"Это - «Улыбка Императора»! Давай я поделюсь с тобой, а ты сделаешь вид, что меня не видел?"
Мои первые слова, сказанные Лань Чжаню, в Гу Су. Тогда я еще не знал, кто он такой и что может сделать. Первое впечатление Ван Цзи обо мне – бесстыдник. Это я мог сказать и так, не касаясь своими грязными руками его воспоминаний. Но то, что шло следом, совершенно не укладывалось у меня в голове. Высоко поднятая голова, озорная улыбка, волосы, собранные в высокий пучок и ниспадающие на одно плечо. Всегда наготове дерзкая реплика. Холодная уверенность в себе, которой так не хватало и которой завидовал такой интроверт, как молодой господин Лань."Как ему это удается? Почему он никогда не лезет за словом в карман?"
Мои сбивчивые вопросы по поводу правил его ордена, неуклюжая попытка избежать наказания, выпив вино прямо там, на стене, которая показалась ему обворожительной. Наша совсем не шуточная драка, из которой он почерпнул для себя много всего нового и впервые в жизни почувствовал себя живым."Умный, яркий, красивый."
Да, красивый. Теперь я видел себя таким, каким в тот вечер меня встретил Ван Цзи: раскрасневшиеся щеки, лихорадочный блеск в глазах, самоуверенная улыбка, обнажающая ровные белые зубы. Диковинное создание, кажущееся неожиданно чужеродным на фоне скучного пейзажа Облачных Глубин. Все это сидело в сознании Лань Чжаня. Прошлое его возраставшего чувства ко мне смешивалось с настоящим, и я пил и то, и другое. Не просто красивый. Сексуальный. Дерзкий. Чувственный. Небожитель, каждый жест которого вызывал желание."Интересно, каковы на ощупь его волосы? Как же повезет женщине, которая сможет просыпаться рядом с ним!"
В меня вливались его мысли. Их становилось все больше и больше. Он украдкой следил за мной во время моего наказания. Оставаясь внешне холодным и отстраненным, в душе его горел пожар. Он хотел прикоснуться ко мне или хотя бы заговорить, но улыбка не лезла на лицо, а дружелюбные слова не вязались в предложения. А после… после я уехал и на мгновение ему показалось, что все краски мира вмиг поблекли. От тоскливого одиночества спасала пара кроликов, которых я накануне подарил ему, да длительные разговоры с Лань Си Чэнем. Его эмоции стремительно просачивались в меня. Мне еще не доводилось ощущать ничего подобного. Конечно, я часто чувствовал симпатию и влечение у своих жертв, но никогда не сталкивался с такой любовью, которая волнами накатывала на меня. Хотелось любить его в ответ, хотелось защитить, если не от меня, то хотя бы от самого себя. Ведь мне ли знать, как закончилась эта история. Да, Ван Цзи считал меня сексуальным. Ощущал желание и страсть. Однако к физическому влечению примешивались доброта и нежность. Ему было больно видеть меня таким. Сломленным и разбитым, идущим в угрюмом одиночестве по Пути Тьмы. И тот поцелуй во время облавы на горе Байфэн, когда я завязал глаза, стал его безнадежной попыткой подарить мне крупицы собственного тепла и поддержки. Он не мог открыто признаться в своих чувствах. Боялся, что я его отвергну и я, правда, не уверен, что этого бы не случилось. Ведь любовь между двумя мужчинами – это абсурд и бессмыслица. Тогда я считал именно так, но сейчас…"Сильный и решительный с одной стороны, нежный и беззащитный с другой."
Маленький А-Юань сидит у меня на коленях и беззаботно играет со своими бабочками. А я весело щебечу о том, что успел сделать, находясь в уединении на горе Луаньцзан. Ему невдомек, почему я спас Вэней, но он восхищается моей силой и решимостью. Стремиться защитить меня. Мои несовершенства, слабости и явные недостатки ничуть не меняют его отношения ко мне. Напротив, только приближают меня и усиливают его любовь. А что до меня – все странно. Понятие «любовь» для меня размыто. Можно ли считать любовью желание, связанное с извечным голодом по одному единственному человеку? Можно ли назвать любовью стремление остаться с ним навсегда и никогда не покидать чертог моего Ада? Едва ли любовью может слыть склонность к убийству объекта твоего влечения лишь бы он не достался кому-то еще. Я пью все больше и уже не могу остановиться. В какой-то момент тело начинает пробивать сладкая дрожь, а с губ Ван Цзи срывается болезненный стон, когда я грубо хватаю его за подбородок и поворачиваю к себе после того, как он отвернулся. Я надавливаю и заставляю его губы вновь приоткрыться. Мягко скользнув языком по распухшим губам мужчины, я вновь проникаю в его рот, заставляя сплетаться в безудержном танце. Что-то шероховатое и инородное находится на кончике его языка, но я мало придаю этому значения, ведь мне хочется еще. Больше эмоций. Больше энергии. Больше любви. Да, Лань Чжань, действительно меня любил. Был не просто влюблен, как я думал. Испытывал ко мне не чисто физическое влечение, которое я внушал. Это было чем-то большим, намного большим. Я был для него олицетворение всего того, что он искал в ком бы то ни было: чувства юмора, красоты, ума, доброты, силы, харизмы, сексуальности, сострадания… Казалось, что наши души были предназначены друг для друга задолго до того, как мы встретились. Он любил меня с силой, которую мне сложно было осознать. И в один момент все, что заклинатель берег в себе, исчезло. Я погиб, а он остался. С того момента каждый день стал похож на предыдущий, а монотонность стала извечным спутником второго нефрита. Он принял наказание, ушел в медитацию, посвятил свою жизнь А-Юаню, которого полуживого нашел на горе мертвецов после осады. Впервые попробовал алкоголь и поставил себе глупое клеймо, которое я тут же накрыл своей рукой, желая испить всю боль и залечить повреждение."Ты - моя жизнь."
Теперь я четко видел картину того, почему Ханьгуан-цзюнь не мог меня оставить и почему так ярко загорелись его глаза, когда мы вновь с ним встретились. Для меня это была невинная шутка, а для него непосильное испытание. Прямо сейчас я хотел стать с Ван Цзи единым целым. Проникнуть так глубоко, как это было возможно, чтобы он наполнил меня… физически, умственно, духовно. Там было что-то… в нем скрывалось то, до чего я не мог дотянуться. Мне нужно было проникнуть еще глубже, докопаться до большего. Но чей-то настойчивый голос буквально кричал, что еще чуть-чуть и все будет кончено. — Молодой господин Лань, я… - врывается в мое затуманенное сознание чей-то голос, в мгновение отрезвляя. Я отскакиваю в сторону и с грацией умирающего фазана скатываюсь с кровати, тяжело дыша. Ошеломленный взгляд блуждает по раскрасневшемуся лицу Лань Ван Цзи и вороту его распахнутых одежд, после чего поднимается выше и замечает в дверях две другие фигуры. Мне все равно, что они обо мне подумают или каким каверзным словом назовут у себя в голове. Они никто и их мнение не имеет значения, но находиться в одной комнате становиться все же тесно. Я бросился к выходу, на ходу вытирая рукой припухшие от поцелуев губы, чтобы через минуту скрыться за дверью, совершенно не обращая внимание на удивленное«Вэй Ин?», брошенное мне вслед незнакомцем.***
Туманное утро опустилось на ухоженный фруктовый сад, отрезвляя своей влажной холодностью чувственную кожу. Я прогуливался по неширокой тропинке в надежде вернуть своей голове ясность ума и хоть немного остыть. Выходило не так чтобы хорошо, но постепенно жар тела сменялся не менее отвратительными чувствами. Я ощущал, как паника и ужас подступили к горлу желчным комом, и я непроизвольно потянулся рукой к губам, чтобы сдержать рвотный рефлекс. Я позволил смятению и замешательству обнять меня за плечи и страху пробежать мурашками по коже. Но в тоже самое время что-то теплое и по-настоящему домашнее трепыхалось в груди, заставляя ускоренно биться мятежное сердце. Все же ощущать хоть что-то было куда лучше, нежели мрачная апатия, которую я чувствовал последние несколько лет. Что я только что сделал? Почему я так поступил? Что будет дальше? Эти и еще с десяток других сакраментальных вопросов мучили мою и без того тяжелую от пережитой любовной эйфории голову. Ясно было только одно – теперь уже ничего не будет так, как прежде. Я не смогу тепло улыбнуться и отмахнуться, мол все это не важно. Говорят, что рано или поздно за все в этой жизни приходится платить. Жаль, что мое «рано» настало так неожиданно. Остановившись около невысокого дерева, я поднял голову и осторожно вдохнул приятный цветочный аромат. Магнолия пахла соленым морским бризом и оттененной пьянящей ванилью. Слишком сладко, излишне приторно. Так всегда пах Не Хуай Сан и теперь я понимаю почему. Вся резиденция буквально утопала в буйстве красок и умопомрачительных ароматах. Практически все сорта магнолии, как показывала практика, недолговечны и сохранять красоту способны лишь несколько недель, но новому главе ордена Не удалось достичь невозможного и заставить свои сады цвести в конце лета. И все же ликерный аромат магнолии ни шел ни в какое сравнение с диковинным, глубинным и чувственным ароматом сандала, коим был пропитан каждый сантиметр тела Лань Ван Цзи. Позади меня послышались шаги, но я не придал этому особого значения, продолжая безучастно глазеть на тонущий в ярких лепестках сад. Напряженная тишина затягивалась, но ни я, ни тот, кто остановился у меня за спиной, не спешили нарушать ее, словно раздумывая о чем-то. Наконец, ошеломленное молчание нарушил мой предельно спокойный голос. — Мне никогда прежде не доводилось бывать в Нечестивой Юдоли, - начал я, небрежно отбрасывая в сторону недавно сорванную веточку магнолии. — Вот уж верно говорят: никогда не позволяйте вашим ушам поверить в то, чего не видели ваши глаза. — Вэй Ин, это действительно ты? – взволновано интересуется Не Хуай Сан, пряча за расписным веером легкую полуулыбку. — Но как это возможно? — С ним все хорошо? – игнорируя вопрос бывшего друга, любопытствую я, все также находясь к нему спиной. — Я…, - заикаюсь на полуслове и понуро опускаю голову. — Надеюсь, я не причинил ему вреда? — Нет, - коротко отвечает Незнайка, сглатывая слюну. — Лекарь говорит, что несколько дней покоя и простой медитации восполнят потери духовной ци. — Хорошо, - бесцветно замечаю я, силясь выдавить из себя улыбку. — В этом нет ничего хорошего, - твердо произносит мужчина, решительно захлопывая веер, тем самым привлекая к себе излишнее внимание. — И уж тем более нормального. Что это все значит? — Я не знаю. — Что ж, тогда я возьму на себя смелость и кое-что напомню, - язвительно отозвался Хуай Сан. — Несколько дней назад на пороге моего дома нежданно-негаданно объявился второй молодой господин Лань, таща на руках невесть кого. Ван Цзи отказался объяснять, что произошло, но решительно потребовал пригласить лекаря, который сможет помочь его другу. Исходя из его слов, мы поняли, что новый знакомый получил травмы, несовместимые с жизнью. Одежды, пропитанные кровью, это подтверждали. Но каково же было удивление всех присутствующих, когда врач авторитетно заявил, что никакой угрозы нет. А человек, с ног до головы покрытый грязью, полностью здоров и просто глубоко спит. Так ответьте же, Вэй У Сянь, как так получилось, что этим неузнанным никем заклинателем оказался никто иной, как давно погибший Старейшина И Лин? — У всякого безумия есть своя логика, - пожав плечами, беспечно ответил я, ощущая, как чья-то рука ложиться мне на плечо. На самом деле мне также, как и заклинателю хотелось знать, с каких пор мое истинное лицо общедоступно. Но сейчас было совсем не то место, и не то время, чтобы выяснять подробности. — Все, что тебе нужно знать, - я более не человек, поэтому и умереть, как смертный, не могу. — Так, - неуверенно протянул глава ордена Не, прижимая веер к подбородку, словно о чем-то раздумывая, — это все-таки была твоя кровь? — Да, - коротко ответил я, поворачиваясь лицом к молодому мужчине в сером, детские черты лица которого никуда не делись даже спустя столько лет. Несомненно, сей маленький нюанс придавал его образу некой обворожительности и заставлял людей вокруг прощать его за любые проступки и шалости. Но что-то мне подсказывало, что инфантилизм далеко не то, чего стоило опасаться, когда дело касалось лично Не Хуай Сана. — Я сохраню твою тайну, - наконец, после длительного молчания заметил мужчина. — Мне все равно, - безразлично ответил я, кривовато улыбаясь. — Единственное, о чем я прошу, не порочить имени Лань Чжаня. Ему и так не просто. — Ты заботишься о нем? – удивленно спрашивает глава ордена. — Помниться мне, когда-то вы стояли по разные стороны. Спорили, ругались, никогда не сходились во мнении. — Зачем нужен свет, если он светит лишь днем? – вкрадчиво заметил я, смотря куда-то мимо мужчины. — Свет виден лишь в темноте и измеряется своей противоположностью. — Весьма поэтично, - мечтательно произнес Незнайка, разворачивая веер и легко им обмахиваясь. — Я даже когда-то использую это в своих книгах, если ты не против. — Только если в них не будет моего имени. — Однозначно нет, - чарующе улыбнувшись, ответил Хуай Сан. — Ладно, пойдем я покажу твои покои. Вам с молодым господином Лань все равно придется задержаться, пока он восстанавливает свои силы. А селить вас в одни покои как-то…, - он помедлил, словно подбирая правильное слово: — … анормально. С этими словами, похлопав меня по плечу, глава ордена разворачивается вокруг своей оси и прогулочным шагом направляется в сторону резиденции, ожидая, чтобы я пошел за ним следом, что я и делаю спустя несколько минут. Все же совсем не плохо, что Мей Шан решила обосноваться именно в Цин Хэ. Будь это какой-нибудь другой орден – не сносить мне головы. Ведь мое имя все еще навеивает на окружающих лютый страх. А все, чего мы боимся, автоматически становится жизненно опасным и подлежит уничтожению.