Принцесса Темной стороны

Армитаж Хакс нервничал. В излишней серьезности и резкости, неуместно громком голосе, во всем его существе дерганность так и сквозила, с потрохами выдавая страхи генерала. И усилилось это все ровно в тот момент, когда за нами захлопнулись очередные двери, и шум кипящей на крейсере жизни вдруг сменился почти гробовой тишиной, прерываемой лишь низкочастотным механическим гулом. Чем меньше окружающее пространство напоминало военный крейсер, тем мрачнее становился мой конвоир, и тем, что удивительно, начало свободнее дышаться мне. Единственным неудобством во всех маневрах оказался лифт: парадное платье, вызывавшее благоговейный трепет у поданных и гостей дворца, оказалось абсолютно неуместным на космическом крейсере, и если движение вперёд по достаточно широким коридорам хоть как-то получались, то вот забраться в лифт мешал и рост наряда под два метра со всеми украшениями в голове, и объемный кринолин со шлейфом. Правило «особу королевской крови должно быть видно издалека» видимо писалось в те давние времена, когда лица королевских кровей царственно спускались по парадным лестницам в тронные залы, а не бродили бог весть где, бог весть с кем. И вот теперь, то и дело бросая косые взгляды на покрывшегося испариной генерала, я жду вынесения собственного приговора. Право слово, неужели он так боится своего командования? Я бы вот лучше от полетов в коробке с турбинами сторонилась с такой же рьяностью . К слову перелёт на шатле от дома до крейсера командования я перенесла лучше, чем мне представлялось в самых смелых фантазиях. Первый полёт, и сразу в космос! И даже в обморок не упала, хотя признаться при старте пришлось незаметно жмуриться и вспоминать всех известных покровителей. Особенно когда начала жалобно трещать обшивка. Принцесса не должна бояться, и, тем более, показывать свой страх врагу. Поэтому знать моим новым подданным о том, что их принцесса до одури страшится подниматься над землёй выше, чем позволяют парадные туфли, совершенно необязательно. Да и мысль о том, что даже сейчас от ледяного простора вселенной меня отделяет только тонкая обшивка корабля, ноет глухой болью, правда заглушаемая вполне физическим неудобством от стянувших запястья наручников. Створки лифта раскрывают стальные челюсти, обнажая алую глотку. Тронный зал— моментально угадываю я. Помещение, с затянутым кроваво-красным сукном окнами, замершими по периметру стражами и увенчанное высоким троном, с замершей на нём личностью. — Ваше высочество...— раздаётся тихий шёпот, видимо каждая секунда промедления заставляет Хакса нервничать ещё пуще. Бросив на мужчину короткий взгляд, я двигаюсь с места. При всей напряженности происходящего, накатывает какое-то почти по-детски пленящее чувство собственной значимости. Почти такое, с каким в далеком пятилетнем возрасте я закручивала поверх платья стянутую со стола скатерть, подвязывала её шнурком от гардин, водружала вурпака[1] на голову на манер невообразимой прически, и вплывала в тронный зал через парадные двери, играя не то в коронацию, не то в замужество. Представляя, что скачущий рядом ануба[2] Зё мой принц. Почему-то в том возрасте клыкастость и плотоядность импровизированного благоверного меня совершенно не смущала, как и вообще сам факт проживания во дворце зверюги, которой на некоторых отдаленных планетах травили гладиаторов. И вот сейчас, как и тогда, вдруг появилось какое-то странное чувство собственного величия. — Королевна Вирсавия, ещё прекраснее чем о вас говорят,— Прокатывается чуть сиплый, клокочущий голос по залу, и сидящий на троне человек наконец поднимается. Останавливаюсь, подхватывая подол платья и опускаюсь в реверансе, насколько это позволяет сделать кринолин и двадцати сантиметровая платформа туфель. — Моё почтение.— Чуть склоняю голову и замираю на несколько секунд в поклоне. — Какое удивительное дитя,— Старик чуть пошатываясь медленно направляется мне навстречу, и я наконец поднимаюсь, снова расправляя плечи. С лёгким щелчком раскрываются наручники. — Сколько выдержки, гордости и преданности собственным убеждениям! Как интересно, и практически нет ненависти, хотя формально вы всё-таки наша пленница. — Я пришла сюда по собственной воле, для меня честь пожертвовать собой ради своего народа. — Ну-ну, не нужно громких слов. В конце концов, если твои родители не будут делать глупости, считай что ты просто погостишь какое-то время на нашем корабле. Внимательно вглядываюсь в приближающееся существо. Не человек, скорее гуманоид, с испещрённым безобразными ранами лицом, худыми, скрюченными пальцами с по птичьи загибающимися ногтями, затянутый в золотую мантию. Льдисто-голубые глаза внимательно изучают моё лицо. Прикрываю на мгновение веки, в попытке собрать волю в кулак. Принять свой долг, забыть личные убеждения. По залу прокатывается тихий смех верховного лидера. Сноук медленно обходит меня по кругу. — Право, какое прелестное дитя. Не бойся, милая, нет нужды так беспокоиться. У меня нету желания вынуждать тебя становиться своей женой. Как там это у вас говорится?Не достоин, положение в обществе не позволяет. Не волнуйся, твоя партия будет равная. Требуется усилие, чтобы задавить очевидное удивление. Откуда здесь, в Первом ордене, взяться представителю королевской крови? — Повинуюсь. Суалокин[3] выполнил свою часть договора, отзовите корабли. — от пронизывающего до мозга костей взгляда становится до безумия неуютно. — Хакс, сопроводите принцессу до мостика и отзовите флот. — Да, верховный лидер.— раздаётся откуда-то из-за моей спины, и я наконец понимаю, что аудиенция закончилась. Закончилась не принося и грамма ясности ситуации. Снова опускаюсь в реверансе, но видимо потерявший ко мне всякий интерес верховный лидер, неспешно заковылял к своему трону.

***

За стеклом, насколько хватает глаз расстилается бескрайний простор космоса. От почти физического ощущения его величия, по спине пробегают мурашки. Металл под пальцами противно-тёплый, согретый прикосновением кожи, но убери руку и уже секунду спустя он снова будет таким же отчужденно-ледяным. На капитанском мостике стоит какая-то малопонятная мне суета. Рыжий мужчина, мгновение назад что-то громко выкрикивающий, наконец останавливается рядом, горделиво выпятив грудь, заложив руки за спину и видимо наслаждаясь проделанной работой, присоединяется к созерцанию результата. Пять огромных чёрных треугольников-кораблей разного размера, начинают неторопливо разворачиваться, отступая. Отсюда, из космоса, моя родная, сине-зелёная планета кажется удивительно маленькой, словно игрушечной. Мой Суалокин. Моё королевство. Мой дом. Прикрываю глаза, чувствуя как противно скребёт тоска. Как бы я хотела, ещё хотя бы разок увидеться с родителями... Но это невозможно, немыслимо. Нет даже малейшего шанса на то, что Первый орден решит вернуть меня обратно. Слишком многое стоит за этой сделкой: перемирие Ордена с суверенной планетой, скреплённое узами брака. Гарант нейтралитета и неофициальное покровительства Суалокина Первому ордену и возможность для планеты остаться в стороне от игр в добро и зло. Выгодная сделка. Суалокин, являясь нейтральным королевством с собственными законами, практически на 70% населен преступниками, находящимися в межгалактическом розыске по разным причинам. За щедрые членские взносы и беспрекословное подчинение законам, планета даёт возможность безбедно прожить оставшуюся жизнь. Таким образом, уже несколько столетий Суалокин остаётся одной из богатейших планет, а специфика её населения помогла обзавестись весьма внушительными военными силами. Ставя во главе всего правило нейтралитета, до последнего времени получалось весьма успешно избегать участия в разборках галактических властей. И все бы так и шло своим чередом, если бы две недели назад, на опасной близости от планеты не вынырнули боевые корабли Первого ордена. Вооруженное столкновение привело бы к полному уничтожению обеих сторон, поэтому Орден предложил сделку, по которой Суалокин обязался не переходить на сторону Сопротивления, держа нейтралитет с перевесом к лояльности военной диктатуры Ордена. Последний корабль делает скачок, оставляя за стеклом только темно-синюю бесконечность и небольшую планету. — Господин главнокомандующий, не могли бы вы показать мне корабль? — наконец я оставляю свои душевные терзания. В конце концов убивайся-не убивайся, а на родину я больше не вернусь, значит пора смириться и приспосабливаться жить дальше. Генерал оборачивается, одаривая меня удивленно-надменным взглядом.