Let me live my life

      Порой идеи у Кимбли странные. Настолько безумные, что бред больного шизофренией, которого на глазах Арчера утаскивают под локти здоровые мужики прямо из зала суда, перестаёт казаться простым набором слов. Да чёртов, будь он трижды проклят, Барри-мясник вряд ли додумается объявиться на пороге полковничьей квартиры среди зимы в одной лишь майке на голое тело, измазанной застывающей стремительно на морозе кровью.       Но Кимбли — не Барри, и даже не болен. Вопреки всему, о чём шепчутся в штабе, Фрэнк Арчер знает: он в своём уме и абсолютно способен себя контролировать. Кроме того, он понимает слово «нет», которое мужчина порой роняет сквозь глухие всхлипы в стенах их общей, с недавних пор, спальни.       Когда дело доходит до приказов, Зольф Кимбли способен понимать — не всегда соглашается, чаще действует так, как считает нужным. Те вещи, на которые Арчер не отзывается конкретным словом, пусть даже общепринятые, остаются вне кимблиевой системы ценностей.       — Это что такое? — Арчеру хочется схватиться за сердце, заорать в всю глотку — да хоть в обморок свалиться на месте, чтобы его такого, растрёпанного, в домашней одежде и босиком уволокли на носилках в ближайшую больницу.       А какая ещё может быть реакция у человека, пусть даже у опытного стрелка, видавшего Ишвар, на щедро политый кровью, будто клубничным сиропом, коробок?       — Подарок, — невинно тянет Кимбли, и брови у него невинно вздёрнуты — не притворяется ни разу, в самом деле не осознает, чем вызвал у начальника такую бурную реакцию. Продолжает потому по-кошачьи сверкать бесстыдно жёлтыми глазами сквозь полумрак — котам в самый раз тащить хозяину убитую только что дичь, приглашая к скромному пиршеству.       На самом деле, Фрэнк знаком с этим, как никто другой. У него когда-то были кошки, коты и котята даже — но Зольф, несмотря на скромность, с гордостью во взгляде протягивает измазанный футляр, и Арчер не уверен, что хочет знать о его содержимом.       — Что это? — голос у мужчины хриплый и сдавленный, когда он наконец приподнимает крышку футляра, тотчас падая спиной бессильно на дверной косяк, — О боги.       — Четырнадцатое февраля, Фрэнк, — убийца, теперь уже улыбаясь широко, делает шаг вперёд. Он прекрасен и всё ещё безумен, — Ты что, забыл? Это твой подарок. Ты хотел его, я знаю. Я всё сделаю, родной, чтобы ты был счастлив, веришь?       Полковник Арчер, сминая непослушными пальцами край собственной футболки, мычит и пачкается отчаянно чужой кровью. Первым порывом — потянуться к пистолету, усмирить пулей и бежать отсюда, сломя голову, как можно дальше. Вторым — убедиться, что человеческое, выдранное вместе с сосудами, сердце, безжизненно алеющее в футляре, не принадлежит Кимбли.       И когда бледная от накатившего ужаса ладонь военного ложится на чужую грудь, не находя раны, сдавленный писк вырывается из горла.       — Откуда…это? — голова у него кружится невыносимо, хочется сесть — Кимбли, чувствуя его насквозь, успевает подхватить под локти, и оба они пачкаются ещё сильнее, сливаются воедино, подобно нечисти во время сатанистского обряда, — Зольф, умоляю, скажи, что это шутка.       — Мустанг, — шепчет тот ласково, не обращая внимания на дрожь чужого тела, и заправляет пряди чужих, всклоченных спросонья, непослушных волос. Мажет кончиком носа по виску, опаляя дыханием ухо, — Снова обидел тебя, я слышал. Ты хотел, чтобы пролилась кровь, Фрэнк?       Фрэнк мычит только: происходящее плывет перед глазами, и он вспоминает, с какой мерзкой издевкой напыщенный сослуживец касается его груди, останавливая, будто непослушного мальчишку. И это при том, что они равны по званию.       — Фрэнк, — зовёт чужой голос сбоку, но мужчина понимает, пусть не сразу, что это не Кимбли — мотает головой, цепляясь пальцами за всё подряд, — Фрэнк, твою мать.       — Что? — мужчина щерится и не понимает, почему сидит в собственном кабинете, одет в синюю форму, а за окном всего лишь день.       Перед глазами маячит округлое, смазливое немного лицо полковника Мустанга — живого, целого и невредимого, не с развороченной грудью. Стоит и нагло щёлкает пальцами перед лицом, оценивая, с какой скоростью сработает рефлекс. Как только Арчер, очнувшись, отпихивает недовольно от себя раздражающую руку, Рой с ехидной улыбкой отступает в сторону, приоткрывает окно:       — У тебя тут душно, как в аду. Проветривай хоть иногда.       Как всегда невыносимый, он сам не представляет, к счастью, как Фрэнк рад видеть его, стоящего на своих двух. Раздражение сменяется облегчением, недоумением — чуть позже:       — Ты что здесь делаешь? — тотчас изумляется Арчер, рассеянно отодвигаясь вместе с креслом назад.       — Тебя Кимбли обыскался, — не без презрительной нотки в голосе отзывается Мустанг, расправляя тюль в чужом кабинете, — Хотел отдать что-то.       — Что? — в животе у Арчера тяжко ухает, и он еле сдерживает волнение — это что, чёрт возьми, всего лишь сон?       — Без понятия, сам увидишь, — Огненный алхимик хмыкает, стреляя издевательски взглядом, прежде чем отправиться к двери, — Должен же кто-то хотя бы из жалости уделить тебе внимание в день всех влюблённых.       Фрэнку Арчеру кажется, что бросить вслед сослуживцу тяжёлую чернильницу — не такое уж безумие, и что Зольф Кимбли из его сна, не был таким уж ненормальным. От мыслей военного отвлекает чужая, робкая с непривычки улыбка — Багровый показывается за дверью, и ни крови на его руках, ни пламя одержимости в глазах.       Когда полковник видит, что он с улицы и одет в пальто, покрытое тающим стремительно снегом, сердце его невольно замирает. Он не ругается даже на то, что Зольф опять пренебрёг шарфом.       — Ты где пропадал? — выдыхая с трудом, Арчер не успевает отстраниться, тотчас утянутый в ледяные объятья и вздрагивает от влажного холодка, попавшего за шиворот.       — За этим, — чужая ладонь, покрасневшая от мороза, соскальзывает с пояса военного, тянется в карман, чтобы пошарить неуклюже.       В пальцах его — коробок, маленький, гораздо меньше того, что Арчер видел во сне, но Фрэнк всё равно боится взять. Кимбли, замечая это, расценивает по-своему и фыркает, как обычно:       — Не волнуйся, не взорвётся, — сам откидывает бархатную крышечку.       — Какого чёрта? — впору ахнуть, замечая, что именно ждёт внутри, — Ты с ума сошёл?       Нет, он осекается мысленно, Кимбли всё-таки безумец, и идеи у него больные — это не сердце Мустанга, выдранное из груди, но серебряное кольцо — это ли не настоящее безумие?       — Зачем? — голос у Арчера садится от изумления — будто бы во сне, Зольф его берёт под локоть, чтобы не упал, чего доброго, — Оно же, наверняка, очень дорогое.       — Ну, — Кимбли тянет смущённо, и всё равно светится весь горделиво, — Пришлось подкопить. В конце концов, ты ведь мне подарил то, с красным камнем — я не хочу, чтобы у тебя не осталось от меня подарка тоже.       Полковник думает сказать в этот момент, что его подарок — скорее оружие, нежели украшение. И что Зольф ему ничего не должен. И что он спятил окончательно, и даже миокард не показался бы таким странным презентом, в конце концов.       Полковник не говорит ничего из этого — смущённо целует в уголок губ только, Кимбли расцветает пунцовым под его касанием.       Может быть, не такой уж он и ненормальный.