настойчиво стучат. Пьяная поволока перед глазами не даёт сосредоточиться, и Арчер надеется лишь на то, что назойливый гость, поняв намёк хозяина квартиры, покинет лестничную клетку. Незваный гость тарабанит в дверь сильнее. Не остаётся ничего, кроме как подняться со стула, ругаясь на всё на свете, в том числе на болящую голову, чтобы открыть. — Что надо? — зло шипит полковник и замирает, как был — перед ним Рой Мустанг, всё ещё потрёпанный, но совершенно здоровый. С букетом цветов, чёрт бы их побрал. — Ты какой-то неприветливый, — в своей гадкой манере тянет Огненный алхимик и без разрешения проходит за порог, разувается, всучивает букет пьяному Арчеру в руки — у того нервно дёргается глаз, лицо помято, волосы торчат во все стороны. Рой только ухмыляется — замечает следы слёз на впалых щеках, но тактично не упоминает об этом. — Я, кажется, дал понять, что всё кончено, — безжизненно отвечает Арчер, опуская руки. Смотреть Мустангу в глаза — выше сил. — Поздно, Фрэнк, — мужчина подходил ближе, мажет горячими влажными пальцами по скуле, заставляя отшатнуться, — Ты же не думал, что твои посещения пройдут бесследно? Я, к большому разочарованию, не смог тебя забыть. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Не обращают внимания ни на цветы, ни на повисший в воздухе кислый запах перегара. Арчер вдруг тянет властно за воротник вглубь комнаты, ведёт в зал, но Рой вдруг перехватывает его руки и тащит в спальню, несмотря на препирательства со стороны полковника. Стоит Фрэнку что-то гневно воскликнуть, Мустанг падает спиной на двухместную кровать, раскинув руки: — Сегодня я хочу тебя касаться. Фрэнк Арчер ничего не говорит. Фрэнк Арчер седлает его, раздевается полностью наконец, и бледное его, несовершенное тело, кажется, светится в полумраке комнаты, где всегда задёрнуты плотно шторы. Руки Роя везде — это больше, это лучше всего, что он испытывал за последнее время. Его губы касаются жарко шеи, кусают мочку уха, ногти скребут лопатки. Он не зря выбрал Мустанга своей отдушиной — секс с ним не обязывает ни к чему и подобен забвению после тяжёлого наркотика. Подушечки пальцев на головке члена вырывают с бледных губ хриплые стоны, и Роя за ним наблюдает из-под тяжёлых век, в глазах его мутно от вожделения. Что же ты наделал, Фрэнк? Это мерзко, не думать о том, что плохо Ризе и о том, что его команда осталась где-то там — но ещё хуже трахаться с врагом. С человеком, который выстрелил в тебя, перед этим натравив химер. Вводить в него влажные от густой слюны пальцы, вынуждая коротко вскрикивать, а после насаживать на себя за бёдра до самого основания. Неправильно, неправильно, неправильно — Рой всё потерял: и Ризу, и карьеру, и мечту стать фюрером. Остался только Арчер, но любить его гораздо сложнее, чем ненавидеть. И Арчер тоже потерял — в одном шаге до генералитета, он, кажется, готов послать всё к чёрту. Когда Рой берёт его сам, не связанный ремнём, он чувствует себя почти также хорошо, как с Кимбли. Кимбли. Взгляд льдисто-голубых глаз падает невольно на бордовый пиджак, свисающий почти полностью на пол с кровати — зрачки мужчины расширяются резко, пустеет взгляд. На одно лишь мгновение он перестаёт слышать звуки, чувствовать толчки и понимать, что происходит. Когда сознание возвращается к нему, он видит перед собой другое, не то лицо. Рой Мустанг — тот, кто смеялся над его амбициями. Он хорош, когда смотрит с ненавистью, и невыносим, когда заставляет стонать его от удовольствия. Это неправильно, Арчер думает в отчаянии, потому что никто не мог, кроме Кимбли. Оргазм почти накрывает алхимика с головой, когда вдруг тонкие пальцы Фрэнка сжимаются на его горле всё сильнее — Рой думает наивно, что это одна из его игр и не сопротивляется. Рычит призывно, нагло улыбаясь. Но пальцы сжимаются всё крепче, и в глазах Арчера безумие — неприкрытое. Зрачки его расширены, сбито дыхание, побелело лицо. Когда Мустанг начинает задыхаться, понимая, что умирает, уже слишком поздно. Член внутри мужского тела подрагивает, семя изливается в него, пачкает стенки вязким жаром. Полковник Арчер удовлетворённо хрипло стонет, когда чувствует, как намокают простыни под ними и чувствует пену на своих ладонях. В воздухе висит запах рвотных масс, и руки военного почти по локоть изгажены ей. Глаза у Роя Мустанга закатываются, а лицо синеет, опухают губы. Он конвульсивно дёргается под ним, пока не прекращает шевелиться полностью. Фрэнк Арчер слезает с него медленно, не спеша одеваться. Обнажённый, при тусклом свете он похож на жестокое божество. Безжизненное тело на его кровати — кровавая дань. Арчер слышит знакомый смех над ухом. Чувствует мягкие объятья смертоносных ладоней на своей груди.