Путь тигра

Джебом просыпается от крика. Он выдёргивает его из сна резко и неприятно, заставляя подпрыгнуть на нижнем ярусе кровати. Растирая лицо ладонями, снова радуется, что в своё время загнал Джексона наверх. Потому что в первый раз, когда тот орёт от приснившегося ему кошмара, Джебом пугается и валится на пол, путаясь ногами в одеяле. После Рождества, когда Югём окончательно перебирается из Намъянджу, появляется проблема, которую сложно игнорировать: в их жилом корпусе заканчиваются пустые отдельные комнаты, а новое крыло обещают отстроить не раньше лета. Поначалу преподаватели пытаются раскидать студентов самостоятельно, но после того, как кто-то кому-то ломает нос, кто-то кому-то сжигает случайно новые брендовые джорданы, они, замучавшись растаскивать недовольных друг другом соседей, дают им полную свободу действий. В тот же вечер начинается великое переселение народов. Пока по коридорам носятся перевозбуждённые подростки, еще раз перетаскивающие свои вещи из комнаты в комнату, Джебом вышвыривает вещи своего предыдущего навязанного ему соседа, баррикадируется и выставляет перед дверьми Белль, намекая, что никого не ждёт. Он думает, что преподаватели зря всё пустили на самотёк, потому что сложно представить себе, как будут уживаться на десяти квадратных метрах два носителя Пламени Урагана или Грозы, например. Они же сравняют здание с землёй. Но, как оказывается, у всех очень хорошо развито чувство самосохранения. Хранители Дождя, которые и так бегают постоянно от одного неопытного и опасного студента к другому, посовещавшись, разыгрывают всех проблемных детей в камень-ножницы-бумагу. Разыгрывают шумно, бурно, но без рукоприкладства. По итогам Джинён с сожалением разворачивает расстроенного Вонпиля с порога и идёт помогать носить Югёму его бесконечные коробки с кроссовками к себе в комнату. К концу второго дня суматохи Джебом расслабляется и убирает тигрицу. До него доходит, что никто в здравом уме не захочет с ним жить по доброй воле: о его тяжелом характере в Организации едва легенды не слагают и, даже если кому-то не хватит места, студенты скорее предпочтут жить втроем, чем делить комнату с ним и его кошками. И он беспечно уезжает к родителям на выходные. А по приезду его ожидает сюрприз, в виде спящего под дверью Джексона. Тот сидит, трогательно обняв своего Базз Лайтера, привезённого из командировки, и видит седьмой сон. У него в ногах небрежно свалены коробки с его немногочисленным барахлом, а рядом, уютно свернувшись, дрыхнет Нора, за которой вообще-то, должен был приглядывать Джинён. Джебом, мягко говоря, удивлён. Он бросает раздражённо свой рюкзак на пол и тычет Джексона носком грязного ботинка. — И что это значит? Джексон вздрагивает, смотрит расфокусировано на него, а потом, опознав, вскакивает на ноги, пугая кошку. Он смущённо переминается с ноги на ногу, то открывает, то закрывает рот и всё молчит. — Ладно, — говорит Джебом, оттесняет его грубо плечом от двери, отпирает замок, запихивает ногой Нору внутрь комнаты и громко хлопает дверью о косяк прямо перед носом Джексона. Тот спустя минут пять застенчиво стучит и произносит: — Тебе всё равно придётся меня впустить. Пока тебя не было, Тэкён привёз новичков, и их, как ты понимаешь, некуда девать. И я подумал, раз уж с нами всё равно никто жить не хочет, то… Слушай, я решил, что лучше уж это буду я, чем мальчишка, которого ты первый раз в жизни видишь. Джебом распахивает зло дверь: — Я не понял: ты что, пытаешься всё повернуть так, будто делаешь мне одолжение и спасаешь от необходимости уживаться с кем-то незнакомым? Джексон смотрит на него без страха, выдерживая тяжелый взгляд. Он, на самом деле, выглядит задолбанным и уставшим. — Ещё чего, — грубо бросает после затянувшейся паузы и нагло толкает Джебома с прохода, — мне жалко парня. Он и так перепуганный, еще тебя ему не хватало. Двигайся уже и освобождай мне полки. Кровать, сказали, завтра привезут... Через неделю за завтраком Джинён, хихикая, объявляет им о том, что их комнату окрестили убежищем крадущегося тигра и затаившегося дракона. — Э? — Джебом, в два укуса расправившийся со своей миской риса, непонимающе хлопает глазами, — с чего бы это вдруг? — Ну ты чего, хён! — Югём шумно хлюпает своим шоколадным молоком, захлёбывается и пускает молоко носом, а после того, как прокашливается, поясняет, — у тебя — тигрица, у Джексона — дракон… — Вытрись и прекрати нести чушь, — Джинён передаёт ему салфетки, — просто все думали, что вы разнесете комнату в первые же пару дней, ставки даже делали, неужели не знал? Джебом пожимает плечами, его мало интересуют сплетни. — А в итоге — у вас самая тихая комната на этаже сейчас. Даже пугающе тихая. Заметив, что он так и не понял, Джинён поясняет: — «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» — это же идиома. Где там твои знания китайского? Переведи. — “В тихом омуте” — послушно переводит Джебом, а потом, осознав, кивает. Они с Джексоном переглядываются и утыкаются в свои тарелки, единогласно приняв решение не распространяться о том, как в первый же день их вынужденного сожительства Джебом в процессе дележа полок лишается двух пленочных фотокамер, а Джексон — своего Базз Лайтера, которые расщепляются на тысячу осколков из-за стихийного выброса Пламени Облака. В тот вечер, сидя посреди разбросанных по всей комнате вещей, они договариваются решать все конфликты разговорами. Иначе, пыхтит тогда Джебом, следующим, что разлетится на куски, будет его, Джексона, голова. И никакое Пламя Солнца не склеит эти куски обратно. А еще через две недели Джебом впервые просыпается от чужого душераздирающего вопля. И так узнает, что Джексону снятся кошмары. Тот кричит от ужаса и боли, мечется по постели весь мокрый из-за холодного пота и слёз, заливающих ему лицо. Проснувшись, Джексон стыдливо прячет глаза и отворачивается к стене, либо молча уходит досиживать ночь на крышу. Когда это случается впервые, Джебом спросонья думает, что на них кто-то напал, и теперь их убивают прямо в постелях. Он, свалившись на пол, моментально зажигает кольцо, вытаскивает Белль из коробочки и накрывается своим защитным куполом, как его учили на занятиях. И только после до него доходит, что это Джексон. Тот тяжело спускается с верхнего яруса, натягивает кое-как толстовку и спортивные штаны, бурчит едва слышно — “Извини” и выходит. Джебом ждёт его до самого рассвета, но он так и не возвращается. Видятся они после этого только за завтраком, на котором Джексон сияет и смеётся вместе с Югёмом так, словно ничего и не было. Только синие круги под глазами выдают бессонную ночь. Потом это повторяется снова и снова. Джебом за полтора месяца успевает привыкнуть и к чужому храпу, и к разбросанным по полу носкам и к фантикам от конфет, распиханным по самым неожиданным местам, но к ночным крикам привыкнуть не выходит. Вот и сейчас он дёргается от испуга. Нора на его подушке тоже подскакивает и сверкает в темноте широко распахнутыми глазами, она зевает, тянется, впиваясь когтями в простыню, а потом мягко спрыгивает и сбегает на подоконник, где одиноко сидит, купленный взамен разбитого, новенький Базз. Белль, которую он по совету Никкуна теперь всегда держит при себе во плоти, тоже недовольно поводит мерцающими ушами. Она шевелится, переворачиваясь на бок, и Джебом сдвигается ближе к стене, давая ей больше места. Он пытался заставить её спать на полу, но кошка упрямо заползала к нему под одеяло, и Джебом, в итоге, сдался, и пользуется ею теперь как большой условно живой подушкой. Там наверху шмыгают и сопят, потом глухо скрипят пружины матраса, когда Джексон перекатывается на другую сторону, и вновь становится тихо. Джебом пытается улечься удобнее на доступном ему куске кровати и надеется, что сможет заснуть. Из окна дует февральским противным ветром, и в комнате совсем стыло, и этот холод тоже никак не даёт ему провалиться в сон. Джебом с силой вытаскивает придавленное тигрицей одеяло и накрывается им по самые глаза. Ему кажется, что он вот-вот схватит свой билет в царство Морфея, как с верхнего яруса раздаётся сиплое: — Эй, хён, не спишь? — Сплю, — упрямо отвечает Джебом и ныряет под одеяло совсем. — Прости, — Джексон произносит это как-то жалостливо и безнадежно. Он опять долго ворочается и хлюпает носом. Джебом тоже ворочается. Сон всё не идёт, Белль под его рукой не спит, она фырчит и клацает зубами, когда в очередной раз зевает. А потом сверху раздаётся оглушающее в темноте мурчание. — У тебя там что, — неверяще спрашивает Джебом, высовывая нос из-под одеяла, — моя Нора? Сверху повинно угукают. — И это она мурчит?! — А у тебя есть другие варианты? — наверху неловко смеются, а после паузы Джексон спрашивает, — что, ревнуешь? — Немного, — честно отвечает Джебом, — как тебе удалось? Она даже Джинёну не даётся. — Понятное дело, от него же псиной несёт за километр, — немного заносчиво произносит Джексон, — а вообще… Твоя кошка сама приходит, когда хочет. Нужно просто подождать. Сегодня я, видимо, сорвал джекпот. А может она меня просто пожалела. Они снова молчат. Из окна уныло завывает, шторы заметно колышутся, Нора всё изображает из себя моторчик. Джебом не теряет надежды уснуть. — Эй, хён, — опять раздаётся сверху, — не вздыхай так, я слышу, что ты не спишь. — Ну чего? — А как ты здесь оказался? Вопрос застаёт Джебома врасплох. Между студентами много лет назад само собой установилось негласное правило: процесс вербовки не обсуждать. Потому что для многих это тема очень щекотливая и даже больная. Джебом жует губы, не зная как себя повести, потому что грубить Джексону сейчас, после его кошмара, не очень хочется, но и рассказывать о себе желания нет. Пока он безмолвно мучается, Джексон, как всегда, срабатывает на опережение. — Я, если честно, не понимаю, как вас всех сюда занесло. Вы же могли прожить свою жизнь иначе... Джебом мотает головой из стороны в сторону, забыв совсем, что Джексон этого не увидит, но тому, видимо, вовсе не нужен собеседник. — А у меня выбора не было, понимаешь? Моя семья уже семь поколений занимает пост советника Босса небольшой Триады. И я бы тоже им стал, без вариантов. У меня же детства не было, веришь? Моя мама… — голос у него дрожит, Джексон тяжело сглатывает и продолжает, — моя мама оберегала меня сколько могла, а потом меня всё равно забрали. Я начинал как все, с самого низа, чтобы, как говорится, понять структуру изнутри. Учился со всеми, экзамены сдавал, кодекс чести зубрил, клятву давал, ритуал выдерживал… На церемонии посвящения, когда пускают кровь, а потом дают выпить её, смешанную с какой-то бурдой, я отцу туфли обблевал. Так он высек меня потом, представляешь? Мне было десять, а он выдрал меня за то, что я его опозорил на глазах всего Братства. Через два года во время очередных выборов внутри Триады был переворот, большую часть семьи перебили, а нас не тронули, потому что… Джебому до ужаса некомфортно, ему хочется заткнуть уши и не знать ничего. Потому что он уже и сам понял, почему их оставили в живых. — Было… Было страшно, и очень больно. Я не мог остановиться, а они все кричали и... — Ты испугался за родителей, и твоё Пламя пробудилось, я понял, — подаёт голос Джебом. А еще он догадался, что тому снится в кошмарах. — Угу, — Джексон ещё раз шумно шмыгает, — из-за Пламени я, если так можно сказать, здорово продвинулся по карьерной лестнице. Из мальчика принеси-подай превратился в карающий меч нового Босса. У нас внутри Братства не было кластеров, мы не могли найти Небо, были только одиночные бойцы, и я должен был встать в их главе в будущем, потому что мое Пламя было чище и ярче, потому что я был сыном второго человека в Триаде. И меня начали готовить, начали тренировать. Но я был до чёртиков напуган, и ничего не получалось, я больше не сиял как тогда, не мог. Меня заставляли медитировать, доводили до бешенства, избивали, пытаясь ввести в стресс, но это не работало. То есть работало, но не так. Вместо того, чтобы выплескивать ярость наружу, мое тело научилось бешено исцеляться. На мне же, — смеётся грустно, — на мне же заживает всё как на собаке. Джебом тоже коротко смеётся и придвигается к своей тигрице, неосознанно стискивает её в объятиях, и она, не привыкшая к таким проявлениям чувств, удивлённо задушено мявкает. — А потом кто-то вспомнил, что первый всплеск Пламени случился, когда я пытался защитить родителей. Они тогда выволокли маму из дома, пока отца не было в стране. Они держали её у меня перед носом с приставленным к горлу ножом, а я горел. Горел так, как им нужно было. Они обещали, что отпустят её, когда я научусь зажигать Пламя, но… Потом был ещё урок, потом ещё один и ещё, а они всё держали либо её, либо меня взаперти, не давая нам видеться. В четырнадцать мне вживили новый прототип коробочки под кожу в виде татуировки. Просто эксперимент. Они посчитали, что из-за моего типа Пламени я справлюсь, смогу выдержать и исцелиться. Мне повезло, я правда смог. Но, если честно, лучше бы умер. Потому что после этого начался настоящий ад: меня возили на заключения договоров между бандами, угрожали мной, демонстрировали словно редкое опасное домашнее животное, заставляли делать… разное. И я делал. Делал, чтобы на следующий день, как обычный пацан, идти с мамой в Диснейленд, есть с ней сладкую вату и выпрашивать фигурку Базз Лайтера на день рождения. Ненавижу… Над Джебомом опять скрипит матрас, Джексон там сверху умолкает, он бесконечно шмыгает носом и гундосит: — Я — чудовище. Самый настоящий монстр... — Ты не плохой, Сыни, — зарывшись носом в шерсть на боку Белль, тихо говорит Джебом, — ты просто ребёнок, с которым произошло много плохого. Настоящие монстры не плачут. *** Каникулы в Таиланде Джебом ждёт со смешанными чувствами. С одной стороны там есть солнце, море, пляж и тёплый песок, которых так не хватает в по-февральски сером и холодном Сеуле, с другой — ему не нравится туманность и расплывчатость их очередной миссии. В конференц зале, когда им дают инструкции, Джебом чувствует себя так, будто ему врут прямо в лицо. Директор Пак, избегая их взгляда, нервно перебирает пальцами по столешнице и, немного натянуто улыбаясь, поздравляет их с окончанием очередного учебного семестра. Югём, который приглашён на такое собрание впервые, беспокойно ёрзает на своём кресле и крутит головой, пытаясь объять необъятное, и Джебом постоянно отвлекается на его копошение. Он никак не может выцепить главное из витиеватых и уклончивых речей директора Пака во главе стола и из-за этого раздражается ещё больше. Он пытается незаметно дотянуться ногой до Югёма, но промазывается и хорошенько пинает вместо него клюющего носом Джексона. Тот вздрагивает и смотрит на него вопросительно и возмущённо одновременно, а Джинён, заметивший потасовку, старательно маскирует смех за зевком и прикрывает предательски улыбающийся рот ладонью. — В чем дело? — Пак Джинён, который директор, отвлекается от бумаг перед ним, — понимаю, вы уже мыслями на каникулах, но можно немного повнимательнее? Джинён, который тоже Пак, но ещё не директор, выпрямляется, настойчиво придавливает одной рукой Югема к месту, а второй начинает деловито листать распечатки, которые им раздали в самом начале. Он прокашливается, и глубоко вдыхает носом, чтобы собраться с мыслями. — Если я правильно понял, вы предлагаете нам совместить приятное с полезным. Отдохнуть и, заодно, забрать нашего Хранителя Тумана. Директор кивает. — Верно. Приедете, неспешно осмотритесь, поваляетесь на пляже, позагораете, а в один из дней сходите по адресу, указанному в документах. Познакомитесь с мальчиком и заберёте его с собой. Он, если не ошибаюсь, одного года рождения с Югемом. — То есть, — говорит Джебом, поморщившись при упоминании, что их потенциальный иллюзионист — совсем ребёнок, — он уже завербован? Мы нужны исключительно в качестве сопровождения? — Верно, — директор Пак снова отводит взгляд, — мы, если не забыл, в первую очередь предлагаем охранные услуги. Мальчик и его семья должны нас ждать. Джебом угукает, но не может понять, что его напрягает. — Должны? И сколько они нас ждут уже? — подаёт голос Джексон. Он, опухший и отекший из-за очередной бессонной ночи, цедит кофе из нечеловеческих размеров чашки и непоседливо дёргает ногой. — Некоторое время, — уклончиво отвечает директор Пак, — адрес указан в распечатках, он, скорее всего, не изменился. — Скорее всего? — прищуривается подозрительно Джебом, — то есть, вы не уверены? — Хён, сбавь тон, — строго говорит ему Джинён, — мы сможем его отследить по Пламени. Раз мальчика уже завербовали, у нас должны быть данные. Директор Пак как-то даже застенчиво чешет бровь и цокает языком досадливо: — Не выйдет. У него глушилка. Старого образца, еще итальянская. Они тогда блокировали возможность отслеживать Пламя. Даже для нас. Но сигнал от маячка всё ещё поступает, и его местоположение совпадает с указанными в документах данными. — Так сколько, говорите, он нас ждёт? Джебома напрягает вся эта ситуация. Итальянские глушилки, насколько он помнит, использовали ещё до Конфликта. — С две тысячи седьмого года, — нехотя отвечает директор Пак, недовольно поджав губы. Джексон невоспитанно раскрывает рот, демонстрируя все свои отсутствующие пломбы, и открыто — по-детски — считает что-то на пальцах: — Это… Это же почти пять лет, получается? — затем он снова начинает задумчиво загибать пальцы и, когда они на обеих руках заканчиваются, восклицает, — вы что, просто оставили десятилетнего ребёнка с Пламенем Тумана без присмотра на пять лет?! Ауч! Джинён демонстративно смотрит в другую сторону, а Джексон, скривив страдальческое выражение лица, растирает ногу под столом. — Извините, — произносит он, наконец, не поднимая взгляда от своих колен, — мы всё сделаем. — Только можно последний вопрос? — Джинён крутит в пальцах ручку и поглядывает украдкой на Югёма, продолжающего вертеться и отстукивать один ему понятный ритм рукой. Директор Пак кивает, как кажется Джебому, без особого желания. — А зачем с нами Югём едет? — тот пищит: “Эй! Я никогда не был в Таиланде!”, — он же ничего не знает и ничего не умеет. И, — Джинён тяжело вздыхает, — от него одни проблемы. — Именно поэтому он с вами и едет, — по-лисьи улыбается директор Пак, — вы все, — он указывает на каждого из них ладонью, — можете иметь совместимость Пламени хоть в двести процентов, но если не будете доверять друг другу, то при попытке войти в резонанс, может произойти всё, что угодно. Даже капля сомнения всё испортит. А насчет того, что он ничего не умеет… Он ничему и не научится, если всё время оставлять его за бортом. И вы ничему не научитесь. Правильно, Джуниор? Джинён морщится от этого “Джуниор”, как от лимона. — Правильно. *** В самолёте, пока Джексон, наконец, сладко и крепко спит, а Югём, сидящий от них через проход, в наушниках режется в новенькую игрушку на телефоне, Джебом вполголоса, так, чтобы никого не потревожить, пытается добиться от Джинёна хоть какой-то правды. Потому что тот постоянно в курсе всего. — Тебе не кажется, что это странно? — Джинён вопросительно приподнимает брови, — то, что мальчишку не сразу забрали. С ним что-то не так? Тот устало трёт глаза: — Ничего не странно. Он был совсем ребёнком, куда бы его забрали? — Но ты же на Базе лет… лет с десяти? — вспоминает Джебом, — и ему было десять. — Я с четырнадцати, вообще-то, — отрубает Джинён тем самым тоном, после которого отпадает всякая охота задавать ему личные вопросы, — и, тем более, вспомни, какой это был год. Не могли его забрать в две тысячи седьмом. Опасно было. Все готовились к внутренним перестановкам, тренировали бойцов и новый кластер наших хёнов, новичков на Базу не брали. Но и оставить просто так — тоже не могли. Скорее всего мальчишку натаскивал медиум пока были время и возможность, чтобы он никого не довёл до психушки случайно и сам не свихнулся. Джинён замолкает, пытается сесть поудобнее в узком кресле и перелистывает ярко иллюстрированную страницу «Маленького Принца», вновь углубляясь в чтение. Джебом жуёт завистливо губы. Свою книгу он умудрился прочитать еще в аэропорту и теперь невыносимо страдает от скуки. От невозможности занять себя чем-нибудь, он опять начинает думать над услышанным. Предположение Джинёна, конечно, звучит логично, но мало удовлетворяет его любопытство. Почему мальчишку не забрали сразу после Конфликта, когда Организации нужна была свежая кровь? Почему только сейчас? — Я думаю, — произносит сбоку Джинён, в очередной раз будто угадывая его мысли, — что люди, которые его нашли и обучали, могли погибнуть в процессе Конфликта или сбежать. Что ты так на меня смотришь? В «ДжиВайПи» было много жертв и дезертиров в тот год. А информация о засечённых ранее источниках во время вторжения в здание была вся уничтожена нашими админами, чтобы конкуренты не смогли использовать. Ни себе, ни людям... — А потом про него просто забыли, да? — хрипит сбоку проснувшийся всё-таки Джексон. Он зевает до хруста челюсти и, морщась, оттягивает ремень безопасности, который ему, видимо, давит, — нам повезёт, если пацан в полном здравии. Физическом и психическом. За столько лет без присмотра у него могла съехать кукушка. Джебом ежится. Он даже думать не хочет о том, что их иллюзионист, ко всему прочему, может быть неуправляемым психом. Летит самолёт дольше, чем должен. Утром весь Бангкок окутан плотным туманом, отдающим синевой, и им не разрешают посадку до тех пор, пока подсвеченная полоса не становится видной. Джебом за весь полёт успевает два раза вздремнуть, прочесть все брошюрки о правилах поведения в Таиланде для туристов, отнять у Джинёна его «Маленького Принца», поругаться с Джексоном за последнюю шоколадку и проиграть Югёму в камень-ножницы-бумага пять порций знаменитого тайского мороженного. В аэропорту они долго стоят в очереди на паспортный контроль, потом долго стоят за багажом, и еще дольше стоят в очередь в туалет. Джинён, прежде чем Джебом скрывается в освободившейся кабинке, кричит ему: “Смотри в этот раз не утопи кольцо”. Джебом, смутившись, отвечает ему жестом, понятным на всех языках и, под ржач Джексона, захлопывает дверцу сильнее и громче, чем это позволяют приличия в этой стране. Огромное здание аэропорта Бангкока Джебома пугает почти также, как и замысловатая вязь, похожая на пингвинов в шапочках, на всех табличках и указателях, отчего-то не всегда продублированных по-английски. В поисках выхода к такси они блуждают вечность, волоча за собой чемоданы и натыкаясь на таких же сонных и дизориентированных туристов, как и они. Джебом, как самый старший, чувствует двойную ответственность за свой маленький отряд и поэтому нервничает больше обычного. Выбравшись на четвёртом этаже из-под кондиционеров на улицу, Джебом встаёт как вкопанный и никак не может нормально вдохнуть из-за дичайшей духоты и влажности, моментально стиснувших его со всех сторон. Он тут же весь покрывается испариной, майка мерзко прилипает к спине, заставляя раз за разом оттаскивать её за край, и они влезают едва ли не в первую освободившуюся машину, лишь бы побыстрее нырнуть в объятия охлаждённого кондиционером воздуха. Бангкок кажется каким-то тесным, грязным и невыносимо медленным. Они едва ползут по забитым донельзя дорогам, изнывая от недостатка воздуха в салоне такси и ужасной музыки, орущей из аудиосистемы. За окном лениво проплывают высотки, слепящие отблесками солнца в стёклах, а Джебом лихорадочно пытается найти в своем рюкзаке адрес, куда их нужно доставить. Посмотрев на мятую бумажку, таксист, судя по интонации, упирается и везти их в пункт назначения категорически отказывается. Джексон ругается с ним по-английски, водитель упрямо вопит что-то по-тайски и, в конце концов, высаживает их у сияющего Централ Муви Плаза, содрав почти четыре тысячи бат по какому-то грабительскому тарифу. У торгового центра они топчутся минут десять, пытаясь подключиться к местному Вай-Фаю и понять, как им доехать до проклятого Чонбури, где их ждёт небольшой домик. Гугл утверждает, что на остановке они могут поймать маршрутку, которая их домчит до места назначения. Джебом Гуглу верит, и они, свалив вещи в небрежную кучу, ждут транспорт добрые полчаса за которые Югём своим нытьем доводит до психоза всех, кроме Джинёна, имеющего уже устойчивый иммунитет к его капризам. Он молча покупает ему в пёстром ларьке кофе со слоновьим количеством молока, сиропа и льда, и тот тут же затыкается, отвлекаясь на розовый стаканчик с нарисованной ромашкой на боку. Автобус, натужно гудя, за восемьдесят бат с носа тащит их через весь Бангкок часа полтора. Кондиционер в салоне толком не работает, поэтому в воздухе стоит ни с чем не сравнимая вонь потных грязных тел. К концу часа Джебом едва держится от того, чтобы не начать стенать как Югём. Он сверяется с точкой на карте каждые две минуты, боясь пропустить их остановку, и беспокойно вертится, стараясь запомнить маршрут по ярким вывескам и причудливым зданиям. До домика, огороженного низеньким цветастым забором, на окраине университетского городка они добираются только к обеду. Взмыленные, голодные и уставшие они вваливаются в тесную, но уютную, прихожую и сразу же включают предусмотрительно оставленным пультом у самого порога современную сплит систему. Югём, даже толком не разувшись, уносится с победным воплем на поиски туалета, Джинён лениво уходит в сторону лестницы на второй этаж, а Джексон распластывается на пыльном досчатом полу, подставляясь струе прохладного воздуха. Дом Джебому нравится сразу. Небольшой и явно не новый, он выглядит ухоженным и очень аккуратным. На первом этаже находятся туалет, светлая гостиная с окнами во всю стену плавно переходящая в кухню с выходом на задний двор, где стоят стол, плетёные стулья и крутые качели, моментально оккупированные Югемом. Весь второй этаж занимает спальня с рабочей зоной и огромная ванная комната с джакузи, увидя которую, у Джексона почти случается припадок от восторга. Из-за того, что спальня и кровать в доме одна, они думают сначала разыграть этот двуспальный мягкий приз, но Джексон, вцепившись в Джебома мертвой хваткой, отказывается жить с кем-то, кроме него, чем вызывает у Джинёна неописуемое выражение лица. Он безмолвно ищет объяснение во взгляде Джебома, но он просто обречённо кивает, соглашаясь с таким соседством и с перспективой спать в гостиной на матрасе, уступив спальню наверху. Джинён всё равно не сможет заснуть в комнате без дверей. Пока Джинён методично и дотошно отмывает все поверхности от едва заметного слоя пыли, Джебом с измученным долгим сидением Джексоном, вооружившись картой, идёт на один из местных рынков по полупустым улицам. Городок тихий, в нём практически нет шумных туристов, расхаживающих в купальниках, и громких зазывал на каждом углу. Это Джебому тоже очень нравится. Но ровно до того момента, как они добираются до рынка. Загорелые до черноты рыбаки и улыбчивые продавщицы экзотических фруктов ни слова не могут, или не хотят, сказать по-английски, и Джебом чувствует себя полнейшим придурком, пытаясь на пальцах узнать цены на мясо и креветки. Джексон же, метаясь от одной лавки, груженной сверкающими боками фруктами, к другой, явно ищет что-то определённое, размахивая руками как ветряная мельница. Он бесконечно заливисто смеётся и совсем не стесняется своей дурашливости. Они идут вдоль рядов, уклоняясь от опасно близко проезжающих на полной скорости мопедов, пробуют всё, что дают пробовать, нюхают всё, что следовало бы понюхать, прежде чем купить, и грузятся райски дешёвыми продуктами и готовыми местными блюдами, чтобы было чем перекусить в ожидании ужина. Когда Джексон в очередной раз начинает свои ритуальные танцы рядом с прилавком фруктов, Джебом не выдерживает: — Что это за спектакль, Сыни? Ты что ищешь вообще? — Дуриан, — помявшись немного признается Джексон, — фрукт такой. Местный. Но, блин, по-моему, еще не сезон, и на рынках его пока что не продают. Джебом под тяжестью сумок пытается пожать плечами, но получается так себе, и он говорит: — Понятия не имею, о чём ты, но можем попробовать завтра зайти в супермаркет. Джексон сразу же расцветает, выхватывает у Джебома несколько туго набитых авосек и уносится вперёд. Совсем не в ту сторону, что им нужно. Дома их встречает голодный и злой Джинён, и надувшийся и притихший Югём, скорбно возящий грязной тряпкой по выложенному кафелем полу кухни. Пока Джебом шумит пакетами и раскладывает купленное по полкам холодильника с остатками чужой еды, до него долетает только невнятный бубнёж жалующегося Джексону Югёма. “Я ничего такого”. “Просто зашёл”. “Интересно же”. Джебом затыкает ему рот зажаренной сосиской на шпажке и треплет по тёмной макушке, когда проходит мимо туда, куда грозно утопал Джинен. Тот обнаруживается за домом перед раскрытыми настежь дверями какого-то подвала. Он задумчиво чешет затылок и, завидя Джебома, подзывает его жестом. — Смотри, что Югём нашёл. Они спускаются по идеально ровным бетонным ступенькам в прохладное и просторное помещение, освещённое мигающими зеленовато-желтыми лампами. На стенах в идеальном порядке развешено разное оружие, а в ящиках по периметру комнаты, когда они суют внутрь нос, оказываются патроны и прочие расходники типа оружейной смазки и оптики для винтовок. — Красота какая, — выдыхает Джебом и аккуратно снимает со стеллажа корейскую лёгкую винтовку К14, — интересно, это всё на продажу или хозяйское. — Это арсенал Никкуна: тут и его личное есть и для постоянных клиентов. Мы, оказывается, у него в гостях, — говорит Джинён и морщится. — Он звонил полчаса назад из Осаки, когда этот оболтус разнёс своим Пламенем замок. Орал в трубку так, что я чуть не оглох… На двери сигнализация стоит, и мы ему чуть сделку не сорвали, когда она у него сработала на смартфоне. Позорище... Джебом убирает винтовку на место и хмыкает: — Сам виноват, мог бы и предупредить куда тут можно влезать, а куда — нет. Хоть бы записку оставил. — Так он и оставил, — отвечает Джинён, пока они поднимаются обратно и закрывают створки на новый сияющий электронный замок, — только её сдуло под диван, когда мы сплит систему врубили на полную. Он там и про подвал написал, еще про деньги, если не хватит, и про то, как бойлер включать и, — тут он кривится досадливо, — что уровень алкоголя в бутылках из бара будет по линейке сверять. И если там хотя бы на миллиметр меньше окажется, чем он оставил, головы поотрывает при личной встрече. — Не очень-то и хотелось, — бурчит Джебом, успевший оценить ассортимент этого самого бара в гостиной. Остаток вечера и часть ночи они проводят на кухне и заднем дворе, готовя ужин. Джебом сначала пытается руководить процессом, делегируя часть обязанностей, но после того, как Югём режет себе пальцы, а Джексон разбивает глиняную дизайнерскую миску, он выгоняет всех во двор зажигать свечи и уличные фонари и занимается едой в гордом одиночестве. Пока они празднуют начало каникул шипучей Колой и пряной свининой, Джинён прорабатывает культурную программу, пытаясь угодить и Югёму, рвущемуся на пляж, и Джебому, который хочет в знаменитый храм Ада и Рая. Они шумят и по-доброму спорят, а потом Джексон на свою беду притаскивает водные пистолеты, и они вчетвером носятся по всему двору с воплями и улюлюканьем до самого рассвета, заливая друг друга ледяной водой. Две недели в Таиланде пролетают как один миг. Первые несколько дней они не вылезают с пляжа Банг Саен с утра до позднего вечера. Югём, конечно же, моментально сгорает, потому что ленится мазаться кремом и принципиально не сидит в тени, предпочитая либо плавать, либо закапываться и закапывать в песок. Когда у него ночью поднимается температура, Джебом до соплей рад, что в мире есть Пак Джинён и его Пламя Дождя, которым тот окутывает мучающегося красного как рак Югёма и сбивает жар. Они катаются на дребезжащих тук-туках туда, сюда и обратно по всему городку до тех пор пока Джексона не укачивает, и он не заблевывает Джебому цветастые шорты. В тот же день, наконец, в магазине находится искомый странный дуриан, и Джебом, стоит ему только разодрать вакуумную упаковку, мстит Джексону за изгвазданные шорты. Потому что запах этой дряни терпеть невозможно, а этот извращенец его еще и демонстративно ест у них на глазах. Ест и блаженно причмокивает, пока Джебома выворачивает снова и снова на нагретый солнцем асфальт под издевательский ржач Югёма. В один из выходных они вечером попадают на какой-то местный фестиваль. В первый момент, одурев от шума, красок и запахов, Джебому хочется срочно сбежать в дом и переждать этот кошмар там, но Югём с Джексоном чуть ли не выпрыгивают из шорт от восторга, и он, скрипя зубами, решает остаться ненадолго и осмотреться. Протискиваясь между людьми, они объедаются чудной дешевой уличной едой, глупо тратят деньги на идиотские никому ненужные сувениры и бегают от одной палатки с нелепыми конкурсами к другой. В одной из таких палаток, где крикливый таец мастерски метает ножи по мизерным мишеням, им предлагают сразиться за огромного плюшевого кривого китоглава, стоящего у дальней стенки. Джинён, позарившись на этого монстра с неровно пришитыми глазами, скромно выбивает десять из десяти и еще более скромно вытаскивает тяжеленную игрушку за крыло под расстроенный взгляд владельца. Потом Джебом, рисуясь непонятно перед кем, стреляет в тире из нарочно испорченного ружья. Ружьё он профессионально долбит пару раз о ближайший столб под истошные вопли шарлатана, правя дуло, а потом сбивает все монетки-мишени, едва блестящие в полумраке. Приз после такого представления ему, конечно, не дают, но самооценку он себе поднимает неслабо. А чтобы и ему осталось что-то на память об этом вечере, покупает страшную зелёную маску местного божка — Тосакана, изображение которого они постоянно встречают. На том же фестивале Джексон за ворот майки успевает вытащить Югёма из-под иглы какого-то уличного татуировщика. Югём ревёт от обиды и чувства несправедливости и обзывает его, Джексона, злым хёном и самым большим предателем. После этого инцидента у Джинёна с Джебомом совсем заканчивается терпение, и они, всё-таки, уезжают обратно в свой тихий и уединённый домик. Неприятное дело, как водится, откладывается до последнего. За четыре дня до самолета Джинён решительно притаскивает кипу бумажек и планшет, на экране которого мигает точка, выдающая расположение их Хранителя Тумана. Чувствует себя Джинён неважно, оттаскивает то и дело ворот майки, будто тот передавливает ему горло, и стирает испарину со лба тыльной стороной ладони. Он менторским тоном в деталях расписывает, как и куда они завтра поедут, что и кому будут говорить, и Джебом понимает, что отмазаться уже не получится. Джексон моментально трансформируется из непоседливого ребёнка в элитного бойца и задает только те вопросы, которые действительно стоит задать и аккуратно прокладывает маршрут на карте, вызывая у Джебома смешанные чувства. Что-то между завистью и уважением. Джексон, кажется, в Таиланде на самом деле смог отдохнуть. За две недели Джебом ни разу не просыпается от его криков, да и синие круги под глазами сходят, сменяясь россыпью темных веснушек. Возможно, свою роль сыграло и их маленькое рискованное дело, которое они проворачивают в тайне от всех. В один из дней, когда они в очередной раз вдвоем идут в магазин за чем-нибудь необычным и вкусным, Джексон, с глазами на мокром месте, говорит глухо о том, что у его мамы вот-вот будет день рождения. Мягкое сердце Джебома сжимается от тоски и жалости, и он, поддавшись порыву, затаскивает Джексона в местное отделение почты. Они полчаса выбирают открытку, криво лепят марки и еще более криво её подписывают. Джексон мужественно старается сдержать слёзы, но губы у него всё равно подрагивают, когда он подписывает внизу “От крадущегося тигра и притаившегося дракона”. Они отдают открытку сонному тайцу за стойкой и бегут оттуда, искренне надеясь, что никто об этом никогда не узнает. И скрепляют обещание молчать на мизинцах. Ночью после того, как они разрабатывают жизнеспособный и адекватный план, Джинёна начинает сильно рвать. Ему сводит от острой боли живот, а к утру поднимается температура, и он, кое-как передвигая ноги, курсирует из кровати в туалет и обратно. Джебом паникует и звонит Никкуну. Тот, усталый и всё еще злой, говорит ему в трубку всё, что он о них думает, и в деталях расписывает какими таблетками и настойками в его аптечке стоит лечить этого “чёртового любителя экзотики”. Джебом старательно гонит от себя мысли, что это опять “знак”, и пытается решить, что им теперь делать. Джинён, бледно-зелёный и слабый, требует оставить его одного и посылает их в Бангкок и, заодно, к чёртовой матери. Ему стыдно и обидно, еще больно и, наверное, очень хочется, чтобы они не видели его таким. Джексон гладит его по напряженной спине, пока тот лежит мокрый и скрюченный в позе эмбриона посреди кровати. Он сжимает сочувственно плечо, когда Джинёна еще раз выворачивает в сухом позыве, и говорит: — Езжайте с Югёмом, а я останусь. Попробую еще раз дозвониться Тэкёну, может он посоветует, как Пламя Солнца применить. Хотя, не думаю, что это возможно. Он же не ранен, блин. Джинёна, признавайся, что ты такого сожрал вчера? — По-моему, проще найти то, чего он вчера не ел, — фырчит Югём, надменно приподнимая левый уголок рта и откидываясь расслабленно на стуле, и потом морщится, когда Джинён пытается докинуть до него подушку, — а я говорил, что те кузнечики в кляре выглядели ненадежно. Джебом в чувствах отвешивает Югёму подзатыльник: — Ты сам их ему скормил. — Ауч! Хён, не дерись! — Югём долбит его кулаком, — ему что, пять лет? Если бы он не хотел — не ел. — Свалите уже! — стонет Джинён и сползает с кровати, — у нас есть задание, и его нужно выполнить. Что вам непонятно?! Он прикрывает веки и зажигает кольцо, выуживает откуда-то с пола свою коробочку и выпускает пса, который тут же подлезает ему под бок и пару раз ободряюще лижет в лицо. Джебом кивает, вцепляется притихшему Югёму в ухо и выводит из спальни. Он бы, на самом деле, лучше оставил его тоже здесь, а не тащился с ним в Бангкок, но ехать одному почему-то очень страшно. Тем более, директор Пак говорил, что их Хранитель Тумана одного возраста с Югёмом. А все знают, что одногодки всегда лучше понимают друга. Вместе с Югёмом они едут обратно в Бангкок, трясутся снова в вонючем автобусе, а потом и на тук-туке. Джебом то и дело сверяется с картой, нервничает и обдирает заусенцы на пальцах. Он мало представляет, что будет делать один, без Джинёна, если что-то пойдёт не так. Он настолько привык к нему рядом, что теперь чувствует себя безруким и беспомощным. Югём на соседнем кресле вертит головой и, когда замечает что-то необычное на дороге, раздражающе дёргает его за майку и восклицает возбуждённо: “Хён! Хён, смотри! А что это?”. Джебом послушно смотрит, куда тот невоспитанно тычет пальцем, но ничего не видит. Тук-тук привозит их в отдалённый район Бангкока, высаживает перед слишком узкой улицей и уезжает, обдав напоследок пылью из-под колес. До пляжа отсюда явно далековато, поэтому туристов здесь нет, только аборигены. Дома в этом квартале неуловимо похожи один на другой: все двухэтажные, все за одинаковыми деревянными низкими заборчиками, все с домиками духов при входе, почти во всех дворах играют босоногие и загоревшие до черноты дети. Джебом крепко держит Югёма за потную ладонь и волочит его за собой, сверяясь с навигатором. Поворот-поворот-поворот, еще один, и они, наконец, приходят, упираются в такой же двухэтажный, такой же обычный дом. Окна настежь, с заднего двора слышна возня и звуки местного радио, а на пороге не до конца закрытой двери — три сонных кошки. Джебом топчется на месте, не решаясь идти, но Югём не испытывает никакого дискомфорта, ему совсем ничего не страшно, и поэтому на полном ходу несётся вперёд, волоча теперь самого Джебома, и долбит ладонью в дверь. — Ты чего творишь? — шипит Джебом. Внутри дома что-то оживает и быстро мелко топает ко входу. — Мы разве не за этим сюда пришли? — невозмутимо произносит Югём и нетерпеливо стучит еще раз. Дверь распахивается шире, чуть не задевая Югёма по носу, и на пороге появляется девочка лет восьми, максимум — десяти. Большеглазая, щекастая и улыбчивая, она вылетает из проёма, врезаясь Джебому в живот, а потом, стоит ей только поднять на него глаза, моментально смущается и, кажется, очень расстраивается. Глаза её подозрительно начинают блестеть, а нос — шмыгать. Она зло сжимает губы и бьёт Джебома маленькими кулачками. Прежде чем она сбежит, Джебом цепко хватает её за локоть, и замирает с открытым ртом. Потому что по-тайски он знает только “Здравствуйте” и “Спасибо, не нужно”. Югём, видя его замешательство, присаживается на корточки и улыбается, тянет руку к девочке и тычет ей в нос своим грязным пальцем. — Привет, малышка, — говорит он по-английски, — кто тебя обидел? Джебом закатывает глаза. Он серьёзно такой наивный и ждёт, что она его поймёт? — Он! — отвечает, тычет в сторону Джебома и выдёргивает локоть из его хватки. — Ты говоришь по-английски! — восторженно сюсюкает Югём, — не только красавица, но еще и умница! Джебом кривится от количества сиропа в его голосе. У него нет младших братьев или сестёр и такие вот разговоры всегда заставляют испытывать дикий дискомфорт. Девочка, зардевшись, мямлит, не глядя на Югёма: — Ты тоже красивый. Тут почти все говорят по-английски, мы же в Бангкоке. Меня зовут Бэби! — Нам нужен твой брат, — прерывает обмен любезностями Джебом. — Который? — недовольно отзывается Бэби и вскидывает на него подозрительный взгляд. На короткий миг ему кажется, что внутри её глаз видит отблески красного пламени. Джебом отвлекается и прихлопывает какую-то жужжащую кусачую дрянь, не дающую ему сосредоточится. — У меня их трое, — заявляет девочка и показывает ему язык. Джебом ей явно не нравится. Внутри дома раздаётся звонкий окрик, и Бэби вопит что-то в ответ, а потом на пороге появляется миловидная невысокая полноватая женщина в цветастом сарафане. Тоже слишком смуглая и слишком улыбчивая, как и все тайцы. Только глаза у неё какие-то грустные и беспокойные. Она что-то спрашивает девочку, кивает ей, хмурится, глядя на них с Югёмом и, наверное, ругается, потому что Бэби отходит от Югёма на пару шагов, а потом и вовсе шныряет куда-то за дверь, надув губы. — Зачем вам мой сын? — спрашивает женщина, захлопнув дверь за спиной, — любой из сыновей. Джебом тушуется под её подозрительным взглядом, мнётся немного и отвечает как есть, вспомнив, что семья их Хранителя должна была их ждать. — Мы из «ДжиВайПи», — она вздыхает и прижимает ко рту ладонь, — нам нужен… Джебом зажмуривается и молится, чтобы произнести это чудовищное тайское имя без ошибок. — Нам нужен Компинмук Бухвакуль, — выдавливает из себя кое-как. Он уверен, что ошибся минимум трижды, но, кажется, это и не важно, потому что: — Его здесь больше нет. Вы опоздали, ДжиВайПи. Вы ехали слишком долго. Разворачивается и решительно закрывает у них перед носом дверь. По ту сторону слышно, как отчитывают Бэби, а та, в свою очередь, что-то кричит оправдательное и, судя по хлюпающему звуку, плачет. Джебом цепенеет и не может сдвинуться с порога, потому что… Что, мать его, значит — “Вы опоздали”?! Он яростно долбит в дверь: — Что вы имеете в виду? Мы знаем, что он тут! — Если вы не уйдете, я вызову полицию, — раздаётся по ту сторону гневное, — и вашей Организации придётся хорошенько постараться, чтобы вытащить вас! — Никуда мы не пойдём! — вопит Джебом и хлопает ладонью по двери еще раз. — Хён, прекрати! — шепчет Югём, — и так уже вся улица сбежалась. Если не тётка, так кто-нибудь из них вызовет полицию. Идём, ну же! Он нервно дёргает его за край майки и стаскивает с крыльца, натянуто улыбаясь и постоянно кланяясь зевакам. Джебому дурно, потому что он не знает, что теперь делать. Сигнал от маячка, словно издеваясь, всё также мигает на прежнем месте. Может глушилку этот пацан потерял где-то дома сто лет назад, а самого его здесь нет давным давно? Или его мать решила, что не пустит своего сына так далеко? Или… Или он свихнулся и теперь в психушке? Или даже умер, не сумев справиться с Пламенем? Они бредут с Югёмом уныло обратно, зачерпывая рыжую пыль сандалиями. — И что делать теперь? — тянет гундосо Югём, — Джинён бы точно придумал… Джебом угукает согласно. Джинён бы точно смог всё разрулить. Поворот-поворот, еще один. И тут за ними раздаётся топот и пыхтение, и на Югёма со спины запрыгивает Бэби. Всё еще зареванная и босая. Она зыркает на Джебома недоверчиво, спрыгивает на землю и, вытерев кулаком нос, говорит, путая слова: — Я вам скажу, где Бэмбэм, если пообещаете, что спасёте его. Югём кивает и показывает жестами Джебому, чтобы заткнулся и ничего не испортил. — Он в Китайском квартале. В Чайном Домике «Дикий Пион». Вот, — выпаливает она, покраснев как помидор, и закрывает руками лицо. А на запястье, перекрученный топорно проволокой, чтобы не спадал, тускло блестит широкий потемневший от времени браслет. Та самая древняя итальянская глушилка, Джебом помнит фотку этой блестяшки в документах. — Бэби, — сипит он, присаживается тяжело на корточки и несмело касается браслета на её руке, — это ведь твоего брата? Она кивает и глаза её снова наполняются слезами. — Это я виновата. Это из-за меня его забрали. — Ты не виновата, — Югём тоже присаживается, обнимает её и гладит по голове, пока она хнычет ему в плечо. — Ты знаешь, кто его забрал? Она мотает головой и бубнит: — Не знаю. Они пришли за мной. Сказали, что я уплачу долги за папу, раз такая талантливая. Но Бэмбэм отдал мне браслет, сделал что-то странное, и они его забрали, понимаете? Джебом цыкает и кивает. Понимает сейчас он больше, чем она, это точно. Скорее всего, их отец задолжал местным Триадам, а потом, заметив сияние Пламени девочки, они пришли за расплатой. А мальчишка подставился вместо сестры. И чёрт теперь знает, что они заставляют его там делать. И лучше бы не то, что первым приходит на ум. Джебома всего передёргивает от омерзения и злости. — Идём, — цедит он, поднимается и тянет Югема за рукав, — надо подумать. Они доезжают в молчании обратно в центр города, Джебом даже не обращает внимания на жару и нытье Югема рядом, он лихорадочно соображает как им поступить. Позвонить на Базу и рассказать всё как есть? Или разрулить ситуацию самим? Время-то поджимает. Было бы круто, если бы они сами его вытащили из Чайного Домика, но Джинён болеет, Джексона ждать слишком долго, да и не уверен Джебом, что ему можно так просто прийти в Китайский квартал, а Югёма он туда и на пушечный выстрел не подпустит. И, к тому, же, по законам Таиланда в такие места детей младше восемнадцати не пускают, а значит ... — Хён? Хён?! Приём! Земля вызывает Джебом-хёна! — Югём требовательно тычет его в плечо, — наш автобус, поехали, а то ещё полчаса сидеть будем. — Езжай один, ладно? Мне нужно выпить чая, — неожиданно даже для самого себя говорит Джебом и проверяет коробочки в рюкзаке. — Сможешь добраться? Если заплутаешь, звони Джексону, он тебя встретит. Хорошо? Югём растерянно кивает и, в кои-то веки послушно, забирается в автобус, помахав ему на прощание из пыльного грязного окна. Едва автобус скрывается за поворотом, Джебома сковывает сомнением в правильности принятого импульсивно решения. Что он собрался делать? Что он сможет сделать один? Но потом вспоминает, где и с кем находится пятнадцатилетний ребёнок, и решительно идёт в ближайшее кафе, чтобы поймать Вай-Фай и попытаться загуглить адрес этого самого «Дикого Пиона». В Китайский квартал на улице Сампенг он приезжает как раз тогда, когда солнце практически закатывается за горизонт, и любители ночных развлечений начинают выползать из своих нор. Джебом нахлобучивает пониже панамку и натягивает на лицо чёрную маску, чтобы не привлекать внимание своим мальчишеским лицом лишний раз. В квартале куча туристов: они лениво передвигаются от одного кафе к другому, фотографируют и фотографируются, скупают всякую китайскую мелочевку, которую предлагают торгаши с передвижных прилавков, и жуют всё, что можно и нельзя здесь жевать. Шум толпы, звуки разномастной музыки и крики зазывал оглушают, а мигание разноцветных неоновых вывесок — ослепляет. Джебома толкают, цепляют за майку и постоянно что-то орут в самые уши, предлагая купить что-то ненужное, но он упрямо идёт против потока, сверяясь с картой на телефоне. Он старается не поднимать глаза лишний раз, чтобы не видеть короткие юбки, голые плечи и размалёванные лица одурманенных девушек, женщин и уже не совсем мужчин и не совсем мальчиков, ищущих себе заработок. Джебом пролетает мимо них почти бегом и надеется, что среди них нет одного конкретного ребёнка, решившего спасать свою сестру. Чайный домик выпрыгивает на него внезапно за очередным поворотом, встречая вызывающе-зелёным светом традиционного фонаря и сладковато-пряным запахом, пропитавшим, кажется, весь квартал. Джебом помнит по лекциям, что бордели в Таиланде уже лет сто как не вешают такие фонари для привлечения внимания, и думает, что это вот самая настоящая наглость и провокация со стороны владельца. На вывеске ярко горит красный цветок и рядом с ним китайскими иероглифами выведено «Дикий пион». Джебом стоит от борделя через дорогу и нетерпеливо ждёт пока поток разномастного транспорта перед ним поредеет или притормозит, чтобы, наконец, перебежать на другую сторону. Какие-то лихачи на мопедах, улюлюкая и размахивая руками, чуть не наезжают ему на ноги, стремясь обогнуть пробку по узкому тротуару, и Джебом шарахается в сторону, выронив телефон. Он матерится в голос и боится даже смотреть вниз на асфальт, где экраном вниз лежит его старенький Самсунг с наклейкой Барта Симпсона на чехле. Зажмурившись, Джебом присаживается и хватает его подрагивающими пальцами, переворачивает и облегчённо выдыхает: даже трещин нет. Хоть раз повезло. Он протирает экран ладонью от пыли и мелкого песка, включает беззвучный режим и небрежно закидывает телефон куда-то в недра рюкзака. Перед вычурно украшенным резными золочеными пионами входом, Джебом снова мнётся. Страшно. Ему до потных пяток страшно туда идти. Он ещё раз проверяет обе свои коробочки, крутит на указательном пальце тяжёлый перстень с безвкусным фиолетовым камнем и глубоко вдыхает пару раз, надеясь унять панически бьющееся где-то в горле сердце. И решительно и сильно тянет тяжеленную дверь на себя под звон колокольчиков. Внутри оказывается… обычно. Интерьер в китайском стиле, много бежевого, много красного, навязчивый цветочный узор, повсюду бумажные тускло светящиеся фонари и два мордоворота на входе, которые бесцеремонно хватают его за рюкзак, когда он пытается пройти мимо них самым уверенным и твердым шагом, на который только сейчас способен. Они рычат что-то ему по-тайски, и Джебом отвечает жестами, что не понял. На пальцах у них поблёскивают кольца-печатки с рельефом пиона. Видимо, это атрибуты их Братства. Тот верзила, что в полосатом галстуке, закатывает глаза и бурчит по-китайски, глядя на второго: — Задрали эти сопливые туристы. Лезут везде. Второй, в галстуке в горошек, согласно кивает. Джебом расправляет плечи, прокашливается и басит: — Руки убрали, а то откушу. А потом быстро зажигает кольцо и открывает коробочку, которую на всякий случай запихнул в карман своих цветастых пляжных шорт. Огромная тигрица, больше, чем нужно, заполняет разом весь проход, размахивает зло хвостом и ревёт, широко раскрыв пасть. Мордовороты вздрагивают, но с места не сдвигаются. Привычные, понимает Джебом. И кольца у них, скорее всего, не просто аксессуар. Тот, что с галстуком в горошек, поджимает губы и холодно произносит: — Документы, пожалуйста. Джебом демонстративно цыкает, закатывает глаза, скрытые тенью козырька панамки, и протягивает ему под нос поддельную АйДи карту. Возраст там указан верный, но имя и место рождения — другие. — Выглядите младше, господин Пак — слышит он сверху и фырчит, принимая свои документы обратно, — настоятельно рекомендуем Вам убрать кошку и не пугать гостей. Джебом позёрски и манерно щёлкает пальцами, высекая искру, и тигрица посреди коридора разлетается клочками пламени. Оба мужика нехотя ему кланяются и сквозь зубы произносят: — Приятно провести время. И, когда Джебом прилично от них отходит: — Сосунок. «Дикий Пион» на проверку оказывается огромным зданием с запутанными длинными коридорами. И не только борделем. Стоит Джебому преодолеть первый рубеж, как он попадает в следующую комнату с красивой немолодой китаянкой в красном традиционном китайском платье, застёгнутом по самое горло. Она выдрессировано улыбается и кланяется ему, выйдя из-за стойки ресепшена, где негромко звонят несколько телефонов разом. Миниатюрная женщина предлагает ему чай, сигарету и любой алкоголь на выбор, пока “господин будет ознакамливаться с услугами Чайного дома”. “Господин” сипит сквозь маску, что ничего ему не нужно, и как подкошенный плюхается в объятия чёрного излишне мягкого кресла, утонув в нём, кажется, по самые уши. Ему приносят пухлый каталог услуг и оставляют в покое. Джебом нервно стаскивает панамку, не дающую ему нормально видеть, и приглаживает топорщащиеся во все стороны волосы. Чёрт его дёрнул их покрасить в светлый, он теперь как бельмо на глазу, любой запомнит его ржавого цвета макушку. Каталог он открывает, борясь с желанием зажмуриться. Но на первых страницах нет ничего такого, на что ему неловко было бы смотреть. В Чайном домике действительно можно выпить чай, поесть традиционных китайских блюд и поиграть в маджонг, а для вип-клиентов есть комнаты с покерными столами и бильярдом. Еще в «Диком пионе» можно получить тайский массаж и воспользоваться услугами местного тату-мастера высшей категории. Можно снять конференц зал для переговоров, можно попариться в знаменитой китайской бане за какие-то невообразимые деньги, можно даже погорланить в караоке. Но то, за чем ходят в Чайные домики в Таиланде, в каталоге даже не упоминается. И этот факт заставляет Джебома досадливо поёрзать, потому что ткнуть пальцем в картинку проще, чем заказать услугу своим ртом. И дело даже не в знаниях китайского. — Что-то выбрали? — словно почувствовав его смятение, обращается ему всё также улыбающаяся китаянка, — или, может, вас интересуют какие-то особенные услуги? — Да! — слишком поспешно и слишком громко отвечает Джебом. Голос у него ломается, и вопль получается тонким и очень высоким, за это становится стыдно. Он чувствует, как его предательски заливает румянцем. Но женщина и бровью не ведёт, она жестом предлагает ему проследовать за собой и говорит: — Идёмте, пожалуйста, я провожу вас. Джебом следует за ней на ватных ногах по коридору с ковровыми дорожками, а потом они сворачивают и упираются в двустворчатую дверь с причудливым замком на стене. Его провожатая изящно надевает на палец тонкое колечко, зажигает его и прикладывает язычок синего пламени к выемке. Замок поддается с мелодичной трелью и двери перед ними распахиваются. — Прошу вас. Она пропускает его вперед, а потом, закрыв створки, быстро его нагоняет. — Нашим друзьям, — она делает упор на слово “друзья”, явно намекая на причастность к мировой организованной преступности в целом, и на наличие у него Пламени в частности, — мы предлагаем только самые качественные и проверенные услуги. Члены Халлю у нас, к сожалению, не частые гости, поэтому не знаю даже, что вас может заинтересовать. Джебом заторможенно кивает и продолжает молча идти куда ведут, стараясь запомнить путь и количество поворотов. Благовониями несёт уже практически нестерпимо, и ему постоянно хочется чихнуть. Его молчаливый кивок женщину не удовлетворяет, потому что она немного нетерпеливо поясняет: — Например, гости из Сицилии предпочитают пышно цветущие букеты, а американские друзья любят еще не распустившиеся розовые бутоны. И до Джебома, наконец, доходит, что ей от него нужно. Он спотыкается на ровном месте и застенчиво приглаживает чёлку, пытаясь правильно построить сложную фразу. — Думаю, бутон будет как раз… Если можно, то, — он едва сквозь пол не проваливается от смущения, — синих оттенков. — Вы впервые в подобном заведении, верно? Джебом кивает еще раз, утыкаясь взглядом в сандалии. Ему кажется, он своими пылающими ушами способен растопить все льды Арктики. — О, — понятливо произносит, — думаю, мне есть что вам предложить, — и, пройдя ещё немного, замирает перед очередным входом, — ожидайте здесь, можете пока присесть. Я соберу вам букет и приглашу. Когда она уходит, Джебом шумно выдыхает и едва держится, чтобы не рвать на себе волосы. Потому что он не представляет, что будет делать, если пацана сейчас здесь не будет. Он наивно думал, что в борделе девочек и мальчиков можно заказать просто по картинкам в каталоге, и он сможет его узнать. Джебом помнит фото в документах и свято верит, что за пять лет мальчишка не сильно изменился внешне. Женщина, семеня маленькими ножками, возвращается минут через пятнадцать, она отвешивает ему очередной низкий поклон, и он проскальзывает мимо неё в не широко распахнутую дверь. Зал, в котором он оказывается, ярко освещён горящими настенными светильниками, а на полу, выстланном светлыми досками, разбросаны подушки и в лёгком беспорядке стоят низкие столики с курящимися на них палочками сандала и лаванды. Здесь тоже много красного, много цветочных и геометричных узоров, ползущих по стенам, тонким ажурным перегородкам и круглым аркам. От такого обилия цвета, света и запахов, Джебом слепнет и позорно-сопливо чихает. И только после того, как он промаргивается и обтирает зудящий раздражённый нос кулаком, замечает сидящих на коленях пятерых юношей в поклоне. — Поприветствуйте нашего гостя, — раздается из-за спины, заставляя его дернуться от неожиданности. Он совсем забыл про свой конвой. Юноши покорно поднимают на него глаза и заученно улыбаются, стараясь, наверное, понравиться. Все они, тонкие, смуглые и блестящие от пахучего масла, одетые в вызывающие вещи, подчёркивающие их хрупкость и род занятий, выглядят ровно на легальные восемнадцать. Глаза, пустые, безучастные и густо подведенные черным, смотрят строго ниже его подбородка. Все, кроме одних. Парень по центру пялится из-под цветной чёлки светло-серыми злыми глазами в линзах прямо ему в лицо. Взгляд этот так и сигнализируют о том, что если он его выберет, то вовсе останется без возможности размножаться в дальнейшем. Джебому хочется заорать от разочарования и паники. Потому что им всем явно не пятнадцать. Он всегда промахивается с определением возраста, но вот эти юноши перед ним точно старше восемнадцати. Джебом машинально рассматривает каждого из них, нервно расчёсывает руки и еще раз чихает, потёкшим носом. Один из юношей учтиво передаёт ему оригинально декорированную коробку с бумажными салфетками и певуче произносит, всё так же не глядя на него: — Простыли, господин? Я знаю прекрасный способ вылечить любую хворь. Джебом на автомате вытаскивает белый тонкий квадратик из упаковки, трёт им щекочущийся нос и честно гундосит: — Извините, у меня аллергия. Сердце пропускает удар. Он чувствует себя так, будто его приложили чем-то тяжелым по голове, и замирает, оставив скрученную салфетку торчать в ноздре. Потому что настолько сильная аллергия у него только на проклятое Пламя Тумана. Идиотская редкая болячка, которую невозможно заглушить обычными таблетками. Глупый недуг, который приносит ему кучу дискомфорта, когда они тренируются вместе с Чунхо-хёном. Аллергия, которая делает его чувствительным к Иллюзиям. — На благовония, — кое-как заканчивает он и комкает резко салфетку в кулаке. Его дурят. Эта дамочка за спиной — счастливая обладательница Пламени Тумана, он же сам видел, когда та открывала ему двери. Интересно, что она так тщательно от него скрывает? — Я распоряжусь, чтобы в вашем номере хорошо проветрили, — участливо говорит женщина и торопит его, — если никто из них вам не подходит, я могу подобрать кого-то еще. — Подождите, — перебивает её Джебом, — дайте мне еще пару минут. Просто они все такие яркие, мне сложно… Это, всё-таки, мой первый визит, — заканчивает он неловко. Потом вдыхает поглубже и старается смотреть так, как учил его Никкун. Смотреть головой, а не сердцем. Благодаря своей аллергии, он может видеть сквозь завесу Тумана, потому что знает, что она есть. Невозможно провести человека, который и так знает, что его обманывают. Джебом пристально разглядывает терпеливо ждущих его решение юношей, задерживаясь на каждом, пытаясь пробить морок, и иллюзия нехотя поддаётся. У первого парня за синей пеленой оказываются прыщи, у второго — грубые синяки на шее от пальцев и длинный уродующий его шрам, пересекающий всю правую половину лица. Джебом судорожно вздрагивает и тут же пытается взять себя в руки, чтобы не выдать себя со своими фокусами. Пацан, который продолжает зло зыркать на него, под иллюзией оказывается совсем ребёнком. Щуплый, низкого роста и по-детски щекастый. Разрез его глаз немного меняется, становится круглее и наивнее, а вот пухлые губы остаются всё те же, как и направленный на него агрессивный взгляд из-под густых чёрных ресниц. А еще под глазом видна тёмная точка родинки. Родинку эту Джебом узнает моментально. За пять лет мальчик с фотографии и правда меняется мало, в свои пятнадцать он всё еще выглядит на десять, и это никак не исправить тонной косметики на его лице. — Я его забираю, — говорит Джебом и небрежно кивает на дёрнувшегося от его слов пацана. — Чудесный выбор, — сладко щебечет женщина, встав с ним рядом, и жестом прогоняет юношей. Они гибко и плавно поднимаются с колен, еще раз кланяются и спешно уходят в сторону двери, скрытой за тяжелой красной шторой. — Я распоряжусь, чтобы вам подготовили комнату. А вы пока что познакомьтесь. И оставляет их одних. — Ты же Бэмбэм, да? — быстро спрашивает Джебом и, ухватив его за локоть, грубовато и резко поднимает с пола, — я пришёл за тобой. — Не трогай меня, — шипит тот на плохом китайском, — даже не думай, что я позволю тебе, ты, мелкий похотливый извращенец! Бэмбэм выворачивается из его хватки, больно и обидно пинает под коленку и отбегает к противоположной стене, звонко цокая каблуками высоких вульгарных ботфортов, обтягивающих его длинные худые ноги вплоть до бёдер. — Айщ! — вскрикивает Джебом и начинает прыгать на одной ноге, — ты что творишь?! Он на сто процентов уверен, что здесь куча камер и микрофонов, поэтому, пока растирает ногу, прикидывает варианты, как бы так донести до мальчишки информацию, чтобы кроме него её никто не услышал. В голову не идёт ничего, кроме как разыграть сцену, которую видел во всех этих ночных дорамах. Джебом разгибается с самым воинственным видом, решительно подходит к Бэмбэму, ладонью придавливает его к стене и притирается ближе, чтобы иметь возможность тихо говорить ему в самое ухо. На каблуках и под иллюзией мальчишка с него ростом, и это сейчас даже удобно. Тот пищит задушено и лезет царапаться наманикюренными тёмными короткими ногтями, а Джебом, еще раз чихнув, пыхтит, переходя на английский, надеясь, что мальчишка знает его лучше китайского: — Уймись, я не за этим сюда пришёл. Я из «ДжиВайПи», мне нужно тебя забрать. Бэмбэм замирает и перестаёт драть ему руки. — Мы были у тебя дома, твоя сестра и мать в порядке. Если уйдёшь со мной, они будут под нашей защитой. Кивни, если всё понял. Кивает. — У тебя было кольцо? Умеешь что-нибудь? Что-нибудь, что поможет нам выйти отсюда незамеченными. Кивает ещё раз, потом начинает протестующе мотать головой и шепчет с ужасным тайским акцентом: — Мы не выйдем. Если поймают — останешься здесь со мной или погибнешь. Уходи, пока можешь. — Ещё чего, я тебя не оставлю. Или, может, тебе здесь нравится? Если "да", то уйду сейчас же, — Джебом отходит от него на шаг. Потом ещё на один. И правда. С чего он решил, что его нужно спасать? Бэмбэм сжимается весь, обнимает себя за плечи и начинает мелко дрожать на своих дурацких шпильках. Вместе с ним трясутся и звенят его длинные серьги. Он выглядит так, словно его раздирает изнутри на две половины. Он, наверное, боится за семью, боится бежать и драться, но, Джебом видит это, отчаянно жаждет убраться из этого места. Джебом обводит взглядом комнату, прикидывает, где можно укрыться и чем отбиваться. Делает вид, что рассматривает тяжелые напольные вазы, проводит пальцами по малахитовым и ониксовым подставкам для благовоний и нетерпеливо ждёт решения Бэмбэма. Забирать его насильно он не хочет, да и не сможет. Не на своем же горбу его уносить. Когда открывается дверь, Джебом, перепугавшись скрипа, впечатывается спиной в стену позади створки, продолжая стискивать в руках машинально забранную темно-зеленую подставку с ближайшего столика. Ровно напротив него также вжимается в стену Бэмбэм. — Простите за ожидание, — раздается улыбчивое. Бэмбэм на той стороне коротко кивает и Джебом, перехватив поудобнее прохладную каменную курильню и снова удивив самого себя, размашисто прикладывает ею по голове вошедшую женщину. Та, слабая как и все иллюзионисты, сразу же лишается чувств и начинает падать. Он ловит её у самого пола и аккуратно укладывает на подушки, разглядывая ссадину на лбу, обещающую расцвести назавтра живописной шишкой, и сдергивает с её пальца тонкое колечко Тумана. Слабенькое и не надежное. Но лучше с ним, чем совсем без него. Лишившись источника Пламени, иллюзия, покрывавшая Бэмбэма с ног до головы, рассеивается, и Джебом, наконец, может взглянуть на него нормально, не напрягая зрение. Тот так и стоит у стены с круглыми от ужаса глазами, пошатываясь на своих неудобных ходулях. Всё такой же пестрый и размалеванный, с накрашенными ногтями и выкрашенной в цвет жвачки чёлкой, с некрасивым широким типично тайским носом, огромными ушами и слишком пухлыми губами. Нескладной перепуганный ребёнок. Он напоминает Джебому новорождённого жеребёнка, неустойчиво стоящего на непропорционально длинных и тонких ножках. — Отсюда можно выйти как-то иначе? Не по главному коридору, — деловито спрашивает он и швыряет Бэмбэму кольцо. Кольцо падает тому под ноги да так и остаётся лежать, поблёскивая в свете ламп, — очнись, эй! Бэмбэм вздрагивает, часто-часто моргает и изящно и гибко наклоняется, чтобы подобрать кольцо, а потом надеть его на средний тонкий палец. — Можно пройти через коридор счастливчиков, а там попытаться прорваться через гримерки… — Бэмбэм досадливо вздыхает, когда пламя вспыхивает и тут же гаснет, — нет, через гримерки не вариант, там сейчас толпа народа, все готовятся к выходу. — Думай активнее, — пыхтит Джебом, передвигая ко входу тяжеленный столик, а потом и ещё один. На всякий случай, если их хватятся слишком быстро, — и разувайся, ты все ноги себе переломаешь в этой обуви. Бэмбэм спохватывается и начинает стаскивать с себя тугие блестящие ботфорты, он смешно подпрыгивает то на одной, то на другой ноге, а потом остаётся в нелепых чёрных шортах и с голыми ногами с россыпью синяков разной степени свежести. И следом остервенело, царапая кожу на щиколотке, сдирает ритмично светящийся браслет. Видимо, местная глушилка с маячком, решает Джебом, потому что как только вещица отлетает куда-то в угол, Бэмбэму удаётся зажечь стабильный синий огонёк на кольце. — Я не знаю, — говорит пискляво, в голосе его чувствуется зарождающаяся истерика, которая им сейчас точно не нужна, — здесь везде двери на замках, а окна с такими стёклами, что их ничем не пробьёшь. — Замки, двери и стёкла — не проблема, — Джебом нервно переминается с ноги на ноги и вертит головой, — тут камеры есть? Сколько нужно времени охране, чтобы до нас добраться? — Здесь — нет, — отвечает Бэмбэм и пытается куском шторы стереть масло с блёстками с тела и свою боевую раскраску, но вместо этого только безобразно растирает косметику по лицу, — все пекутся о конфи… Конфаден… — Я понял, — Джебом дёрганно улыбается и чешет затылок, — это нам на руку… — У тебя есть план? Кто-то ждет нас снаружи? Джебом не отвечает. Он думает о том, что полнейший придурок. Чем он руководствовался, когда сунулся сюда? Почему нельзя было позвонить Никкуну, позвонить на Базу, обрисовать ситуацию, вызвать подмогу? Что за комплекс супергероя? Кому и что он собрался доказывать? Чтобы выбраться отсюда живыми, им потребуется самое настоящее чудо и вагон удачи, которая обычно обходит его по широкой дуге. — Что за коридор счастливчиков, которым ты хотел идти? Куда он выведет нас? — Это дорога до наших спален, — отвечает Бэмбэм, продолжая остервенело оттирать лицо уже салфетками, — парни, которых не выбирают клиенты, выходят через вон ту дверь, — он тычет туда, куда раньше ушли юноши, — и по коридору счастливчиков возвращаются в комнаты. Из этого же коридора можно попасть в уборные, в гримерки и на кухню ресторана. Мы там работаем, когда… Когда не работаем здесь. — А в этом вашем коридоре камеры есть? — Да, но… Я попробую накрыть тебя иллюзией. У меня же теперь кольцо есть. На нас двоих, боюсь, меня не хватит... Джебом кривится, потому что он обчешется и зальёт соплями весь коридор, пока они будут пробираться к выходу, но вариантов у них всё равно нет, и он кивает, соглашаясь. — Ладно. А дальше? Я возможно смогу пробить стену, но нам желательно выйти максимально бесшумно. Никто не знает, что я здесь, меня… Меня вообще тут быть не должно, — признаётся, наконец, Джебом и прячет лицо в ладонях, — не знаю, чем я думал, но не головой, это точно. — То есть… — Бэмбэм застывает, — мы тут одни? Совсем-совсем? Джебом угукает и чихает снова. — Прости меня. Тот всхлипывает, но быстро берёт себя в руки, стирает кулаком выступившие крупные капли слёз в уголках глаз и говорит решительно: — Лучше попытаться выбраться и погибнуть, чем остаться тут и думать потом всю оставшуюся жизнь, что не рискнул. Не двигайся, я попробую спрятать тебя. Джебом зажмуривается, а потом чувствует, как на него налипает влажное душное щекотное Пламя Тумана. Кожа зудит и чешется под ним, нос закладывает сильнее и ужасно хочется хорошенько высморкаться. — Кто тебя научил? — спрашивает он, пытаясь побороть очередной чих и отвлечься от мерзкого ощущения. — Он просил звать себя Рейном, — глухо отвечает ему Бэмбэм, — классный… Приходил ко мне во сне, учил контролировать Пламя и всяким полезным штукам. Он навещал меня примерно полгода, может больше, а потом пропал в один день. Я ждал его неделю, месяц, полгода, но он всё не приходил. И в какой-то момент я вовсе перестал ждать. Джебом кивает ему, и пазл в его голове складывается совсем. О Рейне у них в Организации едва легенды не слагают. Один из сильнейших Хранителей Тумана, одиночка, работающий за семерых и внушающий практически благоговейный ужас остальным Семьям. Рейна убили в конце две тысячи седьмого в США, перед самым началом Конфликта, затравили как одинокого волка где-то в Техасе. Даже тела не нашли, только море крови на складе, где должны были проходить переговоры с местными бандами. Кто-то считает, что Рейн просто сбежал, почуяв неладное, другие — что он продал «ДжиВайПи» с потрохами и был убит своими же. У Хранителей Тумана всегда репутация так себе. Своего мнения по этому поводу Джебом не имеет, для него Рейн — просто легенда, о которой прочитал в учебнике. Прочитал, сдал экзамен и тут же забыл. — О, круто, — выдыхает восторженно Бэмбэм, выдёргивая Джебома из своих мыслей, — никогда так не делал. — Что, получилось? — он рассматривает свои руки в красной мелкой сыпи и разницы не видит, а потом оборачивается к зеркалу на стене, в котором отражается теперь только один Бэмбэм. Пространство, где должен стоять Джебом, немного искривляется и мерцает из-за нестабильного потока Пламени. Джебом не уверен, что это так должно работать, но им сейчас сгодится. Мальчишка действительно талантливый и сильный, раз провернул такой трюк без практики, — ты молодец. А задурить ей голову сможешь или для тебя уже слишком? Бэмбэм расцветает от похвалы, кивает и падает на колени рядом с подушками, куда Джебом уложил женщину. Хмурится, разминает пальцы, явно рисуясь, и обхватываёт её голову, зажигая огонёк на кольце, сидит недолго с прикрытыми глазами, а дамочка начинает конвульсивно дёргать ногами, но в сознание так и не приходит. — С ней нормально всё будет? — спрашивает Джебом и старательно сдерживает подкатившую к горлу тошноту, глядя на кровь, вытекшую у неё из уха и носа, — ты что сделал? Бэмбэм поднимается, одёргивает леопардовую рубашку за край и отвечает холодно: — А какое тебе дело, что с ней будет? Тебя она не вспомнит точно. Вспомнит ли что-то вообще — не знаю. Я никогда такого не делал, забыл? Джебом решает отложить воспитательные речи на потом, если это “потом” вообще случится, и говорит неуверенно: — Пробуем? Следующие полчаса, что они идут по коридорам, Джебом чувствует себя героем какого-то второсортного боевика. Он видел их сотни и каждый раз закатывал глаза, когда персонажи крались по тёмным подвалам и пыльным вытяжкам, и в конце сбегали через кухню общепита. А теперь делает ровно то же самое. План банальный, попсовый и абсолютно идиотский, но другого у них нет. На самом деле он думает, что выйти отсюда незамеченными им поможет только чудо или внезапно упавший метеорит, но вслух этого не озвучивает. Они едва ползут, шугаясь каждой тени, в одном из коридоров Бэмбэму приходится оправдываться и отбрехиваться перед каким-то высоченным накаченным парнем в блестящем лиловом платье, а Джебом готов молиться, чтобы этот урод оставил его уже в покое и свалил. Потом они долго стоят за каждым поворотом, просиживают вечность в туалете, пока в нужном им коридоре толпится шумная обслуга, затем отсиживаются еще немного за огромной древней вазой около гримерки, скукожившись в три погибели. Тело под иллюзией чешется, и в носу безумно щекочет, а эта вонь от благовоний, которая, кажется, заменяет воздух в Чайном домике, никак не облегчает страданий. — Чёрт, неужели нельзя не жечь столько этой дряни, — чуть слышно гундосит Джебом, — ведь даже на улице вдохнуть нечем. — Маскируют запах опиума, — шепчет ему Бэмбэм, выглянув нетерпеливо из-за вазы, — под нами находятся опиумные курильни, из них и несёт. Но сегодня и правда перебор. Даже глаза щиплет будто… Что “будто”, Джебом не слышит, потому что по всему зданию начинает истошно визжать сирена. Первая мысль, которая приходит ему в голову, что их хватились и сейчас начнут убивать. Вторая — что оглох на всю оставшуюся жизнь. А третья, что он тут и правда помрёт, затоптанный каблуками пёстрых тайских трансвеститов. Потому что начинается что-то невообразимое. Несмелые вопросы “Пожар? Это пожарная тревога?” постепенно сменяются нарастающей дикой истерикой, воплями и звуками хлопающих повсюду дверей. Вазу рядом с ними опрокидывает бегущий в панике к выходу местный разодетый народ, Джебом рывком притягивает к себе пищащего Бэмбэма, запихивает его в угол и закрывает собой, боясь, что его и правда могут уронить и затоптать или ненароком прихватить с собой. Запах дыма, который раньше перебивался благовониями, наконец, становится отчетливо слышным и нервирующим, инстинкт самосохранения требует вскочить и бежать вместе с толпой, но Джебом упрямо сидит на месте, терпеливо ожидая, пока эта часть здания опустеет и они смогут тихонько выйти через кухню в конце следующего коридора, как и планировали. — Как думаешь, — хрипит кое-как Джебом из-за горького дыма, — все уже вышли? Хотя… Если не пойдём сейчас, задохнёмся тут к чёртовой матери. Он поднимается на ноги, стаскивает свою майку и наматываёт её поверх чужого лица, закрывая нос и рот, покрепче стискивает влажную узкую ладонь Бэмбэма и тащит его за собой. Тот едва успевает переставлять ноги позади него, дико кашляет, задыхается и что-то сипит зло ему в спину, а потом и вырывается. Джебом игнорирует его до тех пор, пока не чувствует отчаянный пинок, прилетевший ему в крестец. — Да какого хрена?! — Ты не туда свернул! — визжит Бэмбэм, пытаясь перекричать звук тревоги, когда он к нему оборачивается, — два поворота назад! — А, — глупо говорит Джебом, — и где мы? Бэмбэм отвечает что-то, топнув босой ногой. Отвечает как-то странно, по-тайски и, судя по интонации, очень невежливо. Джебом даже оскорбляется на всякий случай. Но снова решает оставить воспитательный разговор до лучших времён, и позволяет вести себя в нужную сторону. Они действительно бегут обратно, едва разбирая дорогу из-за дыма, Джебом машинально считает повороты и понимает, что их уже было не два, и начинает догадываться, что они, всё-таки, заблудились в этих лабиринтах, а Бэмбэм просто паникует и несется туда, куда ведут его ноги. Джебома простреливает противным чувством дежавю. Снова огонь, снова паника, снова лабиринт, из которого невозможно выйти. И он бежит куда-то, всё такой же беспомощный и слабый. Всё такой же трусливый. Коридор-поворот-коридор. А за очередным поворотом из дыма и огня на них вываливается закопченный дико матерящийся самый настоящий полуголый Тосакан с жуткой мордой. Бэмбэм верещит и шарахается к противоположной стене, Джебом тоже орёт, зажигает на автомате кольцо попытки с третьей, и не прекращая вопить, вызывает Белль. Тигрица выходит слабой и совсем маленькой, но даже это лучше, чем ничего. Она рычит и бросается наперерез чертыхающемуся и странно танцующему демону, но внезапно тормозит в замешательстве и поворачивает к Джебому мордочку. В глазах её читается вопрос, не идиот ли он и правда ли ему нужно, чтобы она этого самого демона загрызла. И исчезает, не вовремя демонстрируя характер. Тосакан, прыгающий и хлопающий себя ладонями по тлеющим широким чёрным штанинам, поднимает на них с Бэмбэмом взгляд, высоко ликующе вскрикивает и бросается вперёд. Джебом чувствует, как тот его стискивает и душит, представляет, как сейчас вылезут наружу все органы, и опять орёт от надуманной боли. — Живой-живой-живой-живой! — хрипит демон ему в ухо, и Джебом, опознав в этом голосе Джексона, почти начинает плакать. Он больше тут не один. А потом моментально звереет и долбит его по мокрой голой спине кулаком. — Какого чёрта ты тут делаешь, идиот?! Тебя здесь быть не должно! Тебе же сюда нельзя! И почему ты без майки? — Сгорела — радостно кричит Джексон и стаскивает с лица маску, в которой Джебом узнаёт с опозданием свой единственный сувенир, купленный на фестивале, — Это он, да? — кивает в сторону всё ещё перепуганного Бэмбэма, — а ещё у тебя руку правую не видно и левую ногу. Это так задумано, или что-то пошло не так? Джебом понимает, что Бэмбэм всё-таки потерял контроль над иллюзией, и теперь остаётся только надеяться, что камеры из-за пожара вышли из строя, и о его похищении века никто никогда не узнает. Кстати о пожаре… — Это твоих рук дело? Джексон кивает, хочет что-то сказать, но закашливается. Где-то совсем рядом хрустит, гремит и рушится, Бэмбэм опять визжит, и Джебом подтаскивает его к себе и прижимает крепко. — Сможешь нас вывести отсюда? Джексон, продолжая кашлять, сипит: — Я надеялся, что нас выведешь ты. — Понятия не имею, где мы. Тут долбанный лабиринт, мы хотели выйти через кухню, но… — Через кухню, серьёзно? Ты что, боевиков пересмотрел? Вы бы ещё в вытяжку залезли... — Может пойдём хоть куда-нибудь уже?! — Бэмбэм, зажатый между ними, дёргается и пытается вырваться. — Это ты тут абориген, — Джебом опускает взгляд на него, — где ближайший выход? — Выход будет там, где мы его сделаем, — медленно произносит Джексон, — мы же на первом этаже, а ты у нас мастер по разбиранию предметов на молекулы. Тебе же ничего не стоит разнести парочку стен. — Тебе тоже, — упирается Джебом, — где там притаился твой дракон? Джексон заминается и нехотя признаётся: — Не могу его выпустить. Не получается. Джебом понятливо кивает: Ён, после того, как его сняли со спины Джексона, ведёт себя слишком непредсказуемо и даже капризно, доставляя кучу хлопот. Джебом, конечно, не уверен, что сможет сейчас хотя бы зажечь кольцо, но раз выбора всё равно нет... Он несмело вытаскивает пару серёжек из ушей и чувствует, как Пламя, которое они из него вытягивали, жгуче бежит по телу вместе с кровью, подпитывая каждую клетку. Очень хочется вдохнуть полной грудью, но вокруг только один горький дым и жар от приближающегося огня, глаза щиплет и колет, и Джебом зажмуривается. Он пытается сообразить, как ему лучше сделать проход. Хоть он и сказал ранее, что стёкла и замки — не проблема, но на самом-то деле до этого момента стены специально проламывать ему не доводилось, всё выходило случайно. И теперь он нервно прикидывает варианты: в узком коридоре невозможно выстрелить из лука, и Белль тоже в такой ситуации не помощник, значит тратить время и силы на открывание коробочек смысла нет; еще нужно разделить Пламя так, чтобы его хватило и на щит для Джексона и Бэмбэма от осколков и камней, и на удар. А что, если сделать два щита? И одним из них просто выдавить стену? Джебом сгущает Пламя Облака, выставляя за собой защиту. Этому фокусу их учат в первый же год обучения на уроках по самообороне, и его исполнение не вызывает никаких трудностей, для этого, что важно, даже не нужна коробочка. Прочность и размер щита зависят от силы, которую в него вкладываешь, и с этим у него никогда не было проблем. Потом, собравшись, Джебом делает еще один щит впереди, который мерцает и грозит разлететься, но стоит только получше сконцентрироваться, как тот становится плотным и прочным. — Ну, поехали, — бубнит себе под нос, а потом спрашивает громче, — которую бьём? — Любую, — в один голос кричат Бэмбэм и Джексон, и Джебом с разбегу налетает на стену, украшенную изображением нежно-розовых пионов, и усиливает Пламя, заставляя площадь щита увеличиваться, нарушая целостность рисунка. По поверхности идут крупные трещины, со стены слезают лоскутами расписные обои, и в лицо Джебома летят опилки и куски штукатурки, когда он продирается сквозь неё. А потом орёт, потому что по ту сторону бушует огонь. Щит, оставшийся без контроля, разлетается, языками пламени вмиг опаляет лицо, жжёт руки, выставленные вперёд, и глаза слепит слишком ярким светом. Джебома резко выдёргивают из дыры за пояс шорт обратно. — Не туда, не туда! Чёрт, бежим! И они бегут. Джексон тащит их с Бэмбэмом за собой, вцепившись им обоим в ладони. Ног Джебом уже не чувствует, легкие горят, а лицо пульсирует болью, но он не разрешает себе остановиться. За очередным поворотом оказывается тупик, в который они впечатываются, не успев затормозить. Джебом чувствует себя выдохшимся, перегоревшим и полностью опустошенным, неспособным даже на искру. Он отчаянно долбит по стене кулаком, обдирая вздувшиеся волдыри и стонет: — Тупик! Это тупик! Мы здесь сдохнем! Его разворачивают за плечи, в глазах сверкает, а щеку обжигает болью. — Прекрати истерику, — Джексон встряхивает его пару раз хорошенько и отвешивает ещё одну отрезвляющую оплеуху, — я знаю, что ты устал и что тебе страшно, но соберись и подними глаза. Джебом ошалело смотрит на него, а потом глядит наверх, где под самым потолком виднеется окно. Узкое слуховое окошко, в котором за дымом можно рассмотреть точки звёзд. А значит… — За этой стеной улица, понял? Мы сможем выйти. Назад идти бесполезно, там всё горит, и даже если здание тушат, до сюда дойдут не скоро, мы к тому времени задохнемся... — Я пустой, — перебивает его Джебом, — не смогу, ничего не смогу... — Я буду твоим аккумулятором, возьми столько Пламени, сколько сможешь вытерпеть, и вытащи нас отсюда. Джебом поджимает губы и вскидывает подбородок, злясь на самого себя. Ну и размазня же он. Сопли развёл, будто это ему пятнадцать. Будто он ничему не научился за эти три года. — Посвети мне, Сын-а, — сипло произносит он и отворачивается к последней преграде, отделяющей их от свободы. — Представь, что это просто очередной урок с Тэкёном, расслабься, — говорит Джексон, зажигая мягкое Пламя Солнца и кладя тёплые ладони Джебому на обожжённые плечи, — мы же проворачивали это раньше, всё получится, а когда вернёмся домой, я тебя подлечу. Техника эта Джебому откровенно не нравится, да и получилась она у них двоих, по правде, только однажды. Солнце Джексона, как и положено, делает сильнее, увеличивает мощность и радиус поражения, но для Джебома это почему-то всегда очень больно. И Джексон об этом прекрасно знает. Каждый раз, когда они пробуют, Джебом чувствует себя так, будто ему выворачивают суставы, вытягивают все жилы и надрывают каждую мышцу в теле. И страх испытать эту боль раз за разом не даёт довести дело до конца. Джебом подсознательно сопротивляется и начинает захлебываться Пламенем Джексона, как захлёбывается обычно его бесконечной глупой болтовней; он захлопывается перед ним и не пускает его Солнце также, как не пускает его самого на свою территорию. Тэкён говорит то же самое, что и Никкун. Говорит, что всё дело в его нежелании принять Джексона таким, какой есть, и в неспособности Джебома открыться хоть кому-то. Говорит, что всё дело в доверии. Точнее, в его отсутствии. В этот раз тоже больно. Чужое Пламя наполняет мышцы слишком горячим для Джебома огнём, оно бежит по венам, подсвечивая изнутри кожу ярким желтым светом, на фоне причитает Бэмбэм и обзывает их больными на голову придурками. Джебом притягивает его за рукав в безопасную зону около себя и надеется, что тому хватит ума не высовываться. Фиолетовое пламя льётся неуправляемо, подстёгиваемое болью и раздражением из-за незатыкающейся сирены. Джебом старается собрать его в щит, но пламени слишком много, оно не поддаётся контролю и просто расползается по всему этажу разряженным цветным облаком. — Много! — кричит Джебом, из носа у него хлещет кровь, заливая губы и подбородок, — этого слишком много! Мы разнесем всё крыло! Стена перед ними идёт трещинами, как и деревянный пол под ногами, маленькое окошко наверху брызжет осколками стекла, обдавая их мелкой колючей крошкой. — Берегите глаза! Джебом закрывает ладонями лицо плотно прижавшегося к нему Бэмбэма, чувствует поверх своих глаз ладонь Джексона, и как тот утыкается лбом ему в плечо позади. В голове навязчиво крутятся мысли: “лишь бы первым не рухнул потолок” и “как же не хватает Джинёна сейчас”. Впереди оглушающе гремит, под ноги тяжело падают кирпичи и гулко бухают деревяшки перекрытий, им на головы сыпется пыль из обрушившейся стены. Смесь из песка, глины и гипса липнет к потной коже, оседает на волосах, делая их седыми, и забивается в нос, когда Джебом, наконец, глубоко и жадно вдыхает уличный влажный воздух. Выбираются они, на удивление, удачно: с обратной стороны здания, куда не могут подъехать пожарные машины и совсем нет людей. Огонь полыхает преимущественно со стороны входа, распространяясь внутри по деревянным перегородкам и полам с дикой скоростью, пожирая старый Чайный домик. Джексон подталкивает их с Бэмбэмом в сторону каменного высокого забора, и Джебом протестующе мычит: — Это я точно сейчас не проломлю, даже пытаться не будем. Джексон молча морщится и подбегает к самой стене. Он раскачивается пару раз, приседает и мощно выпрыгивает вверх, цепляясь самыми кончиками пальцев за выступ наверху, а затем спрыгивает обратно на землю с довольным видом. — Эй, пацан, идём сюда, я тебя подброшу. Он подставляет ладони и снова немного приседает, мотает головой Бэмбэму, и тот, поняв идею, доверчиво наступает босой грязной израненой ступнёй ему на руки, а потом, когда тот его подкидывает, цепко хватается за край, ловко подтягивается на худых тонких руках и перекидывает ногу через край. Он балансирует немного на узкой площадке наверху, а затем переваливается на другую сторону, и Джебом слышит, как мягко, по кошачьи, приземляется уже снаружи. Джебом отчего-то боится, что тот сейчас даст дёру. — В норме? — спрашивает Джексон, задрав голову, — эй, пацан? — Да, отлично, — отвечают с той стороны после паузы, — только я вляпался в какое-то дерьмо… Скоро вы? Джебом смотрит на Джексона, тот пялится на него в ответ и спрашивает: — Ты сам, или тебя?.. — Сам, — возмущенно произносит Джебом. Он не может назвать часть тела, которая бы у него не болела, но унижаться так все равно не собирается. Наверх он взбирается тяжело и неловко, обожжённые и ободранные руки саднят, пока он пытается позорно подтянуться, все тело дрожит от напряжения и усталости, и когда, наконец, ноги его касаются земли по ту сторону забора, Джебом обессиленно валится голой спиной в колючую сухую траву, и тут же шипит. Чувствительную покрасневшую кожу печет от любого касания. Джексон перемахивает через забор, задержавшись совсем чуть-чуть. Он тоже вляпывается во что-то, корчится, пытаясь счистить вонючую дрянь с подошвы и бурчит: — Ну и мерзость. Со двора раздаются тревожные голоса, кто-то пробегает рядом, и они втроём, как по команде, подскакивают и из последних сил бегут в противоположную сторону, петляя между плотно стоящими домами с мигающими вывесками. Выбравшись из Китайского квартала, их долго никто не берёт в такси, и Джебом не может упрекнуть в этом водителей. Выглядит их компания колоритно. Полуголые, обожжённые, закопченые и чумазые, они явно не вызывают доверия у местных бомбил. Втроём они плетутся вдоль дороги, ориентируясь на высотку, около которой Джебом помнит есть остановка нужного им маршрута. Общественный транспорт, насколько он знает, ходить начинает в пять утра, а значит ждать им всего ничего. Уже у самого здания около них тормозит серебристая Тойота. Такая же ободранная и грязная, как и они сами. Стекло со стороны водителя опускается и оттуда раздается какой-то вопрос, который ни Джебом, ни Джексон понять не могут. Зато Бэмбэм оживляется, начинает активно кивать головой, что-то быстро-быстро чирикать и жестикулировать. Через пару минут таких переговоров, он произносит с серьёзной миной: — Залезайте. Я всё уладил. Джебома пробирает смех от его тона и выражения лица. Он ржёт, присаживаясь на корточки у раздолбанной машины, весь в ожогах, ободранный и без майки, с залитым кровью подбородком. Усталось и напряжение выходят из чуть живого тела шумной истерикой. Джексон, глядя на него, тоже начинает хихикать и треплет ему седые от пыли волосы и просит, сквозь хохот: — Садись уже, пока он всё уладил, а то мы тут до утра будем болтаться. Втроём им тесно на заднем сидении, но Джебом не пускает Бэмбэма вперёд, заставляя его сплющиться между ним и Джексоном. Он захлопывает скрипящую дверь, и они едут. Непонятно куда. — А куда мы?.. — Домой, — сонно отвечает ему Бэмбэм, стараясь сесть удобнее, — я хочу домой. С Джебома слетает сон: — Но тебе нельзя, ай! Джексон щипает его за плечо, просовывая руку позади спины Бэмбэма, и сурово говорит: — Он год не видел мать, имей совесть. И, к тому же, ты его вот так босиком и без документов в Корею потащишь? Зевает широко, откинувшись затылком назад. — Сегодня к ним точно никто не явится. Машина привозит их к знакомому уже району с другой стороны, и выходят они почти у самого дома Бэмбэма. Джебом пытается расплатиться с водителем, вытряхнув все деньги из чудом уцелевшего рюкзака, но дедок за рулём показывает ему жестами, чтобы убрал и шел уже с миром. Бэмбэм со всех ног несётся через двор к задней двери, сбивая по дороге брошенную, наверное, Бэби куклу, и пропадает где-то в темноте и тишине дома. Через минуту в нескольких комнатах загорается свет, а потом, кажется, на всю округу раздаются детские радостные вопли. Джебом грузно плюхается на край клумбы у ворот под тускло горящим уличным фонарем и тупо рассматривает оборванный с одной стороны ремешок на правой сандалии. После такого отпуска, думает он, нужен ещё один. Перед ним на корточки присаживается Джексон, задумчиво жующий колосок. Он тычет ему пальцем в наливающийся синяк на ноге и говорит: — Ты псих, знаешь? Джебом кивает, пытается стереть с лица запекшуюся корку крови из носа и спрашивает, не глядя на него: — Как ты нас вообще нашёл? Джексон приподнимает бровь и, протянув к нему руку, щелкает пальцами по оставшимся серьгам в ухе. — Отследил. Не сразу, правда, сообразили. Югём, когда вернулся один, сказал, что ты остался в центре, чтобы, представь себе, выпить чаю. Мы с Джинёном решили, что он тебя просто задрал, и ты его домой отослал. — Как там, кстати, Джинён? Ему лучше? — Орёт, — отвечает ему Джексон, скорчив рожу, — но больше не блюёт. Никкун, если тебе интересно, тоже. Орёт, я имею в виду. Готовься к расплате за самодеятельность. Джебом морщится. Огребёт он знатно, это точно. Сначала от Джинёна, потом от Никкуна, обязательно наслушается нравоучений от Тэкёна… О выволочке у директора Пака он даже думать боится. — Югём передал вам то, что сказал ему я, — Джебом неровным ногтем старательно обдирает кожу с лопнувшего волдыря на ладони, — он не виноват. — Объяснишь это Джинёну, когда вернёмся, — хихикает Джексон и с размаху бьёт его по руке, — прекрати ковырять, заразу занесешь! — Моя рука, — огрызается Джебом, — моя болячка. Хочу ковырять и буду! — Югём на тебя в большой обиде, — цыкает Джексон и хлопает его по пальцам еще раз, — Джинён его отчитывал полчаса за то, что тот отпустил тебя одного. Мстить будет, как пить дать. — Что, было бы лучше взять его с собой в притон? Югём, конечно, у нас акселерат, но всё равно ребёнок. — Было бы лучше вернуться с ним вместе домой, идиот! — неожиданно кричит на него Джексон. Злющий, как чёрт, — и отвечать на хренов телефон, когда тебе звонят! Джебом смотрит на него круглыми от удивления глазами, его крик вводит в замешательство, и он даже не может сходу придумать ответ, потому что к нотациям от него готов не был. Молча лезет в провонявший дымом рюкзак и достаёт наружу свой смартфон с выключенным звуком и сотней пропущенных звонков. — Извини? — неуверенно произносит он и поворачивает к нему экран, — отключил, прежде чем зайти внутрь. Джексон вырывает его телефон и швыряет куда-то за заборчик. — Эй! Сдурел?! — Ты всё равно им не пользуешься! Как и своей головой, — подскакивает на ноги и нависает над ним, уперев руки в бока, — мы чуть не полысели из-за тебя. Нет, скажи, как ты до этого додумался? Джебом снова молчит. Он и так знает, что повёл себя как ненормальный, чем он может оправдаться? Мягкосердечием? Жалостью? Жаждой приключений? — Знаешь, как мы должны были действовать в такой ситуации? Доложить о положении дел на Базу и ждать дальнейших инструкций. Всё. — Джексон подходит к нему, поднимает руку, будто хочет ударить, но потом опускает её и садится рядом, касаясь коленом, — Господи, хён… Ты украл из борделя проститутку. Кому рассказать — не поверят же. — Я тебя убью, если кому-нибудь разболтаешь, понял? — Джебом толкает его кулаком в голое плечо, — ты мне вот что скажи… Тебе же нельзя в Китайский квартал, как тебя отпустили? Вдруг тебя кто-то узнал? — А ты не думаешь, что меня могли и раньше узнать? Мы же тут две недели уже болтаемся. Не в Бангкоке, конечно, но местные Триады тоже безвылазно в районе Сампенг не сидят. Мне кажется, что нам не всё говорят. Что-то происходит, что-то, о чём мы не догадываемся, — молчит немного задумчиво, а потом расплывается в улыбке, — к тому же, я в маске пришёл! Круто вышло, а? Я даже не знал, что ты так визжать можешь. — Это была моя маска, — расстраивается Джебом, пропуская мимо ушей часть про “визжать”, — блин, она же сгорела, да? Джексон угукает и предлагает: — Хочешь, я тебе другую куплю? — Не надо. Мне нравилась та, — Джебом поднимается, разминает затёкшее тело и ноет, — чего они там так долго? Стоит только посетовать, как из дома выбегает Бэмбэм. Умытый, переодетый и в кроссовках, он застенчиво топчется перед ними и зовёт за собой. Внутри их настойчиво загоняют в душ, долго мажут какой-то щипучей едкой мазью каждый волдырь и царапину, зачем-то заматывают Джебома в бинты и заклеивают лицо цветными полосками детского пластыря. Бэби, высунув язык, что-то рисует ему цветным фломастером на бинтах правой руки, пока он, закутанный в безразмерный халат, ест блинчики с Нутеллой и вместе с Джексоном отвечает матери Бэмбэма на тысячу и один вопрос. Чуть погодя она приносит им цветастые рубашки и пару светлых брюк своих старших сыновей, которые, по её словам, проводят каникулы у бабушки, и Джебом, переодевшись в чистое и целое, чувствует себя по-настоящему живым. Уезжают они уже совсем утром, едва не оставив вырубившийся телефон Джебома валяться в кустах. Джексон, увидя его, отчего-то бледнеет и хлопает себя сначала по карманам, а потом по лбу, и просит разрешения позвонить. Разговор выходит коротким. Джексон успевает сказать в трубку: “Только не ори”, а потом, демонстративно отведя телефон от уха, жмёт “Завершить звонок” и мямлит: — Ну, блин, да, забыл сказать, что мы живые. Чего ругаться-то сразу. В такси Бэмбэм, с капризным видом заявивший, что на заднем сидении его укачивает, дрыхнет впереди, стиснув коленями большой розовый чемодан, весь обклеенный стикерами. Джебом глядит на его трогательно пушащиеся волосы на макушке, на тонкую совсем не загорелую шею и судорожно сжатые пальцы на чемодане, и впервые думает, что, возможно, они действительно спасли жизнь ребёнку и дадут ему теперь почти свободное будущее. — Помнишь, ты спрашивал, — вполголоса говорит Джебом, боясь разбудить Бэмбэма, — как меня завербовали? Говорил что-то о выборе… — Можешь не рассказывать, — также тихо перебивает его Джексон. — Я знаю, что никто это не обсуждает. Сам не понимаю, зачем спросил тогда. — Я убил, — быстро, пока не передумал, шепчет Джебом, — двоих человек. Убил за то, что они издевались над кошкой. Джексон молчит, уткнувшись взглядом в свои руки с уже немного затянувшимися следами от ожогов и царапин. И правда — всё заживает как на собаке. — Они бросались в неё камнями, а она, беззащитная и маленькая, плакала на всю улицу. Я разозлился и… И вот. От них только кровавое месиво осталось, — хмыкает, отвернувшись к окну, — и кто из нас двоих настоящий монстр? — Монстры не спасают кошек, — в тон ему отвечает Джексон, ободряюще проводя ладонью по затылку и притягивая к себе за шею. Джебом шипит, потому что чужая рука попадает на какую-то болячку, и неловко валится ему на плечо. — И за чужими детьми в притоны, сломя голову, не несутся.