Цветные картинки

Выздоравливал Сюэ Ян с упоением. Вставать ему поначалу не удавалось, и он подолгу спал, утопая в тепле, в пропахшем снегом одеяле, в тихом даочжановом присутствии — звуки легких шагов по комнате, шорох углей в жаровне, запахи чая и трав. Все это прогоняло сны, оставляло только оглушающую, лишающую воли негу, черную, как безлунная ночь. Сюэ Ян заподозрил даже, что даочжан злонамеренно кладет в свои отвары какое-то мощное успокоительное, и хотел было возмутиться... Но не стал. Изредка сквозь сон он слышал чужие голоса за дверью и с досадой прислушивался. Внимание сочилось прочь из комнаты, ловя подобострастные деревенские интонации. Хотелось, чтобы все сами собой испарились и оставили их с даочжаном в покое. Неужели он просит так много? Никакого мирового владычества и золоченых дворцов. Только Сяо Синчэнь — и ни единой больше души вокруг. Что ж, как только он встанет на ноги, он хорошенько напугает эту жалкую деревеньку. Когда Сюэ Ян просыпался, даочжан почти всегда был поблизости. Возможно, это была не случайность — идея хранить своего бывшего злейшего врага от нервных потрясений легко могла прийти в чудаковатую даочжанову голову. Спал Сяо Синчэнь в той же комнате, что и Сюэ Ян, на узкой кровати у противоположной стены. Там же, у алтаря Гуаньинь, поблескивавшего рыжими огоньками, он медитировал. А потом что-то штопал или чинил, расположившись у ветхого столика в центре комнаты. Сюэ Яну нравилось наблюдать за его возней из-за зыбкой дремотной завесы — серьезное лицо в тусклом предзимнем свете, волосы, горными водопадами скользя по плечам, теряются в складках рукавов, бледные руки пытливо ощупывают очередной обветшавший предмет. Однажды неожиданно ясным днем — хорошо освещенная комната казалась голой и унылой, где-то на улице бодро позвякивали незнакомые голоса — Сюэ Ян, выспавшись на пару лет вперед, ощутил необходимость помыться. Даочжану эта идея показалась преждевременной, но он притащил бочку и подогрел воды. Когда Сюэ Ян раздраженно сдернул с себя чужое бурое ханьфу, пропахшее болезнью, Сяо Синчэнь тактично отвернулся — и на его темные волосы упала золотая трапеция низкого солнца, заглядывавшего в окно. — Даочжан, ты же ничего не видишь, — рассмеялся Сюэ Ян шепотом, поскольку голос и не думал к нему возвращаться. — Будь рядом. Я болен. Вдруг я пойду ко дну. Это, конечно, будет страшно уморительный конец для человека вроде меня. Спорим, хохотать будут даже в Облачных Глубинах. Даочжан коротко улыбнулся — то ли шутке, то ли солнцу, к которому снова обратил лицо. — Как скажешь. Какое полотенце тебе больше понравится, целое, но грубое, или мягкое, но с заплаткой? Когда Сюэ Ян погрузился в бочку, даочжан уже подошел, набросив на плечо мягкое полотенце с заплаткой, и положил руку на край, обозначая свое спасательное присутствие. Нежась в воде, Сюэ Ян изучал из-под мокрых ресниц его лицо, порозовевшее в облаках пропахшего дубом пара, и ликовал. День был ненормально хорош, все его волокна — тишина и солнечный свет, старый дом на краю мира, тонкое белое изваяние рядом — сплетались в узор почти совершенный. Нельзя было, конечно, сказать, что Сюэ Ян не мог представить себе ничего лучше. Он с детства обладал раздражающе хорошим воображением и не умел довольствоваться тем, что имел. Было, например, любопытно: есть ли пределы деликатности Сяо Синчэня? И когда можно будет это проверить? И как?.. Та противоестественная, злая зависимость, которой Сюэ Ян жил уже много лет, заставляла его испытывать желания, некогда казавшиеся ему сентиментальной чушью для глупых девиц. Например, хотелось быть ближе, лучше всего — впечататься в даочжана и так провести некоторое благословенное время. Как будто та струна, что неизбывно и требовательно тянула его к Сяо Синчэню, от этого ослабнет и перестанет рвать диафрагму. Сюэ Ян делал так прежде, но даочжан был мертв, даочжана не было внутри его тела, и легче не становилось, как бы крепко он ни прижимался. Теперь, думал Сюэ Ян, все будет иначе. Когда он сумеет подобраться ближе. Конечно, хотелось и другого. Но думать о таком было опасно. Сяо Синчэнь ничем не походил на девиц из Ланьлина, и делать с ним то же, что и с ними, было самой богохульной идеей из всех, что когда-либо приходили Сюэ Яну в голову (а в голову ему приходило многое). Но оттого еще более жгучей и волнующей. Владеть тем, кто владеет тобой — в этом была справедливость, и торжество, и какая-то неведомая магия. Но можно ли в принципе что-то такое делать с даочжанами — или они от этого портятся и хватаются за меч? Стоило расспросить Цзинь Гуанъяо о сути даочжанства, вместо того чтобы яриться и требовать даже имени Сяо Синчэня не произносить всуе. Бледная рука даочжана лежала на краю бочки, и Сюэ Ян на пробу невесомо скользнул пальцами по его нежным костяшкам. Даочжан едва заметно повернул голову. — Что такое? Ты уже тонешь? — Захлебываюсь, — прошептал Сюэ Ян с коротким смешком и откинул голову на край бочки. А потом проследил пальцем вену, плывущую под полупрозрачной кожей в обхваченное белой тканью запястье. — Борюсь за жизнь из последних сил. Уж ты спасай меня поскорее. Даочжан хмыкнул и покачал головой: — Ты выплывешь. Я в тебя верю.