Цветные картинки

На следующее утро даочжан засобирался в монастырь — нужны, мол, новые книги, — и Сюэ Ян, лелея идею о подарке, мысленно с ним согласился. Уже к полудню они сошли с мечей к широким монастырским воротам, за которыми возвышались тонущие в цветущем кустарнике остроухие здания. Солнце золотилось в даочжановых волосах и подчеркивало фарфоровую бледность кожи, и Сюэ Ян припомнил, что всего полгода назад это место казалось ему неприступным бастионом, который проглотит Сяо Синчэня и переварит в своем чреве, как кит. Теперь все было иначе. Сюэ Ян вскинул голову, улыбнулся краем рта — он победил. Даочжан тут же направился к монастырскому настоятелю, чтобы беседовать и медитировать, а Сюэ Ян пошел в библиотеку — якобы в поисках книг для вечернего чтения, в действительности строя планы проникновения в запретный отсек. В книгохранилище было безлюдно, только малолетний монашек, приставленный к книгам, возился неподалеку, время от времени поглядывая на Сюэ Яна, как на диковинку. Окна опрокидывались на пол белыми трапециями света, пыльную тишину нарушал только неспешный шаг сюэяновых сапог да поскрипывание старой древесины под ногами. Все-таки хорошо, что они не добрались сюда осенью. Тишина и запах пыли, вышколенные монашки, медитирующие по полдня, большие светлые комнаты под высокими сводами, — неприятно было сознавать, что все это пошло бы даочжану куда больше, чем сырой полумрак их ветхого дома. Впрочем, еще больше даочжану пойдет возможность видеть. Вот он обрадуется. Удача, как обычно, пришла в руки сама, как щенок в поисках ласки. Забравшись на лестницу, ученик библиотекаря потянулся за книгой — и прежде скрытое рукавом запястье на мгновение обнажилось. Сюэ Яну не понадобилось вглядываться, чтобы узнать темномагический след, слегка задевавший кисть. Он усмехнулся. Подошёл ближе, делая вид, что рассматривает книги, и тихо, доверительно спросил: — Балуешься некромантией? Мальчонка замер. Сюэ Ян, изучая случайные корешки книг, неторопливо досчитал до трех — и ребенок, скатившись с лестницы, едва ли не сломался в поклоне. — Господин, не выдавайте меня, прошу! — зачастил он; его голос вздрагивал и прерывался. — Я только разок попробовал! Один раз! Пожалуйста, меня выгонят, если узнают. Мне совсем некуда идти... Сюэ Ян закатил глаза, ощутив легкий укол сожаления, — в конце концов, он лучше многих знал, что такое быть ребенком, которому некуда податься. Но это была не его проблема. Его проблема — необходимость бестолково шнырять по монастырской библиотеке, гадая, как проникнуть в тайный отсек. — Не вой, — велел Сюэ Ян резко и, противореча собственной интонации, ангельски улыбнулся. Монашек выпрямился и отступил, в глазах промелькнул страх. — Допустим, я никому ничего не скажу, — Сюэ Ян склонил голову к плечу и мягко шагнул вперед, не позволяя жертве почувствовать себя в безопасности. — Но, знаешь, я бы на твоем месте поскорее избавился от этой штуки. Если она и не притянет какую-нибудь тварь, то распространится и отравит кровь. Умрешь, уверяю, в корчах. Сюэ Ян пожал плечами, мол, жизнь несправедлива. — Но... Что же мне делать?... — прошелестел ребенок, лишившись вдруг голоса. — Как насчет баш на баш? — дружелюбно предложил Сюэ Ян. Через минуту договор был заключен. Так просто, что даже неинтересно. * * * Усадив мальчонку в дальнем конце зала, за пергаментной ширмой с цаплями, Сюэ Ян велел ему отвернуть рукав. Все те немногие, кто жил в монастыре, в этот час были заняты тренировками или хозяйственной работой, поэтому шансов оказаться застигнутыми врасплох почти не оставалось. Сюэ Ян вздернул бровь, когда ему открылась рука, черная почти до плеча. — Ничего себе первый раз у тебя, малой, — хмыкнул он одобрительно, щупая чернильную кожу. — Талант, природное дарование. Как звать? — Лю Вэй... — пробормотал монашек сипло. — Замри, Лю Вэй, держать мне тебя, как видишь, нечем. На столы и полки падал ясный белый свет, пахло талой водой и бумагой, когда Сюэ Ян прищурился и одним быстрым движением вогнал иголку в черное запястье. Мальчик ойкнул и закусил губу, но не дернулся, на смуглой коже выступила пузырящаяся кровь. Через пару минут рука монашка очистилась. Сюэ Ян вынул иголку из ранки и с любопытством посмотрел на опасно блеснувший в пальцах предмет. В нем хранилось, смешивалось и бродило проклятий двадцать, если у него не отшибло память. При неосторожном обращении иголка грозила мгновенной смертью. — Знаешь, что это за штука? — хмыкнул Сюэ Ян, заметив завороженный взгляд Лю Вэя. Мальчик покачал головой. — Это... что-то вроде шкафа, — Сюэ Ян мечтательно улыбнулся. — Открывать который — плохая идея. ...Иголка хранилась у Сюэ Яна уже года три. Он нашел ее в доме человека, которому поставлял некромантские заклинания и амулеты. Как-то этот грузный боров с глазами узкими, как щели в рассохшейся древесине, пообещал Сюэ Яну немалую сумму, если тот поможет спасти его дочь. Сюэ Ян не знал, почему толстяк не вызвал лекарей из Юньмэн Цзян, на территории которого находился городок, — то ли боялся, что дочь не дождется их прибытия, то ли был связан не самыми простыми отношениями с кланом. Сюэ Ян специализировался скорее на создании проклятий, чем на избавлении от них, но деньги на организацию нового ритуала воскрешения были нужны позарез, и он не стал пренебрегать возможностью срубить хороший куш. С помощью иголки, как оказалось, девчонку и пытались извести. По ее руке красноречиво расползалось черное пятно. Но жизнь еще теплилась в теле, и шанс был. Сюэ Ян не долго думая взял уколотый пальчик в рот и обстоятельно высосал темную энергию до капли. Не самый приятный способ, учитывая последствия, но единственный, что пришел в голову в тот момент. На этом, как оказалось, проблемы не исчерпались: проклятие успело затронуть душу, и девушка, физически полностью здоровая, никак не желала просыпаться. У Сюэ Яна кружилась голова и заканчивалось терпение, виски взмокли от пота — пришла пора позаботиться о себе. И он, взбесившись, схватил девчонку за ворот, приподнял и грубо поцеловал. Та мгновенно очнулась и влепила Сюэ Яну пощечину. Возмущение оставалось одним из сильнейших средств против душевных ран. Жаль, что с даочжаном не сработало. Впоследствии Сюэ Ян слегка переделал иголку, приспособив ее не только выпускать, но и всасывать темную ци. Пользовался вещицей он нечасто, но она успела уже кое-чего насосаться и приобрести определенную мощь. И вот настал ее час. * * * После возвращения они пили чай на крыльце. Опустились сумерки, и Сюэ Ян, растянувшись на прогретых за день досках, рассказал Сяо Синчэню об опасно остром серпике луны в темнеющем небе — того и гляди проделает в облаке пару дырок — и о толстой, как бидон света, Тай-бо*, что поблескивала над изломом горы. Было тихо, только ветер шелестел в локвовых ветвях, продувал даочжановы рукава с гаснущим в полумраке рисунком рыб, щекотно шевелил волосы у лица. Пахло болотной тиной и сырой древесной корой. Даочжан сидел, покачивая в руках чашку, безупречно прямой и незапятнанно белый, поднимал голову, обращая задумчивое лицо к луне, и Сюэ Ян гадал, каково это: ощущать свет, но не видеть даже тусклого отблеска сквозь веки. Что ж, осталось недолго. — Я одного не понимаю: почему нельзя вернуться на гору к старухе Баошань? — лениво поинтересовался Сюэ Ян, скосив на даочжана заинтересованный взгляд. — Что это за правило идиотское? Вы же вроде бы за добро, разве вам не полагается трогательно заботиться друг о друге и вечно ждать, бросая вдаль грустные взгляды? — Дело не в том, что меня прогонят, — даочжан вздохнул, опустил голову, и тонкая прядь волос змеисто скользнула по плечу, приковывая сюэянов взгляд. — Дело в том, что я не смогу вернуться сам. Это... Все равно что вернуться в невинность. Твое сердце меняется, и пути обратно нет. Сюэ Ян находил эту философскую галиматью дешевой и неубедительной: добрячков хлебом не корми дай найти помпезное оправдание для низости. Доверчивость даочжана раздражала. Что ж, зато теперь, пусть он жил не под высокими сводами горных монастырей, а в ветхом домишке на краю болота, он всегда мог вернуться домой, куда бы ни пошёл. Стоило прояснить некоторые вопросы о функционировании даочжанов, и Сюэ Ян, прищурившись, как можно более наивным тоном спросил. — То есть на этой горе трахаться нельзя, что ли? — Нет, — легко рассмеялся Сяо Синчэнь. — Я имел в виду невинность в более общем смысле. — А трахаться можно? — уточнил Сюэ Ян, вздернув бровь. — Можно, — улыбнулся даочжан. — Ага… — уронил Сюэ Ян задумчиво. И поймал прядь даочжановых волос, которую ветер будто нарочно бросил ему в руку. Пропустил ее меж пальцев, прохладную, гладкую, понюхал: пахло травами, ветром и чем-то трудноуловимым, личным. А потом потянул, наматывая локон на палец. Даочжан, насмешливо приподняв темные брови, медленно склонился, притянутый за волосы, — и оказался совсем близко, так близко, что его теплое дыхание коснулось кожи. Повязка — чистый лист, снежное поле — прятала фрагмент его лица, и хотелось ее сдернуть. Cердце забилось в горле, ослабла рука. Мгновение перед поцелуем — звенящее, неподвижное, как солнце над пустыней. И вот даочжан сам провел по скуле Сюэ Яна, твердые подушечки нежно пробежались по губам, открывая, узнавая — таков был, заторможенно подумал Сюэ Ян, даочжанов взгляд, — а потом вздохнул и припал к его губам, мягко, будто изучая и спрашивая. И только Сюэ Ян нырнул в эту солнечную реку, забыв дышать, как даочжан выскользнул из рук, будто насмешливый угорь, поднялся, уходя от прикосновения, и сказал: — Я приготовлю ужин, А-Ян. * * * Деревню проглотила ночь: прохладная, продырявленная звездной дробью. Сюэ Ян запер дом, с наслаждением отделив себя и даочжана от мира, и неслышно прокрался по коридору к тускло освещенному дверному проему. Там он ненадолго замер, любуясь тем, как даочжан, омытый подрагивающим свечным светом, сидит на кровати в нижнем ханьфу и неторопливо латает прохудившийся подол верхнего. Его силуэт казался неестественно белым, томительно чистым на фоне почерневшей стены, руки ловко управлялись с иглой. Эта обыкновенная, бытовая картинка едва не лопалась от переполнявшего ее чуда, как слива от сока. Чудо принадлежало Сюэ Яну, и он улыбнулся довольно — тень в темноте, рубцом косяка отделенная от света. — Почитаешь мне? — рассеянно спросил вдруг Сяо Синчэнь. Сюэ Ян от неожиданности вздрогнул. И закатил глаза. — Тебе не кажется, чудовище, — он вошел в комнату и стал кружить по ней в поисках книг, которые сунул куда-то с дороги, — что своей жутковатой ощущательностью ты лишаешь людей личного пространства? — Прости, — улыбнулся даочжан, приподнялась лукавая бровь над равнодушной белизной повязки. — Если хочешь, постой еще немножко в коридоре. Я сделаю вид, что совершенно тебя не замечаю. — Ну нет, — фыркнул Сюэ Ян — и извлек связку книг из-под стола. — Ушло настроение. Нельзя стоять там без вдохновения, это же как стихи. Сам попробуй. Даочжан рассмеялся. В комнате было жарко, будто Сюэ Ян переборщил с углями. С кухни пахло мятой. Скинув верхние одежды, он сел, привалившись спиной к даочжановой кровати и скрестив ноги в лодыжках. Остались только они двое — и свеча на столе, маяк для мерзких созданий ночи, что сдуру рвались к свету, и пустынное болото за окном, темень, ощетинившаяся кустами. Хотелось продолжать шутить, провоцировать, но босая ступня даочжана, тонкокостная, изящная, выглядывала из-под белого подола ханьфу, и взгляд лип к ней, будто она была мед. Едва одолев пару предложений заплетающимся языком, Сюэ Ян умолк. И спросил: — Можно я тебя потрогаю? Дурацкий вопрос — смешной и беспомощный — вырвался изо рта сам собой. Даочжан, вздохнув, завязал нить узелком и отложил шитье. — Конечно, — сказал он. — Иди сюда. И потянулся к Сюэ Яну сам. Его ладонь мягко скользнула по шее, замерла в изгибе плеча — теплое, чуть щекочущее прикосновение, от которого поднимались волоски на загривке. Сюэ Ян ткнулся в него лицом, скользнул губами к обнаженному запястью в непристойно широком зеве рукава. Когда-то уличный попрошайка, вор, господин заброшенных подвалов, теперь он был богаче всех в Поднебесной. Путаясь подрагивающими пальцами в узлах, нетерпеливо дергая непослушную ткань, шипя, он избавил Сяо Синчэня от бесполезных тряпок, что прятали его тело, будто оно не принадлежало Сюэ Яну, будто не было отвоевано им у мира и иномирья. Даочжан под одеждой был головокружительно гладким, сильным, бледным, будто сотканным из тумана, пах травами, ветром, чем-то едва уловимым и одурманивающим. Хотелось облизать его с головы до ног. Когда на нем оставалась только повязка, Сюэ Ян потянулся, чтобы избавится и от нее, но Сяо Синчэнь перехватил его руку и мягко отвел, отрицательно качнул головой. Даочжанова скрытность была нелепой и досадной. Но время придет. И Сюэ Ян действительно потрогал — везде, от высокого белого лба, увенчанного резкими штрихами бровей, до стоп с просвечивающими сквозь кожу голубыми венами и по-птичьи изящными косточками щиколоток. Низко склонясь над длинным телом, он вел по нему рукой и волосами, опадавшими густой чернотой на бледную кожу, вглядывался в каждую родинку жадными, обожженными глазами, втягивал запах в ноздри. Он видел все это так же близко прежде, когда мыл Сяо Синчэня, но тогда... Тогда все было иначе. Теперь даочжан был отзывчиво жив и совершенен. Он фыркал, когда было щекотно, вздыхал, когда было приятно, облизывал губы и вздрагивал, и Сюэ Ян с полубезумным восторгом наблюдал, как в полумраке комнаты темнеют его соски и напрягается плоть в паху. Сяо Синчэнь был создан для того, чтобы вызывать жажду осквернить его самыми чудовищными способами, на которые только хватит воображения. И Сюэ Ян хотел... Но даже он не был настолько вандалом. Он взял на открытую ладонь даочжанову плоть, восхитительную, полностью соразмерную даочжану, чтобы ощутить ее вес. Хотелось лизнуть, взять в рот и пососать, как конфету, и от этой идеи вспыхнули скулы и дернулся член. Он прикрыл глаза и понюхал головку, едва не теряя сознание от жгучей переплетенности униженности и восторга, и даочжан вздрогнул, судорожно вздохнув. И, дернув Сюэ Яна на себя, ткнулся губами ему в лицо, скользнул языком в рот. Быстрые руки рванули завязку сюэяновых штанов — и тот забыл, потерял себя в шорохах и всхлипах, то ли требованиях, то ли мольбах.