destruam et aedificabo

Каменные джунгли города особо печально смотрелись при тусклом освещении затянутого облаками неба. Яркие фасады казались серыми, лепнина и барельефы на домах сливались в единое целое с краской, а вздутые, разбухшие тротуары были последним штрихом в этом постапокалиптическом городском пейзаже. Отчего-то, Джорно только сейчас понял, что на самом деле пережил конец света. В пылу битв и коротких перебежек юноша думал только о выживании; сейчас же, поднимая глаза на некогда богато украшенные здания, он задавался лишь вопросом “почему”, но не смел задать его собственному отцу. Ведь даже если Дио ответит серьезно, то какой от этого будет толк? Джованна лишь еще раз расстроится тому, как сильно его убеждения отличаются от слов кровного отца, которого он так мечтал увидеть. В его сердце еще лежал фундамент мечты, еще не уничтоженные надежды на то, что они с отцом смогут поладить, но каждый их разговор превращал последние блоки в пепел. Самая большая площадь Неаполя — Пьяцца-дель-Плебишито — никогда не была любимым местом Джорно. Она казалось какой-то пустой в своем огромном великолепии, замкнутой, запертой. Гуляя по городу с матерью, уделивший десять лет назад в первый и последний раз в жизни ему время, он чувствовал тут себя загнанным в угол, как маленький зверек в большой клетке. И это чувство с ним и осталось. Правда, Джорно не мог сказать, воспоминания ли отпечатались в его душе столь плотно или же само место оставляет на душе такое липкое ощущение. Но сейчас, вид площади был довольно удручающим. Она не была завалена трупами, как множество улиц до этого. На ее брусчатке не было луж крови, что бордовыми потоками скапливались в желобах меж плит, нет. Пьяцца была будто бы отгорожена от всего творящегося на улицах ужаса, отчего осталась нетронутой. Но это не значит, что пустой. Посреди площади, почти у самого входа в церковь Франциска Паоланского, чей фасад был обрамлен ровным рядом колонн, стояло два конных памятника. У самого постамента одного из них лежало бездыханное тело, оставленное в одиночестве, будто забытое всеми. Возможно, если бы трупы умели бы чувствовать, то юноша обрадовался тому, что Джорно о нем не забыл. Да и как он мог забыть, когда для всех троих, оставшихся в живых из их компании, этот труп был шокирующей находкой. — Привет, Фуго, — юноша присел на корточки у тела юноши, стараясь не смотреть на запекшуюся в его светлых волосах кровь и на пистолет, что остался в его руке. — Хоть кто-то в вашей компании понял, что к чему шло, — насмешливо произнес Дио, сложив руки на груди, — Мне это нравится. Джорно закрыл глаза, пытаясь заставить раздражение сойти на нет. Они никогда не были близки с Фуго. Точнее, просто не успели стать ближе, чем коллеги по несчастью, пересекающиеся на заданиях и успевающие перекинуться лишь парой слов не по теме, дабы развеять повисшее напряжение перед очередной стычкой. Наверное, будь у них чуть больше отведенного на общение времени, то они бы стали друзьями; теми, чья дружба ощущается какой-то невесомой связью, чье присутствие порой едва возможно уловить незнакомому человеку. Но, увы. У Дио были другие планы. В последние дни перед катастрофой, окутавшей Землю, между Джорно и Фуго впервые случился тот самый разговор, в ходе которого ты вдруг начинаешь понимать, что напряжение постепенно тает, оставляя место безмятежности, от которой легко на душе. Это произошло на открытой веранде виллы, принадлежавшей Буччелатти. Паннакотта увлеченно читал какую-то книгу, стараясь изолироваться от постоянного шума, являвшегося для их банды нормой, а Джованна созерцал бушующую природу пригородов Неаполя, что весело играла с солнцем и ветром. Между ними висела комфортная тишина, что была прервана звуком захлопнувшейся книжки и тяжелым взглядом, мурашками пробежавшего по спине Джорно. — Признайся. Это сделал ты, — произнес Фуго, поправив съехавшие на носу очки. Джованна напрягся в непонимании. Он делал довольно много вещей ради собственной выгоды и никак не мог определить то единственное, что зацепило внимание его товарища. — Что конкретно ты имеешь в виду? — Джованна старался не показать своего напряжения, торсом повернувшись к собеседнику. Фуго поднял бровь и усмехнулся. — Математику Наранчи. Из присутствующих тут это сделать мог только ты. — Совершенно не понимаю о чем ты, — соврал Джорно, сдерживая расползающуюся по лицу улыбку, — Я думаю, что он вполне решить все сам, с помощью своих мозгов и твоей помощи. — Я не спорю, что Наранча сообразительный, — цокнул Паннакотта, — Просто не думаю, что у него выходит выносить из моих уроков что-то полезное. Юноша вздохнул и стащил с собственного лица очки, прикусив дужку очков в задумчивости. — Почему? — Потому что я не могу ему спокойно объяснить тему? Какой человек будет иметь возможность спокойно учиться, зная, что при первой возможности его жизнь окажется под угрозой? Кто вообще с таким учителем захочет учиться хоть чему-то? — Фуго мелко трясся, выдавая из себя вопрос за вопросом. Эта тема действительно его беспокоила и Джованна почувствовал себя беспомощным: он привык наблюдать за людьми издали, лишь прогнозируя их поведение, но терялся, когда от него самого требовались слова поддержки. В такие моменты ему оставалось лишь говорить конкретно то, о чем он думает даже если в голове это звучит как полнейшая глупость. — Но Наранче хочется, чтобы его учил ты. Я бы сказал, что ты — один из двигателей его мотивации. Если бы тебя не было рядом, то он давно опустил руки. Так что, — Джорно чуть поерзал на диване, — даже если я и немного помог ему с примерами, то это не значит, что это не твоя заслуга. Паннакотта нахмурился на пару секунд, будто обдумывая сказанное юношей. Джованна даже отчего-то почувствовал едва заметное напряжение, повисшее в воздухе, но оно быстро рассеялось, вместе со вставшим с места Фуго. — Допустим, в твоих словах есть смысл, — он положил книгу на кофейный столик и повернулся к собеседнику, — По крайней мере, я думаю, ты знаешь, о чем говоришь, — Фуго протянул руку сидящему Джорно, — Спасибо. Только в тот момент юноша заметил светящиеся глаза Паннакотты, будто бы он наконец-то удостоверился в пользе своих действий. И если для Джованны это была сущая малость, обычные слова, выражающие обычные мысли, то для его коллеги это было нечто большим. Джорно пожал руку юноши, и больше в тот день они не говорили, хоть и оба отчетливо почувствовали зарождающуюся между ними дружбу, которой не суждено было воплотиться в жизнь. — Я не хочу оставлять его здесь, падре, — с нажимом произнес Джованна, — Я должен его где-то похоронить. Брови Дио взмыли вверх в недоумении, плотно смешанным с насмешкой в глазах. Естественно, для него упокоение Фуго не было ничем большим, нежели потраченным времени и иллюзией любящего родителя, которая рушилась с каждым небольшим разговором. Но, к удивлению Джорно, голос его отца прозвучал довольно ровно. — И что ты собираешься делать? Закопать его труп в ближайшей клумбе? Джованна прикусил губу, ведь, отчасти, Дио был прав. Они находились в самом центре того, что когда-то было Неаполем, полного тротуаров и асфальта, с редкими ансамблями палисадников и зеленых аллей, которые не выглядят достойным последним пристанищем. С другой стороны, совсем недалеко от площади находились Сады Молосилье, с которых открывался вид на море, уставленное множеством яхт, которые больше не отправятся в плаванье. И, хоть это было не лучшим местом для могилы, но быть похороненным там было явно лучшим выходом, чем остаться безымянным трупом под ясным взором Фердинанда Первого. Джорно, помедлив секунду, поднял труп к себе на плечи, решив, что отнесет его туда сам. С момента смерти Триш они едва перекинулись и словом. Каждый из них был занят своими мыслями, пытаясь лишь сохранить самообладание и не сорваться в воздух, приманив несчастье, а вместе с тем толпу мертвецов, нещадно желавших заполучить столь желанную свежую плоть. Они хотели укрыться в Садах Молосилье, а там перебраться на одну из пришвартованных яхт, надеясь переждать апокалипсис в море — в тот момент это казалось довольно единственным решением, имеющим смысл: мертвецы едва ли смогут проплыть несколько километров по морю для того, чтобы отведать человеческой плоти. Пред ними была лишь одна сложность: Пьяцца-дель-Плебишито была огромным открытым пространством, в котором едва ли возможно держать оборону или же остаться незамеченным, даже существами, которые не имели мозга в самом буквальном значении. Но чем ближе они пробирались к площади, тем меньше трупов лежало на на тротуарах. Казалось, будто до этого района города зомби не успели дойти. Конечно, теперь уж и не узнать было ли это запоздалым везением, или же их просто успели перебить в других частях Неаполя. Сейчас все трое думали о том, что удачей нужно пользоваться пока она благоволит. К этому моменту никто из них уже не был особо любопытен. Когда спасаешь свою жизнь, уже никого не волнует смерть кого-то неизвестного: это становится данностью, обыденностью, на которую остается лишь только закрыть глаза. Но этот навык дает сбой в тот момент, когда в бездыханном теле узнаются знакомые черты. Так и Миста неожиданно застыл посреди площади, уставившись на постамент одного из памятников. Он попросил остановиться своих спутников, предав неожиданно настигшую их фортуну, а сам подошел ближе, всматриваясь в изуродованное лицо трупа. Еще до того как Джорно и Бруно успели подойти, над площадью успел разнестись яростный крик и последовавший за ним звук глухого удара ногой об ограду. Они стремглав бросились к юноше, который уже изливался проклятиями на труп, на жизнь и на весь шаткий мир. — Чертов идиот! Ты решил, что это логично? Так работает твой дохера высокоразвитый мозг, блять?! — орал Гвидо, не жалея голосовых связок в пустоту, стараясь выпустить из тела нахлынувшую боль. Когда Джорно подошел поближе, он наконец-то понял причины этого крика. Тело принадлежало Фуго. В его руке находился пистолет, а под ним скопилась небольшая лужа крови. Голова юноши была понуро опущена вниз, открывая взору окровавленную дыру в виске, отчего светлые волосы окрасились в темно-бордовый цвет крови. Наверное, в его системе координат смерть стала логичным выходом. Зачем бороться с тем, от чего навряд ли можно найти спасение, будь ты хоть самым умным, самым проворливым, самым хитрым? Смерть сжала свои костлявые руки на горле каждого из них и, похоже, Паннакотта почувствовал на своей шее их слишком явно в тот момент, когда останки Наранчи оказались под деревом. Это была слишком извращенная форма заботы о дорогих ему людях, такая, какая порой наблюдается у домашних собак: они уходят умирать туда, где их не увидят хозяева. Так и Фуго, выбрал смерть в одиночестве, в совершенно случайном месте большого города, чтобы никому не было больно. Просто судьба распорядилась так, что его план пошел наискось. Его нашли, и теперь друзья смотрят с застывшей в глазах болью на то, что когда-то было Паннакоттой Фуго. — Мы должны идти, — сквозь зубы произнес побелевший от печали и распространяющегося вируса Бруно. — Ты хочешь оставить его здесь? Одного? На холодной, черт возьми, площади? Миста едва сдерживал себя, чтобы не взять Буччеллати за грудки. Рядом стоящему Джорно же казалось, что он слышит как стучит по венам Гвидо кровь. — А что ты предлагаешь сейчас? Мы не знаем, что нас ждет дальше, нас слишком мало, чтобы отбиться. Мы можем нести его труп на своих плечах, подвергая себя угрозе, но…— Буччеллати замялся, — Мы пока еще живы. И нам стоит беспокоиться о себе в первую очередь. Миста опустил голову, понимая, что Бруно прав и спорить с ним бесполезно: все равно разобьешься о стену сурового выживания. Но, с другой стороны, дружеский долг в его сердце не давал оставить все так, как есть. Джорно, до этого наблюдавший со стороны подошел к Гвидо ближе и положил руку ему на плечо, в бессмысленной попытке поддержать: — Мы вернемся за ним, когда все кончится. Я тебе обещаю. — Положи тело на место, сын, — Дио щурился, смотря на собственного отпрыска, тащащего окоченевшее тело. — Я обещал. Я не могу его бросить одного тут. — Остановись, — мужчина цокнул, понимая, что его сын не будет слушать никакие адекватные доводы, — Стой. У меня есть вариант получше. Джованна застыл на месте. Его отец — существо наполовину божественное, творящее чудеса, обычно оказывающиеся катастрофами. Он не верил ему до этого, не верил пять минут назад и не будет верить после. Не было смысла и верить ему сейчас, но что-то в сердце юноши заставило его остановиться, хмуро смотря на Дио. — И что же? — Я думаю, что чем гнить под случайным деревом, лучше быть уничтоженным полностью, — мужчина усмехнулся, — Считай, это будет ему моим подарком, как самому смышленому. Джованна задумался. В этом мире больше нет никого, кто приходил бы на могилы, смотрел за ними и вспоминал погибших людей. Этот мир существует до его, Джорно, последнего вздоха, до его выбора. Он действительно может оставить Фуго в земле, исполнив свое обещание, но будет ли это иметь хоть какой-то смысл, кроме кривой нацарапанной таблички под деревом, которую едва ли кто-то увидит? Или может лучше подарить Фуго свободу, отпустить его в безумный ветер, играющий с листвой, как и предлагает его отец? Наверное, ответ был действительно очевиден. Джорно помялся пару секунд на месте, положил труп на брусчатку и отошел ближе к Дио. Буквально в тот же момент тело Паннакотты оказалось съедено огнем. Еще пара минут и от его знакомого, коллеги...друга, остался лишь взмывший в небо пепел. Джованна долго смотрел в небо, до самого того момента, когда с его губ сорвалось тихое “Прощай, Фуго”.