Совершенный грех

      Тишину звездной ночи нарушала негромкая, но сентиментальная мелодия. Она лилась подобно мирному, покорному потоку и ни на мгновение не прекращала свой бег. Словно исполнитель вложил в игру звуков свои собственные чувства и эмоции, разорвать которые не способен никто, даже смерть. Признаюсь, честно, так оно и было. Мне доподлинно неизвестно, откуда появилась эта музыка или как она родилась, но в моменты грусти и абсолютной беспомощности сия мелодия становилась отдушиной моему хладному сердцу. Впервые я сыграл ее несколько лет назад, когда осознал, что со мной случилось. То была безлунная жаркая ночь, безмолвие которой нарушали разве что протяжные стоны знойного ветра, да стрекотание сверчков, а в моем распоряжении была самодельная бамбуковая флейта, звуки которой бессовестно фальшивили. Меланхолично-сладостная мелодия увидела свет не сразу, но когда она родилась, то навсегда завладела моим истерзанным сердцем. Я не придумал ее сам, но и автор мне был, к сожалению, не известен. Какая-то часть моей памяти, моего прошлого, оказалась для меня утеряна. И чтобы я не делал, к чему бы не прибегал, вспомнить все мне так и не удалось.       Расположившись на искривленных древесных корнях старого эбенового дерева, я прикрыл глаза и чистые звуки флейты наполнились какой-то светлой грустью, такой же, какая жила в моей душе. Знаете, почему-то днем тоску хочется переживать в окружении людей, но как только на землю опускается ночь, наоборот, - ищешь укромное место. Так было и со мной. Покинув условленный пункт ночлега и спящего Лань Чжаня, я поспешил на крутой берег полноводной реки, чтобы сполна насладиться благословенным одиночеством и красотой новорожденной луны. Несильный ветер трепал мои черные, как смоль, волосы. Длинные и легкие они путались в низкорастущих ветвях и сливались с ночным небом, придавая бестелесной картине росчерк завершенности. Мне не хотелось этого признавать, но я не желал, чтобы наше маленькое путешествие, начавшееся всего неделю назад, закончилось уже завтра. Я жаждал, чтобы грандиозная авантюра продолжалась вечность, но желания не исполняются по щелчку пальцев. По крайней мере бесплатно.       Первое время звуки флейты слышались явственно, затем все глуше и глуше, и, наконец, все стихло. Опустив руку на согнутую в колене ногу, я устремил взгляд на музыкальный инструмент. То была флейта тонкой ручной работы, на конце которой в качестве украшения была прикреплена красная кисточка, собранная между собой золотой нитью. Великолепное исполнение, изысканное мастерство, но она даже отдаленно не напоминала мне мою Чэньцин. Ностальгические воспоминания никогда не давались мне легко, поэтому, отмахнувшись от них, я засунул флейту за пояс. Откинувшись назад и заложив руки за голову, я посмотрел в предрассветное небо, которое отличалось удивительным розово-фиолетовым оттенком. Сна не было ни в одном глазу, вот только предательский, но сладкий зевок все же слетел с губ протяжным эхом. Демонам не свойственна усталость, голод их не терзает, а жажда никогда не убьет. Но нездоровые человеческие привычки, коими все еще была наполнена моя греховная жизнь, давили неподъемным грузом мне на плечи, заставляя на краткий миг чувствовать себя живым. Я не жаловался, ведь сам выбрал этот тернистый путь, но порой ругал за слабость, которую сам же и взрастил. Стоило бы отдохнуть и, хотя бы, несколько часов поспать, но пророческие слова слепого оракула заставляли меня держать ухо востро и всегда быть начеку. Ведь достоверно неизвестно, когда злосчастная судьба покажет свои зубки и отнимет мою жизнь. И как бы громко и отчаянно я не кричал миру о том, что не боюсь смерти, глубоко внутри я знал правду. Смерть – это конец. И после нее уже не будет запятых.       — Откуда эта мелодия? – послышался сонный женский голос и в двух шагах от меня появилась моя дорогая подруга Сянцзян. — Ты без устали ее играешь, когда тебе грустно.       — Не знаю, - честно ответил я, пожимая плечами. — Она словно лучшая часть меня, которая капля за каплей просачивается в сердце и оживляет его.       — А разве музыка на это способна? – удивленно поинтересовалась молодая женщина, прижимаясь спиной к дереву и скрещивая руки под грудью. — Мне всегда казалось, что искусство необходимо лишь для того, чтобы скрасить досуг.       — Невежда, - скептически процедил я, иронично улыбаясь. — Простые мелодии, подобно этой, успокаивают душу. Даже мою. Если, конечно, она у меня все еще есть.       — Глупости, - фыркнула Хуалинг, щелкая меня пальцами по лбу. — Ты такой же…       — Мы оба знаем, что это не так, - перебил ее я, выпрямляясь и кидая взгляд в сторону призрака. — Наверное, именно поэтому я и играю ее. Есть в этой мелодии что-то, - сдвинув брови к переносице, я добавил: — родное.       — Родное?       — Не важно, - отмахнулся я, елейно улыбаясь. — Моя лирическая душа не повод для обсуждений. Поэтому вернемся к насущным вопросам. Что ты узнала?       — Неужели он настолько плох? Ты ведешь себя так раздражительно только в том случае, если голоден. Хотя, я не удивлена, - покачала головой женщина. — Второй молодой господин Лань подобен драгоценному нефриту. Холоден снаружи и мертв внутри.       — Я не трогал его, - сердито заметил я, досадно усмехаясь. — И никогда не трону. Слишком бесценен, чтобы уродовать его своей нечестивостью.       — Неожиданно проснулось благородство?       — Нет, - строго ответил я. — Просто купил по дешевке в деревне несколько дней назад. Итак, - вновь возвращаю я внимание к интересующему меня вопросу: — каков твой ответ?       — Я видела Мей Шан и она, как обычно, в отвратительном расположении духа. Уверен, что тебе нужно идти? – беспокойно поинтересовалась девушка. — В прошлый раз ты с трудом унес от нее ноги.       — У нее вспыльчивый характер, вот и все. Но гнев – короткий путь к ошибке, - лениво пожав плечами, ответил я. — К тому же, это малая цена за его счастье.       — Послушай только себя, - улыбчиво заметила Сянцзян, хлопая в ладоши. — И ты все еще веришь в то, что у тебя нет души?       Смущенная улыбка коснулась моих губ, но тут же померкла, когда позади себя я услышал хруст ломающейся ветки. Кто-то или что-то подслушивал нас, поэтому, недолго думая, я обнажил клинок и бросил его в сторону нежеланного гостя. Глухой удар сообщил мне о том, что лезвие глубоко вошло в дерево, но задело ли оно засидчика необходимо было еще узнать. Соскочив с корней, я быстро соединил руки вместе, заставляя клубящуюся вокруг меня темную энергию греха сорваться с крючка и стремительно распространиться по земле, подобно плотному ковру. Любое живое существо в радиусе поражения демонических способностей незамедлительно погружалось в искусную иллюзию, из которой выбраться было практически невозможно. Оптический мираж главная особенность инкуба, поэтому выбраться из плена игр разума способны лишь те люди, которым позволит демон. Но вот незадача, подобное вмешательство поглощает слишком много энергии. Тяжело вздохнув, я нетвердой походкой направился туда, где предположительно находился непрошенный гость. К сожалению, обнаружить кого-то мне так и не удалось, поэтому, понизив влияние способности, через минуту я и вовсе обуздал ее.       — Кто это был? – нерешительно поинтересовалась Хуалинг, замечая, как хмурятся мои брови. Я же в свою очередь резко потянул на себя клинок, вытягивая его из дерева.       — Точно сказать не могу, - угрюмо ответил я, засовывая нож в сапог. — Но кое-что я все же заметил. Только одно существо способно противостоять иллюзии – мертвец. А это значит, что кто-то еще, помимо меня, пошел по пути Тьмы и достиг в нем небывалых высот.

***

      Утро в ордене Гу Су Лань начиналось с первыми песнями птиц, примерно в пять утра. В прошлом, когда мне довелось некоторое время провести в качестве скромного ученика Облачных Глубин, я стоически удивлялся, как можно так рано просыпаться и чувствовать себя свежим и бодрым. Ведь я в свои шестнадцать-семнадцать лет ранее десяти никогда не вставал. А если такое все же происходило, то, скорее всего, я просто не ложился и вовсе. В ту пору Цзян Чэн частенько ругал меня за фривольность в поведении и грозился натравить на меня собак, если я не буду вести себя с достоинством лучшего адепта ордена Юнь Мэн Цзян. Я смеялся ребяческим смехом и впопыхах одевался, чтобы на следующее утро снова все повторилось. То был наш утренний ритуал, с которым мы отдавали дань своему относительно спокойному детству. Что же касалось настоящего, вот уже неделю я со стороны наблюдал за тем, как легко и непринужденно по утру встает Лань Чжань. Для него это было в норме вещей, но даже с учетом того, что сон для меня более не был первопричиной и залогом хорошего дня, я каждый раз удивленно разводил руками, когда, словно по команде, у мужчины открывались глаза. Несколько дней назад я не выдержал и поинтересовался, как он так может, на что Хангуан-цзюнь вяло пожал плечами и ответил, мол любое действие – ритуал, медитацию, ранее пробуждение или чтение вдохновляющих книг – можно превратить в привычку, подобную привычке чистить зубы. Он отвернулся, а я замолчал, печально подмечая, что шаблонность жизни – это не жизнь. Наверное, именно поэтому с каждым днем мне все явственнее хотелось что-то изменить в его хрестоматийном образе поведения. Чтобы, когда меня не станет или наши дороги разойдутся, он хотя бы изредка вспоминал обо мне.       Знаю-знаю. Заставлять других жить по своим принципам – эгоизм в чистом виде. Но, давайте на чистоту, кто сказал, что я не себялюбив?       — Что-то случилось? – нерешительно прервал молчание Лань Ван Цзи, привлекая своим обеспокоенным голосом мое внимание. Я встрепенулся и отвел руку в сторону, с интересом подмечая, что рыба, которую я поймал некоторое время назад, уже зажарилась и аппетитно пахнет, вызывая обильную голодную слюну.       — Лань Чжань, - улыбчиво позвал его я, протягивая одну из готовых рыбин, чтобы можно было позавтракать. Вторую же я оставил для себя. И лишь после того, как мужчина откусил кусок, я продолжил. — Кто такой Хозяин?       Рука Ван Цзи застыла в воздухе, а изучающий, но холодный взгляд обратился ко мне.       — Это не имеет значения, - после непродолжительной паузы, ответил заклинатель, возвращаясь к завтраку, словно ничего и не произошло. Но вот незадача, недоговаривание – все равно, что ложь, от которой я так сильно хотел избавиться.       — Считаешь? – вопросительно вздернув бровь, ласково поинтересовался я, стараясь за напускной нежностью скрыть нотки раздражения в голосе. — А вот мне кажется, что тот парень, который сегодня чуть было не исполнил свой долг, с тобой не согласиться.       — Какой парень?       — Живой мертвец, Ван Цзи. Больше чем уверен он пришел сюда не для того чтобы венок из цветов плести, а, чтобы прикончить тебя.       — Он, - неуверенно начал молодой господин Лань, снова поднимая на меня свои янтарные глаза, в которых читалось неприкрытое беспокойство. — Он не причинил тебе зла?       — Издеваешься? – раздраженно спросил я. — Я только что сказал, что тебя хотят убить, а все, что тебя заботит это мое благополучие? Это мило, Лань Чжань, но чертовски невежественно.       — Это не имеет значения, - вновь повторил он тоже самое, облизывая губы. — Моя жизнь не имеет значения.       — Жизнь – слишком ценная штука, чтобы по глупости терять ее, - тихо ответил я. — Не знаю, что у тебя случилось, но я помню другое. Однажды ты сказал, что каждый человек может быть лишь таким, каков он на самом деле. Ни больше, ни меньше. Грустно, что я никогда не был способен на большее. Страшно, но ты не можешь стать меньше.       — Ты…       — Да! – улыбчиво ответил я. — Я никогда не позволю, чтобы тебе причинили вред. Даже если этим кем-то буду я сам. Поэтому кончай юлить и, наконец, признай, что мы застряли в одной лодке.       — Нечего рассказывать, - невыразительно произнес Лань Чжань, опуская взгляд. — Я никогда его не видел.       — Это не значит, что ты не понял, кто он.       — Да. Но…       — Но-о-о, - протянул я, словно намекая на то, что стоит продолжить.       — Я думал, что это ты.       — Я был мертв, Ван Цзи, - скептически ответил я, продолжая: — а трупам уже все равно.       — Думаешь, мертвые, которых мы любили, навсегда нас покинули? – вопросительно вскинув бровь, поинтересовался мужчина. — Как бы не так. Ведь именно их мы зовем, когда нам плохо.       На некоторое время между нами залегло гробовое молчание, которое нарушалось разве что слабым пением сверчков и потрескиванием костра. Никто не желал нарушать тишину и все же заклинатель решился первым.       — Я не поверил, когда брат вернулся в Облачные Глубины и рассказал, что тебя не стало. Поэтому каждый день с первыми лучами солнца и в алых красках заката я играл расспрос, чтобы убедиться в этом. Я искал твою душу, но ты никогда не отвечал.       — Я не слышал тебя, - честно признался я, облизывая пересохшие от волнения губы. — Там не было ничего. По ту сторону жизни сплошная пустота и враждебное молчание, поэтому я так отчаянно цепляюсь за жизнь. Здесь и сейчас – единственное, что у нас есть.       — Порой глубочайшая жестокость идет от беспредельной нежности, - слащаво заметил чей-то голос, от которого волоски на затылке встали дыбом. — Не так ли ты заявил моей госпоже прежде, чем уйти?       Холодное лезвие коснулось моей шеи, пуская свежую кровь. Ало-красная струйка неспешно побежала вниз, а Лань Ван Цзи, побледнев, моментально вскочил на ноги, обнажая Бичэнь.       — Полно Вам, молодой господин Лань, - мягко, но холодно отозвался тот, чье оружие было прижато к моей артерии. — Вам ли не знать, чем чреват страх. Одно неверное движение и лебединая шея Вэй Ина перестанет тянуть на себе тяжесть его головы.       — Лань Чжань, - надтреснуто позвал я мужчину: — опусти Бичэнь. Бессмысленная драка нам ни к чему.       — Неужто повзрослел? – удивленно спросил мужчина, слегка наклоняясь вперед и касаясь языком моей кожи, пробуя кровь на вкус. Он слегка посасывал ее и попытался втянуть мою плоть в рот, но заметив на себе затуманенный, хотя и убийственный взгляд адепта ордена Гу Су Лань, тут же выпрямился, даря последнему смущенную улыбку. — Я все еще чую его в тебе, - насмешливо фыркнул прихвостень Мей Шан, отправляя меч обратно в ножны. — Я ощущаю горький привкус гнева в твоей крови.       — И я тоже рад тебя видеть, - брезгливо стирая рукой кровь и слюну мужчины со своей шеи, произнес я. — Сюэ Ян.