Путь тигра

Джебом пару раз глубоко вдыхает, пытаясь полностью расслабиться. Он встаёт к недалеко стоящим мишеням левым боком, сдвигает ноги так, чтобы они были почти на одной линии, а потом, оценив ощущения, отводит левую ступню немного назад для устойчивости. Стрела не сразу ложится как положено, она ходит туда-сюда, и Джебом раздражённо пыхтит сквозь плотно сжатые зубы, прежде чем ему удаётся прижать её фиолетовое оперение. Тетива натягивается туго и как-то неохотно, трёт ему пальцы даже сквозь напалечник, дрожит и не даёт нормально прицелиться. Дрожит, конечно, не она, а его сведенные болью мышцы правой руки. Сводит руку, напряженную шею и спину. Он никак не может из-за этого зафиксировать кисть под подбородком, а когда, всё же, у него получается, он отводит зажатую стрелу еще дальше вдоль линии челюсти, обдирая неаккуратно “хвостом” кожу, и, услышав щелчок кликера, распрямляет онемевшие пальцы, отправляя стрелу в полёт. И, конечно же, промахивается. Он разочарованно стонет и бросает тяжелый блочный лук себе под ноги. — Хён, — оборачивается Джебом недовольно к сидящему с книжкой Коэльо Никкуну, — почему ты заставляешь меня учиться стрелять с праворучного лука, если я — левша? Никкун в красной майке с Микки Маусом и в шортах камуфляжной расцветки лениво потягивается на пожухлой траве, откладывает книгу и поднимает на него глаза: — Во-первых, потому что с левой руки ты и так стреляешь сносно. Джебом скептически приподнимает брови. — Во-вторых, потому что единственный леворучный лук со склада ты сломал еще месяц назад о голову Джексона, — Никкун хихикает, заметив его смущение, — а в третьих… Второй Дивизион, конечно, соберёт тебе какой угодно лук: наши ребята настроят его под твоё Пламя, под длину рук, рост, силу мышц, но… У нас не всегда есть возможность воспользоваться Пламенем и коробочкой, и далеко не в каждом магазине тебе найдут лук под левую руку. А раз уж решил заделаться Леголасом, то, будь добр, бери стрелу и продолжай тренировку. Тебе нужно развить мышцы правой руки. Джебом кривится, понимая его правоту, и тянется к колчану, но там пусто, и он так и остаётся стоять растерянно, пытаясь разглядеть улетевшие в “молоко” стрелы. Около пяти штук торчат в мишенях напротив, остальные же разлетелись по всему тренировочному полю. Джебому жарко и душно, он оттягивает ворот мокрой от пота футболки и идёт собирать стрелы. Сентябрь в этом году бьёт все рекорды по температуре. Солнце такое активное, что даже Никкун, проводящий по полгода в Таиланде, осоловело хлопает глазами и подставляет лицо под маленький ручной розовый вентилятор. Метрах в ста от них бесятся Джексон, который человек, и Джексон, который пёс. Они оба, шумные и раздражающие, вместо того, чтобы тренироваться, выпрашивают у расслабленного Джинёна охлаждающего дождя или скорее, по мнению Джебома, пинка в воспитательных целях. Сам Джинён лежит в тени только-только начинающего желтеть клёна и читает что-то, обёрнутое в белую, режущую глаз, обложку. Он выглядит так, словно познал полнейший дзен, и Джебом ему страшно завидует. Потому что у него от собачьего лая и человеческого визга на грани ультразвука едва глаз не дёргается. Облачная тигрица Джебома, вальяжно развалившись поверх валуна, тоже смотрит на этих двоих недовольно, фырчит и нервно дёргает ушами, с едва заметными отблесками фиолетового пламени на кончиках. Сегодня она небольшая, словно ей года полтора отроду, изящная, гибкая, но уже самостоятельная и опасная. И это более чем устраивает Джебома. Потому что в виде котёнка тигрица бесполезна, а когда он перебарщивает с пламенем — она становится огромной, дикой и практически неуправляемой. — И правда красавица, — говорит Никкун и поясняет, наткнувшись на недоумевающий взгляд, — твоя тигрица. — А, Белль, — Джебом пожимает плечами и морщится от боли, — да, она красавица. Только… — запинается и, смутившись вдруг, чешет под лопаткой “хвостом” стрелы, которую только подобрал, — по-моему, я ей не нравлюсь. Никкун хмыкает и пружинисто поднимается с травы, он легко подпрыгивает на месте пару раз, разминает тёмные от загара мускулистые руки, прикладывается к бутылке с минералкой, морщится, видимо, из-за того, что она горячая и мерзкая, а потом выливает остатки воды себе на голову. — Животное из коробочки — отражение её владельца. — Это ты так завуалированно сделал мне комплимент, хён? Никкун ржёт и кидает в него пустой бутылкой, а потом, посерьезнев, произносит: — Я к тому, что… Ты сам-то себе нравишься? В себе уверен? Джебом пожимает плечами ещё раз, и его снова всего перекашивает. — Да что ж тебя всего так передёргивает каждый раз, — Никкун подходит к нему стремительно буквально за пару секунд и вцепляется в плечи, хочет, наверное, размять. Джебом, не успев среагировать, орёт. —Ты чего? — Никкун тянет его за ворот, заглядывает под майку и даже свистит от удивления, — это что за херня еще… На плечах под майкой прячется недельной давности ожог. Джексон, конечно, не хотел, Джебом, естественно, не обиделся, Джинён, вроде бы, не знает. — Джексону дали кольцо не так давно и… С него же дракона сняли, знаешь? Он теперь у него в коробочке, как у всех нормальных людей, — Джебом вздыхает и вытирает пот со лба, — Тэкён их тренирует обычно в одиночку, а тут решил, что нужно учить нас командной работе и всякому такому. Джинёна с нами не было. В итоге: Джексон переборщил, пробил мою защиту, я не успел среагировать и обжёгся. Всё. Конец истории. — Понятно, — тянет Никкун и зачесывает пятернёй волосы назад, — а чего Тэкён тебя не подлечил? — Сказал, что раз уж у нас теперь есть своё собственное Солнце, то пусть оно меня и лечит, а не только калечит, — Джебом досадливо бурчит, — меня, блин, даже из лазарета развернули… Так и сказали: “идите отсюда”. Мол, Джексону же нужно на ком-то навыки отрабатывать. — Резонно, — кивает Никкун, — мы со всеми болячками только к Тэкёну и ходили. А в чём, собственно, проблема? У Джексона же есть лечебная коробочка теперь, я слышал об этом краем уха на собрании. Джебом фырчит, разворачивается и идёт за стрелой, торчащей около куста рододендрона. Он возится нарочно долго, не желая продолжать разговор, запихивает стрелы в колчан и уныло волочет его по земле, пока ползет обратно на позицию. Джебом снова поднимает лук, снова раз за разом натягивает тетиву, содрогаясь от боли, снова промахивается. И так по кругу, пока не расслабляется и не успокаивается. И стрелы начинают попадать по мишени. Не в десятку, но уже близко. Никкун изредка поправляет его стойку, напоминает не сжимать зубы и держать повыше подбородок. Он не профи, просто когда-то давно проходил обучение. Но кроме него учить Джебома всё равно некому: в Семье лучников больше нет, а после предательства, организация крайне неохотно берет людей извне, стараясь обходиться своими силами. Крысу во Втором Дивизионе находят и обезвреживают быстро. По мнению Джебома — даже слишком. Будто кто-то нарочно сливает информацию, спасая свою шкуру. Вместе с этим в Семье начинается стремительное перетряхивание остальных кадров, Второй Дивизион — весь отдел целиком — исчезает меньше, чем за неделю. Тэкён говорит — “чтобы остальным неповадно было”. Рассказывая им об этом вечером после тренировки, он поджимает губы и стыдливо отводит взгляд. И Джебому становится тошно, когда представляет, сколько на самом деле крови на руках, которые лечат его синяки и ссадины. Никкун глядит на него и ворчит: — Довольно, на тебя даже смотреть больно. Дай-ка сюда, я детство вспомню. Джебом передаёт ему лук вместе с напальчником и только потом понимает, что уже всё отстрелял. — Сейчас стрелы подам... — Обойдусь. Никкун зажигает кольцо Облака, даже бровью не пошевелив, пускает Пламя по тетиве и прямо из воздуха собирает неплотную стрелу, сильно и резко тянет на себя, а потом отпускает. Стрела стремительно отрывается от его пальцев и уже в полёте множится на две-четыре-шестнадцать фиолетовых призрачных линии, разрезающих собою пространство. Выстрел происходит совсем бесшумно: ни щелчка, ни упругого гула тетивы, ни свиста оперения. Все стрелы градом обрушиваются на три мишени, поражают каждую из них и взрываются, разнося раскрашенные круглые деревяшки в щепки. Джебом завидует его мастерству: у него самого так пока что не выходит. Белль сметает с валуна от испуга в момент: она смешно подпрыгивает, путается в лапах и нелепо валится в высокую траву с совсем детским кошачьим мявом. Само, блин, изящество и грация. Никкун гасит Пламя и смеётся: — Говорю же: отражение её владельца! Он опускает лук и смотрит на него так, будто только сейчас заметил, а потом поднимает взгляд на Джебома: — Слушай, а почему именно лук? У нас целый оружейный склад, отличные тренеры по боевым искусствам, обновлённый Отдел Разработок, но ты выбрал именно то оружие, учить стрелять из которого тебя просто некому. — Ты же учишь. — Я завтра улетаю. И когда вернусь — не знаю. Придётся тебе как-то самому. Джебом тяжело вздыхает. — Извини, — просит прощения Никкун. Он выглядит действительно виноватым. — Просто… Не могу здесь оставаться долго. После смерти нашего Неба, после смерти Джей Пака во время Конфликта… Это сложно объяснить. Ты поймешь о чём я, когда вы найдёте своё Небо и войдете с ним в резонанс всемером. Ты почувствуешь себя… Целым, законченным, умиротворённым и спокойным. И будешь таким постоянно пока вы вместе. Не смотри так скептически. Когда нас готовили, то здесь, на Базе, ходила страшилка даже: будто участники кластера, которые потеряли своё Небо, с катушек слетают, и даже убивают остальных Хранителей иногда. Или себя. Мы тогда пальцем у виска крутили, но… Он долго молчит, прежде чем продолжить: — Сейчас, оставшись без нашего Джей Пака, я и правда будто лишился части себя, — и добавляет глухо, — чувствуется так, словно схожу с ума. Особенно, когда нахожусь здесь, в месте, которое наполнено нашими общими воспоминаниями. Кажется, что он в любой момент выйдет из-за угла и позовёт тайком выпить пива... Не знаю, как Тэкён справляется с этим, но я не могу. Никто из нас не может. Минджун с Уёном не вылезают из Японии, Чансон, хоть и в Корее, сюда даже нос не кажет. А Чунхо… Представления не имею где он сейчас, мне иногда думается, что он приезжает сюда, на полигон, просто чтобы душу на вас отвести, а потом растворяется снова в тумане. Никкун выглядит подавленным и расстроенным, наверное, жалеет, что вообще об этом заговорил. — Он погиб, потому что был слабым? — Джебом старательно отгоняет от себя образ того, как арбалетная стрела пронзает Хёну насквозь и разрывает его изнутри, как тёмная кровь заливает мокрый от нежданного дождя асфальт. Как разливается в тяжелом воздухе удушливая вонь герани, которой там не было. — Наше Небо умерло, — Никкун стискивает судорожно рукоятку лука, — потому что было слишком сильным. Джебом хочет спросить, чтобы это могло значить, но, напоровшись на чужой взгляд, направленный в никуда, затыкается. Он забирает у Никкуна лук и идёт за мягким неудобным чехлом, затерявшимся где-то в траве. Пора, всё-таки, сворачиваться, хён прав. — Ну, так, — слышит он позади, — почему лук? С ним достаточно сложно управляться. Джебом, воюющий с “молнией” на чехле, отвлекается и пытается подобрать какое-нибудь адекватное объяснение своему выбору. — Потому что я Облако, которое приглядывает за Семьей издалека? — По твоей интонации могу судить, что ты сам не уверен, — хохочет Никкун и подкидывает ему поближе найденную в траве стрелу. — Я слишком плох в ближнем бою, — Джебом тянет с неохотой, — слабоват и всё такое. И, к тому же, терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Поэтому сразу искал для себя что-то такое, чем можно пользоваться на больших дистанциях. Никкун подходит, хмыкает и, резко дёрнув за “собачку” на замке, помогает, наконец, застегнуть. — С арбалетом было бы проще, разве нет? Джебом резко вскидывает на него взгляд, а Никкун, видимо, вспомнив, чертыхается: — Чёрт, прости… Я забыл, что Хёну застрелили из арбалета. Между ними повисает неуютная траурная тишина, похожая на минуту молчания. Джебом, опустив глаза вниз, механически запихивает стрелы в колчан, а Никкун отходит к Белль, пытаясь её погладить, но та начинает протестующе рычать, едва он протягивает к ней руку. — Чем тогда тебе старая добрая винтовка не угодила? — Никкун снова начинает свою песню, — почти не имеет недостатков, и у нас только ленивый из них не стреляет, проблем с обучением бы не было. — Да есть у меня винтовка! — перебивает его Джебом раздражённо, — она слишком шумная, и отдача у неё такая, что синяки с плеча неделями не сходят. — Ишь ты какая неженка! Кстати, про плечи и синяки… — Никкун тянет Джебома за щеку, — ты почему Джексона не попросишь подлечить себя? — Мы не ладим, — отрезает Джебом, закидывает за спину свои сумки и тут же морщится, когда лямка от колчана попадает аккурат на волдыри под майкой. Заметив эту гримасу, Никкун закатывает глаза и стаскивает с него поклажу. — А я думал, он со всеми ладит. Смотри, — кивает в ту сторону, где Джексон радостно вопит и тискает пса, облизывающего его лицо, — он даже собаке Джинёна нравится. Джебом фырчит, совсем как его тигрица: — Сам же сказал: животное из коробочки — отражение его владельца. — Эй, Джебома, это что, нотки ревности в твоём голосе? — Никкун хихикает и толкает его шутливо плечом. — Чего?! — Джебом, покраснев от смущения, толкает его обратно, — не говори ерунды… Они молча идут к выходу с тренировочного поля. Джебом, уткнувшись взглядом в землю, пинает носком кеда попавший под ноги камень, а Никкун бодро шагает рядом, таща его сумки на себе. — Не доверяешь ему, да? — А? — Джексону, — уточняет Никкун. — Я никому не доверяю, — медленно произносит Джебом, запрокидывая голову и щурясь, — вот же... На небе ни облачка, достало уже это бесконечное солнце. — С темы не съезжай, — обрывает его внезапно очень серьёзный Никкун, — что с ним не так? — Ничего? Всё? — Джебом швыряет камень слишком сильно, и тот летит куда-то в траву, — не знаю. — Это связано как-то с тем, что произошло в Гонконге? — А что ты об этом знаешь, хён? — Джебом зыркает на Никкуна из-под противно-мокрой чёлки. — Только то, что было в сухих отчётах, которые вы сдали с Джинёном. Судя по ним, так он спас ваши задницы, вытащив из самого пекла. — Ты не понимаешь, хён, — едва слышно говорит Джебом, — тебя там не было. — Так расскажи, чтобы я понял. — Да, блин! — Джебом яростно рычит и даже нелепо подпрыгивает на месте, попытавшись топнуть сразу двумя ногами, словно ему лет пять, а не почти восемнадцать. Длинные серьги в его ушах звенят и цепляются тонкими цепочками за пряди неприлично отросших волос, — не могу на него смотреть спокойно! Как он ржёт днями напролёт, носится по всей Базе, словно у него вечный двигатель в заднице, обнимает всех без разбору… От него в восторге буквально все: от преподавателя по корейскому до… До тебя! Ты тут всего недели полторы пробыл, а уже пал жертвой этого монстра. Никкун приподнимает брови: — Монстра? Как-то ты с плеча рубишь… — Аррр, он убил своих, понимаешь? — орёт Джебом, пугая Белль криком, — сжёг заживо этой тварью со спины людей, которые были его семьей. А теперь веселится… — А что он должен делать, по-твоему? — голос Никкуна резкий, от него веет опасностью и начинающейся грозой, — сидеть и нюни распускать? Забиться в угол и жалеть себя? Должен вести себя так, как ты в первый год? Рыдать, психовать и отрицать происходящее? Почти все мы тут убивали: случайно или специально, по заказу или защиты ради. И ты убил, забыл уже? Не смотри так на меня, Тэкён мне всё рассказывал, — он щелкает его по кончику носа, — понятия не имею, как у него терпения только хватило с тобой возиться столько… С нами так не нянчились. Но не об этом сейчас речь. Вспомни кто его отец, и где он рос, Джебом, среди кого, и представь, что он мог видеть каждый день. Или подойди и спроси, если не сделал этого раньше. Ладно… Понял я, что это в тебе проблема, а не в парне. Держи давай свои сумки и дуй отсюда. Никкун и правда спихивает чехол с луком и колчан прямо на землю, разворачивается и уходит туда, где Джинён, наконец, поддавшись уговорам, сооружает из своего Пламени что-то вроде небольшого водопада. Джебом зло собирает своё добро в охапку, роняя то одну сумку, то другую, и раздраженно топает в противоположную от них всех сторону. Белль позади урчит недовольно и с разбегу прыгает ему на спину. Он валится мешком, отбив коленку и содрав ладони о мелкие камни, да так и остаётся лежать, уткнувшись носом в пыль на дорожке, придавленный сверху своей же животиной. — Ну, и какого, собственно, хрена?.. Джебом барахтается под ней, пытаясь достать из кармана коробочку, чтобы отправить эту скотину подумать над своим поведением, но не успевает. — Помочь? — Джексон возникает откуда-то сбоку и сразу же без согласия лезет к его кошке, — а ну-ка, детка, иди к папочке. — Не трогай, — бубнит задушено Джебом, — не любит. Белль и правда рычит, скаля зубы, но Джексон всё равно стаскивает её за задние лапы. Тигрица, как и все кошки, ожидаемо выпускает когти, раздирая Джебому майку и спину заодно. — Господи, — воет Джебом, стискивая кулаки, — оставь ты её, она же из пламени. Он тяжело переворачивается на бок, выуживает из кармана коробочку, зажигает кольцо и отправляет Белль в её доступные квадратные сантиметры. Джебом, рыжий с ног до головы от пыли, тщетно пытается отряхнуться, а потом, наплевав на это дело, подбирает то, что уронил и решительно уходит, оставив расстроенного Джексона в одиночестве посреди тропинки. *** Духота и жара его совсем добивают. Джебом ворочается в кровати, то накрываясь простынёй, то скидывая её на пол. Постель мокрая, он мокрый, Нора на его подушке, наверное, тоже мокрая. Она, как и он, не спит, постоянно зевает и нервно мяукает каждый раз, когда он переворачивается на место попрохладнее. Всё тело кажется тяжёлым и больным, мышцы тянет после работы с луком, ободранные ладони щиплет и печёт, а голова пухнет от обилия впечатлений за день. Он чувствует себя перевозбуждённым, без причины нервозным и наполненным противоречивыми эмоциями. Где-то около двух часов ночи Джебом понимает, что задыхается даже с открытым окном, и, плюнув на режим и правила, тихонько выбирается из комнаты. Нора всё норовит выйти вместе с ним, но он, придерживая ступней, ловко запихивает её за дверь и бежит к лестницам, стараясь сильно не топать, чтобы не разбудить соседей. Крыша встречает его лёгким всё еще тёплым ветром и влажностью, но это всё равно лучше, чем спёртый воздух общаги. Бывать здесь ему нравится, тут всегда пусто, тихо и можно побыть наедине с собой. Студентам сюда, конечно, нельзя, особенно ночью, но года полтора назад Тэкён, пытаясь хоть как-то его растормошить, приводит Джебома на крышу втихую и даёт ключ. Об этом месте мало кто знает: дверь наружу запрятана в тёмном старательно захламлённом тупике, и чтобы найти её, нужно просто знать, что она существует. Джебом не в курсе, кому кроме него известно это место, но он никогда ни на кого тут не натыкался раньше, ни днём, ни ночью. Он подходит к самому краю и, глядя на одиночные крошечные облака на чернильном небе, глубоко вдыхает полной грудью. Покрытие под ногами уже не горячее, а просто тёплое, и Джебом, постояв немного, растягивается звёздочкой, раскинув руки и ноги в стороны. Хорошо. В голове всё ещё полнейший ураган из мыслей о пугающем его будущем. Что его ждёт? Кем он будет? Что с ним будет? Что будет со всеми ними? С Джинёном, с Тэкёном и с маленькой Джихё? Вдруг кто-то погибнет, как их Хёну? Ему страшно до одури, что снова придётся куда ехать, кого-то искать и, возможно, кого-то убивать. Или кто-то придёт убивать его, просто потому что он тот, кто есть. Хранитель Облака, член Семьи ДжиВайПи, часть Халлю. Джебом понимает, что увяз в этом дерьме по самые уши, что ему уже нельзя просто выйти из игры, он уже заявил о себе. Единственный выход из Семьи теперь только вперёд ногами. Никто его не выпустит отсюда живым: не убьют чужие так свои. Он ни минуты не чувствует себя в безопасности, ни одной чёртовой секунды своей жизни. Джебом в удушающем страхе за себя, за людей, которых знает или знал когда-то, за своих родителей, за школьных друзей, за свою команду, в которой танцевал несколько лет. Сейчас ему кажется, что всего этого никогда и не было: ни танцевального класса, ни скрипа кроссовок по паркету, ни дурашливых хёнов, ни проигранных соревнований. Всё его прошлое словно в туманной дымке, такое далёкое будто никогда не существовавшее, просто привидевшееся или приснившееся такой вот душной влажной ночью. Поддавшись воспоминаниям, он поднимается и быстро разминается, бьёт себя кулаком по задеревеневшим ногам и щипает затёкшую шею. В голове сама собой начинает играть песня, под которую он когда-то любил танцевать на заднем дворе своего дома, и Джебом неспешно вспоминает движения, которые раньше доводил до полнейшего автоматизма изнуряющими репетициями. Сначала топ рок, чтобы задать себе ритм и темп, чтобы вспомнить, как это вообще танцевать, каково это просто двигаться для удовольствия, а не ради того, чтобы защитить свою шкуру от удара противника. Шаг вправо, влево, разворот, шаг-шаг-шаг-прыжок, подключить руки, мах-мах-баланс, прыжок и разворот, еще одна дорожка из трех, а потом и из шести шагов. Тело будто двигается само по себе. Оно всё ещё помнит. А если попробовать футворкинг? Джебом технично опускается вниз, упирается на натруженные руки и быстро перебирает ногами. Ладони щиплют, когда он сильнее наваливается на них, но эта боль далёкая и незаметная, она полностью затмевается восторгом от того, что он всё еще может так двигаться. И не просто двигаться: он чувствует, насколько стал сильнее. Он не задыхается, его руки не трясутся как две макаронины, а ноги быстрее и ловчее. Джебом пробует всё, что умел раньше: самыё лёгкие фризы, потом соединяет фризы в триксы, пробует движение, которое смешно называют “черепашка”, уходит в бесконечное вращение на кистях и завершает его самым шикарным в своей жизни бэкспином. — Вау! И это восторженное “Вау”, раздавшееся откуда-то из угла, портит момент и разбивает волшебство. Джебом сразу сбивается с ритма, запинается о свои же ноги и неправильно и больно падает на спину, ободрав локоть. Из-за удара воздух вышибает из лёгких, и Джебом с минуту никак не может вдохнуть, а когда, наконец, хватает ртом воздух, ему кажется, что грудь сейчас разорвётся изнутри. Джебом валяется, не двигаясь, он нянчит руку и думает, что на нём и правда не осталось ни одного живого места за эту неделю. — Эй, ты как? — в слабом свете настенного фонаря возникает обеспокоенное лицо Джексона, — целый? Руки-ноги? Сколько пальцев видишь? — и машет ему перед носом рукой. — Три, — хрипит кое-как Джебом, — и каждый из них я тебе сейчас отгрызу. — О, — счастливо выдыхает Джексон, — грубишь, значит в полном порядке, — и снова, как днём, спрашивает, — помочь? Джебом отталкивает протянутую ладонь и, кряхтя и сопя, отскребает себя от крыши. Он не может понять, где и что у него болит сильнее, кажется, он болит весь целиком, сердце долбит, а дыхание всё никак не придёт в норму. Джексон напротив обеспокоенно переминается и что-то там лопочет, путаясь в словах, он, видно, хочет чем-нибудь помочь, но не знает чем, и поэтому просто не может заткнуться от волнения. — Нормально, всё со мной нормально, — через силу произносит Джебом, отряхивая со штанов пыль, — только замолчи, ради всего святого, просто заткнись… Тот и правда замолкает. Джебом думает, что он сейчас уйдет с крыши, но Джексон остаётся стоять рядом и пялиться на него. Это жутко смущает, и выводит из себя. А еще до Джебома только сейчас доходит, где они встретились. — Ты как сюда пришёл? Он задаёт самый идиотский вопрос на свете, и, конечно, получает равноценно идиотский ответ: — Ногами по коридору. Джебом закатывает глаза раздражённо: — Ты как нашёл вход, о нём мало кто знает. Джексон трёт застенчиво нос и занавешивается чёлкой: — Тэкён как-то привёл. “Ну, конечно. Вот предатель! Водит всех подряд на их крышу”, — думает Джебом, а вслух говорит: — А. Наверное, ему интересно, что Джексон тут забыл, как долго он здесь и сколько еще планирует стоять напротив и бесить его одним своим присутствием, но замечает внезапно детали, которые заставляют его ляпнуть несусветную грубость, будто ему есть до этого дело: — Ты что, плакал? Джексон вздрагивает и наклоняет голову ещё ниже, пытаясь спрятать опухшие красноватые веки и всё еще влажные глаза. — Нет, — отвечает он возмущенно и шмыгает носом, а потом идёт на попятный, — ну, то есть, ты был так крут, когда танцевал, что меня даже на слезу прошибло! И смеётся своей дурацкой шутке. Натужно и ужасно неестественно. Джебому этот смех не нравится даже больше, чем его ежедневное идиотское хихиканье. Так смеются глубоко несчастные люди, либо люди со смертельными заболеваниями, когда не хотят никого беспокоить своей бедой. — Ты где-то танцуешь? Ну, профессионально? А что это за стиль? Как он правильно называется? — Джексон частит, слова вылетают из него словно из пулемета, а сам он незаметно вытирает сопли из-под носа тыльной стороной ладони. Джебому кажется, что его сшибает лавиной, он морщится и пытается выстоять перед этим потоком: — Больше не танцую. Как-то некогда. Би-Боинг. — Круто, — тянет восхищенно еще раз Джексон, — ты крутой! Би-бой кинг! Я буду звать тебя — Би-бой кинг! — Не надо, — стонет Джебом страдальчески, — только этого еще не хватало. — Кстати, прикольная пижама… Би-бой кинг! Джебом проклинает про себя и пижаму с паттерном в виде пальм, и Джексона с его щенячьим восторгом и свою бессонницу, выкинувшую его на крышу среди ночи. — Ветер поднялся, — внезапно говорит Джексон. Обычным нормальным голосом. Без этих его визжащих и пищащих наигранных ноток. Джебом понимает, что и правда деревья шуршат и скрипят из-за порывов, а по небу облака уже не лениво передвигаются от одного края к другому, а стремительно летят, сбиваясь по дороге в одну большую тучу, грозящую разразиться, наконец, долгожданным осенним дождём. — Будет дождь, — тянет он, глядя вверх. — Лишь бы урагана не было. Ты остаёшься, или?.. — Или, — решительно отвечает Джебом и направляется к двери первым, пытаясь на ходу вытащить запутавшиеся цепочки сережек из волос. Джексон продолжает вышагивать с ним рядом, и Джебом видит краем глаза, как тот косится на него раз за разом. — Ну чего? — не выдерживает он, поймав на себе очередной чужой взгляд исподтишка. — Твои уши… — сипит Джексон, потом прокашливается, и говорит твёрже, — тебе не больно было? И зачем так много? Я вот хотел проколоть, но как увидел иглу… Бррр. Джебом машинально дёргает себя за мочки и нехотя поясняет: — Больно только первый раз, потом уже не обращаешь внимания. А серьги — это заглушки для Пламени. Я остальные блестяшки постоянно теряю, а серьги можно только с ушами вместе потерять, так что… И замолкает, потому что они спускаются на этаж преподавателей. Тут уже не до болтовни, нужно быстро пройти, пока кто-нибудь их не поймал. Едва они преодолевают опасный отрезок пути, как Джексона снова прорывает: — Это все-все заглушки? Это значит, ты такой сильный? Джебом смущается, потому что гордиться тут совсем нечем. — Я не сильный, — поясняет неохотно, — то есть, сильный, конечно, сильнее многих здесь, но… У меня расшатанные нервы, я быстро выхожу из себя и всё такое, — сбоку раздаётся бубнёж — “Вот уж точно”, — а спусковой крючок моего Пламени — раздражение и агрессия. Эти железки помогают мне держать силу под контролем, раз уж я не могу держать под контролем себя. Джексон кивает понятливо и говорит: — А я становлюсь сильнее, когда испытываю страх. — Э? — Джебом вскидывается на него, — то есть в комнату страха ходить с тобой чревато? Тот мотает отрицательно головой: — Моё Пламя сияет ярче, когда я боюсь за кого-то. Если кому-то угрожает опасность, а не мне. Вот так. У Джебома сама собой в голове всплывает картинка того, как из него, Джексона, выплескивается Солнце, когда их едва не убили в Гонконге. Он никогда не думал до этого момента, что это могло было быть проявлением страха, а не ярости берсерка, и теперь чувствует себя вдвойне неуверенно. Ему даже немного стыдно. А еще, видит Джебом, Джексон точно плакал там на крыше. Теперь, при ярком свете коридорных ламп, ему отчетливо видны и распухший нос и воспалённые от долгого трения глаза. Днём, значит, строит из себя весельчака, а по ночам льёт слёзы на крыше? Кто бы мог подумать. В коридоре студенческих спален им с Джексоном становится не по пути, и Джебом берёт курс влево. Он молча кивает на прощание и уходит, продолжая растирать ободранный локоть, торчащий из рукава изгвазданной футболки. Ему удаётся пройти всего ничего, прежде чем его тянут обратно. — Эй, Би-бой кинг, — слышит он настойчивое, — идём я тебя полечу. На тебе же живого места нет, — и дёргает его за край футболки еще раз, — идём, говорю. А то меня уже задрали все вокруг, почему ты такой побитый при живом Хранителе Солнца. И Джебом позволяет себя увести. Напротив комнаты, которую занимает Джексон, он долго не может заставить себя войти, мнётся на пороге, и всё никак не решается сделать шаг вперёд. Здесь когда-то жил Хёну. Ни Джинён, ни Джебом после его смерти так сюда больше и не заходят. Внутри всё совсем не так, как помнит Джебом. Сменилась мебель, пропал плакат Железного Арни со стены, а штангу в углу, которую Хёну нежно звал Чанми, заменили набор гантелей вперемешку с учебниками по корейскому. А вот баскетбольный мяч — остался. Пахло в комнате теперь тоже иначе. Запах был по-прежнему очень мальчиковый, но всё равно другой. И он просто сбивал с ног. — О, чёрт, — Джебому кажется, у него даже глаза слезятся, — ты что, не умеешь пользоваться окнами? У тебя же дышать нечем, — а заметив творящийся вокруг беспорядок, добавляет, — ну и свалка… Как ты тут еще не сгинул. Джексон сконфуженно улыбается, треплет себе еще сильнее волосы и пожимает плечами, мол, ничего, справляюсь. Он открывает окна настежь, а Джебом пинком распахивает дверь, чтобы комнату продуло сквозняком. Джексон, видимо, застеснявшись, начинает суетливо разгребать гору одежды на кровати, распихивая её по пустым полкам в шкафу, сметает с письменного стола упаковки от лапши в мусорную корзину и выуживает свёрнутый носок из-за подушки. И комната становится абсолютно обезличенной. В ней нет ничего, что бы указывало на то, что здесь живёт именно он, Джексон. Ни семейных фотографий, ни каких-то фигурок или игрушек, голые — без плакатов или рисунков — стены, даже книжные полки пустые и пыльные. Спальня выглядит нежилой и мёртвой. И это, по правде, жутко. А потом Джебом вспоминает, в какой спешке Джексон собирался. Он тогда не взял с собой совсем ничего, кроме необходимых документов и одежды, которые как попало впихнул в чёрный рюкзак, с болтающимся на нём брелоком в виде Базз Лайтера. По сути, кроме этого брелока, ничего и нет больше здесь живого и яркого. — Садись, — выдёргивает его из мыслей Джексон. Он хлопает ладонью по только что заправленной кровати рядом с собой, указывая место для посадки, — буду тебя лечить. Джебом вползает на кровать вместе с ногами, елозит и отодвигается в самый край, чтобы не касаться чужих коленей. Джексон вытаскивает откуда-то из недр ящика своего письменного стола яркую желтую коробочку, глубоко вдыхает пару раз и зажигает кольцо, потом опускает к замку и та с тихим гулом открывается, выплёвывая наружу пару перчаток. Перчатки садятся как влитые и загораются мягким Пламенем Солнца. Джексон неуверенно тянется к нему, будто спрашивает разрешения дотронуться, и Джебом вспоминает, что также советуют приближаться к кошкам: протянуть ладонь и подождать, пока животное само подойдёт. Если захочет. — Ну? — нетерпеливо спрашивает Джексон, — показывай, где болит. Джебом осторожно вытягивает ногу, закатывает на ней штанину и подставляет разбитую коленку. Пламя, исходящее от перчаток, приятно-теплое, оно обволакивает и безболезненно заживляет содранную кожу. Джексон напротив него сосредоточенно хмурит брови и закусывает губу от напряжения, наверное, это для него сложно и в новинку, а может он боится случайно сделать что-то не так. Потом Джебом подсовывает ему под пылающие ладони локоть, а следом и ободранные днём о камни руки. В конце Джексон, замявшись, мямлит: — Дай спину посмотрю. Джебом отворачивается и с неохотой стаскивает через голову футболку, позади раздаётся вздох и расстроенное сопение. А потом чувствует аккуратные осторожные касания к обожженной коже. — Извини, — голос звучит правда виновато и искренне, — я не хотел. Просто испугался. До Джебома не сразу доходит. — То есть ты переборщил с Пламенем тогда, потому что испугался, что… Обожжёшь меня? Позади угукают, и он не находит ничего, кроме как сказать: — Бред. Джексон что-то там возится, пыхтит и никак не закончит. Джебому скучно, он разглядывает цветочки на обоях, потом внимательно изучает незатейливый узор на старом выцветшем пледе и снова упирается взглядом в рюкзак с Базз Лайтером. — Нравится «История Игрушек»? Джексон угукает еще раз. — Мне тоже, — зачем-то говорит Джебом и поддевает рюкзак ногой, пытаясь притянуть его поближе к себе с другого конца кровати, чтобы посмотреть на болтающуюся фигурку. — Не трогай, — резковато произносит Джексон и отнимает ладони от спины, — всё вроде бы. Больше ничего не болит?.. Джебом мотает головой отрицательно, подбирает с пола свою футболку и влезает в неё, промахиваясь мимо горловины и путаясь в рукавах. Джексон смеётся над ним и дёргает за край, помогая ему нормально одеться. Пока он прячет перчатки в коробочку, а коробочку закидывает обратно в стол, Джебом успевает слезть. Теперь, когда у него больше нет причины тут оставаться, ему становится некомфортно. Смотреть здесь нечего, а единственный интересный объект трогать ему запретили, поэтому он переминается с ноги на ногу, а потом неловко бубнит: — Ну, я пошёл. Наверное. Да, пошёл. Спасибо за это вот. Он топает к открытой настежь двери, когда его догоняет смущенное: — Извини, если хочешь, можешь посмотреть. — А? — Джебом оборачивается. — На Базз Лайтера. Джексон подтягивает к себе рюкзак за лямку, упершись в край кровати коленом, отцепляет брелок от “собачки” замка и протягивает его Джебому. Брелок старый, ободранный и с неработающим фонариком. На шлеме — парочка трещин, одного крыла уже нет, а с правого ботинка и вовсе слезла краска. — Прикольный. Не видел таких. — Это мне мама купила, — говорит глухо Джексон и запинается, снова подозрительно сопя носом, — когда мы ходили в Диснейлэнд. Сто лет назад… И всё сразу становится по своим местам: и крыша, и красные глаза, и отчаянные попытки побыстрее стать своим везде. Джебом помнит те полгода, которые ему не давали видеться с родителями, как он буквально на стену лез от тоски и беспросветного одиночества, как доводил всех до белого каления днём, пытаясь хоть как-то отвлечься, а ночью зло плакал в подушку. — Скучаешь, да? Джексон молча кивает и резко отворачивается, крутанувшись на пятках, запрокидывает голову и яростно растирает кулаком глаза. — Блин-блин-блин, — воет он в потолок и, хлюпая носом, невнятно бурчит, — аррр, извини. Не могу это прекратить, они просто льются. Чувствуется, как ему стыдно, как ему хочется залезть куда-нибудь в угол или уползти обратно на крышу, нарыдаться там в волю. Джебом всё стоит с фигуркой Базза в руках, вертит её и не знает куда ему деться. Наверное, стоило бы уйти и оставить Джексона одного, но он никак не сдвинется с места, глядя на вздрагивающую от сдавленных рыданий спину. Ему чудовищно жаль его, жаль, что они притащись тогда в Гонконг, жаль, что из-за них ему пришлось уехать так далеко от дома. На его месте Джебом бы испытывал жгучую ненависть, а он, Джексон, еще и лечит их. Чувство вины захлёстывает, давит на грудь и перехватывает горло удавкой. — Прости, — Джебом не понимает за что извиняется, ведь он не виноват, но ему отчего-то важно это сказать. — Знаешь, — булькает Джексон, — я с собой даже фотографии не взял. Дурак. Пять пар трусов взял, а фото — нет. Очень боюсь, что однажды проснусь и не вспомню, как она выглядит, забуду её запах и голос, забуду вкус еды, которую она готовит. Мне так жаль, что… Жаль, что не увижу, как она будет стареть. Господи, я даже не знаю, живая она или нет... Джебому очень плохо, очень грустно и невыносимо тошно. В носу свербит и, наверное, он тоже вот-вот начнёт позорно плакать, разведя еще большую сырость. Он шагает ближе, неуклюже кладёт ладонь Джексону между лопаток и приободряюще проводит пару раз. Спина под рукой вздрагивает снова и снова, Джексон всхипывает и опускает голову вниз, пряча зарёванное красное лицо в ладонях. Феникс на его браслете раскачивается в такт его судорожным вздохам. — Эй, — тихонько зовёт его Джебом, — я в эти выходные поеду домой. Хочешь… Хочешь в гости? Моя мама хорошо готовит. Не так хорошо как твоя, конечно, но всё лучше, чем еда в столовой, — глубоко вздыхает, пытаясь собраться и не дать себе, всё-таки, распустить сопли, — а если скажешь, что тебе больше всего нравится, я попрошу её это приготовить. Джексон? *** Первую неделю в Намъянджу льёт, холодно и ветренно. Джебом чувствует себя постоянно замёрзшим, промокшим и невыносимо сонным, потому что Джексон, как выясняется уже на вторую ночь, невыносимо храпит. Джебом перекатывается на своей раскладушке с боку на бок и толком не спит из-за этого хрюканья, а днём они, как три придурка, бесцельно слоняются по городу, в котором толком и посмотреть нечего. Первые пару-тройку дней они ходят в несколько однотипных скучных буддийских храмов, еще успевают осмотреть музей искусств и местную художественную галерею, попадают совершенно случайно на бесплатный концерт какой-то группы и зависают часов на пять в кафе с кошками около их гостиницы, в которой им сняли маленький номер с двумя кроватями и огромной ванной, из которой практически невозможно вытащить Джинёна. Из популярных у туристов развлечений остаются только поход в горы да посещение местной кинематографической студии. Только в горы в начале декабря в такую погоду никто в здравом уме не ходит, а в киностудию почему-то именно сейчас не пускают, и им остаётся либо просто прозябать в четырёх стенах либо снова идти в музей, потому что сканер предательски молчит, а Организация с пустыми руками не велела возвращаться. На восьмой день их командировки Джебому хочется уже лезть на стену от скуки, он добивает книги, которые у него были с собой, “отщелкивает” всю плёнку своей старенькой Коники и даже пытается отжиматься. Джинён притаскивает из ближайшего книжного пару талмудов какой-то японской классики и пропадает внутри них, не реагируя ни на что вокруг, а Джексон, растянувшись прямо на полу, лениво листает учебники по корейскому, которые догадался привезти с собой. Он периодически что-то спрашивает, но, в целом, тоже существует очень автономно. Джебом сначала пытается читать чужое чтиво за компанию, но оно только больше нагоняет на него сон, потом даёт Джексону уговорить себя проверить его импровизированную домашку, а заканчивается всё тем, что Джебом учит его ругаться — очень грязно и очень неприлично. Настолько неприлично, что Джинён, краснеющий ушами, в итоге швыряет в них свою тяжеленную унылую книгу. К середине второй недели дождь, наконец, прекращается, но снаружи всё также серо, промозгло и ветрено. Джебом, упрямо одевающийся в щегольского вида тонкую куртку, всё-таки простывает, и настроение его портится совсем. Из носа течёт, горло сипит, а Джексон, не умеющий лечить простуды, продолжает выводить рулады по ночам, пробивая своим храпом даже новенькие беруши, купленные в аптеке за углом вместе с леденцами от боли в горле. Пока эти двое, спевшиеся до невозможности, гуляют по окрестностям, Джебом вытаскивает Белль из коробочки. Тигрица сочувствующе лижет ему лицо шершавым языком, тычется лбом в ладонь и уютно урчит, пока он гладит её между ушами. Животина ему очень нравится, он к ней привык и уже даже не знает, как бы он без неё, но по Норе, оставшейся на Базе, всё равно тоскует. Он в очередной раз пытается начать дочитывать книжки Джинёна, но снова проигрывает этот бой, уснув поперёк чужой кровати. Просыпается он от вопля: орёт горничная со стопкой полотенец в руках, заставшая его спящим в обнимку с Белль. Тигрица, как и он, ведёт себя очень хладнокровно. Они с ней синхронно зевают, чихают и только потом понимают, что неслабо так накосячили. Из гостиницы им приходится выселиться в тот же вечер. Джинён бьётся лбом о косяк, пока пытается объяснить кому-то на другом конце провода стационарного телефона, почему им нужно другое жильё, а Джексон катается по полу, смеясь до икоты и доводя распихивающего их вещи по сумкам Джебома до ручки. Новая гостиница лучше, дороже и находится в самом центре, втроём они бодро осваивают территорию, зависая в кафешках и маленьких магазинчиках. Джебом с Джинёном тратят командировочные на всякую ерунду типа книг и закладок, а Джексон завидует, потому что он, не прошедший аттестацию, вообще не должен тут находиться, и денег ему, конечно же, не положено никаких, кроме стипендии. А её он умудряется спустить сразу же: на кепки, кроссовки и огромного Базз Лайтера, который пялится на них из витрины детского магазина в первый день и, по словам Джексона, буквально умоляет забрать с собой. Их потенциального Хранителя Урагана они ищут второй месяц. Он сияет периодически то здесь, в Намъянджу, то в Сеуле, но им так и не удаётся его поймать или хотя бы сузить круг поиска: в местах, на которые указывает пищащий и вибрирующий сканер, постоянно толпа народа. Сначала они таскаются по Сеулу только вдвоём с Джинёном, а в Намъянджу ездит Тэкён сам, потому что после ситуации в Гонконге их дуэт, неофициально названный ДжейДжей-Проджект, отпускать дальше города откровенно боятся. Джинён из-за этого невозможно злится и клянёт себя за непрофессионализм на чём свет стоит, а Джебом наоборот с облегчением выдыхает, проводя дни напролет в учебных классах и на тренировочном поле. Потом Тэкёна срывают с места в Лос-Анджелес улаживать дела с Фуллертонскими парнями, а их Ураган, как специально, начинает полыхать с завидной регулярностью, заставляя руководство рвать на себе волосы: потому что раз видят они, то видят и другие Семьи, а значит — медлить нельзя. Но людей не хватает, на Базе постоянно находятся только студенты без опыта выездов, и их с Джинёном, скрепя сердце, снова снаряжают в поездку. Джебом старается не паниковать, Джинён, весь преисполненный чувством ответственности, читает бесконечно инструктаж и смотрит на карту города, а Джексон ноет. Ноет так противно и пронзительно, что его включают в список буквально за три часа до отправления. Джебому на зло, не иначе. — Эй, Би-бой кинг! Би-бой кинг! Джексон лежит на спине поперёк кровати, свесив с края голову, чёлка топорщится, открывая миру россыпь прыщей и красно-фиолетовую набухшую шишку. — Би-бой кинг, — тянет он визгливо и хнычет, требуя внимания, — ну! Би-бой кинг! — Да ради всего святого... — рычит в конце концов Джебом со своей неудобной раскладушки и бросает в него подушку, — зови меня по имени! — Джебома?.. — вопросительно пищит Джексон, переворачивается со спины на живот и подкладывает под тёмный от пробивающейся щетины подбородок руки, — Джебома. На соседней кровати над ними ржёт сонный и лохматый Джинён, он зевает, а потом переползает к Джексону, укладываясь рядом. Он тычет его локтем в бок и просит: — Не беси его, а то он еще одно кольцо спалит случайно. А вместе с кольцом и всю гостиницу разнесёт до самого фундамента. Джебом фырчит и зарывается в одеяло с головой. Утро — самое ужасное время суток. Особенно, если начинается вот так. — Джебом, Джебома, Джебом-Джебом-Джебома, — канючит Джексон бесконечно и кидает подушку обратно. — Хён, — гундит всё еще сопливым носом Джебом, — я тебе — хён, невоспитанный ты ребёнок. — Я не ребёнок, — препирается Джексон, — мы с тобой вообще-то одногодки. Джинён стонет обессилено, скатывается с кровати и уходит в ванную, хлопая дверью о косяк. — Ты старше всего ничего! Какой же ты мне хён. — Даже если бы я был старше на три минуты, а не на три месяца, ты бы всё равно звал меня хёном, — в тысячный раз повторяет Джебом и откидывает одеяло. Как же он его достал. И город этот его достал. Ему до одури хочется в тишину своей комнаты, а еще лучше — домой. — Джебома… — Джексон, если не прекратишь, я тебе поставлю вторую шишку. Для симметрии. Тот досадливо трёт костяшками пальцев свой лоб под чёлкой и бубнит: — Хён, почему ты такой засранец… И тут на весь номер вопит сканер, прерывая процесс выяснения кто из них хён, а кто — настоящий засранец. Они оба бросаются к небольшому планшету почти одновременно и звонко сталкиваются над ним. Джексон ойкает, растирает лоб ладонью и мямлит: — Теперь точно симметрично… Блин. Джебом, не обращая внимания ни на него, ни на боль от ушиба, хватает сканер и долбит ладонью в дверь ванной: — Эй, Русалочка, хватит плескаться, у нас есть координаты. Пока они добираются до места, сканер, конечно же, уже затыкается. В зале художественной галереи Сохо, куда они приезжают через долгие полчаса, неожиданно людно и ревёт музыка: повсюду толпятся разряженные подростки, они что-то орут и постоянно передвигаются от одной кричащей кучки людей к другой. Джексон, проводящий практически всё свое время до этого взаперти на Базе, зачарованно наблюдает за всем этим бедламом с абсолютно восторженным взглядом, Джинён же, не привыкший к шуму, наоборот, морщится и трёт виски из-за грохочущей музыки. А Джебом предаётся сладким воспоминаниям, потому что он на таких сборищах провёл очень много времени. — Опять толпища… — замучено тянет Джинён и вздрагивает, когда на него налетает какая-то крашеная в рыжий размалеванная девица, — и нравится же нашему Урагану тусоваться в таких местах. Сто процентов он будет проблемным пацаном. — А чего это вдруг пацаном? — вскидывает Джексон брови, — может, это девчонка? Смотри сколько их тут, — и, проводив взглядом ту, которая едва не сбила с ног Джинёна, тянет мечтательно, — какая-нибудь хорошенькая и отвязная... Ауч! Джинён, зардевшись отчего-то, отвешивает Джексону подзатыльник, раздражённо трясёт молчащий планшет и ворчит: — Только девчонки нам еще и не хватает для полного комплекта фриков. От них проблем больше, чем от вас двоих. Не надо, лучше мальчишка. — Эй, — вскидывается на него Джебом, — я-то тебе что сделал? Джинён отвечает ему тяжёлым взглядом. Джебом сразу же вянет вместе со своим неуместным возмущением и затыкается, пока ему не начали припоминать и утопленное в туалете кольцо и вынужденный переезд. — Блин, и как вот его искать?! Да что же это такое… — Джинён кривится, когда в очередной раз его кто-то толкает, — что здесь вообще происходит… — Баттлы, — пожимает плечами Джебом, — обычные танцевальные соревнования. Вон там, — он кивает в сторону, где народ пытается оградить побольше свободного пространства, — наверное, будет рандом дэнс челлендж для всех желающих. А в центре вон тех муравейников скорее всего фристайлят ребята один на один, а в кругах побольше — соревнуются команды. Джебом сам не замечает, как тоже начинает двигаться под музыку: сначала он просто отстукивает ритм ладонью по бедру, а потом расходится всё больше и больше, ловя общую волну веселья. — Еее, — вопит Джексон, обращая на это внимание, — Би-бой кинг в деле! А ну-ка, покажи им всем класс! Ты ведь наверняка тоже бывал на таких мероприятиях, да? И тут Джебома осеняет. — Джинёна, у тебя есть карта с метками и даты, когда наш Ураган сиял? Тот смотрит на него непонимающе, но послушно лезет в планшет, где хранится информация о координатах. Он копается в нём, хмурится, пытаясь уместить всю статистику на одном экране. Джебом нетерпеливо топчется на месте и лезет ему под руку, пытаясь разглядеть побыстрее точки и адреса. — Вот я идиот! — вопит он, наконец, и бьёт себя по многострадальному лбу, — мог бы и раньше додуматься. Наш Ураган — скорее всего танцор! Поэтому его и мотает между Намъянджу и Сеулом. — Не понимаю, — говорит Джинён и, замучавшись уворачиваться, отдаёт планшет, — с чего ты так решил. — Потому что это, — тычет он в несколько точек, — танцевальные школы, в которых иногда дают открытые уроки. Я сам на них был даже пару раз, когда учился в средней школе. А вот здесь, — Джебом передвигает карту повыше и обводит парочку районов в центре Сеула, — обычно выступают уличные танцоры. Притаскивают колонки и танцуют, собирая народ. Вспомни сам, Джинён, куда бы мы с тобой ни приезжали, получив координаты, постоянно встревали в толпу молодёжи. Я практически уверен, что если мы сейчас загуглим места здесь, в Намъянджу, то тоже найдём информацию, что в тех районах, где был засечён источник, собираются местные любители потанцевать на публику. А последние две недели было тихо, потому что погода-то плохая. — Похоже на правду, — Джинён чешет затылок и оглядывает зал, — но, блин, сейчас нам это мало поможет… Мы же на соревнованиях, тут в кого ни ткни — танцор. — Вообще-то, нет, — Джебом прищуривается, пытаясь сфокусироваться хоть на чём-то статичном, — большая часть людей здесь — просто зрители. Участников от силы человек тридцать. И не забывай, что тот, кого мы ищем — не обычный. Он, должно быть, зажигает Пламя, когда танцует. От восторга или чего-то такого. Мы должны его заметить. — А может он полыхает от гнева из-за проигрыша? Из-за расстройства? — влезает Джексон, навалившись сзади, сложив руки им на плечи, — вариантов-то много. Тем более, что мы его засекли уже… эээ… сорок минут назад? Что тут было в это время? — Погодите, у меня где-то была программка… — Джинён суетливо хлопает себя по карманам, — а, вот. Ну-ка… Они склоняются втроём над пёстрым измятым буклетом. — Так, вполне возможно, что это мог быть первый этап соревнований между танцорами в стиле Хаус для учеников средней школы… Или, — Джинён переворачивает буклет другой, розовой, стороной, — или женский хип-хоп, — заканчивает он с кислым видом. — О, девчонки! — радостно пищит Джексон, — да чего вы так на меня смотрите?! — Либо девчонка, либо сопляк, — говорит Джебом недовольно, — не знаю даже, что хуже. Может, ну их? Не хочу нянчиться с ребёнком или принцессой. — Не в наших интересах воротить нос, — Джинён вздыхает. Ему, видимо, тоже не особо нравится такой расклад, но чувство ответственности сильнее, — этот вариант — лучший из всех, что есть сейчас. Совпадение — 97%. Мы не имеем права игнорировать это, тем более, — он как-то страдальчески морщится, — директор Пак мне лично голову открутит, если мы, будучи настолько близко, просто забьём. Хранитель Урагана нам нужен. Всё. — Когда у них второй этап? — спрашивает Джексон, отнимая программку, — он хоть сегодня, или?.. — Должен быть сегодня, — Джебом заставляет его перевернуть страницу, а потом, найдя нужный столбик расписания, восклицает, — вот! У парней как раз через десять минут начало, а у девочек — сразу после них. И даже на той же площадке. Если подфартит, и наш Ураган не вылетел на первом же круге, то мы сможем его засечь. Так, нам нужна зона А… Они идут на другой конец зала, куда потихоньку подтягиваются зрители, образуя неравномерный пока что круг. Джексон лезет в первый ряд и тащит их с Джинёном за собой, вцепившись в рукава курток, кто-то на его пути ойкает и пищит недовольно, потому что он нещадно давит им ноги. — Джинёна, — Джебом наклоняется к самому уху, — на всякий случай будь готов… Тот хмыкает и показывает молча едва-едва светящее кольцо. Толпа напирает на них со спины, самые наглые лезут вперёд и давят ноги уже им, Джексон ноет, что ему ничего не видно, а Джебом старается успокоиться, когда его в очередной раз толкают. Баттлы начинаются с опозданием минут на десять. Волнующиеся в большинстве своём дети, отрепетированно двигаются под модные треки, неловко и смешно петушатся, вызывая друг друга на танцевальные дуэли и, в целом, идёт всё как обычно. Сканер разочаровывающе молчит, и Джебом начинает скучать. Джинён напряженно переминается с ноги на ногу рядом и ворчит: — Лишь бы не девчонка… — Блин, это незаконно быть таким высоким! — внезапно завистливо тянет Джексон, — тут точно только ученики средней школы? Он же на голову их всех выше. В центр круга влетает мальчишка. Действительно слишком высокий для школьника этой возрастной группы, растрёпанный, одетый в чересчур узкие чёрные джинсы и свободную белую футболку с широким вырезом, он вдохновенно танцует, прислушиваясь к ритму мелодии. Джебом сразу понимает, что это фристайл, а не заученная хореография. Двигается он хорошо, свободно и легко, что говорит о таланте и огромном количестве часов, проведённых в зале для репетиций. Джебом, наверное, даже завидует ему. Крутой. — Смотри какие у него щеки, — хихикает Джинён, прикрывшись ладонью, — понятно же, что совсем еще ребёнок. Просто высокий. Соперник мальчишки встаёт как вкопанный, раскрыв рот, и даже не пытается скрыть восхищение. Толпа возбужденно гудит и разражается поддерживающими криками и аплодисментами. Сканер начинает пищать, зафиксировав слабый всплеск Пламени, и Джинён тычет Джебому в бок: — Смотри, близко! — Думаешь, это он? — кивает на мальчишку, который, прикрыв глаза, делает что-то невообразимое своими длиннющими ногами. — Не знаю, — он цыкает, — слишком слабо, глазами мы такое сияние не увидим. И, блин, — он вздрагивает, когда кто-то рядом с ним опять задевает его неаккуратно локтем, — тут сейчас все слишком перевозбуждённые. Чувствуешь, воздух даже наэлектризованный? Я практически уверен, что тут кроме нашего Урагана, есть еще несколько носителей Пламени. Не такого сильного, конечно, но... А потом сканер затихает совсем, и Джебом разочарованно стонет, утыкаясь носом впереди стоящему Джексону в затылок. Народ вокруг них свистит, оскорблённо воет и начинает стихийно расползаться. — А чего случилось-то? — Джебом вертит головой по сторонам, — что мы пропустили уже?.. — Слился его соперник, — докладывает обернувшийся к ним Джексон, — даже пробовать не стал. Слабак… О, гляньте, а пацан-то тоже не рад. Расстроился. И правда. Мальчишка, только что излучающий щенячий восторг, стоит, насупившись, в обнимку с бумажкой-пропуском на следующий тур. Обиженный до глубины души. Но он тут же перестаёт дуться, когда на него налетают какие-то парни, явно старше, с поздравлениями. Они треплют его по выкрашенной в желтый цыплячий цвет макушке и тянут за щеки, и он расплывается в смущенной улыбке и позволяет себя увести туда, где продают какие-то снэки с разноцветного лотка у самой стены. Потом они смотрят отборочные женской группы, и Джебом не знает куда деться от смущения весь их баттл. Все участвующие девушки — студентки, они, раскрепощенные и не совсем одетые, танцуют слишком откровенно, но очень профессионально. Джинён, кажется, тоже чувствует себя не в своей тарелке, он тискает планшет обеими руками и не знает куда глядеть. У него едва на лбу не написано, как он не хочет, чтобы тот сейчас сработал, а когда всё заканчивается, то расслабленно выдыхает. После этого Джексон уламывает Джебома потанцевать с местными би-боями. Джебом поначалу стесняется и отказывается, но в итоге даже не сильно позорится, когда бьётся один на один с парнем старше него на пару лет. Джинён в это время забивается в угол со стаканчиком кофе и терпеливо ждёт, пока они набегаются. Уже вечером, когда Джексону приспичивает поесть, он понимает, что потерял кошелёк. — Ну вот, — ноет он раздосадованно и перетряхивает все свои карманы, — у меня там были купоны на скидку в местном 7-eleven. — То есть, — ржёт Джинён, — денег там не было? — Не столько, чтобы расстраиваться по этому поводу… Джебом вздыхает и раскошеливается, потому что он вроде как хён, и должен заботиться о младших, даже если они такие противные и надоедливые как Джексон. Джинён жуёт задумчиво печёный сладкий картофель и медленно произносит: — Мы когда уходили из галереи, у ресепшена плакала девушка, говорила, что браслет золотой потеряла. Просила ей позвонить, если найдут. — А? — Джебом поворачивается, запихивая свой кошелёк во внутренний карман, — и что? Я тоже постоянно всё теряю. — Просто подумал, что… Да не важно, ладно, ты прав. Идёмте обратно в отель, я уже уши отморозил. До отеля они так и не добираются, потому что сканер, будто издеваясь над ними, снова трезвонит. Точка сияет в квартале от них, причём сияет очень ярко и настойчиво. И они бегут со всех ног. На площади, куда их приводят координаты, шумно, людно и снова играет музыка. Улица освещается рождественской иллюминацией, из витрин магазинчиков тоже бьёт тёплый свет, и Джебом так и тонет во всём этом празднике, раскрыв рот и забыв начисто, зачем им сюда вообще было нужно. — Ты чего застыл, — дёргает его Джинён, — давай-давай, двигай, нам вон туда, где самая толпа! Блин, где Джексон? Джебом отмирает и тоже начинает крутиться на месте, потому что Джексона они и правда умудрились потерять. — Куда этого спортсмена унесло уже? — Джинён тяжело дышит после забега, — стой, стой, хён, ну ты-то куда! Мы же сейчас все растеряемся здесь! Джебом согласно кивает, хватает Джинёна за протянутую ладонь и начинает пробираться сквозь плотно стоящих людей, таща его за собой. Народ кричит и хлопает в такт, Джебом уворачивается от чужих рук и локтей, старается никого не задавить случайно и упрямо идёт к виднеющемуся впереди просвету. Когда до центра остаётся всего ничего, на него сбоку налетает помятый и взбудораженный Джексон: — Ты был прав! Это тот крутой пацан с соревнований! Это он сияет! Он — наш Ураган! С помощью пробивного Джексона они вылезают в первый ряд и, наконец, могут посмотреть, что там происходит. Мальчишка, видимо, не натанцевавшись на мероприятии, притащил колонки прямо в центр города и, несмотря на холод, решил устроить шоу. Он, всё в той же футболке и узких джинсах, остервенело и отчаянно танцует под новый хит Криса Брауна с закрытыми глазами, вкладывая, кажется, всего себя в движения. Воздух вокруг него горячий и едва не искрится, а если присмотреться, то можно заметить, как он хаотично завивается в полупрозрачные спирали. Сильный, понимает Джебом. Большой, уверенный и очень сильный. А еще, если не обучить его вовремя, то пацан будет жутко опасным для окружающих и для себя. На них кто-то натыкается, просит прощения и протискивается мимо. Джебом даже не обращает внимания, просто пропускает и тут же забывает. — Я тоже был прав, — говорит им Джинён, пытаясь перекричать орущую музыку. — В смысле? — Джексон наклоняется к нему ближе, а Джебом, неудачно застрявший между ними, морщится и затыкает оба уха, боясь оглохнуть. — Проверь кошелёк, хён. Джебом лезет в карман небрежно расстегнутой куртки и ругается. Кошелька нет, а куртку он точно застёгивал. — Щипачи, значит, — цедит презрительно Джексон, — надо бы им руки поотрывать. — Не помните, чей это район? — Джебом всё поглядывает туда, где мальчишка заканчивает выступление, — кому претензии предъявлять? — Чего? — Джинён притирается поближе, а потом, видимо психанув, заставляет их выбраться из самой гущи, — что ты спрашивал? Ни черта не слышно… — Я спрашивал, чей это район. Кому писать гневные письма, что нас ободрали как липок свои же, блин… Чувствую себя последним лохом. Джинён смеётся, хотя ситуация, в общем-то, не смешная. У Джебома, в отличие от Джексона, в кошельке деньги были. А кроме них еще и карта от комнаты в отеле и проездной на метро с Эйсом из Ван Писа. Обидно. — Эй, мы же его упустим сейчас! — Джексон прыгает вокруг них, привлекая внимание, а Джинён, оглядевшись по сторонам, старается как можно незаметнее зажечь кольцо и вытащить своего пса из коробочки. — Джексон, — говорит он суровым менторским тоном, — взять след! — и подсовывает собаке под нос край куртки Джебома. Джексон, который пёс, очень серьёзно обнюхивает Джебома, лижет мимоходом Джексону, который человек, подставленную ладонь, и куда-то убегает, огибая постепенно редеющую толпу. — Блин, — бурчит Джексон, который не собака, — ты можешь звать его как-то иначе? Я чуть сам след не взял! Они ржут втроём, и Джинён, сквозь хохот, произносит: — Он был Джексоном задолго до того, как ты у нас появился, так что, не могу. — Давай мы будем звать тебя Джуниором, — издевательски тянет Джебом и толкает Джексона плечом. Джинён орёт возмущенное “Эй!” и лупит его кулаком по спине. Джебом растирает ушиб и всё смеётся. Теперь, правда, над непонимающей физиономией Джексона. — Это больная тема для Джинёна, не будем об этом, — а потом шепчет вполголоса, — я тебе потом расскажу. Ай, ладно, молчу-молчу, не расскажу! Перестав его молотить, Джинён кивком призывает их следовать за ним, а сам двигается вслед пацану, упаковавшему уже своё барахло в сумку. — Давай я буду звать тебя Сыни, идёт? — А? — Джексон, отвлекшись, переспрашивает, — я всё прослушал. — Сыни, говорю, тебя устраивает? Пёс будет Джексоном, а ты — Сыни. — Сыни… — Джексон перекатывает имя на языке, словно пытается ощутить его вкус, распробовать, понять, нравится ему или нет, а потом солнечно улыбается, — а мне нравится! Даже очень! Они идут на расстоянии, стараясь не потерять мальчишку из вида. Тот шагает впереди них расслабленно и даже как-то весело, он всё пританцовывает по дороге и играючи лавирует между гуляющими людьми. Джебом нервничает, он, если честно, не знает, что они должны делать дальше. Они его нашли, а что теперь? У пацана есть любимое хобби, друзья и семья. Зачем ему их непонятная сомнительная шайка? Как они вообще должны объяснить ему, чем занимаются, и почему он должен пойти с ними. Джебом бы, на его месте, повертел пальцем у виска и послал их куда подальше. Ему очень не хочется ломать мальчишке его обычную нормальную жизнь. Они забирают самых разных детей: у них в Организации есть и сироты, и жертвы насилия, есть дети, которых держали взаперти собственные родители, и в таких случаях, как ему кажется, они действительно предлагают им лучший вариант, предлагают им хоть какое-то спасение. Но что они могут предложить тому, у кого и так всё отлично? — Эй, хён, стой, да где ты витаешь?! — Джинён выдёргивает его из своих мыслей окриком. Он удерживает его за ладонь и не даёт выйти из-за угла переулка, в который они непонятно когда успели завернуть. — Ты что, спишь на ходу? Джебом останавливается, вертит головой, пытаясь понять, куда их занесло. Немного дальше он замечает их мальчишку в окружении ребят, которые его тискали на соревнованиях. В одном из них Джебом с удивлением опознаёт парня, с которым танцевал один на один во время баттла би-боев. А еще рядом с ними лежит Джексон. Тот, который пёс, конечно. Он валяется на спине в пыли и подставляется животом под ласкающие его руки. Вот это новости. Парни, судя по всему, делят добычу. В куче награбленного барахла Джебом замечает свой и Джексона кошельки и оскорбляется до глубины души. Он-то думал, что им нормальный мальчишка попался, а этот сопляк — простой воришка. Лишь бы он уже не был в какой-нибудь Семье... — Вот засранцы, — шепчет Джексон сквозь зубы, — у них мой кошелёк! Нужно преподать им урок… — Эй, ты куда, — Джинён растерянно оборачивается к нему, — нужно придумать… — и заканчивает обреченно, — план. Джексон выруливает из-за угла, высоко подняв подбородок, он двигается как-то расхлябанно и даже дерзко. — А мама не учила вас, что чужое брать нехорошо? — выплёвывает он наигранно яростно. Ему навстречу шагают два парня постарше, они закрывают собой их потенциального Хранителя Урагана, хотя тот всё равно возвышается над ними на добрые полголовы. — Чего тебе, коротышка? Где ты тут увидел чужое? Это всё наше. — Ты кого коротышкой назвал?! — закипает Джексон и тут же, будто вспомнив о деле, остывает, — я практически уверен, что вон тот розовый кошелёк — мой. — Вот этот девчачий? — раздаётся у них из-за спины, — держи, он всё равно пустой. И над их головами по идеальной параболе пролетает кошелёк, а потом падает ровно под ноги Джексону. — А вы, — говорит Джинён, когда тоже шагает из-за угла, — хорошо придумали. Сопляк, значит, танцует и отвлекает внимание, а вы в это время чистите чужие карманы. Только я бы посоветовал завязывать с бизнесом. Или, как минимум, смотреть кого обворовываете. — А ты еще кто, ушастый? Вы что, на драку нарываетесь? Парни, что стоят ближе к ним, разгоняются и хотят, наверное, схватить Джинёна за ворот его куртки и тряхнуть пару раз хорошенько в профилактических целях, но дорогу им преграждает пёс. Мгновением раньше расслабленно лежащий, он моментально вклинивается между ними, опасно рычит, скалит зубы и выглядит готовым отгрызть все самые важные части тела. Джебом, всё ещё стоящий за углом, тоже решается выйти и, шутки ради, выпускает Белль. Выглядит это, наверное, эффектно. Потому что парни, завидя тигрицу, шугаются, бросаются врассыпную и визжат фальцетом. Джексон почему-то визжит вместе с ними, а Джинён раздражённо прикрывает лицо ладонью. Белль демонстративно зевает, показывая клыки, и размахивает хвостом. Она ступает вперёд, тесня перепуганную компанию к самой стене. — В Иране, — хладнокровно говорит Джебом, вставая с тигрицей рядом и запуская ладонь в шерсть на загривке, — таким вот мелким неудачникам-воришкам отрубают руку, чтобы больше неповадно было. — Вам чего надо?! Если мы взяли что-то ваше, то забирайте и уходите! — Нам нужен ваш птенчик, — хрипит Джексон и занимает место около Джебома. — Чего? — парень, что практически слился с кирпичной стеной, осторожно мелкими шажками сдвигается левее, надеясь, наверное, свернуть в проулок и дать дёру. Но Джексон, который пёс, быстро передвигается к левому флангу и гонит отбившуюся от стада овцу в общую трясущуюся перепуганную кучу. — Зачем вам Югёмдуни? — пацан, тот, с которым танцевал Джебом, старательно делает вид, что не боится ни их, ни их питомцев. Он стоит где стоял, скрестив руки на груди, напряженный и натянутый как струна. В руках у него кошелёк Джебома и нож-бабочка, которым он, вероятно, планирует их пугать. — У нас для него есть кое-какое предложение. — Вы кто такие? Мальчишка — Югём — несмело выходит вперёд. Он кажется огромным, но голос и правда выдаёт в нём совсем еще ребёнка. Его взгляд лихорадочно бегает с Джинёна на Джебома, а с него на тигрицу, а потом обратно. Он, как кажется, Джебому, не выглядит сильно перепуганным, скорее, излучает всем своим видом детское бесстрашное любопытство. — Мы из «ДжиВайПи», — говорит Джинён, и Джебом думает отстранённо, что эта информация мало поможет. Пацан с ножом вскидывает брови и напрягается еще больше. — Это… Это из-за его Пламени, да? Вы поэтому пришли? Теперь уже удивляется Джебом. — Что ты знаешь об этом? — опережает его своим вопросом Джинён, он не выглядит нервничающим или обеспокоееным. — Только слухи. — Откуда ты знаешь о Пламени? — влезает Джексон. Пацан становится неуверенным и смущенным, а потом неохотно поясняет: — Просто услышал краем уха… Однажды. В толпе. Какие-то два мужика говорили, что от Югёми прёт Пламенем как от ядерного реактора. Джебом с Джинёном переглядываются. Значит, их парня едва не увели у них из-под носа конкуренты. — Эй, — вопит Югём и смешно, совсем по-детски, подпрыгивает на месте, — я тут, вообще-то! Чего вы говорите так, будто я — пустое место?! — Югёми, заглохни, — грубит пацан и задвигает его себе за спину, — что там у вас за предложение? Заберёте его на опыты в свои подвалы? — Ты что, главный? — Джебом выдвигается вперёд сам и неосознанно задирает подбородок повыше. — А у тебя что, челюсть заклинило? Белль, реагируя на его настроение, рычит. Пацан скашивает на неё взгляд и бледнеет, но с места не двигается, храбрится, крепче вцепляется в свой нож. — Зачем я вам? — Югём выглядывает из-за его плеча, — я что, особенный? — Не особенный, — закатывает глаза Джинён, — таких как ты — достаточно. Но нам, к сожалению, нужен именно ты. — О, круто! — он даже пританцовывает от восторга, — значит, всё-таки особенный! — Ты чего радуешься, балбес?! — пацан отвешивает Югёму хлёсткий подзатыльник, — хочешь сгнить у них там в лабораториях?! — Ай, хён, — ноет обиженно Югём и приглаживает свои ярко-желтые цыплячьи вихры, — чего дерешься? Какие лаборатории? Ты посмотри на них, они же едва меня старше. А что у вас есть? Что вы мне предлагаете? Хён, отстань, ты что, завидуешь? Тот ворчит — “Мелкий идиот” и, хлопнув его по заднице раскрытой ладонью, психованно отходит. И всё не отводит взгляда от тигрицы. Вообще, все они смотрят на Белль: кто с откровенным ужасом, кто с любопытством. В воздухе висит эта неприятная нервозность, вызывающая щекотку в затылке. — Джебома, — тихо зовёт Джексон, и, напоровшись на его взгляд, быстро добавляет, — хён. Джебом-хён. Убери Белль, пожалуйста. А то как-то… неуютно. Джебом застенчиво трёт пальцем нос, не скрываясь, зажигает пламя, и тигрица тут же разлетается клочками фиолетового пламени, мерцающего в сумерках. Мальчишки, что раньше молча протирали своими спинами кирпичные стены, снова орут, но с места не сдвигаются. — Круто! — верещит мальчишка и подпрыгивает, — а у меня тоже такая будет, если я с вами пойду? Джинён хмыкает: — У него нервы-то покрепче твоих будут, хён. Ты, помню, всю машину Тэкёна заблевал от страха. — А я этой истории не знаю, — Джексон заинтересованно поглядывает на Джебома, заставляя его чувствовать себя совсем уж некомфортно. — Я тебе потом расскажу, — мстительно тянет Джинён и тоже зыркает на Джебома — мол, слышал, да? Так вот меня дразнить! — Ну, так что? — перебивает их Югём, — какие у вас условия? Вы что, думаете, я так просто пойду с вами? Джинён морщится и бурчит: — Он меня уже достал… — У нас есть классная школа, — начинает перечислять Джексон, загибая пальцы, — огромный спортзал, вкусная еда в столовой, большой полигон, нас бесплатно отправляют в разные страны на каникулы, много классных девчонок и… — А если он откажется? — раздаётся мрачное из темноты, — убьёте его тут сейчас? Его и нас всех как свидетелей заодно, так? — Если он не пойдёт, то убьёт вас сам, — резко говорит Джинён, — вас, свою семью, а в конце умрёт, сгорев изнутри. Джебома передёргивает от этого откровенного вранья и запугивания. Потому что даже если они сейчас обломаются, за мальчишкой придёт кто-то другой. Так что, по факту, что бы Югём ни выбрал, в любом случае его заберут, обучат и не дадут так просто умереть. А еще Джебом вспоминает, что примерно то же самое Джинён говорил, когда они с Тэкёном вербовали его самого. Видно, это самая рабочая схема, отработанная годами. А вот что делать с этими щипачами — вопрос. Пригрозить, что сдадут их полиции, если те будут трепаться? Или забрать с собой? В Организации всегда не хватает рабочих рук. — Просто так не пойду, — неожиданно упирается Югём, — если я вам так нужен, то… Гарантируйте безопасность моим хёнам. И родителям. Вот. — А он не дурак, — восторженно шепчет Джексон, — быстро сообразил, чем дело пахнет. — Никто не пострадает, — обещает Джинён, вскинув руки в успокаивающем жесте, — к твоим родителям, если ты согласен, завтра приедут наши люди и всё объяснят, а вот эти, — он кивает в сторону парней, — если будут держать рот на замке, отделаются лёгким испугом. А если не будут — закроем их. Устраивает? Те начинают кивать словно китайские болванчики. Все, кроме их, видимо, главного, опекающего Югёма как курица своего цыплёнка. Он только прищуривается зло, но продолжает молчать. — Что встали, — говорит весело Джексон, — валите уже! Никто вас убивать не собирается! По крайней мере — сейчас. Карманников как ветром сдувает. Они разбегаются в разные стороны, сверкая пятками, оставляя своего лидера в одиночестве. Он провожает их разочарованным взглядом и приваливается спиной к стене. — Югёмдуни, — говорит он, — ты точно решил? Не боишься? Тот кивает ему нетерпеливо и частит: — А мне дадут тигра? А самолёт у вас есть? А жить я где буду? А я что, правда такой крутой? А можно мой брат со мной поедет? А вы оплатите мне танцевальные курсы, раз я такой нужный и редкий? Джебома сметает этой волной вопросов, и он отходит от мальчишки подальше, боясь оглохнуть. Они, кажется, только что обрели второго Джексона. Джинён рядом с ним хлопает глазами, будто не верит, что всё вышло так быстро, гладко и просто. Потому что, кто бы мог подумать, что к ним будут так рваться? Джексон с Югёмом начинают трепаться о чём-то постороннем будто знают друг друга тысячу лет, а не полчаса. Дикость какая-то. Они, не обращая ни на кого внимания, уходят, не переставая смеяться над какой-то тупой шуткой. Джинён смотрит на их удаляющиеся спины и говорит: — Только мне кажется это ненормальным? — Это ненормально, — поддакивает ему хён Югёма. Он подходит к ним недоверчиво, готовый бить и бежать, а потом протягивает Джебому его кошелёк немного дрожащими руками. — Держи. Не теряй больше. — Не кради больше, — в тон ему отвечает Джебом. Тот фырчит, взлохмачивает волосы и зябко ёжится. Наверное, тоже, как и Джебом, мёрзнет в своей модной чёрной куртке. — Позаботьтесь о нём, ладно? Он… Он славный. Только избалованный немного и бестолочь. И любит ввязываться в дурацкие авантюры. Он и к нам-то прицепился, — вздыхает тяжело и снова дёргает свои неровно остриженные волосы, — просто от скуки. А я не смог его прогнать вовремя, привык всех под крыло брать. — Я пригляжу за ним, — серьёзно говорит ему Джинён, протягивает раскрытую ладонь и добавляет, — а ты бросай всю эту ерунду с воровством. Ты же не дурак, понимаешь, что вас потопят рано или поздно. Парень отвечает на рукопожатие, кивает и уходит в противоположную сторону, бросив им небрежно: — Ну, бывайте, ДжиВайПи. Надеюсь, больше не встретимся.