Цветные картинки

Шалаш из плащей, сооруженный на скорую руку под густыми еловыми лапами, хорошо защищал от снега и ветра, и Сюэ Ян с наслаждением забился в его темное нутро, укутался в одеяло и сжался, как в детстве. Бдительности он, впрочем, не утратил: лег так, чтобы видеть, как там, где отсветы костра слизывали ночные тени с припорошенной снегом земли, даочжан Сяо Синчэнь мял что-то над котлом неправдоподобно белыми пальцами. Подсвеченный огненными всполохами, акварельно размытый в снежной заверти, он больше обычного походил на сон. Лежа в шалаше дрожащей пододеяльной гусеницей, Сюэ Ян был доволен. К утру дороги наверняка заметет. Без меча до монастыря станет не добраться, а меч даочжан не использует из упрямства. Монастырь отложится на неопределенный срок. Мешало расслабиться нелепое, учитывая характер даочжана, но липкое, неотвязное опасение, что тот уйдет один. Или по какой-то глупой случайности умрёт. Или просто исчезнет. Присутствие даочжана, такое естественное на первый взгляд, противоречило известным Сюэ Яну законам мироздания. Что, если мироздание опомнится и соскребет его со склона этой горы невидимым заскорузлым ногтем? Веки отяжелели, но Сюэ Ян упрямо держал глаза открытыми. Стерег. Шумел ветер, потрескивал костер, мир неслышно уплывал куда-то в темноту, к отзвукам забытых снов, к теням на пыльных улочках Куйджоу, к немытому оконцу похоронного дома, и Сюэ Ян вздрогнул, когда почувствовал на плече легкую руку Сяо Синчэня. — Проснись, — мягко сказал даочжан. — Надо выпить отвар. Сюэ Ян улыбнулся и счастливо прохрипел: — Ты мое мучение. Небо послало мне тебя, чтобы я страдал. Склонившийся над ним даочжан, частично выхваченный из темноты отсветами костра, казался предельно задумчивым, будто высчитывающим в уме траекторию движения Чэньсин* по ночному небу. От снадобья в его руках поднимался пар. Сюэ Ян неохотно сел, выпутал руку из одеяла и осторожно взял чашку за ободок. — Зачем ты возишься со мной, даочжан? — хрипло поинтересовался он, отпивая горьковатое зелье. — Разве не хочешь, чтобы я умер? Не хочет, это было ясно, но разобраться бы, почему. Исключительно, конечно, ради построения дальнейшей стратегии, а не потому, что хотелось услышать что-нибудь по-даочжански наивное и нежизнеспособное. Даочжан вздохнул и отвернулся, пряча лицо в тени. — Еще недавно, наверное, хотел... Но ты сбил меня с толку. — Да? — заинтересованно переспросил Сюэ Ян. — Да, — подтвердил Сяо Синчэнь. — В общем, нет, не хочу. Возможно, я буду за это проклят, — и добавил, вновь возникая в танцующем огненном свете: — Пей. Сюэ Ян фыркнул и усмехнулся. — Даже не мечтай, — протянул он. — Как святым был, так и остался. Хотел бы я знать, в чем ты собрался каяться. Спроси кого хочешь, все знают, что во всем, что с тобой случилось, виноват только чудовищный я, а ты моя жертва, чистая, как этот вот первый снег, и непорочная, как невеста, ты благородный олень, угодивший в лапы кровожадного... — Хватит, — оборвал его даочжан. — Перестань. — Я-то перестану, — легко согласился Сюэ Ян. — Но ты ответь. В чем вина-то твоя неискупная, даочжан? — Пей уже, — устало потребовал даочжан. — А то мои желания могут измениться. Сюэ Ян рассмеялся и залпом допил горчащее зелье. Умирать в ближайшее время он не собирался — у него было полно дел. Сяо Синчэнь забрал у него чашку и выбрался из-под навеса, и Сюэ Ян флегматично упал на бок, принимая прежнюю позу. Знакомое тепло растапливало сознание, как масло. Вскоре даочжан вернулся, опустил полог и зашелестел в темноте. И вдруг его руки подхватили Сюэ Яна, мягко повернули на спину, и вот голова Сюэ Яна оказалась на даочжановых коленях, а рука даочжана, горячая, как завернутый в мягкую ткань уголек, легла Сюэ Яну на грудь. Сюэ Ян замер, потрясенный, немо уставившись в темноту. Шевелиться было страшно. Грудь свело знакомой глухой болью, сердце слишком быстро билось под даочжановой ладонью, сотрясая ребра. Подумалось, что было бы хорошо насовсем остаться в этом тесном пространстве наедине с Сяо Синчэнем. Все остальные до смерти надоели Сюэ Яну. Не было никакого толку в остальных: суета, болтовня, никакого веселья, даже старейшина Илина оказался разочаровывающе неспособным воскрешать людей. И что с того, что здесь холодно и почти нет еды? Сюэ Ян неплохо охотился, а даочжан был чудовищно теплым. — Я виноват в том, что тебе поверил, — сказал даочжан из темноты. — Думаешь, я не замечал, что ты прячешь руку? Не догадывался, что твое прошлое не образец благочестия? Но я ничего не хотел знать. Я был одинок, ты мне нравился. Я отказывался думать о плохом. Даочжан умолк. — То есть злодеяние твое в том, что я тебе нравился? — нервно усмехнулся Сюэ Ян, слишком взволнованный и неожиданно уязвленный. — Какая, и правда, кошмарная деталь твоей биографии. — Из-за этого, из-за моего потворства себе случилось так много зла, — продолжал даочжан как-то отстраненно, будто говорил сам с собой. — И вот теперь... Не скрою, мне хочется тебя понять. И мне все чаще кажется, что я понимаю. И мне как будто немножко легче от этого: легче думать, что это все были не просто злоба и издевка, что было что-то еще. Но что, если я делаю ровно то же, что и тогда — потворствую собственной слабости и закрываю глаза на очевидное? Ты ведь не думаешь, что я не знаю, что это ты устроил камнепад? Сюэ Ян фыркнул. — Хотеть, чтобы ты остался, не преступление, — пробормотал он. — Нет, — согласился даочжан. — Это — нет. Больше он ничего не сказал, и вскоре Сюэ Ян провалился в темноту, которая была глубже, чем гулья нора, и холоднее, чем снег.