***
Спустя пару дней Винри узнаёт, что незнакомца, щерящегося каждый раз, стоит ей невзначай коснуться Арчера в его присутствии, зовут Зольф Кимбли — и что он работает на полковника в армии. О том, что происходит между ними, думать не хочется совсем, хотя тайком, подмечает девушка, Багровый наклоняется к чужой щеке, тычется кончиком длинного носа, шепчет что-то на ухо. Она спешит покинуть комнату, еле сдерживая порыв бросить в голубков нечто тяжёлое. Дел по горло — раны у Фрэнка Арчера тяжёлые, она даже вздрагивает невольно, насмотревшись до него на лишённых конечностей людей, но здесь в пору охнуть сдавленно, невольно проникнувшись непрошеным сочувствием: культи обожжённые, не успевшие зажить и кровью пропитываются простыни каждое утро. Пинако не ругается никогда, хотя поджимает брезгливо губы: Винит до сих пор, догадывается Винри, за смерть сына и его жены. Неважно, что Кимбли увезли в тюрьму за несколько дней до их казни, а Арчер был переведён обратно в штаб — неважно, армейская форма, вывешенная на стул, уже является для неё триггером. — Мне очень жаль, — как-то раз за завтраком роняет Фрэнк. Атмосфера тогда напряжённая, воздух будто пронизан электричеством, и все молчат — одной рукой есть неудобно, понятно дураку, но Винри всё равно не понимает, за что именно он извиняется: за беспокойство, за то, что постельное бельё приходится менять ежедневно, за дрожащую в пальцах единственной руки вилку или же за то, что он военный. В любом случае, мисс Рокбелл начинает казаться, что не такой уж он мерзкий на самом деле. — Почему? — в голосе её настороженность, граничащая с любопытством. Она всегда была любознательной, и любознательность эта стоила ей порой слишком много. Ровно как и бездействие. Винри до сих пор верит, что если бы настаивала чаще, то смогла бы вовремя прийти Эдварду на помощь. — Жаль, что я ставлю вас в столь неловкое положение, — признаётся полковник. Не ест почти, несмотря на то, что Кимбли, забывший про дискомфорт и неприязнь к хозяевам, уплетает за обе щеки (к слову, он импонирует механику гораздо меньше — что Арчер в нём вообще нашёл, думается девушке с несвойственным ей осуждением) — Вы не должны помогать мне. — Я делаю это не ради вас, — металл до боли вжимается в хрупкую, покрытую мозолями ладонь. Аппетит, без того никакой последнюю неделю, пропадает окончательно, и сил хватает лишь на то, чтобы влить в себя остатки подслащенного чёрного чая, — А потому, что так надо, понимаете? — Понимаю, — Арчер кивает со странным подобием улыбки, отодвигая от себя полную на половину тарелку. Беря пример с собеседницы, припадает к чашке с крепким кофе, — И всё же, я благодарен. Злость в груди девушки утихает — невозможно злиться на того, кто смотрит пристально единственным уцелевшим глазом, негромко прося Зольфа отвезти его обратно в комнату. В этот момент Винри Рокбелл ненавидит себя за то, что первая встаёт из-за стола, вызываясь помочь. Кимбли вместе с Пинако провожают их недобрым взглядом, и, кажется ей с подступающей к горлу истерикой, именно сейчас едины в том, что помогать Фрэнку Арчеру — плохая идея.***
— Оставь нас, — устало просит полковник, мягко ведёт подушечками пальцев по чужой ладони. — Нет, — Кимбли шипит диким котом, вырывается — короткие пряди на затылке встают дыбом, и Винри хочется лишь вжаться спиной в стену. Он убьёт её — если заметит сейчас — Арчер ничего не сможет сделать, он слаб, у него нет руки, нет кобуры с пистолетом. Он сам зависим сейчас, и безумием кажется то, что совсем не боится Зольфа. А Зольф его не думает тронуть даже. Смотрит с недоумением, почти расстроенно, прежде чем вылететь пулей из комнаты, громко хлопнув дверью. Рокбелл выдыхает с облегчением, так и продолжая обтираться лопатками об старые обои в дурацкий цветочек. До сих пор в ушах стучит бешеный ритм её собственного сердца, мелькает совершенно идиотская мысль о том, что Фрэнк слышит его тоже. — Простите его, мисс, — мужчина вздыхает тихо, спуская с кровати ногу, — Он…огорчён. — По-моему, он ненормальный, — возражает Винри, прислоняя ладонь к тяжело вздымающимся рёбрам — хватит с нее алхимиков в этой жизни, — Полковник Арчер, можете обращаться ко мне на «ты», всё равно вы старше. Собеседник неловко улыбается уголком губ, почти незаметно, но она всё равно успевает поймать движение чужого рта — не замечает за собой, что ловит жадно каждый жест, каждую усмешку. Ей хочется понять, что именно не так с ним. Что не так с ними всеми. — В таком случае зовите меня по имени тоже, к чему раскидываться званиями? Смущённая, покрасневшая до кончиком проколотых ушей, Рокбелл вытягивается в струнку: — Хорошо, полковник. — Просто Фрэнк. Называть по имени взрослого мужчину воистину абсурдно — менее абсурдно проявлять к нему незаслуженное уважение и пресмыкаться, выслуживаться каждый день непонятно зачем, то предлагая помочь с завтраком, то беря за руку, чтобы вытянуть из кровати. И обсуждать план изготовления новых протезов абсурдно тоже. Винри иногда подбивает нарочно заменить одну деталь на другую, намеренно сломанную — и воображать после, как он, вернувшийся в строй, высокомерный и чопорный, споткнётся на перроне, сломает себе шею, или даже из-за неисправности механизма утянет за собой весь взвод на ответственном задании. Тогда уже неважно будет — погибнет он или останется в живых. Полковник Фрэнк Арчер и его обожаемый Кимбли перестанут быть кому-либо нужными. Но Винри не способна, потому автомейл собран как надо — ничего лишнего, она без всякого лукавства готова назвать это своей лучшей работой. Жаль лишь, что для него — не для близкого, действительно нуждающегося человека. Фрэнк нуждается — поправляет она себя, закручивая очередной болт и грустно вздыхает. От многочасовых трудов глаза пухнут, ничего не хочется, кроме как упасть щекой на жёсткую столешницу и уснуть на ближайшие двенадцать часов. — Мисс, — проносится над её ухом. Рокбелл вздрагивает, пытаясь сфокусировать взгляд на плывущем перед ней лице — это Арчер касается плеча в несвойственном ему жесте, — Не нужно сидеть до поздней ночи. Отдых необходим. Винри усмехается от того, что военный вновь обращается к ней на «вы». — А вы…ты сам отдыхаешь когда-нибудь? — нарочно хочет уколоть его, показать, что в сущности он далеко не такой уж правильный, каким хочет показаться, — Почему ты вообще обратился именно ко мне? Неужели где-то ближе нет механиков, желающих помочь за такую сумму? Возможно, никто из них не желает связываться с предателем, думает Винри? Но ответ заставляет её впасть в ступор окончательно. — Видел, как слаженно работают механизмы в конечностях Стального алхимика. Решил, что не хочу повторять старых ошибок, — Фрэнк тянет за плечо ещё раз, и теперь уже Рокбелл понимает — он прежний, настойчивый и вежливый только до определенных границ. После — солдат, не терпящий пререкательств. Ей не остаётся ничего, кроме как подчиниться чужой воле и встать с насиженного места, поражаясь, как сильно затекли мышцы — сесть после на край старого скрипучего дивана. Он кажется самым мягким местом сейчас, того и гляди уснёт, сползая головой на подлокотник. — Каких ошибок? — девочка всегда была слишком любопытна, но Арчер улыбается только. Ему то ли льстит чужой вопрос, то ли больно вспоминать, и эта улыбка, тоскливая, натянутая, словно треснувшая у самого края, способна рассказать гораздо больше. Винри за своё любопытство, впрочем, ничуть не стыдно — имеет право знать, он её должник, в конце концов. И тогда Фрэнк говорит — всё вкратце, хотя девушку всё равно бросает то в жар, то в холод от его рассказа: немыслимо, кричит подсознание, так издеваться над живым человеком. Над раненным офицером, пускай ублюдком. Такого обращения не заслуживает ни одно в мире существо. Винри Рокбелл, заядлая любительница сложных механизмов, впервые не испытывает никакой симпатии к тому, что всегда вызывало трепет и желание поскорее разобрать на части — уродливую, даже по словам, больше похожую на переломанные конечности паука автоброню ей видеть совсем не хочется. Зато теперь ей известно, что за жуткие ожоги россыпью по чужой коже — не боевые отметины, следы от припаянного к коже металла. И потому он едва ли двигается сам, через жуткую боль в воспалённых культях. Винри Рокбелл почти что жаль полковника. Полковник, не привыкший ловить на себе сочувственных взглядов, только ведёт иронично бровью, когда девушка всё-таки засыпает прямо на диване — накидывает на неё поеденный молью шерстяной плед, до того скрывающий его внешнее уродство. Без чужой помощи, Арчер умудряется покинуть комнату — только скрипят колёса инвалидного кресла, слишком тяжёлого для того, чтобы толкать его одной рукой.***
— Это и есть твои родители? — военный интересуется, разглядывая старую, выцветшую фотографию над рабочим столом. Впервые в жизни Винри запинается, прежде чем ответить утвердительно — ну да, что такого, в общем-то. До него многие спрашивали, будут спрашивать, наверное, ещё много раз — только вот, вряд ли когда-нибудь в их доме задержится военный. Пинако, с трудом вытерпевшая некогда присутствие Роя Мустанга, почти не ворчит уже — возможно, Огненный не такой подлец, как полковник Арчер, но последний, по крайней мере, не причастен к казни её сына. — Да, — кивает просто, тут же меняет тему разговора, надеясь избежать других неприятных вопросов, — Как автоброня? — Замечательно, — Фрэнк скуп на слова, но его похвала, кажется, бежит электрическим зарядом вниз по позвоночнику — Винри невольно, пока он не видит, улыбается, едва дёрнув уголками губ, — Я совершенно не сомневался в том, что ты сделаешь всё идеально. — Ты быстро привыкаешь, — обращаться фамильярно уже вошло в привычку — будто Арчер её давний сосед, хотя находится он в их доме чуть меньше месяца, — Эдварду понадобился почти год, чтобы восстановиться. То, что военный сочтёт это за комплимент, Винри даже не надеется — ровно как и на то, что полковник вдруг вздохнёт тяжко, словно заныли вновь давно зажившие раны. Закурит прямо в комнате, рассеянно чиркая зажигалкой. Винри Рокбелл даже не ругается — а толку? Не ей учить мужчину, пригодного в отцы — тем более, что мужчина этот солдат. — После первого, мм, опыта, я вернулся в строй через три недели, — отмечает Фрэнк, и теперь уже девушке становится понятно, в чём причина изменений в чужом поведении. — Мне жаль, — совершенно искренне замечает она, прежде чем успевает подумать — тут же еле сдерживает смех от того, что именно это как-то раз за завтраком роняет Фрэнк. Он тогда раненный и едва ли способный держать столовые приборы — теперь стоит ровно, несмотря на то, что места соединений по-прежнему жжёт огнём. Просторная футболка и домашние брюки ничуть его не портят — в осанке, в жестах, да даже во взгляде, угадывается офицер. Когда догорающий бычок летит в жестяную банку, Арчер к ней поворачивается — во взгляде широко распахнутых голубых, как у неё самой, глаз неприкрытое изумление: — За то, что мне не повезло с первым механиком или потому что ненавидишь меня? Впервые Винри становится стыдно — она уже не в состоянии вспомнить о первых испытанных ею чувствах к этому человеку. Сейчас, даже если бы она захотела на самом деле, ни капли неприязни не закрадётся в грудь. — Мне тебя не за что ненавидеть, — звучит как оправдание, и Фрэнк тихо хрипло смеётся, лезет вдруг в карман и отсчитывает круглую сумму — в пачке свежих купюр явно больше нужного, подмечает Винри. И не говорит вслух. — Признаться, мне тоже жаль, — совершенно серьёзно добавляет он, глядя сверху вниз. От этого взгляда Винри хочется расплакаться, как маленькая девочка, — Что Стальной погиб. И Винри знает, что Арчер, собирающий вещи, чтобы уже завтра выкупить ближайшие билеты до Централа, мог бы добавить — он непутёвый, вечно ввязывающийся в неприятности мальчишка. Или упомянуть о том, сколько Эдвард доставил ему хлопот. Или что-то в этом роде. Но Арчер молчит. Когда Винри пересчитывает плату за протезы, на глаза ей попадается маленькая бумажка с аккуратной подписью — за спасение. Слёзы всё-таки текут из её глаз прямо на записку, которую она не решается скомкать в ладони. Разглаживает бережно, как самое дорогое сердцу сокровище, кладёт после к другим, пришедшим некогда от Элрика-старшего письмам. Не решается вдогонку спросить, кого именно Фрэнк Арчер благодарит за спасённую жизнь — её ли, поставившую его на ноги или же Эдварда, не давшего умереть полковнику в Лиоре.