destruam et aedificabo

Джорно не знал, где они оказались. Это была не Италия, нет: через густые кроны деревьев едва проскальзывал свет, а ледяной воздух заставлял съежиться и пожалеть о том, что под рукой нет свитера или хотя бы теплого шарфа. Юноша позволил себе осмотреться, пока его отец пытался понять, куда им идти. Казалось, они были в обыкновенном пригороде, окруженным с двух сторон небольшим лиственным лесом, что выглядел одновременно и жутко, и необычайно спокойно; но спокойно лишь потому, что Джорно твердо усвоил за последние дни, что теперь в этом мире он — единственное живое существо. А бояться мертвых уж точно ни к чему, ведь они наконец-то улеглись навсегда, не собираясь поднимать голов. Дио двинулся по широкой асфальтированной дороге туда, куда собиралось садится солнце. И чем дальше они шли, чем больше Джованна понимал, что это не такой уж простой район: все дома были построены из дорогих материалов и имитировали то роскошь барочных дворцов, украшенные массивной гипсовой лепниной, то пытались показаться мастодонтами классицизма со скульптурами разъяренных львов на крыльце, то блестели хай-тековским металлом и пластиком. Ни один из этих домов не походил на типичные дома среднего класса, что обычно и скрывались от шума мегаполиса в небольших уютных пригородах. Это был не иначе как элитный коттеджный поселок, если не сборище маленьких корольков в своих уменьшенных дворцах. Джорно заметил, как ухмылка Дио, до этого едва заметная на его губах, с каждым шагом разрасталась все больше, едва не превращаясь в оскал хищника, наконец загнавшего свою жертву в тупик. Юноша предполагал, что его отец именно такой: это было видно по его мимике, по его маньеризмам, по язвительным фразам да даже по тому, как Дио смотрел на собственного сына. Но сейчас, видя воочию как его отец превращается в жуткое, практически змеиное существо, он почувствовал, как покрывается мурашками. Джорно пережил ужас смерти друзей, он единственный выживший в чертовом зомби-апокалипсисе и в итоге хтонический ужас вызывает в нем собственный отец. Через десять минут хода они наконец-то вошли в калитку. Когда-то это был чистый ухоженный трехэтажный дом с фасадом цвета Тиффани, белыми аксессуарами и покатой серой крышей. Стены его обвили странные фиолетовые лозы с огромными толстыми шипами, а на веранде, устроенной с торца здания, все еще были расставлены столик и стулья, будто ее покинули едва ли пять минут назад. Но стоило им завернуть за угол дома, где когда-то располагался небольшой сад, как их взору открылась картина, которую Джорно не хотел никогда бы видеть. Картина, которой он буквально жил последние несколько дней, ходя от одной могилы к другой. Картина, которой не должно было бы быть в нормальном мире. В мире, в котором его отец не решил все перекроить. Улыбка же Дио превратилась в звонкий смех, пробирающий до костей. Сейчас он был словно гром среди ясного неба, словно предвестник урагана, за которым пойдет проливной дождь, размывающий дороги и затапливающий целые города. Перед ними было выкопано импровизированное семейное кладбище, состоящие из могил, очень похожих на те, что сколачивал наспех сам Джорно со своими друзьями. Чуть косые, скорые, они скорбно стояли понурив свои кресты плотной скученной толпой на заднем дворе. На одном из крестов, выдвинутым ближе всего к дому сейчас лежал мужчина, точнее, труп мужчины. Он был облачен в старое, потрепанное красное пальто, шапку-ушанку с причудливым животным принтом, а небольшие очки, раньше покоящиеся на переносице, сейчас упали и остались лежать, нетронутые, на земле. Дио подошел ближе. Он шел той походкой, величавой и властной, которую Джорно застал, когда они лишь встретились в развалинах Либеччо. Потом, со временем, отец стал выглядеть более расслабленным и приземленным, но сейчас это будто все растворилось, словно всего этого и не было. На секунду юноша даже почувствовал себя обманутым, но быстро вытряхнул эту мысль из головы: ему и так никто ничего не обещал. — Знаешь, как ободряет оказаться на могиле старых врагов? — голос Дио звучал жестко, но торжествующие нотки резали слух. — Я так долго этого ждал. Так долго ждал, что эта чертова семейка вымрет, вся до единого. И теперь, наконец-то, все они лишь куски разлагающихся трупов. В глазах мужчины забегали недобрые огоньки, а затем его черные губы разверзлись и из них полился скрипучий тяжелый смех. Миру понадобилось чуть больше недели, чтобы погрузиться в полнейший мрак. Сначала пошли новости об инфекции, которую никто не воспринимал всерьез, потом умершие от нее люди начали восставать из могил и больничных моргов, убивая и заражая других людей. Через неделю на улицах не было слышно даже пения птиц: только лишь ужасающая тишина, за которой скрывалась скорая кончина. Будь то поразившая тело инфекция или несовместимые с жизнью укусы. Старому Джозефу Джостару сначала казалось, что в их доме-крепости им ничего не угрожает. Что вся его огромная семья, жившая в этом доме вместе с ним, просто не может сгинуть из-за какой-то расхаживающей бациллы, что мертвецы просто не смогут пересечь лесополосу, отделяющую их коттеджный поселок. Джозеф еще 10 дней назад пил чай и думал, что все обойдется. Сейчас же он пьет чай и понимает, что в радиусе нескольких километров навряд ли есть кто-то живой. Только трупы, лежавшие кучами, только тяжелый смердящий смертью воздух, заполнивший весь земной шар. На его дворе пять могил. Пять крестов. Пять невысоких холмов под которыми погребена его семья, куда более молодая, чем он сам. Удача, обычно освещавшая его путь, сейчас скорчила страшную гримасу, отдаленно напоминавшую улыбку. Он выживал в самых идиотских и ужасающих обстоятельствах, он пережил Вторую Мировую и ему не дали умереть в своей постели в окружении любимых лиц. Судьба решила, что ему стоит умереть от тоски и горя в одиночестве, после того, как он выпьет крепкий черный чай. Первой умерла Сьюзи. Она подхватила вирус где-то в городе, и тому понадобилась всего несколько часов, чтобы въестся в ее плоть, изменить ее, превратив лишь в подобие человека. Ее кожа посерела, глаза будто бы высохли, впали, а взгляд, нежный и любящий, окрасился безумием. Ее дыхание прекратилось. Жизнь ушла, оставив за собой свой аналог, мертвецкую ярость, которая диктовала только смерть и чревоугодие. Она вскочила с кровати и накинулась на собственного внука, что сидел у ее изголовья в тот момент. Это была неравная, недолгая борьба, закончившаяся изуродованным, дважды мертвым телом на полу спальни Джозефа, в которой с того дня он больше не смог спать. Так, в его дворе появилась первая могила. Вторая могила же пустовала. Был холм, был крест с надписью, но тела под слоем земли не было. Лишь табличка, что гласила “Джотаро Куджо”, да даты, заканчивающиеся вопросом. Что может грозить такому сильному, статному мужчине, который всю свою жизнь преодолевал череды невзгод? Джозефу казалось, что у него больше всех шансов выжить в этом апокалипсисе, захлестнувшим мир, но, увы: один укус собственной бабушки и Куджо, чувствуя разлившуюся по артериям заразу, что с каждой минутой прирастает к его тканям, выбирает уйти из дома навсегда, на прощание поцеловав совсем маленькую дочь в щеку. Джотаро ушел в лес. Его спина быстро скрылась за кронами деревьев и больше оттуда никогда не показалась. И никто, даже Холли, даже юная Джолин, не питали иллюзий. Так, задний двор был украшен вторым крестом. Дальше последовали пара дней относительного затишья. На их поселок набегали зомби, урчащие и кричащие, они отстреливались от них при помощи ружей, коими был напичкан дом. Их соседи умирали, кто от вируса, кто от гнилых зубов, впившихся в кожу. То и дело их тихий пролесок пронзал истошный крик предсмертной агонии, и тогда, Джозеф и Джоске, пыхтящие и сонные, хватались за оружие, готовые защищать ценой своих жизней оставшихся с ними любимых. Но однажды им пришлось уехать вдвоем. В их доме не оставалось ни еды, ни патронов, ничего. Им двоим пришлось выехать в разрушенный до основания город, в котором царствовала паника, тучи и пыль, дабы найти среди пустых полок еды и патронов, и тут же вернуться. Казалось бы, дело всего нескольких часов. Их дом, хорошо защищенный забором и тяжелыми металлическими дверьми, точно справится с натиском нескольких подгнивших теней, да? Но увы. В тот день юному Джоске пришлось копать две могилы, оросив их своей тяжелой скорбью. Последняя могила была самой свежей. Ей от роду было всего несколько часов и она была самой несуразной: дряхлое старческое тело едва могло справиться с тем, чтобы выкопать глубокую яму и соорудить достойное надгробие собственному сыну, что умер так случайно и так глупо. Джозеф никак не мог поверить в то, что это действительно могло произойти. Это не были зомби, это не был треклятый вирус. Это даже не было тоской или отчаянием, последним криком умирающего от боли в груди, нет. Это был несчастный случай, связанный с когда-то спасительным ружьем. Переставляя их с места на место, одно словно не нарочно, выскользнуло из рук и упало на землю, спровоцировав выстрел. Случайный выстрел, который мог пролететь мимо, задеть потолок, оставив в нем черную дыру. Выстрел, который мог улететь в окно и прочесать горизонт. Выстрел, которого и вовсе не должно было быть. Но пуля, будто зная, нащупала юное сердце, бьющееся в страстной груди Джоске, что впервые за долгое время приехал к отцу, оставшись у него на каникулы, а теперь, упокоившись тут навсегда. Так Джозеф и остался жить в одиночестве с пятью крестами, обозначающих самых дорогих в его жизни людей. Целые человеческие жизни оказались сведены к покосившимся деревяшкам и табличкам, написанным дрожащей рукой. Жизни, чувства, все это оказалось там, под несколькими килограммами земли и в его дряхлом сердце, что едва уже способно биться. Ведь Джостару уже не хочется жить. Ему хочется сбросить с себя это гнусное удачливое тело, что пережило всю его семью. Он просит у фортуны лишь только этого, лишь только кончины, быстрой и точной, ведь он уже настрадался за все это время. И рок внимает его просьбе. Джозеф чувствует это. Чувствует накатившую меланхолию, чувствует, как медленно бьется сердце и как дрожат его руки. Джозеф понимает, что времени у него — допить чай и дойти до его личного кладбища, лобного места того, кто не смог защитить. И чай в кружке, последний в его жизни, уже безвозвратно закончился. Старик, оставив кружку покоиться на плетеном ротанговом столике, выходит в задний двор. Он падает на колени, не в силах больше стоять, сгребая в объятья всю свою семью, и ему кажется, что он жив, всего на секунду. Словно он вновь обнимает пятерых, столь теплых и любимых людей, слышит их смех и знает, что они всегда будут рядом. Но это лишь последний подарок уходящей из его тела жизни. Честно, Джорно и не знал, что ему делать. Он стоял, словно пораженный громом, уставший и бледный, желающий лишь только, чтобы это все наконец-то кончилось. Кончился пронизывающий до костей ужас и скорбь, коими было наполнено все его существование. Его отец расхаживал вокруг могил, все также хищно улыбаясь и что-то тихо нашептывая себе под нос, словно мантру. Джованна бросил на него тяжелый взгляд и, вздохнув, таки решился спросить. — Что тебе сделали эти люди, падре? И Дио ответил, резко подняв голову. — Не они, сын. Их предок. Его звали Джонатаном и, по несчастливой случайности, он оказался мне сводным братом. Слишком чистый, слишком правильный, слишком неуклюжий и глупый, чтобы понимать меня — Дио. Я всегда был полон амбиций, в отличие от этого бесхребетного дурачка, который только и делал, что тянулся к своей разодетой простушке. Я всегда хотел завоевывать мир, подчинять его себе, вскарабкаться на самую вершину человеческой пищевой цепочки и править, а Джонатан...он хотел какого-то хлипкого мира, счастья для себя и своих близких, может, для всех. Мелочные, глупые цели. Но я не обращал внимания на этот балласт, я шел вперед, карабкался вверх. И когда я практически держал весь мир в своих цепких руках, я оказался им низвергнут. Конечно, стоит отдать ему должное, — Дио задумчиво хмыкнул, потерев подбородок, — он оказался необычайно силен. Настолько, что практически смог меня убить. Но лишь практически. Я был уже настолько божественным существом, что не умер и, более того, я украл его тело. Украл его тело и думал, что убил его и закончил линию его крови. Но, увы и ах… Казалось, что мужчина даже чуть опечалился: его губы перестали складываться в искривленную улыбку-оскал, его брови опустились, придав взгляду серьезности. И со стороны не было ясно, от чего тот вдруг опечалился: от того, что Джонатан продолжил свой род, или же оттого, что тот был убит самим Дио. — Я возродился через много лет, — продолжил он. — Я вновь стал силен, создал свое лучшее творение — тебя, и вновь приблизился к вершине мира. Я стал практически Богом. Но меня низвергли в ад вновь. Хотя, лишь думали, что низвергли. Дио пнул один из крестов: самый большой, на котором было вырезано имя “Джотаро Куджо”, и отошел от могил, встав к сыну вплотную. — Я прошел ад. Я прошел рай. Я стал Богом для этого мира. И все для того, чтобы уничтожить его дотла, сравнять с Землей, вместе с кровью Джонатана. Я хотел, чтобы его больше не было на этой земле, ни единого его упоминания, ни единого человека с ним связанного. Я хотел очистить землю и я это сделал. Кровь моего брата теперь вся течет под землей, а моя бодрствует рядом со мной. Именно моей крови подвластно сделать то, что не мог сделать я. И я знаю, что ты примешь правильный выбор, сын. Одарив юношу странной, одновременно нежной и заботливой, но такой же злобной и хищной, улыбкой, Дио развернул доселе сжатую ладонь, открыв взирающим сверху тучам наконечник стрелы, лежавший в руке юноши. И Джорно понял, что теперь ему некуда бежать. Пора делать выбор.