15.
14 декабря 2019 г. в 13:15
То, что было потом, Сюэ Ян запомнил осколками. Шумел ветер, снег ледяными иглами царапал кожу. Что-то горькое обжигало горло, что-то горячее касалось груди. Мягкий голос, текучий, как вода, звал по имени, задавал какие-то ускользающие от осознания вопросы, и что-то в Сюэ Яне рвалось ему навстречу из вязкого бессловесного тумана, жаждало найти источник этих звуков, чтобы припасть к нему и уже никогда не отпускать.
Все это перемежалось кошмарами, привычными, монотонными и все равно невыносимыми, как зубная боль, — стол и свеча, гроб и солома.
Как-то раз Сюэ Ян будто бы видел, как даочжан, расплывающийся, трансмутирующий в свет, растерянно и скорбно ощупывал конфету, которую Сюэ Ян хранил на груди много лет. В первую секунду лязгнула зубами злоба: это нельзя трогать! А потом накрыло тяжелой, все смывающей, все уносящей волной умиротворения: все равно ее уже нельзя есть; даочжан принесет новую.
Очнулся Сюэ Ян в незнакомой комнате. Полумрак, серые от старости деревянные стены, простая обстановка. Рядом потрескивает, вспыхивая рыжими угольками, жаровня. В дальнем углу скромный алтарь Гуаньинь, бьются в ногах богини огоньки свечей. За перекрестьем оконных рам синь, долгие сумерки на пороге зимы.
Даочжана в комнате не было.
Сюэ Ян резко сел. В ту же секунду все вокруг поплыло, закружилось в каком-то демоническом танце — и вот он уже лежал, скрючившись и привалившись головой к стене, созерцая рой беснующихся перед глазами мух. Это ж надо было так раскиснуть... Ну ничего. Подумаешь. На стене в отдалении различалось движение — полз куда-то паук — и Сюэ Ян уставился на него с острой, внимательной ненавистью, пытаясь нацепить на него, как на крючок, уплывающую картинку. Он всегда умел быстро прийти в себя. И в этот раз получится.
— Что же ты делаешь... — прошелестел вдруг где-то рядом встревоженный голос даочжана. Сюэ Ян вздрогнул, когда невесомая рука легла ему на спину. Он и не знал, какая откормленная слоновья тяжесть взгромоздилась на его сердце, пока она не упорхнула в одно мгновение, как стрекоза с цветка.
— Даочжан... — прохрипел он, безотчетно шатнувшись на голос и угодив в пропахшие травами волосы, в белый хлопок ханьфу. — Даочжан, что случилось? Где мы?
— В деревне. Успокойся, — вторая рука даочжана перехватила Сюэ Яна поперек груди. — Тревога истощает твои духовные силы.
Сяо Синчэнь уложил Сюэ Яна на спину, и перед глазами всплыло, как луна из-за горизонта, светлое лицо на фоне темного потолка: белая повязка под черными бровями, голубые прожилки вен на висках, серьёзно сжатые губы. Мухи сдавали позиции, и Сюэ Ян попытался усмехнуться.
— У меня этих духовных сил хоть ложкой ешь, — заговорил он, переходя с карканья на шепот. — С рождения. И ядро это, вокруг которого вы пляшете годами с медитациями и прочей ерундой, у меня почти само отросло, как лопух на городской свалке.
— Уже заканчиваются, — покачал головой даочжан.
Это мы еще посмотрим, подумал Сюэ Ян, во все глаза таращась на Сяо Синченя и почему-то чувствуя, будто тот только сейчас действительно, по-настоящему вернулся. Это не зарекайся. Держись.
— Значит, деревня? — прошуршал он, как телега по песку. — Ты меня принес?
— Да. Пришлось воспользоваться мечом.
Значит ли это, что дурацкой идее гулять по миру пешком пришел конец? Было бы неудачно. Не разглядев ответа на озабоченном, призрачном в полумраке комнаты лице даочжана, Сюэ Ян тяжело закашлялся, отвернувшись в подушку, в смятые, грязные волосы, и тут Сяо Синчень сделал и вовсе диковинную вещь — поддернув сбитое одеяло, он укутал Сюэ Яну плечи.
Типичный даочжан и его странные, одновременно невинные, оскорбительно жалостливые и какие-то изуверские жесты, все глубже загоняющие в горло Сюэ Яна крючок. Усталая рука даочжана осталась белеть на сером одеяле где-то над сердцем Сюэ Яна — владелец о ней, видимо, забыл, — и Сюэ Ян растерянно прошептал:
— Что это за дом?
— Он был заброшен и почти нетронут из-за негостеприимного духа умершей хозяйки. Я избавился от призрака и немного прибрал.
Сюэ Яна посетила нехорошая догадка.
— Я что, долго был в отключке?
— Три дня.
— Вот дерьмо, — мрачно усмехнулся Сюэ Ян.
Судя по всему, времена, когда он мог позволить себе бродячую жизнь, закончились. Без крыши над головой за три дня его бы кто-нибудь уже съел — мясо нынче не залеживается ни в лесных чащах, ни на городских улицах, даже такое сухое и жилистое, как Сюэ Ян.
— Что с тобой стряслось за время моего отсутствия? — тихо спросил даочжан. — Ты очень ослаб.
Сюэ Ян закатил глаза. Что рассказать? Про бесконечные холодные ночи у гроба? Про недолеченные раны? Про ночевки на улице в погоне за мертвым, но от этого не утратившим напыщенности идиотом, уносящим мешочек с заветной душой? Про то, как в поисках старухи Баошань Сюэ Ян облазил каждую гору в Поднебесной, поднялся на каждый заснеженный пик, спустился в каждое промозглое ущелье?
— Старею, — усмехнулся он и, выпростав руку из-под одеяла, коснулся кончиками пальцев белого рукава. Страшно хотелось вцепиться, дернуть на себя, схватить. Думая о том, как это могло бы быть приятно, упоительно, Сюэ Ян осторожно погладил мягкую, идеально чистую ткань.
Даочжан недоверчиво приподнял брови и покачал головой. Потом встал — рукав скользнул по сюэяновым пальцам и исчез.
— Что думаешь делать? — поспешно спросил Сюэ Ян, вдруг испугавшись, что даочжан опять засобирается в путь.
— Принесу тебе попить, — недоуменно нахмурился даочжан. Сюэ Ян молчал. Даочжан, уразумев, добавил: — Пока ничего. Останемся на время.
И он ушел, а Сюэ Ян широко улыбнулся ему вслед. Духовные силы у него, может быть, и истощились, но это не мешало ему оставаться самым везучим сукиным сыном в Поднебесной.