***
В очередной раз споткнувшись и кое-как продравшись через кусты, Клауд краем глаза успел зацепить спину идущей впереди Тифы. Девочка упрямо не реагировала на его окрики, и всё, что ему оставалось, это послушно брести следом, вылавливая среди деревьев знакомые волосы и заталкивая раздражение куда подальше. Почему все прошлые его походы были в разы короче и проще? Куда Тифа вообще его завела? Лес казался просто бесконечным. А ведь он как знал, что это была плохая идея — позволять подруге идти первой. Он, если честно, уже и забыл, каким образом они договаривались об этом, но теперь уже ничего не поделаешь, осталось только добраться до пещеры. Только когда Клауд вывалился на знакомую полянку, он позволил себе перевести дух. Тифы видно не было, только звёзды на небе молчаливо перемигивались, да зияющая пасть пещеры расползалась на ближайшие пару метров. Скорее всего, подруга уже спрыгнула вниз. Мальчик бы даже обиделся, если бы не было настолько плевать. Нутро пещеры встретило его прохладой, исходящей из огромного прохода напротив. Окликнув Тифу, мальчик недовольно прошагал по нему к следующей пещере. На длинные следы когтей он привычно не обратил внимания. Оказавшись около небольшой лужи, вместо привычного озера мако, Клауд озадаченно остановился. Что за чёрт? Стало страшно: что если Тифа первой заметила отсутствие обещанного озера? Теперь она будет считать его вруном! Ему нужно срочно найти, куда делось всё мако, пока они с подругой не встретились. Спрыгнув в светящуюся лужицу, он пробрался к противоположной стене пещеры и внимательно стал разглядывать каменный пол. Поиски оказались успешными: почти сразу он приметил щели у основания стены. Из них исходило лёгкое свечение. Не дав себе времени на раздумья — кажется, он услышал шаги знакомых сапожек, — Клауд упал на колени и сунул руку прямо в щель. Как только он сделал это, своды пещеры затряслись. Массивные сталактиты, казавшиеся на первый взгляд вечными и недвижимыми, заходили ходуном, после чего стали падать. Испуганный, Клауд рванулся к выходу, но что-то схватило его за руку и потянуло на себя. Совсем не по-мужски взвизгнув, он оказался в мако — тёплом, словно вода в ванной. Вырвавшись из невидимых рук (или лап), он попытался вылезти обратно, но сколько бы не плыл наверх, не достигал поверхности. В тот самый миг, как он уже хотел сдаться, женский крик пронзил толщу мако. Клауд слышал его настолько отчётливо, словно неведомая девушка вопила ему на ухо. Он раздражённо поморщился, но вдруг до него дошло — Тифа! Его подруге нужна была помощь! Иначе та не кричала бы так отчаянно. Сотни, тысячи разноцветных искр завихрились перед глазами, когда он продолжил всплывать, отчего у него закружилась голова и он окончательно потерял ориентацию в пространстве. Мальчик зажмурился, надеясь спастись от разноцветного хаоса, но это не помогало — искры словно залезли ему под веки. Когда он открыл глаза в следующий раз, то ошарашенно вытаращился на знакомый деревянный потолок. Тёмные от времени балки равнодушно нависали над ним, грозясь рухнуть, но вместо страха вызвали лишь облегчение, растекшееся до самых кончиков пальцев. Приятный свет, проникающий в комнату сквозь разноцветное стекло, которое гордо именовалось окном, распадался на сотни разноцветных пятнышек, которые постоянно мельтешили перед глазами. Сон. Это был всего лишь кошмар. Глубоко вздохнув, чтобы унять решившее совершить самоубийство, размазавшись о грудную клетку, сердце, Клауд медленно обвёл взглядом комнату, а затем перевернулся на бок и накрылся одеялом по самую макушку. Детские наивные привычки о всеспасении даже во время апокалипсиса, пока ты лежишь под большим куском ткани, было сложно выбить из головы. Признаваться, что стало легче, было стыдно, но у себя в комнате он мог позволить себе такую маленькую слабость. Словно почувствовав чужое облегчение, тот же самый вопль раздался повторно. Клауд, совершенно точно не ожидавший подобного, попытался вскочить с постели, но запутался в одеяле и в итоге грохнулся на пол, оказавшись погребенным под сползшей за ним подушкой. Женский крик, хоть теперь и приглушённый, сменился причитаниями и стонами. Мальчик в который раз за это утро почувствовал облегчение и прикрыл глаза, наслаждаясь прохладой, идущей от деревянного пола. Тихие поскуливания сменились отменной бранью, после чего в ход пошли недовольные восклицания и даже шипение. Но вскоре всё затихло. Клауд, умудрившийся задремать под аккомпанемент чужих страданий, мысленно дал себе затрещину и змеёй выскользнул из самодельного убежища. За тринадцать лет он мог бы и привыкнуть периодически просыпаться от воплей. Пациенты матери, как назло, были теми ещё актёрами. Клауд давно уже научился отличать действительно страдающих от «мне-больно-но-не-так-чтобы-сильно-однако-я-буду-выть-как-резаный» и «мне-вообще-не-больно-но-пожалейте-меня». В данном случае, очевидно, кто-то серьёзно пострадал, но брань, которая в основном предназначалась его матери, настораживала. Мог ли нормальный человек смешивать оказывающего помощь с грязью? Конечно нет. Умывшись и вернув всё необходимое обратно на кровать, Клауд спустился вниз и критично оглядел учиненный беспорядок. Накинутые на кресла и диван одеяла, скрывающие их изношенность, валялись на полу, ковёр был вздыблен, словно кто-то цеплялся за него всеми конечностями, на полу от распахнутой входной двери и до неприметной дверки напротив тянулся след из отпечатков грязной обуви. Недовольно пыхтя, он захлопнул дверь на улицу, предварительно отметив грязь на крыльце, и ушёл завтракать. На кухне, как и ожидалось, стоял просто головокружительный аромат. Заметив притаившуюся на плите кастрюльку, мальчик сунул туда свой любопытный нос и обнаружил овсяную кашу, сваренную на чистом молоке, с кусочками ягод и фруктов. Вернув крышку на место так же быстро, как и поднял её, Клауд буквально шарахнулся в сторону холодильника, где, скрепя, сердце, достал два яйца и остатки колбасы. Когда тарелка и сковорода были идеально вымыты, а обеденный стол протерт ото всех крошек, в гостиной что-то глухо хлопнуло — да так сильно, что, кажется, вздрогнули стены. Клауд, растерянно перебирающий в руках влажное полотенце, едва не выронил его. Незаметно выглянув из кухни, мальчик с нескрываемым раздражением узнал Ариадну Блум — ту самую женщину, в чьей шкатулке с украшениями он когда-то увидел брошь в виде бабочки. Сейчас весьма тучная посетительница громко пыхтела, периодически вытирая пот со лба розовым платочком, и недовольно хмурилась — складки на переносице были настолько глубокими, что Клауд невольно удивлялся, как кожа не перекрывает Ариадне обзор. Её маленькие глазки-бусинки внимательно оглядывали гостиную, цепляясь за самые незначительные детали. Мальчик передёрнулся в отвращении — только местные жители могли настолько дотошно разглядывать обстановку в доме у того, кто, возможно, спас им жизнь. Клауда, к счастью, миссис Блум не заметила, тот находился в её слепой зоне. Его тошнило от одной только мысли вляпаться в разговор с этой химерой. Как только он заметил, что дверь, ведущая в «госпиталь» матери, начала открываться, то быстро спрятался за косяк. Он не мог видеть вышедшего, но брюзжание Ариадны сразу прояснило ситуацию: — А где твоё чудище? Поди опять честных людей обворовывает? — Не припомню, чтобы у Клауда была склонность к клептомании, — тихо ответила его мать на очевидную провокацию. — К тому же я абсолютно точно уверена, что вас не касается местонахождение моего сына. — Как это не касается? — очевидно, ошарашенная столь грубым ответом со стороны нибельхеймской ведьмы, миссис Блум буквально опешила, хватаясь за грудь. Глухо звякнули украшения при соприкосновении колец с колье и брошью. — Да я же… Я здесь стану самой первой жертвой, если этот безмозглый мальчишка начнёт воровать! Вам бы стоило тщательнее следить за своим отпрыском, дорогая моя, бандит растёт, бандит! — Обязательно, — сказала, как отрезала, его мать. — Вам пора. — И это вы-то называете себя врачом, — возмущённо ахнула на подобное пренебрежение Ариадна. — Чуяло моё сердце, что ничего хорошего из тебя не выйдет, всегда пряталась за спинами родителей. Серая мышь, — женщина аккуратно поправила свою причёску, развернулась и направилась в сторону выхода, позвякивая многочисленными украшениями, как медалями. — Бессердечная и абсолютно равнодушная к чужой боли. Страшно представить, какую развесёлую жизнь нам устроит этот… чокобиноголовый, когда подрастёт. Клауд с такой силой впился ногтями в собственные ладони, что едва не проткнул ими кожу. Однако вместо того, чтобы отвлечься на боль, стало почти невозможно терпеть: хотелось выбежать из кухни и выпихнуть эту гадюку прочь — желательно так, чтобы во время спуска с крыльца та сломала себе шею и больше никогда не мозолила ему глаза. Он совершенно не понимал нарочито равнодушной позиции матери. Почему та позволяет так говорить с собой? О семье? Разве это не нормальная реакция — хотя бы накричать в ответ? Вместо этого его мать истуканом следует за поливающей её помоями женщиной и не предпринимает абсолютно ни-че-го. — …вместо того, чтобы делать из себя невинную жертву, подумай, что хорошего ты и твоя проклятая семейка сделала для Нибельхейма. Спасли парочку жизней? Десяток? Невелика потеря. Ты должна брать деньги за операции, но что ты делаешь вместо этого? Тратишь силы впустую, правильно. А теперь пожинай свои плоды: твой оборванец выглядит так, словно одевался на помойке. Да и ты сама… Хлопнувшая дверь заглушила очень важные сведения, предоставляемые миссис Блум. Ярость Клауда перешла из стадии «убить всех к Бахамуту*» к менее радикальному «чтоб её кактуар обстрелял иголками». Возмущённая же подобным отношением Ариадна буквально заверещала: — Беднота, срам, позорище! Да где бы ты была, если бы не наши деньги! Ты себя-то держать в руках не можешь, что уж говорить об этом бандите! Помяни моё слово, он ещё принесёт тебе бед, зря выгораживаешь! По всей видимости сообщив всё, что болело на душе, миссис Блум успокоилась и вскоре её широкая спина затерялась среди деревьев. Клауд, подождав немного, чтобы окончательно успокоиться, вышел в гостиную. Клаудия, стоящая около окна, вздрогнула от скрипа половиц под его ногами, резко обернулась и стала словно ещё меньше, когда втянула голову в плечи. Клауд уже не в первый раз ловил мать на том, что та в особо сложных ситуациях вела себя, как пойманный с поличным ребёнок. Она словно ожидала, что собственный сын отругает её. После их последней ссоры Клаудия стала делать так ещё чаще. Мальчик никак не мог понять, радоваться ему произошедшим переменам или всё же нет. — Ты давно там?.. Вместо ответа Клауд пожал плечами. Пусть сама думает, что это означает. Не говорить же ему в сотый раз, что противно видеть, как мать позволяет окружающим отзываться о себе. Пройдя мимо не поднимающей на него глаз женщины, мальчик заметил, какой бледной та была. И несмотря на очевидное недомогание, она всё равно оказала помощь воющей миссис Блум, которая позже ещё и вылила на неё ведро помоев. Клауд не отрицал, что, возможно, это их ссора так негативно сказывается на здоровье матери, всё-таки та славилась своим мирным характером. Обычно последствия их перепалок самоустранялись через пару дней, но этот раз стал большим исключением — срок растянулся почти на две недели. Заметив, что Клауд собирает вещи, миссис Страйф как-то странно на него посмотрела — и столько невысказанной муки плескалось на дне её зрачков. Бледные губы слегка приоткрылись, очевидно, поддавшись минутной слабости, но с них не слетело ни звука. Его мать обессиленно сгорбилась и поспешно сбежала на кухню, чтобы ни в коем разе не показать свою беззащитность перед упрямым сыном. Клауд, всё это время чувствующий жар между лопатками от пронизывающего взгляда родных глаз, едва слышно выдохнул. Он ведь тоже не железный. Надев рюкзак, мальчик выскочил за скрипнувшую дверь и прогулочным шагом направился к водонапорной башне — их с Тифой постоянному месту встречи. Он уже догадался, что, оказавшись на кухне, его мать почувствовала себя ещё несчастнее. Кто бы мог подумать, что кастрюля с овсяной кашей может вызвать такое сильное расстройство? Из-за испорченного воплями утра Клауд чувствовал себя отвратительно. К тому же из головы не выходил сон, который, как это часто бывало со всеми снами, маячил на периферии и уже едва вспоминался. Однако множество цветных искр, забирающиеся даже под закрытые веки, а также чувство беспомощности перед неизвестным и, следовательно, страх, которые он ощутил после пробуждения, запомнились очень даже неплохо. Беспокойство из-за неприятного сна боролось с лёгким, как крылья бабочки, волнением перед встречей с Тифой. Это не было их первым свиданием — Клауд очень старался не краснеть, называя их прогулки так, — но он никогда не мог отделаться от смущения и робости, которые уходили на второй план только тогда, когда вишнёвые глаза девочки встречались с его собственными. После этого все силы Клауда уходили в основном на то, чтобы ненароком не шарахнуться от мазнувшей по руке ладони слишком близко идущей подруги. Ну и на генерирование более-менее связанной речи, конечно. Водонапорная башня располагалась в самом центре Нибельхейма. Если залезть на неё, то можно было спокойно разглядеть все скудные окрестности их деревушки. Они с Тифой часто делали так, когда хотели побыть наедине, но не могли по какой-то причине прогуляться в лесу. В последнее время они и вовсе старались избегать свою точку сбора, чтобы не напороться на особенно ярых желающих набить морду тринадцатилетнему воришке. Тифы ещё не было. Клауд едва удержался, чтобы не развернуться на сто восемьдесят градусов и не умчаться в лес. Стоять посреди Нибельхейма и ловить на себе злобные взгляды — то ещё удовольствие, а уж если к этим взглядам прибавить ехидные высказывания о том, что его надули, то вообще почти нереально. Подруга прекрасно знала, что Клауд жертвовал просто кучей нервов, соглашаясь на встречу в таком месте, и пока ни разу не подводила его: ни одного опоздания за пять лет их дружбы без действительно серьёзной причины. Клауд бы даже восхитился, если бы искренне не недоумевал, чем девочке приглянулась эта несчастная башня. К счастью, Тифа появилась почти сразу. Он к тому времени начал играть с некоторыми жителями в напряжённые гляделки, но присутствие подруги мгновенно разрядило атмосферу. Девочка ловко ухватила его под локоть и потянула в сторону леса, по дороге извиняясь за задержку. В этот раз, правда, она не уточнила, почему именно припозднилась, но Клауд не стал давить — он не был совсем уж несмышлённым ребёнком и прекрасно понимал, что Тифа начала следить за своим внешним видом куда тщательнее, хоть и скрывала это, считая глупостью проводить целые часы, крутясь перед зеркалом. Он не возражал и не намекал на обратное, чтобы ненароком не обидеть смущающуюся подругу. — Ты странно выглядишь, — девочка склонила свою голову и прищурила свои невозможные глаза. — Что-то случилось? Какой же прекрасной и искренней была Тифа в своём беспокойстве. У Клауда сердце заболело от мысли, что по сути посторонний человек куда более наблюдателен, чем его родная мать. Он мог бы соврать и сказать, что всё хорошо, но было очевидно, что подруга не купится на подобную отговорку. Клауд не желал портить Тифе настроение своими проблемами и омрачать радость от скорой встречи с природным чудом. Поэтому, чуть помявшись, он всё-таки ответил, частично утаив правду: — Сегодня утром к нам заявилась Ариадна. Не знаю, что там у неё было, не спрашивал, но потом она закатила истерику, где назвала нас бедняками и ясно дала понять, как к нам относится, — мальчик фыркнул. Почему-то, рассказывая подруге о том, что ещё полчаса назад вывело его из себя, он не чувствовал ничего, кроме глухого раздражения. Руки Тифы, обвившие его собственное предплечье, едва заметно дрогнули, давая понять, как на самом деле она относится к поступку миссис Блум. Девочка недовольно свела брови к переносице, но ничего не сказала, за что Клауд ей был искренне благодарен. Последнее, что он хотел в такой ситуации, так это чтобы его жалели. Но это не помешало ей оказать поддержку — немного сильнее сжав его руку, она мгновенно отстранилась и мягко улыбнулась. Прогулка в реальности отличалась от той, которую вообразил себе его мозг всего пару часов назад. Впереди, как и положено, шёл Клауд, показывая дорогу, а позади, едва не подпрыгивая от тщательно скрываемого нетерпения, его догоняла Тифа. Девочка то и дело придумывала, как могло выглядеть озеро мако и постоянно спрашивала, угадала ли. Ему оставалось только подчёркнуто важно молчать, хихикать на совсем уж дурные предположения и следить за тем, чтобы сохранить тайну и не выложить Тифе всё как на духу — слишком уж велико было искушение сдаться, когда смеющиеся глаза украдкой посматривали на него. Едва заметный среди запутавшейся травы вход совершенно не походил на то, что он видел во сне. Даже смешно стало от абсурдности происходящего. Кивнув Тифе, чтобы успокоить её, он первым спрыгнул вниз. Девочка уже начала заметно нервничать, словно она не в пещеру спускалась поглядеть на большую лужу мако, а как минимум должна была предстать перед президентом Шинра. Оборачиваться он не стал, удостоверившись в присутствии подруги только благодаря тихому хлопку, и сразу направился во вторую пещеру. Чем ближе он подходил к выходу из прохода, тем ярче становился свет, исходящий от зелени мако. Идущая за ним Тифа задышала громче и чаще. Оказавшись в просторной пещере, Клауд выпрямился и замер, восхищённый открывшейся картиной. Конечно, в отличие от подруги, он уже не раз, не два и даже не три видел озеро. Кто-то мог бы сказать, что его чувства были уже не так искренни и сильны, но это было далеко не так. Каждый раз, оказываясь в пещере, Клауд ловил себя на каком-то непонятном трепете. Подобное он испытывал, когда представлял, как оказывается в непосредственной близости от генерала Сефирота, хотя, безусловно, выдуманные эмоции были куда слабее. Он мог только тихо завидовать Тифе, которая испытывала то самое головокружительное счастье. Восторг. Восхищение. Клауд на всю жизнь запомнил гамму эмоций, которую испытал, когда впервые шагнул в эту пещеру. До того момента он даже понятия не имел, что можно чувствовать подобное, просто глядя на что-то неживое. Хотя, опять же, весьма и весьма спорный вопрос. Стоящая рядом Тифа выглядела… изумительно. Он никогда не был творческой личностью, но почему-то именно это слово пришло на ум. Светлое лицо, правильные брови, необычные вишнёвые, почти красные, глаза, в которых отражались искры от мако, чуть приоткрытые розовые губы… Клауд всегда считал подругу красивой, но сейчас он был уверен: стоящий рядом с ним человек — самая красивая девчонка на всей Гайе. У него сердце заходилось от мысли, какой Тифа станет, когда вырастет. Да разве есть хоть один малюсенький шанс, что богиня заинтересуется ничтожеством? Клауд резко отвернулся и задышал глубже. Незачем было доводить самого себя до депрессии, с этим прекрасно справлялись окружающие. Можно было сколько угодно говорить о нём и его нерадужном будущем, однако сейчас ему в первую очередь хотелось порадовать подругу. В чём смысл сюрприза, если его преподносят с кислой физиономией? Он ещё не настолько опустился, чтобы отбирать радость у других. — Это… Я просто… — Тифа широко раскрытыми глазами смотрела на зелёную гладь мако, освещающую и согревающую пещеру. Мальчик понимающе хмыкнул. Если бы он попытался в первый свой раз здесь обличить эмоции от увиденного в слова, он бы и этого выдавить не смог. — Так красиво, Клауд. Я ещё ничего прекраснее не видела, честное слово. Чувствую себя избранной, — девочка посмотрела на него блестящими глазами. — Спасибо. Он кивнул и отвернулся, продолжив наблюдать за хаотичным танцем искр. Тифа тоже перевела взгляд на озеро. В пещере повисла тишина, но она была приятной, как это часто бывало в хорошей компании, где не обязательно что-то говорить. Правда, у Клауда из таких компаний была одна единственная подруга, но… — Не понимаю, — как-то рассеянно пробормотала девочка, намотав прядь волос на палец и задумчиво играясь с ней. Он вопросительно на неё взглянул в ожидании продолжения. — Как можно так наплевательски относиться к подобным чудесам? У меня дыхание перехватывает от красоты, но сейчас, когда первый восторг прошёл, стало обидно. Ты только представь, что будет с этим озером через пару лет. Мако-реактор просто уничтожит его — даже лужи не останется. О чём Шинра вообще думает? Клауд тихо вздохнул. Конечно, он думал об этом: мако ведь использовалось людьми буквально для всего и во всём. Без него человек не смог бы прожить и дня, поэтому глупо было говорить о резком прекращении его добычи. Да и что там «думал». Мальчик уже заметил, что линия глади мако стала ниже, чем была в тот день, когда он шагнул в пещеру впервые. Совсем немного, но тем не менее. Скорее всего, озеро исчезнет гораздо раньше, чем предсказывала Тифа, но помимо лёгкой грусти Клауд ничего не испытывал. Да и что он смог бы сделать, будь ярым противником мако-реакторов? Устроил бы бунт? Да это даже звучит смешно. Даже если найдутся желающие поучаствовать, для огромной корпорации они были бы всего лишь жалкими букашками: их разогнали бы раньше, чем они начали выкрикивать лозунги. Хотя, скорее всего, даже трогать не стали бы, ведь по сути их возмущения — это капля в море. Но даже если предположить, что Шинра прислушается, то что будет потом? Люди были сами виноваты, что мако использовалось буквально везде. Если отобрать этот источник энергии, что стало бы с человечеством? Даже ненавистники нынешней экономической политики Шинра навряд ли готовы были вернуться к тем допотопным временам, когда все топили дома древесиной, вместо нормального света пользовались свечами, а холодильник заменяла яма в земле. Можно сколько угодно противиться и возмущаться, но если говорить серьёзно, то ничего, кроме медвежьей услуги, они миру не оказали бы. По крайней мере так будет до той поры, пока человечество не придумает иной источник энергии. Глупо сопротивляться, ведь после митинга всё равно все разбредутся по домам, включат телевизор и пойдут готовить ужин на плите. Короче, Клауд считал эти протесты несостоятельной глупостью, но говорить этого Тифе не собирался: та, во-первых, просто не поймёт и, во-вторых, ещё обидится за отсутствие поддержки. Из пещеры они вышли только через полтора часа. Часть этого времени была потрачена на бунтарские речи Тифы, другая — на рассказ Клауда о том, как он нашёл озеро, а оставшаяся выпала на выколупывание для смущённой подруги светящегося камешка. Мальчик на самом деле был счастлив наконец покинуть пещеру. Как бы ему ни должно было быть стыдно, но его удручало присутствие Тифы там. Звучало эгоистично, но он считал это место своим убежищем, где он мог спрятаться от всего мира и набраться сил для следующего выхода. Поделать с этим Клауд всё равно ничего не мог и чувствовал некоторую вину перед подругой, поэтому был искренне рад, когда Тифа предложила прогуляться по лесу вместо того чтобы пойти домой. Начинались сумерки. Клауд неспешно шёл за девочкой, наслаждаясь прохладным ветерком и сладким ароматом хвои, и невольно вспоминал свой сон, который начинался точно также. Правда, в реальности Тифа не пыталась никуда сбежать, но неприятные мурашки всё равно пробежали по спине. Подруга шла, закинув голову к небу, и молчала. Что-то в её походке и осанке тревожило Клауда, но он боялся навредить подруге своими расспросами, поэтому послушно дожидался, когда та сама решит поделиться своими чувствами. Словно услышав его тихие мольбы, Тифа взглянула на него с немного печальной улыбкой. — Помню, когда впервые поднималась здесь, тряслась от каждого шороха. Даже не верится, что это всё та же гора и тропинка. Клауд зябко передёрнул плечами и принял максимально удивлённый вид: — Правда? По-моему, ты держалась просто отлично, никогда бы не подумал. Девочка заливисто рассмеялась над его искренними заверениями, покачала головой и заметно расслабилась. Он облегчённо выдохнул, обрадовавшись, что ему удалось успокоить подругу, и невольно задумался. Клауд ни капельки не кривил душой, когда заявил, что Тифа хорошо справилась. Всё то время, что мальчик незаметно следил за восьмилетней девчушкой, в одиночку решившей пересечь гору Нибель, чтобы вновь оказаться в объятиях умершей матери, он не увидел в ней того особенного страха. Да, она была не уверена в себе, вздрагивала от резких звуков, но не сделала ни одного шага назад, не опустила руки и не вернулась в Нибельхейм. Клауду самому было девять, но он, в отличие от Тифы, местность знал хорошо. Только когда та осознала, что гору пересечь невозможно… Только тогда она замерла, совершенно растерянная, и тихонечко заплакала. Клауд вздохнул, отчего перед ним образовалось облачко пара — холодало. Уже пора было возвращаться в деревню, если они не хотели проблем. Прямо сейчас ребята находились около небольшого обрыва и моста, который вёл к мако-реактору, и спуск занял бы около получаса, поэтому он уже открыл рот, чтобы окликнуть Тифу и пойти обратно, но ошарашенно заморгал: подруга стояла на мосту и целенаправленно шагала к противоположному концу. Старый мост опасно раскачивался, и мальчик заметил, как размокшие под дождём и повреждённые от постоянного ветра верёвки начали лопаться. Чувствуя нарастающую панику и ужас от мысли, что прямо сейчас на его глазах подруга сорвётся вниз, перепуганный Клауд рванул вслед за Тифой. Наверное, это была самая глупая затея, которая только могла прийти в голову в подобной ситуации, что подтвердилось сразу же: и без того слабенькие верёвки под дополнительным весом порвались окончательно. Мост под ногами неожиданно исчез, и Клауд, забыв и о верёвках, и о Тифе, схватился за первую попавшуюся твёрдую опору и с ужасом почувствовал, как внутренности его живота улетают куда-то вверх. Неожиданное падение прекратилось не менее неожиданно. То, что он схватил, перестало падать вместе с ним, резко остановилось, и Клауд вскрикнул от сильной боли, пронзившей его руки. Казалось, ему чуть не вырвали их из плеч. Ударившись всем телом — особенно локтями — о что-то твёрдое, мальчик тихонечко заскулил и повис. Пытаясь унять бешеное сердцебиение и услышать хоть что-то помимо собственного сорванного дыхания, он открыл глаза и уставился на то, во что вцепились его руки, с каждой минутой ноющие всё невыносимее. Это оказалась деревяшка, привязанная толстыми канатами к деревяшкам повыше… Мост. Когда-то эта конструкция была мостом. По всей видимости он схватился за падающую часть, которая изначально была у него под ногами. Сейчас остатки моста бились о каменную стену обрыва, с каждым очередным заходом отбивая ему коленки, локти, лоб или затылок. Чувствуя, как дрожат руки от тяжести собственного тела, задыхающийся Клауд вскинул голову, надеясь, что он зацепился поближе к краю, но его надежды разрушились с диким грохотом. Чтобы вылезти обратно ему нужно было преодолеть почти десять метров — может больше или, наоборот, чуть поменьше, Клауд был не в том состоянии, чтобы точно рассчитать расстояние. Но к выводу он пришёл весьма однозначному: для него это было нереально. Стало обидно почти до слёз, да ещё и припозднившийся страх начинал накатывать оглушительными волнами. Не имея ни малейшего понятия, что предпринять, и подгоняемый слабеющими с каждой секундой руками, мальчик извернулся так, чтобы посмотреть вниз. Сам по себе обрыв был скорее широким, а не высоким, поэтому Клауд смог разглядеть в нескольких метрах под собой верхушки деревьев. Если он умудрится слезть чуть ниже, то у него получится ухватиться за верхние ветки и, возможно, даже не сломать ноги при приземлении. Решив не тянуть, чтобы не дай Лайфстрим не передумать, мальчик нашёл ногами щель между досками, закрепился в ней носками и медленно повёл рукой вдоль деревянной поверхности, чтобы нащупать следующую секцию бывшего моста и сползти пониже. Повторив одно и то же несколько раз, Клауд остановился только тогда, когда мост закончился, а его ноги находились в непосредственной близости от верхних веток дерева. Он уже было вздохнул с облегчением, примериваясь для наилучшей возможности перелезть на дерево, но и без того трясущиеся руки неожиданно свело болезненной судорогой, онемевшие пальцы враз обессилели, и Клауд сорвался. Виднеющаяся в просветах листвы земля начала стремительно приближаться, мелкие веточки хлестали нежную кожу лица, и мальчик с оглушительным, как ему показалось, хрустом рухнул в заросли кустарника, растущего между деревьями. Проломив собственной спиной и головой неудачно попавшиеся на пути веточки, притормозившие падение, Клауд повис на неприятно впившихся в кожу ветках. Смочив пересохшее от страха горло, он аккуратно поёрзал и вновь упал — в этот раз недалеко, его тело только и успело, что перевернуться и встретить землю исцарапанными ладонями. Вскрикнув от вспыхнувшего в руках жжения, Клауд инстинктивно вскочил на ноги и едва удержался, чтобы в очередной раз не рухнуть. Болело всё. Ему казалось, что даже волосы ныли после встречи с кроной дерева. Пережидая приступ головокружения, мальчик, покачнувшись, обхватил ближайший ствол руками и зажмурился. Он жив. Даже ничего не сломал себе. И это после падения с почти тридцатиметровой высоты. Веки стали горячими-горячими, в носу защипало — Клауд едва сдерживался, чтобы позорно не разреветься. Ещё ни разу он не находился в столь опасной близости от смерти, и, Бахамут побери, повторять не хотелось. Облегчение и радость, которые он испытывал сейчас, не шли ни в какое сравнение с тем, что было до этого падения. Вот уж действительно — всё познаётся в сравнении. Сейчас Клауд был так счастлив, хотелось лечь на землю и просто выть в голос, показать всему миру, что он справился, что он до сих пор дышит. Мальчик распахнул глаза, сумасшедшим взглядом обвёл темноту, накрывшую лес в низине раньше положенного, и принялся с особым усердием продираться сквозь кустарник. Тифа! Как он мог забыть о ней?! Чувствуя только нарастающее волнение за подругу, Клауд вырвался на небольшую полянку, набрал полную грудь воздуха и надрывно закричал: — Тифа! Ответа, конечно же, на последовало, и мальчик побежал в ту сторону, где по его расчётам должна была упасть подруга. Он только и мог надеяться на чудо и верить, что Тифа жива. Клауд чувствовал себя совершенно беспомощным и виноватым: если бы не его необдуманный поступок, то, возможно, верёвки выдержали бы нагрузку и мост не оторвался бы. Коря себя за бестолковость и излишнюю поспешность, мальчик сам не заметил, как оказался у небольшой речушки — та была совсем коротенькой и не особо глубокой, но его внимание было сосредоточено не на виднеющемся каменном дне, а на тонкой фигурке, лежащей неподалёку. Клауд словно заживо заледенел. Прикусив нижнюю губу, чтобы унять дрожь челюсти, он в одно мгновение пересёк озеро, упал рядом с Тифой на колени и осторожно погладил подругу по мокрым волосам. Губы у девочки были синими, уродливая ссадина на лбу сильно кровоточила, покрывая бледное лицо алой плёнкой, а сама она никак не реагировала на мольбы Клауда открыть глаза. Вокруг головы Тифы кровь смешалась с водой, окрашивая ту в пугающий бордовый цвет. Чувствуя подступающую истерику, он дрожащими руками вытащил подругу из ледяной реки и уложил её голову к себе на колени. После поверхностного осмотра Клауд позволил себе тихий выдох. Единственными повреждениями оказались вывих ноги, многочисленные синяки с царапинами и эта несчастная ссадина на лбу. Обилие крови, так сильно напугавшее Клауда вначале, объяснялось расположением раны, а не её серьёзностью. Сморгнув, мальчик решил помочь с ногой Тифы, пока та не очнулась. Носок ботинка смотрел в противоположную от нормального положения сторону, что вызывало невольное отвращение. Клауд невольно порадовался, что подруга не видела этого кошмара и не чувствовала боли, ведь это помешало бы спокойно разделаться с проблемой. Вздохнув, мальчик осмотрел ногу получше и в одно движение вправил вывих. В этот момент он, наверное, впервые в жизни был благодарен матери за своё происхождение. По всей видимости почувствовав боль, Тифа очнулась и вскрикнула. Клауд в последнюю секунду успел увернуться от кулака ничего не понимающей девочки. Пока она приходила в себя, он быстро зафиксировал ногу с помощью палок и бинтов, которые всегда носил с собой в рюкзаке, и заглянул в недоумевающие вишнёвые глаза. К счастью, его узнали. Клауд боялся, что Тифа могла сильно удариться головой, но виноватый взгляд напротив говорил об обратном. Мальчик криво улыбнулся. — Прости, — тихонечко пробормотала девочка, при этом выглядя абсолютно несчастной. — Я так виновата. Чем я только думала? Ты в порядке? — Всё хорошо, — как бы сильно Клауду ни хотелось рычать на подругу за её абсолютно сумасшедшую затею, он отказался от этого. Тифа, очевидно, и без его замечаний чувствовала себя ужасно. К тому же, они оба ведь живы и даже относительно здоровы, к чему зря нагнетать и без того тяжёлую атмосферу? Он помог девочке сесть, затем встать, обхватил её за талию и, позволяя опираться на себя, повёл её к ближайшему сухому месту. Следовало развести костёр, чтобы Тифа согрелась и обсохла, иначе была велика вероятность заполучить воспаление лёгких или чего похуже. Усадив подругу около поваленного дерева, Клауд уже собирался снять с себя куртку, но был остановлен резко взмахнувшей рукой девочкой. На его вопросительный взгляд Тифа, шипя, порылась в снятом ранее рюкзаке и вытащила из него ту самую куртку, которую он отдал ей вчера. Мальчик забрал её из ледяных рук и помог подруге одеться. Удостоверившись, что Тифе больше ничего не требуется — по крайней мере, срочно — он направился обратно в перелесок, чтобы набрать подходящее топливо для разведения костра. Совсем скоро шелест деревьев и журчание речки дополнял треск огня. Клауд хмуро разглядывал танцующие языки пламени и взлетающие, почти мгновенно гаснущие искры, Тифа положила свою голову ему на плечо и даже дышала бесшумно, словно стараясь как можно меньше раздражать его. Не мудрено. Если говорить совсем честно, то клубящиеся в груди досада и злость всеми силами старались найти выход и вылиться в бодрящий конфликт, поэтому мальчик был благодарен подруге за эту передышку. Последнее, что ему сейчас хотелось делать, это ссориться. Протяжно выдохнув, Клауд посмотрел на тёмно-синее, почти чёрное, небо с бесчисленными перламутровыми точками, скопление которых в некоторых местах было столь плотным, что напоминало странный рисунок. Хмыкнув от абсурдности собственных мыслей, он опустил собственную голову на влажную макушку Тифы. Девочка слабо вздрогнула, но ничего не сказала. Так они коротали время: разглядывали то небо, то огонь, напряжённо замирали от подозрительных звуков вокруг, изредка перекидывались ничего не значащими фразами, суть которых заключалась в том, чтобы успокоиться от голосов друг друга, а не завести разговор. Клауд до боли в глазах всматривался в темноту над обрывом, надеясь заметить всплохи света, но никто не спешил к ним на выручку. Его это искренне удивляло: ладно он сам — его мать уже давно заставила себя привыкнуть к подобным вертелям, но отец Тифы души не чаял в своей единственной дочери. Если судить по расположению луны, время перевалило далеко за полночь. То, что мистер Локхарт вместе с поисковой группой до сих пор не обежал гору, настораживало, но мальчик всё же не спешил с преждевременными выводами, чтобы не расстраивать и без того удручённую подругу ещё больше. Сама Тифа, пригревшись, уже успела задремать. Клауд немного завидовал ей, так как подруге не приходилось нервничать от каждого шороха, но он даже немного радовался. Было неприятно признавать, что чем дольше они находились в окружении темноты, тем тяжелее ему давалось напускное спокойствие. Он мог сколько угодно обманывать подругу и всех окружающих, но чувство постоянного напряжения плохо сказывалось, в первую очередь, на нём. Хотелось поддаться детскому желанию вскочить, побежать и кричать, плакать, хохотать… Хоть как-нибудь выпустить пар. — Прости, — неожиданно раздалось в ночной тишине. Проснувшаяся Тифа заёрзала, устраиваясь поудобнее, и подняла на него взгляд. Возможно, будь они в менее пугающей ситуации, мальчик отметил бы то, как восхитительны глаза подруги, когда в них отражается пламя, но сейчас его обуяло одно лишь раздражение. — Хватит, — прервал упивающуюся своей виной девочку Клауд, а на её чуть обиженный взгляд объяснил: — От твоих извинений всё равно нет никакого толка, только зря тратишь силы. Хорошо, что ты осознаёшь и признаёшь свою вину, но серьёзно, прекрати, сейчас это только бесит. Тифа мгновенно скисла, кивая, и снова вернулась к разглядыванию костра. Мальчик должен был, наверное, почувствовать небольшой стыд за свои резкие слова, но ему было плевать. Клауд вообще всегда славился нелюдимостью и грубостью, подруга знала, на что шла, надоедая в столь неподходящее время. К тому же, как бы он ни играл рыцаря на белом коне, злость на идиотский поступок Тифы действительно была и была сильной. И без того тяжёлая атмосфера стала почти невыносимой после их небольшого разговора. Они совершенно перестали обращать друг на друга внимание, занятые самокопанием и самобичеванием, и потому даже не сразу заметили, как темнота на обрыве развеялась от света фонарей. Нужно ли уточнять, что спасение было довольно весёлым? Во всяком случае, Клауд довольно занимательно наблюдал за попытками взрослых мужчин спуститься вниз, а затем, осознав весь масштаб проблемы, затащить Тифу обратно. О нём самом речи, естественно, не шло, все единодушно делали вид, что Клауда вообще здесь не было, только какой-то особо сердобольный одолжил ему перчатки и верёвку. Видимо, нибельхеймовцы надеялись, что мальчик останется внизу, но тот нарушил их планы, самым первым забравшись наверх. Как только Клауд вернулся на то самое место, где несколько часов назад собирался окликнуть подругу, на него набросился разъярённый мистер Локхарт со словами: «Опять ты!». Мужчина был выше и шире его раза в два, а потому мальчик невольно испугался, хоть и удержал безмятежное выражение лица. Отец Тифы, по всей видимости купившись на его актёрские способности, перестал теснить его к краю обрыва, обессиленно зарычал и кинулся к сидящей на траве дочери, которая, едва завидев его, радостно заулыбалась. Наблюдая за счастливым воссоединением семьи, Клауд удручённо вздохнул, развернулся и поспешил уйти домой. Сегодняшний день был тяжёлым, хотелось как можно скорее добраться до долгожданной постели и наконец уснуть. Его планы разрушил мистер Локхарт, который с такой силой схватил его за плечо, что не ожидавший подобного мальчик воскликнул от боли, и весьма грубо развернул. Ошарашенный отвращением, плескавшимся в таких же тёмных, как у Тифы, глазах, он вырвался из болезненной хватки и нахмурился, ожидая пояснений. Мужчина смотрел на него как на какое-то замызганное гадкое существо, волей случая забежавшее к нему в дом, и словно гадал, что с ним делать. По сурово сведённым к переносице бровям и перепуганной подруге Клауд сделал вывод, что его не ожидало ничего хорошего. И он не ошибся. — От тебя у моей дочери одни проблемы, — начал мистер Локхарт, пихая его в грудь. Мальчик от силы толчка едва не свалился на землю, но упрямо продолжал сверлить отца Тифы взглядом. — Сколько из-за тебя она уже намучилась. Чего ты прилип к ней, как банный лист? Что должно случиться, чтобы ты уже понял, что разрушаешь ей жизнь? Сегодня ссадины, завтра вывих, а потом что? Разбитая голова, ха?! Сломанная шея?! Может быть, ты её смерти хочешь?! Да что с тобой не так, недомерок?! — взбешённый этой чушью, Клауд даже не заметил, как позади плюющегося от ярости мужчины на ноги вскочил сам объект их разговора. — Тифа так добра к тебе, дура наивная, всё говорит, что ты не такой, что ты станешь великим человеком… Да раньше Лайфстрим в воздух взлетит! — Папа, хватит! — сорвавшимся голосом закричала девочка, кидаясь к своему отцу и повисая у того на руке. Красивое лицо подруги перекосилось почти до неузнаваемости, она всё пыталась протиснуться в то небольшое пространство между самыми дорогими ей людьми, но ни Клауд, ни мистер Локхарт не обращали на её жалкие попытки внимания, полностью сосредоточенные друг на друге. — Скажи, зачем ты потащил мою дочь на этот мост?! Тебе прошлого раза мало было?! Чудовище! Неблагодарный мальчишка! Ничего не видящий и не слышащий, кроме собственного тяжёлого сердцебиения Клауд сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки. Несправедливые слова больно царапали детское простодушие. Его буквально затрясло от невыносимого жара. Это не он тащил Тифу в лес, это не он выпихивал её на небезопасную конструкцию, это не он свернул ей ногу! Какого Бахамута Клауд снова виноват?! Что ему нужно сделать, чтобы хоть раз в жизни на него не спустили всех собак?! Прилюдно покаяться в несовершённых грехах?! Позволить закидать себя помидорами?! А может, ему стоит прямо сейчас спрыгнуть с обрыва и головой вниз? Этого они все хотят?! — Папа, это не Клауд меня затащил, это я, я сама пошла, я виновата! — едва не повиснув у отца на шее, пыталась доказать девочка. На её вишнёвые глаза уже навернулись предательские слёзы, настолько ей больно было слышать все обвинения в адрес лучшего друга. — Да хоть кто-нибудь здесь слушает меня?! Отец! Клауд! Прошу, перестаньте! — Прекрати ты уже выгораживать это ничтожество! Он тебя околдовал что ли?! — не обращая ни малейшего внимания на рыдающую Тифу, мужчина толкнул уже вовсю скалящегося Клауда, который словно веселился, наблюдая за происходящим, и прорычал: — Чтобы духу твоего больше не было рядом с моей дочерью! Держись от неё подальше, если жить хочешь! — Скажите это своей дочери! — звонкий мальчишеский голос пронзил тишину леса. Не выдержав обрушившейся на него несправедливости, Клауд обессиленно закричал, хоть и прекрасно понимал, что его всё равно не услышат. Мальчика душили злые слёзы, но он не позволял себе даже всхлипа — ни за что, никто в этой проклятой деревне не увидит, как он плачет! — Это она попёрлась на этот долбаный мост, это она первая подошла ко мне! Я не просил никого общаться со мной! Оставьте меня в покое! Все! — надрываясь, вопил Клауд, трусливо избегая смотреть в сторону подруги. Тифа уже без сил сидела в их ногах, беззвучно плача, а затем отчаянно разрыдалась после его страшных слов. Чувствуя, что вот-вот и он сам последует за девочкой, Клауд, поскользнувшись, развернулся и рванул прочь от проклятого обрыва. Вслед ему что-то кричала поисковая группа, но ему было так плохо, что он не смог разобрать ни слова, только интонацию — обвиняющую, не одобряющую. Ну конечно. Путь домой смазался в хаотичную незапоминающуюся кашу, только что он прорывался сквозь кусты, в кровь раздирая ладони, а вот он распахнул входную дверь, которая со страшным грохотом врезалась в стену. Бледная зарёванная мать, казалось, подлетела на пару метров в кресле, а затем бросилась к задыхающемуся от бешенства и обиды сыну. — Дорогой, что?.. — Хватит! — он отшатнулся от протянутых рук Клаудии. Его мать, испугавшись, отступила на шаг, но не спешила сводить с него взгляда. Клауду и этого хватило, чтобы на дне родных светло-голубых глаз помимо растерянности заметить… Заботу, чтоб её. Так вот что ему нужно было сделать для того, чтобы на него снова посмотрели, как в детстве? С любовью во взгляде, с печальной нежностью, с искренним беспокойством. Всего-то надо было исчезнуть на несколько часиков после полуночи, а его мать стала как шёлковая. За-ме-ча-тель-но. — Клауд… — Лучше молчи, — процедил мальчик, сам ужасаясь собственной наглости и ярости. Меньше всего ему хотелось сказать что-то непоправимое, судьбоносное. Как же жаль, что контролировать чувства сейчас не представлялось возможным. Что их нельзя выключить по щелчку пальцев и улыбнуться как ни в чём не бывало. Что он не может удержать всю эту обиду и несправедливость при себе. — Восемь лет. Восемь чёртовых, одиноких лет, ма, — хрипло начал он, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на предательский крик. — Я ждал, когда ты поймёшь, что после смерти отца жизнь не кончилась. Маленький, я плакал по ночам, надеясь, что ты наконец очнёшься. Улыбнёшься мне. Скажешь что-то вроде: «Хей, сынок, ты совсем не такой плохой, как о тебе говорят. Ты ещё покажешь им всем, я же знаю», — голос его всё-таки подвёл, сорвавшись на октаву повыше. — Но ты так глубоко зарылась в своём горе. Тебе даже в голову не пришло, что… — всхлипнув, тихонечко прошептал Клауд, — что не только ты в тот день потеряла любимого человека, — Клаудия смотрела на него расширившимися от изумления мокрыми глазами. Её тонкие, но сильные — мальчик знал, — руки сейчас дрожали как у настоящей старухи, до побелевших костяшек сжимая платок. Несколько слезинок, не удержавшись, поползли по бледным щекам. Поняв, что его слушают, наверное, в первый раз спустя столько лет, он почти беззвучно закончил: — Я потерял папу. Не слишком ли поздно вспоминать, что у тебя ещё есть сын? Повисшая после его слов тишина идеально подходила к тому, что творилось в голове — вакуум. Не было ни единой мысли, кроме какого-то странного, пугающего облегчения. Наконец-то он сказал то, о чём давно болело сердце. Рана, нанесённая ему восемь лет назад и расковыренная годами одиночества, конечно, не исчезла и даже не покрылась корочкой, но зато совершенно точно перестала кровоточить. Его мать, казалось, превратилась в статую, даже глаза остекленели, вроде бы и смотря на него, но совсем не видя. Клауд, не дожидаясь, пока женщина придёт в себя, обошёл её по широкой дуге и по лестнице поднялся в комнату. Действительно, жаль.Падение
12 марта 2020 г. в 16:35
Серая громадина в оранжевом свете заходящего солнца казалась залитой кровью, отчего пугала сильнее обычного. На почти алых стенах чётко различались чёрные провалы окон с мутными от пыли стёклами, а заросший полынью и лозой двор вкупе с безжизненными серыми камнями и неработающим фонтаном дополнял и без того прискорбную картину. Потому звонкие детские голоса и необычное оживление около огромных кованых ворот резонировало с общей обветшалостью места.
Клауд неуверенно переступил с ноги на ногу, не отводя настороженного взгляда от особняка. Ему совсем не нравилась колоссальная разница между маленькими худыми фигурками детей и поистине исполинских размеров домом. Складывалось неприятное ощущение, что в любой момент этот каменный монстр зашевелится, с пугающим скрежетом откроет входные двери и проглотит всех, кто по какой-то глупости крутился поблизости. От слишком реалистичных фантомных криков и хруста пережёвывающихся костей его отвлекла светлая ладошка с выглядывающими из-за мякоти пальцев аккуратными ногтями.
— Клауд? Ты здесь? — с непривычной терпимостью и даже лаской позвали его.
Мальчик ощутимо вздрогнул, выныривая из собственных ужасающих фантазий, и перевёл взгляд с ладони на лицо слабо улыбающейся подруги. Из-за ветра длинные волосы Тифы сильно растрепались, кое-где торчали особенно непослушные пряди, напоминая рожки, а щёку пересекала неглубокая длинная царапина, неудачно полученная в ходе пробежки через кусты, но Клауду всё равно казалось, что никого красивее этой девчонки не существует. Аккуратные брови вопросительно взметнулись вверх, в тёмных глазах без труда можно было уловить мягкую насмешку, словно Тифа прочитала его мысли. Мальчик моргнул, осознавая суть вопроса, и поспешно нахмурился, чтобы скрыть предательски облизнувшее его смущение.
— Прости, я задумался.
Он сказал это чуть резче, чем собирался, а потому поспешно прикусил внутреннюю сторону щеки. К счастью, Тифа не была сильно обидчивой, особенно когда дело касалось совершенно социально-неловкого Клауда, поэтому просто проигнорировала его тон и как ни в чём не бывало продолжила:
— Ты справишься, я уверена. Этот придурок Генри только кулаками махать хорош, но трусливый, как заяц. В отличие от тебя, — последние слова были сказаны с нескрываемым довольством, даже гордостью, словно Тифа лично приложила руку к его характеру. Девочка сказала что-то ещё, судя по интонации — подбадривающее и явно тешащее самолюбие Клауда, но он уже не слушал её: стоило подруге напомнить о глупом споре, как его настроение вновь упало.
Ему надо было просто не вестись на провокацию, тогда, возможно, он бы не стоял здесь, представляя, что уже через полчаса с позором выбежит из заброшенного особняка, сопровождаемый свистом и улюлюканием. Клауд тяжко вздохнул, всеми силами пытаясь вернуть уже не такие пугающие и даже в какой-то степени умиротворяющие мысли об визжащих одноклассниках и чавкающем каменном монстре.
Они с Тифой наконец вышли из тени домов, некоторое время играющую для них роль убежища, и почти сразу же их заметили столпившиеся в нескольких метрах от ворот дети. Мальчик даже отсюда мог услышать обидные прозвища, брошенные в его адрес, а затем ускорил шаг и, несмотря на бьющийся в груди страх, обогнал упрямо сжавшую кулаки подругу.
Клауд точно не знал, ощущали ли остальные странную мощь этого места, так и сквозившую в этих сводах тайну, но в одном был уверен наверняка — боялись абсолютно все, хоть и пытались это всячески скрыть, чтобы покрасоваться перед кучкующимися чуть в стороне девчонками. Даже беззаботно болтающая ради его поддержки Тифа замолкла при подходе к воротам и неприятным горгульям по бокам от них.
— Что-то ты долго, Чокобиная башка, — заухмылялся Адам, стоило им приблизиться на достаточное расстояние. — Мы уж подумали, что ты слинять решил.
— Я скорее удивлён, что ты добрался. Хотя здесь же Анна, чего я, — мальчик остановился в нескольких шагах от скрестившего руки Симмонса, а затем выразительно взглянул на одну из глупо хихикающих девчонок. Среди них он с большим неудовольствием узнал гадко ухмыляющуюся Ребекку. Желание не опозориться с каждой проведённой вблизи особняка минутой становилось всё крепче.
Судя по забегавшим глазам Адама, он был прав. Клауд довольно хмыкнул, сунул руки в карманы и принялся исподлобья наблюдать за стоящим неподалёку и принимающим слова поддержки Генри, рядом с которым вилась очередная «особенная», каким-то чудом оказавшаяся в поле зрения главного школьного хулигана. Окружённая стайкой безмозглых подружек Ребекка кидала на возможную соперницу предупреждающие взгляды, но не вмешивалась в очевидный флирт своего вроде как бойфренда.
Наконец, Ривзу надоело болтать с заискивающей девчонкой, имени которой он наверняка потом даже не вспомнит. Заметив испепеляющего его взглядом Клауда, Генри с примерзкой улыбочкой направился прямиком к нему. Мальчик подозревал, что его приметили уже тогда, когда они с Тифой только показались, но решили просто проигнорировать. Ривз подошёл к нему едва ли не вплотную, подмигнул хмурящейся где-то позади Тифе, закинул руку на плечи — Клауд едва удержался, чтобы не оттолкнуть зарвавшегося пацана, — и дружелюбно спросил:
— Как делишки, Чокобиноголовый? Готов к тому, чтобы в слезах сбежать к мамочке под крылышко?
Проигнорировав одобрительные смешки окружающих, Клауд всё-таки повёл плечами, сбрасывая тяжёлую руку, и посмотрел прямо в хитрые глаза напротив.
— Или мы сейчас идём в этот чёртов дом, или я решаю, что ты струсил.
— Какой грозный, — рассмеялся Генри, но всё-таки отступил и кинул ему непонятно откуда взявшийся фонарик. Клауд поспешно поймал его и растерянно уставился на держащего такой же фонарь Ривза.
— Не просвятишь?
— Всё просто, Чокобиная башка, — вмешался в их разговор всё это время молча наблюдавший за происходящим Адам. Он кивнул в сторону особняка, а затем заговорил снова, но уже гораздо громче, намеренно привлекая внимание всех присутсвующих. — Видите самые крайние окна на третьем этаже? Вам надо добраться до нужной комнаты, подойти к окну и подать знак, мол, я здесь. Генри пойдёт в правое крыло, а ты — в левое. Смотрим с этой стороны, значит, всё наоборот, надеюсь, это очевидно — если кто-то что-то перепутает, то это ваши проблемы, сделаете одолжение сопернику. Если свет зажгётся только справа, то победил Генри, если наоборот — Чокобиноголовый. Если в обоих, то ничья. У вас час, если подадите знак по истечении времени — не засчитается. Всем всё ясно?
Клауд сжал челюсти и кивнул, не сводя глаз с расслабленного Ривза. Тот приподнял бровь, поймав его взгляд, а затем развернулся и первым направился к закрытым воротам. Мальчик уже собирался пойти следом, но его за руку схватила Тифа. Хмурящаяся подруга, поглядывая на уверенно шагавшего Ривза, наклонилась к нему и едва слышно — так, что он сам едва разобрал — прошептала:
— Не нравится мне всё это. Не своди с него глаз, — девочка неожиданно порозовела, отпустила его и начала с приувеличенным интересом рассматривать свои ноги, затянутые в новенькие туфельки. — Пожалуйста, будь осторожен. Удачи.
Мальчик, стараясь не показывать удивления от странной реакции Тифы, кивнул, а затем направился следом за Генри. Тот уже стоял в шаге от ворот и с видом знатока разглядывал их. Клауд считал подобное наигранное поведение очень подозрительным: словно Ривз вышел на прогулку, а не собирался ворваться в заброшенный особняк, из которого, по легендам, не вернулось несколько таких же смельчаков.
Зря он это вспомнил. Клауд вздохнул, чувствуя непреодолимое желание развернуться, схватить Тифу и спрятаться где-нибудь в лесу, но ему не оставили выбора: или он идёт внутрь и выходит победителем, или позорится окончательно. Мальчик расправил плечи и вразвалочку направился к закинувшему голову Ривзу, прикладывая все силы, чтобы унять предательскую дрожь в коленках.
Генри подмигнул девчонкам, отчего те радостно зашушукались, дождался, пока Клауд поравняется с ним, и они оба начали толкать ворота, каждый — свою ставню. Заржавевшие от времени и дождя, те тяжело и с неприятным скрежетом поддались — совсем немного, примерно на метр, но этого оказалось достаточно, чтобы стоявшие плечом к плечу мальчишки смогли спокойно пройти, не мешая друг другу. Ривз стукнул его в плечо, словно подбадривая, и первым зашёл во внутренний двор особняка. Клауд осмотрел заросший, некогда явно богатый фасад и сделал свой первый шаг на плохо изведанной и потому пугающей территории.
Казалось, весь мир замер, поражённый поступком двух глупых детишек. Мальчик повёл плечами, чувствуя, как по спине и рукам побежали мурашки, попытался абстрагироваться от странных мыслей, а затем с облегчением зацепился взглядом за знакомую фигуру Генри, которая поднималась по массивным каменным ступеням. Он глубоко вздохнул, удивлённо отмечая, что всё это время невольно задерживал дыхание, и поспешил обойти неработающий фонтан, посреди которого на постаменте сидела очередная уродливая тварь.
Кому вообще могло прийти в голову установить на собственном участке статую, которая в темноте могла спровоцировать инфаркт у неподготовленного человека? Неужели абсолютно все дизайнеры больны на голову, почему нельзя вылепить что-нибудь милое, на худой конец, просто безобидное? Чокобо, например. Но нет, это обязательно должно заставлять всех окружающих шарахаться в ужасе.
Всерьёз задумавшись над этим вопросом, Клауд даже не заметил, как злополучная страхолюдина и несколько ступенек оказались позади. Ривз успел зайти внутрь, поэтому мальчик остался в одиночестве. Солнце уже полностью скрылось за горизонтом — темнело прямо на глазах, и без того пугающий особняк с каждой секундой ужасал всё сильнее. Не позволяя себе передумать, Клауд чуть дрожащими руками включил фонарик, яркий свет которого неприятно резанул по глазам, и, не сдержавшись, обернулся. С такого расстояния и без нормального освещения он не мог точно разобрать, кто есть кто, но отчего-то был уверен, что тонкая фигурка, стоящая ближе всех к открытым воротам — это Тифа. Только она могла находиться в непосредственной близости от дома, в котором по многичисленным легендам жили призраки и пропало без вести, как минимум, человека четыре. И это только чтобы подбодрить и дождаться его.
Клауд невольно улыбнулся, радуясь, что у него есть такая подруга, и решительно схватился за резную металлическую ручку. Он не мог предать её доверия. Разобьётся в лепёшку, перепугается до потери пульса, возможно, сломает шею, провалившись под гнилой пол, но доползëт до нужной комнаты. Сжав ручку так, что побелели костяшки, мальчик выдохнул сквозь стиснутые зубы и рывком потянул её на себя. Раздался высокий, очень неприятный скрип, в нос ударил затхлый аромат, какой бывает только в долго закрытых и непроветриваемых помещениях. Увидеть что-либо он не успел — из-за взметнувшегося в воздух облачка пыли ему пришлось прикрыть глаза. Закашлявшись и проморгавшись, он помахал рукой в воздухе, разгоняя маленькую серую бурю, и принялся осматривать помещение.
Комната была… очень большой. Огромной. Клауд ещё никогда в жизни не видел ничего похожего, а сразу пришедший ему в голову холл нибельхеймской мэрии не занимал и половины этого места. Уходящие ввысь окна на противоположной стене казались бесконечными, а свет, проходящий сквозь их витраж, причудливым разноцветным покрывалом падал на пыльный пол. Мельком осмотрев тот на наличие повреждений или возможных опасных объектов, мальчик зашёл внутрь. Дверь за ним с очередным скрипом громко закрылась.
Звуки с улицы как отрезало: не было слышно ни стрекота кузнечиков, ни шуршания травы или листвы, ни звонких голосов детей — и если с последним Клауд мог легко смириться, то без привычных природных мелодий было не по себе, но и такого сильного страха, как пару минут назад, мальчик больше не чувствовал. Свет хоть и был слабым, но его оказалось достаточно, чтобы осветить даже углы холла, не оставляя воображению большой возможности создать притаившегося монстра. Более того: комната имела какой-то сказочный, но невероятно трагичный вид. Теперь, оказавшись внутри, он мог с уверенностью сказать, что когда-то этот дом был полон человеческих голосов.
Возможно, у него просто разыгралось фантазия, однако Клауду казалось, что весь особняк словно тянется к нему, своему единственному гостю за долгое время. От дорогой мебели так и веяло тоской, словно та была брошенной на произвол судьбы дворняжкой, по сей день доверчиво и верно дожидающейся прикормивших её людей. Винтажная лестница в правом углу холла напоминала скрючившуюся старуху, шторы в проёмах бессильно висели, растеряв весь свой лоск. Три огромные окна придавали всему особняку трепетную атмосферу безысходности, одиночества, отчасти ужаса перед неизбежностью грядущего. Создавалось ощущение, что Клауд находится в безопасности какого-то монастыря, где он может освободить свою душу от грехов, а не в заброшенном особняке, обросшем дурной славой так же, как и лозой.
Мальчик неторопливо осмотрел комнату с помощью фонарика, заглянул за двери и выглянул в боковые коридоры, не обнаружив там, увы, ничего интересного. Вернувшись в центр холла, он уже с большей уверенностью осмотрел лестницу. Дом больше не пугал его, наоборот, после беглого осмотра появилось любопытсво: хотелось рассмотреть всё, изучить каждый уголок таинственного особняка Шинра, разгдать все его секреты.
Поднявшись на второй этаж, Клауд обернулся и едва подавил грустный вздох. Открывавшийся отсюда вид был поистине потрясающим, даже в потёмках. Интересно, какого было жить здесь? Замечали ли прошлые хозяева величие этого места? Пусть сейчас пыльные пол и стены выглядели жалко, но это не умаляло их величественности. Он в любой момент мог с лёгкостью представить, каким невероятным был особняк в свои счастливые годы. Нужно быть настоящим кретином, чтобы не ценить подобной красоты.
Задумавшись, Клауд пропустил мгновение, когда позади него кто-то встал. Он заметил это, только когда его взгляд упал с роскошной люстры под потолком на пол, где тень неизвестного отразилась рядом с его собственной. Воздух в лёгких словно застрял, в то время как тело было готово бежать куда и когда угодно. Оборачиваясь, Клауд почувствовал грубый толчок, из-за чего его нога соскользнула с верхней ступеньки, и он полетел вниз. Мальчик только и успел, что подставить руки, чтобы уберечь лицо. С диким грохотом он покатился вниз, сильно ударяясь об острые края и перила, а затем вывалился у основания лестницы, ощутимо приложившись затылком о деревянный пол.
Перед глазами потемнело, хотя Клауд вроде даже не закрывал их. Окружающая его мгла смешивалась с оранжевыми всплохами и красными пятнами, отчего он не мог понять, видит ли что-то или это просто галлюцинации. Провалявшись в таком состоянии какое-то время, лично ему показавшееся бесконечностью, и восстановив выбившее от удара дыхание, Клауд всё-таки смог пошевелить рукой, до этого совершенно не слушавшейся, и накрыл ладонью горящее лицо.
Чувствовал он себя ужасно. Если судить по ощущениям, он не просто головой приложился, но и сломал себе пару рёбер. Проведя пальцами дальше по лбу, а затем зарывшись ими в волосы, мальчик проверил череп на наличие повреждений. И какого же было его удивление, когда он почувствовал что-то мокрое и тёплое на пальцах. Посмотрев на руку, Клауд с ужасом опознал в тёмной жидкости кровь.
Боль обрушилась в то же мгновение, как эта простая истина была принята его гудящей головой. Создавалось ощущение, что организм намеренно выжидал, пока до его слабоумного хозяина наконец дойдёт весь ужас ситуации, чтобы потом дать о себе знать в тройном размахе. В последний раз Клауд чувствовал себя также паршиво, когда он в детстве навернулся с ветки дуба головой вниз, а после прокатился по крутому откосу холма. Клаудия в тот день метала гром и молнии, пока бинтами перевязывала его многочисленные порезы вместе с бедовой головой.
Сглотнув подкатившую к горлу тошноту, мальчик с неприкрытым презрением посмотрел наверх — туда, где минуту назад хохотал согнувшийся пополам Генри. Он поверить не мог в произошедшее: этот мерзавец столкнул его с лестницы! Это же каким надо быть кретином, чтобы не задуматься о последствиях столь опасного поступка?! Неужели желание поглумиться над ним пересилило здравый смысл? Клауд не был идиотом и прекрасно понимал, что хоть над ним и издевались, но никому не хотелось брать на себя ответственность за убийство. Ненависть жителей Нибельхейма, несмотря на всю свою кошмарность, никогда не переходила определённых границ. Скорее всего, дело было в банальном страхе стать виновником чьей-то смерти, поэтому никто никогда не совершал ничего столь безумного.
До этого момента.
Он осторожно приподнялся на локтях и, дождавшись, пока прекратится головокружение, медленно встал на ноги.
Клауд забыл одну важную вещь: теперь он был вне закона. Его сердце забилось быстрее от ужасной мысли, что теперь его в любой момент могут столкнуть с лестницы, забить до полусмерти, подсыпать яду. Да, взрослые навряд ли так поступят, но нельзя упускать из виду детей с бушующими гормонами. Они, точно так же, как и Ривз, сначала сделают в порыве чувств или на спор, а затем до конца жизни будут нести тяжёлый груз ответственности. Клауд не был уверен, что конкретно чувствуют убившие другого человека люди, но он встречал тех, по чьей вине человек погиб случайно. Например, охотники раньше всегда ходили с мрачными лицами, ведь из-за возможной невнимательности: отвернулся на секунду, не вовремя моргнул — гибли их товарищи. Сейчас такого не случалось, лес стал на удивление мирным, но Клауд ясно помнил, как к его отцу пришёл потерявший напарника охотник. Они вместе выпивали весь вечер, а затем несчастного мужчину проводили домой. Больше мальчик его не видел, тот, кажется, уехал.
Вновь оказаться на лестнице было страшно. Клауд продвигался мучительно медленно, постоянно оглядываясь и не сводя глаз с особенно тёмных углов. За то время, пока он приходил в себя, особняк успел полностью погрузиться в вечерний полумрак. В ожидании очередной подставы некогда мирный холл казался невероятно опасным. Мальчику было совестно, что приютивший его дом, распахнувший свои двери в отчаянном гостеприимстве, вновь оказался преданным. А ведь из-за чего? Из-за какого-то мудака, решившего, что он имеет право спускать людей с лестниц. Чувствуя себя невероятно глупо, Клауд тем не менее провёл по перилам ладонью в подобии ласки.
Действительно жаль.
Идеальным извинением являлся уход, но тот означал проигрыш в пари, и, следовательно, окончательное становление грушей для битья. Как бы ему не было стыдно перед доверившимся особняком, он не мог просто выйти наружу и забыть дорогу сюда. Дело было даже не в страхе оказаться побитым — за свои тринадцать лет Клауд уже успел привыкнуть к такой жизни — он не хотел сдаваться, когда именно этого, очевидно, добивался Генри: подстав не совершают, если не чувствуют никакой опасности от противника.
Но больше всего ему не хотелось предать доверие Тифы. Его подруга и так подвергалась многочисленным, пусть и не открытым, насмешкам со стороны нибельхеймовцев, а его проигрыш расставил бы все точки окончательно. Клауду было плевать, что там кто подумает, но он не желал подобной судьбы единственному дорогому человеку. Клауд просто не имел права так поступать с Тифой — с той самой храброй очаровательной девчонкой, которая первой подошла к нему, несмотря на все предрассудки.
Свернув влево, мальчик преодолел ещё одну небольшую лесенку в пару ступеней и потрясённо замер. К сожалению, в темноте нельзя было разглядеть получше, но даже так Клауд не мог не признать — особняк с каждым шагом поражал его всё больше. В небольшом коридорчике было три двери: слева, прямо и справа соответсвенно — и по логике, ему нужно лишь завернуть в спальню слева, чтобы посветить в окно. Часов у него больше не было, и он не был уверен, что отведённое время не истекло, поэтому стоило поторопиться. Однако вместо этого мальчик пошёл прямо и оказался в идеально круглой комнате с окнами вместо стен.
Помимо непривычной формы комнаты, вдоль стены тянулся длинный стол: тот начинался справа от двери и заканчивался с противоположной стороны. Подойдя поближе, чтобы разглядеть находящиеся на тёмной столешнице вещи, Клауд опознал пустые горшки, в некоторых из которых торчали увядшие растения, многочисленные книги, открытые на определённой странице или лежавшие друг на друге высокой башенкой, незнакомые ему инструменты, среди которых он всё-таки узнал маленькие лопаточки и лейки. Были также предметы, которые остались для мальчика абсолютной загадкой.
Без особого интереса посвятив в ближайшую открытую книгу, он, подув на страницу, чтобы избавиться от толстого слоя пыли, смог рассмотреть схему строения какого-то растения, нарисованную явно от руки. Она чем-то напоминала иллюстрацию из учебника по биологии, только была гораздо более замудрённой и оттого сложной для полного понимания. Вокруг рисунка не было чистого пространства — бумага была исписана какими-то пометками, некоторые листья и лепестки имели названия, вписанные прямо в свободное пространство рисунка, к другим частям растения подводились длинные линии, которые брали начало у записей, занимавших порой несколько абзацев. Кто-то, очевидно, досконально изучал неизвестный цветок. В поисках чего-нибудь полезного Клауд пробежался глазами по предложениям, но, несмотря на убористый и аккуратный почерк, с неудовольствием понял, что все заметки были сделаны на незнакомом ему языке. Немного расстроившись, мальчик выключил свет и посмешно прилип носом к ближайшему окну.
Как и всё в этом особняке, стёкла в рамах были пыльными, однако даже так он смог разглядеть заросшую плющом ограду и крыши особенно высоких домов. Наклонив голову, Клауд попытался подвинуться поближе, но широкий стол не позволил ему этого сделать, поза была очень неудобной.
Неожиданно тишину особняка прорезал громкий мальчишеский крик.
Не ожидавший подобного Клауд дёрнулся в сторону, едва не устроив маленькую лавину из вещей на столе, и развернулся к открытой двери. Стемнело уже так, что он не мог разглядеть без помощи фонарика даже очертания предметов, а потому ничего путного, естественно, он не рассмотрел. Больше крик не повторялся, замолкнув так же неожиданно, как и появившись, однако этого было более чем достаточно, чтобы по спине пробежала предательская дрожь. Клауд не был бесстрашным — услышь его Лайфстрим, мальчик был довольно далёк от этого понятия, хоть и слыл среди местных безумцем, любящим пощекотать нервишки за пределами деревни, — поэтому он не видел ничего зазорного бояться в огромном, безлюдном и тёмном особняке, услышав крик своего соперника.
Идеальным решением было бы выбежать из особняка и сообщить ничего не подозревающим ребятам, что с Генри что-то случилось. Но буквально десять минут назад, он соскребал себя с пола благодаря инициативе небезызвестного Ривза. Возможно, Клауд показывал себя законченным эгоистом и подлецом, но он искренне считал, что помогать мерзавцу — гиблое дело. К тому же, возможно, Ривз, прежде чем закричать, подал знак из окна.
Мальчик здраво рассудил, что если он помчится спасать Генри неизвестно от чего, то время испытания закончится и он проиграет пари. Возможно, будь Ривз чуть меньшим мудаком, Клауд бы ещё подумал, однако мальчик был уверен, что даже помоги он Генри, тот продолжит издеваться над ним. А учитывая его нечестную игру…
А ведь действительно, с чего он вообще решил, что Ривз в настоящей беде? Этот мерзавец вполне мог таким образом провоцировать Клауда, чтобы тот бросился на помощь и проиграл! Наверняка Генри сейчас преспокойно выходит из дома, с довольной усмешкой представляя, как до наивного Страйфа доходит, что его надули, как последнего идиота!
Клауд почти вживую видел паршивца с его отвратительнейшей улыбочкой вечного победителя, а потому всю свою злость направил на то, чтобы утереть нос мерзавцу. Едва не срываясь на бег, мальчик выскочил из необычной комнаты, в несколько шагов преодолел короткий коридор и оказался в нужной спальне. В этот раз он даже не стал рассматривать богатое убранство, коим любовался с того момента, как скрипнула дверь парадного входа — просто спешно достиг окна и принялся включать и выключать фонарик, направляя свет так, чтобы его было видно снаружи.
Интересно, как теперь запоёт Ривз?
Спустя примерно минуту Клауд наконец прекратил мучить несчастный фонарик, который не был готов к подобному напору, если судить по слабому свету, который тот едва выжимал из себя, и обречённо вздохнул. Мальчик с удвоенной силой гнал от себя предательские мысли, что Генри и в самом деле мог оказаться в беде, что он, Клауд, был единственным, кто слышал этот крик — и не пришёл на помощь, пожертвовав, возможно, даже чужой жизнью ради глупой победы в таком же глупом пари.
Обратный путь Клауд слабо запомнил — темнота полностью укрыла особняк, оставив его один на один с дряхлой мебелью и пыльными витражами. Вроде он даже хотел обследовать правое крыло, где должен был быть Генри, но он сам не заметил, как очутился у подножия лестницы. Подъём наверх отчего-то казался невозможным, да и тяжесть на сердце не способствовала мотивации.
Клауд чувствовал себя ужасно. Наверняка живой и здоровый Ривз флиртовал снаружи с девчонками, но мальчик злился на себя — за то что поставил свою цель выше жизни другого человека. В конце концов, даже если он и выиграл пари, его всё также будут преследовать и унижать. Гонение семьи Страйф длилось уже долгие годы, одна малюсенькая победа не изменила бы этой нерушимой константы. Если бы Генри погиб из-за его эгоизма? Если он уже мёртв? Как ему теперь, раздери его Бегемот, жить, зная, что он ничем не лучше того же Адама?..
Или даже хуже.
Дверь открылась всё с тем же пугающим скрипом. Хоть что-то в этом мире оставалось неизменным. Клауд всегда поражался, насколько мал человек по сравнению с теми же скрипучими петлями. Он за прошедший час узнал о себе столько нового, а эти двери всё также будут пропускать через себя уже других людей, как делали это задолго до рождения Клауда. Возможно, когда-то жившие здесь люди тоже узнали о себе много нового? Наверняка они уже не были теми же личностями, когда-то переступившими этот порог. Если так задуматься, то сколько смертей повидали пыльные витражи позади него? А сколько ещё увидят?
Ответы на эти вопросы всегда пугали его.
На улице моросило — мелкие капельки приятно холодили кожу на лице и предплечьях. В нос уже привычным букетом ударили различные ароматы: горько-сладкий хвои, свежести, какой бывает во время дождя, неприятно оседающий на языке вкус дыма, который, однако, был не менее приятен — всё лучше, чем затхлый запах пыли. Шум капель, падающих на траву, приятно успокаивал, лёгкой волной забирая тяжёлые мысли. Вдохнув неповторимый аромат Нибельхейма, мальчик невольно вздрогнул, когда услышал громкий окрик подруги:
— Клауд!
Он удивлённо обернулся, стоило ему ощутить в словах Тифы неподдельный испуг, а затем инстинктивно обнял повисшую на его шее девочку. Тёмные волосы подруги намокли, отчего Клауда передёргивало от холода из-за случайных прикосновений к ним, а сбившееся дыхание, наоборот, опаляло шею. Ошарашенный, он даже не сразу сообразил, что происходит, а затем в одно мгновение вспыхнул, чувствуя, как грудь подруги прижимается к его собственной.
От позорного писка, полного ужаса и восторга одновременно, его спасла сама Тифа. Отстранившись так же быстро, как и обняв его, девочка откинула мешающиеся пряди за плечи и с нейтральным выражением лица посмотрела на ещё не пришедшего в себя после частичного исполнения своих тайных желаний Клауда. Он кое-как собрал остатки здравомыслия, чтобы заставить свои мысли перестать метаться испуганными птицами внутри черепушки, и с недоумением уставился на порозовевшую — видимо, от холода — подругу.
— Прости. Прости-прости, — Тифа медленно вскинула руки, словно разговаривала с диким зверем, и лучезарно улыбнулась. — Ты в порядке? Никого не видел?
— Чт… — поперхнулся Клауд, а затем уже с неприкрытым ужасом уставился на девочку. Частично вставшие на место мысли снова разлетелись во все стороны, не позволяя мальчику даже сделать непонимающий вид.
Неужели Генри и в самом деле не вернулся? Знает ли Тифа, что он слышал его крики? Она обвиняет его? Но ведь Тифа даже не знает, что Ривз спустил его с лестницы! Она поймёт, она всегда понимала! Нужно только отвести её подальше от остальных и, возможно, тогда…
Мысленную цепочку, включающую совместный побег в леса от желающих разделаться с Клаудом родственников и друзей Генри, прервал сам Генри, хмуро разглядывающий его около ворот. Он даже не сразу понял, кого видит, пока подруга не схватила его под руку и не потащила к притихшей толпе детей. Мальчик не понимал, отчего двор особняка накрыла кладбищенская тишина, да и ему, в общем-то, было всё равно — на сердце стало так легко-легко, как в далёком детстве. Ривз стоял здесь, живой и здоровый, пусть и с хмурой физиономией, что было аномалией, но стоял же! Из-за эгоизма Клауда никто не погиб, что может быть лучше?
Он думал, Тифа остановится рядом с понуренным Адамом, чтобы тот огласил, кто победитель пари, но девочка провела его сквозь толпу, словно ледокол прорезая путь своим светящимся видом прочь из деревни — к дому Клауда. Мальчик решил положиться на решение подруги и послушно шёл следом, ничего не спрашивая. Когда вдали показались очертания маленького охотничьего домика, Тифа остановилась.
— Это было восхитительно! — наконец огласила девочка, засмеявшись, и блестящими глазами посмотрела на него. — Ты восхитетилен! Видел бы ты лица этих напыщенных индюков, когда Генри пулей выскочил из дома!
Тифа настолько искренне и заразительно засмеялась, что Клауд сам не заметил, как улыбнулся. Подруга дружески ударила его кулаком в плечо, отчего он еле сдержался, чтобы не зашипеть — уж у кого, а у этой девчонки удар был отлично поставлен — и уточнил:
— Так что всё-таки случилось?
Какого же было его удивление, когда оказалось, что Генри, испугавшись непонятно чего, выбежал из особняка под взглядами ошарашенных таким поворотом детей и категорично отказался заходить внутрь снова. Причём, по словам Тифы, выглядел тот действительно напуганным. После решительного отказа Ривза вернуться, все остальные тоже перепугались, едва удерживаясь от побега, но ситуацию спасла Тифа, которая назвала всех трусами и уселась на пыльном парапете фонтана в ожидании его возвращения. Генри, естественно, проиграл пари, не подав сигнала из левого крыла и отказавшись вернуться к выполнению задания. Собственно, именно поэтому все и были такими подавленными: не ожидали, что так хорошо начавшееся веселье превратится в полное разочарование.
К концу краткого экскурса они оба смеялись до коликов в животе и едва успевали утирать слёзы — благодаря таланту Тифы интересно и, главное, забавно преподносить историю, Клауд не успевал даже нормально вздохнуть, не то что спрашивать что-то более конкретное, хотя, безусловно, его одолевала просто куча мыслей. Несмотря на показные лёгкость и несерьёзность, в основном ориентированные на то, чтобы не упасть в глазах подруги, мальчик сомневался: Генри не был трусом. Конечно, окажись тот в реально опасной ситуации, то Ривз сбежал бы, не задумываясь. Здесь дело даже не в храбрости или трусости, а в банальном самосохранении. Но вот чтобы Генри испугался странных звуков или общей давящей атмосферы — здесь Клауд хоть и нехотя, но признавал заслуги своего недруга. Если Ривз плюнул на собственную репутацию, забив на проигрыш ненавистному Чокобиноголовому, то здесь было нечто куда более серьёзное — угроза здоровью или…
Или даже жизни.
Клауд вспомнил, как тишину особняка нарушил крик Генри. Сейчас, анализируя ситуацию, он пришёл к выводу, что это был скорее вопль. Здание было слишком большим, чтобы обычный вскрик из одного крыла услышали в другом. Что-то действительно напугало Ривза не на шутку, раз мальчик расслышал его так отчётливо.
— …в лес? — мальчик удивлённо сфокусировал свой взгляд на неожиданно приблизившемся лице Тифы. Девочка смотрела на него пытливо, очевидно, ожидая чего-то, и улыбалась. Клауд сконфуженно опустил голову, чувствуя себя виноватым за то, что игнорировал Тифу всё это время. Через некоторое время послышалось мягкое фырканье, и подруга наклонилась, заглядывая ему в лицо снизу вверх.
— Узнаю это выражение, — хихикнула она и добродушно повела плечами. — У тебя всегда глаза становятся стеклянными, если ты о чём-то серьёзно задумываешься. Я в это время могу говорить о чём угодно: что видела, как Адам флиртовал с миссис Пим, как генерал Сефирот прошёл мимо, чтобы пообедать в забегаловке «У Джерарда»… Но ты никогда не оцениваешь, — заметив его ошарашенное выражение лица, Тифа в очередной раз рассмеялась, выпрямилась и начала лохматить его понуренную макушку.
Клауд заворчал скорее для проформы, чем действительно недовольно: всё-таки виноват, а и без того растрёпанные волосы уже ничего не спасло бы — поэтому не спешил противиться подруге. Наконец, когда тонкие пальцы покинули его несчастную шевелюру, он как бы невзначай решил уточнить:
— А Генри не рассказал, чего так сильно испугался?
— Хм? — Тифа, уже успевшая дойти до крыльца дома, резко обернулась и задумчиво склонила голову. — Нет, только рявкал на особо любопытных.
На самом деле, чего-то подобного Клауд и ожидал. Было бы глупо надеяться, что Ривз, лелеявший свою репутацию бесстрашного мудака, начнёт трепаться о своих злоключениях всем желающим. Скорее всего, в ближайшее время Генри вообще будет стараться попадаться на глаза как можно реже и только в выгодном для себя свете, чтобы замазать собственный позор. Так что Клауд мог вздохнуть с облегчением и расслабиться хотя бы ближайшие пару дней.
— Ясно, — состроив как можно более равнодушное выражение на лице, мальчик подошёл к присевшей на ступеньку подруге и плюхнулся рядом с ней.
Некоторое время они сидели в молчании, слушая шум дождя. Клауд поймал на себе пышущий любопытством взгляд Тифы и невольно усмехнулся.
— Да-да?
— Иди ты, — девочка шутливо толкнула его плечом и скрестила руки на груди, всем своим грозным видом показывая неодобрение. — Клауд, ты ходил в особняк Шинра — в буквальном смысле самое неприступное и неизведанное место Нибельхейма — и ещё имеешь наглости дакать? Я скину тебя с крыльца, если ты прямо сейчас не выложишь всё, что там видел! — в подтверждении своих слов Тифа начала сдвигаться в его сторону, тем самым заставляя отсаживаться поближе к краю ступени. Ещё раз, и Клауд окажется за пределами козырька и промокнет.
— Чудовище, — с притворным ужасом в голосе ахнул он, а затем начал толкать Тифу в противоположную сторону, чтобы хотя бы для вида посопротивляться. В итоге их шутливая борьба закончилась тем, что они оба, хохоча, свалились на сырую траву.
— Я всё ещё жду! — усевшись обратно, упрямо напомнила девочка. Клауд, прежде чем присоединиться к ней и начать-таки свою часть истории, поспешно стянул с себя лёгкую куртку и протянул её чуть подрагивающей, но не жалующейся подруге. Тифа посмотрела на него немного обиженно — её всегда раздражало всё, напоминающее, что она девчонка, которую надо оберегать, — но без особых возражений приняла куртку.
— Ну, — дождавшись, пока Тифа наденет её на себя, Клауд послушно присел рядом и начал рассказывать: — Я бы не сказал, что внутри что-то особенное. Времени было мало и освещение не самое лучшее, осмотреть всё как следует не удалось, но знаешь… Атмосфера там очень сильно отличается, словно попадаешь в другой мир. Например, в холле вместо обычных стёкол вставлены витражи, а одна комната похожа на оранжерею — полностью круглая, с окнами вместо стен. Там были какие-то книги, похожие на дневники ботаников, но написаны на другом языке. На самом деле я бы даже сказал, что внутри уютно, но выглядит так, словно хозяевам пришлось в спешке уехать.
— Интересно… — пробормотала Тифа, уткнувшись в сложенные на коленях руки. — С твоих слов довольно обычный дом. Но почему тогда он заброшен? И то, что людям пришлось в спешке покидать его… Похоже на фильм, где учёные проводят эксперименты.
— Почему учёные? — растерялся Клауд от такого сравнения.
— Ну ты же сам сказал, что нашёл дневники на иностранном языке. Да и особняк ведь принадлежит Шинра, где работают передовые люди современности. Не думаю, что такой роскошный дом выделили бы строителям мако-реактора или его обслуживающему персоналу. Скорее всего здесь что-то изучали, причём весьма умные люди, которым нужны были комфортные условия для выполнения работы.
— Вполне возможно, я как-то не думал об этом, — неуверенно кивнул Клауд на размышления подруги. А ведь действительно, почему нет? Шинра очень влиятельна, те же солджеры чего стоили, наверняка им понадобилось уйма времени, чтобы создать хоть какое-то подобие генерала. Да и кто знает, сколько ещё проектов компания хочет осуществить?
Неожиданно его осенило.
— Помнишь тот обрывок фотографии, которую я нашёл? Я показывал тебе на днях.
— Фотографию?.. — задумалась Тифа, после чего уверенно кивнула. — Где изображена незнакомая женщина?
— Да. Я сейчас вдруг подумал: а что если именно она жила в особняке раньше? Та женщина была одета в халат — я сначала решил, что она врач, но и учёный тоже прекрасно подходит.
— Ты прав! Это бы многое объяснило, — Тифа подскочила на ноги и, не обращая внимание на дождик, с воодушевлением вскинула руку. — Я бы хотела быть как она. Представляешь: и умная, и красивая, и с хорошей работой. У неё наверняка было очень много поклонников среди мужчин.
— Зачем? — озадачился мальчик. — Ты уже умная и красивая.
Тифа резко замолчала и начала усиленно кутаться в предоставленную куртку. И без того растерянный от заявления подруги, Клауд почувствовал себя совсем глупо и спрятал покрасневшее лицо в ладонях, с преувеличенным вниманием разглядывая грязь под ногами.
Ну кто его за язык тянул?
Взаимная неловкость окончательно убила всю ту лёгкость, которую они испытывали ещё минуту назад, и он стал усиленно думать, что бы такого сказать, чтобы вернуться к оживлённому диалогу. В итоге, не придумав ничего лучше, Клауд поспешно брякнул:
— А я нашёл целое озеро мако в лесу.
Несколько секунд ничего не происходило, но стоило мальчику опять задуматься над сменой темы, как Тифа вздрогнула в своём коконе, заметно оживиляясь, и выглянула из-под капюшона, недоверчиво переспрашивая:
— Целое озеро? Да ты шутишь, это же настоящее природное чудо! Почему ты сразу не рассказал?
— Ну… — Клауд задумался, как бы выкрутиться, чтобы не обидеть подругу, и поспешно соврал: — Да я только вчера его нашёл, а из-за этого глупого пари совсем из головы вылетело. Прости.
— Ладно уж, — заметно смягчилась девочка, опасливо высовываясь из-под ворота куртки, чем невольно напомнила Клауду черепашку. — Покажешь?
Внутри него что-то протестующе затрепыхалось, но мальчик поспешил уничтожить это чувство в зародыше. Тифа была его единственной подругой, которую он искренне любил, и она как никто другой заслуживала вживую увидеть такое редкое явление. В их глубинке не было ничего, чем можно было бы любоваться. Несмотря на нежелание делиться с кем-либо тайным местом, сейчас Клауд чувствовал себя едва ли не волшебником, который в своём запасе имеет настоящее сокровище. И только он один мог решать, кто достоин его узреть, а кто нет. Это приятно тешило его самолюбие, хотелось похвастаться хоть перед кем-нибудь.
Застигнутый врасплох столь противоречивыми чувствами, мальчик нарочито равнодушно пожал плечами, надеясь, что Тифа сама расценит это как ответ и избавит его от лишних мучений. Девочка, к счастью, не подвела и радостно воскликнула.
— Тогда завтра? Как раз выходной. После обеда тебе будет удобно?
Немного растерявшись от такого напора, мальчик послушно кивнул, отвечая на все разом. Обрадованная Тифа в который раз за последние полчаса вскочила на ноги и, хватаясь за язычок молнии, начала растёгивать куртку:
— В таком случае мне стоит уйти домой пораньше, чтобы всё подготовить для завтрашнего приключения. Вот же… — замок, очевидно, зажевал внутренний подклад, и Тифа немного озадаченно смотрела на свои руки. Испугавшись возможного решения, которое оставит его без куртки, а заодно и сделав вид, что он ничего не заметил, Клауд покачал головой и улыбнулся чуть смутившейся подруге.
— Не снимай. Дождь ещё не закончился, а тебе нужно до дома дойти. Отдашь завтра.
— Спасибо… — прикрыв молнию руками, Тифа улыбнулась в ответ, развернулась и побежала в сторону виднеющейся деревни. — Не забудь!
Проводив подругу взглядом, Клауд поёжился и поспешил забежать в дом. Захлопнувшаяся дверь отрезала руки ползущему по полу холоду, и он облегчённо вздохнул, растирая озябшие пальцы. Лето в Нибельхейме, может, и было тёплым, но дожди заставляли тело буквально заледенеть.
Мать вязала в гостиной на диване. Со своего места мальчик не мог разглядеть, что конкретно, хотя не то чтобы его это интересовало. Для него куча шерсти в любом случае выглядела кучей шерсти до полного завершения, когда только полный идиот не в состоянии понять, что в итоге получилось. Поэтому, ничуть не расстроившись, Клауд кинул взгляд в зеркало, висящее прямо на входе, и облегчённо вздохнул — дождь смыл с волос кровь, поэтому можно было не волноваться, что его рану заметят.
В отражении спицы в руках Клаудии едва заметно дрогнули. Это можно было бы посчитать случайностью, если бы мальчик не знал наверняка, что его просто заметили. Непривычную тишину без тихого напева под нос или недовольного сопения можно было потрогать руками. Он уже собирался подняться к себе в комнату, чтобы не нервировать и без того взволнованную поздним возвращением женщину, но заметил стоящие на столе тарелки. Те, что были ближе к матери, сверкали своей белизной, и только крошки выдавали, что когда-то в них лежала еда. Оставшаяся половина стола пестрела разномастными явствами, что было довольно редким явлением для их семьи. Глядя на продолжившую вязать женщину, Клауд всё-таки сменил курс и присел за стол.
Настораживало всё: от гречневой каши с тушёнкой до жареной курицы. Мальчик мог поклясться, что заметил округлые бока яблок внутри несчастной тушки. Даже сам факт, что сегодня они ужинали в гостиной, заставлял задуматься, ведь они уже много лет не устраивались за пределами кухни. Даже на праздники не делалось исключений. С чего бы такое пиршество?
Ох, точно. Просто его мать всё еще не оставляла попыток попросить прощения за свой срыв. И если поначалу Клауд держался из принципа, то теперь это переросло в настоящую обиду. Вместо того чтобы задабривать его, Клаудия могла просто сказать, что ей жаль. Вслух. Ему не нужны были подобные жертвы, ведь он прекрасно понимал, каких денег стоили продукты, но мать упрямо пыталась накормить его. Быть тугими на язык — это у них явно общее.
Выбрав наименее дорогое блюдо, а именно рис с тушеными овощами, Клауд принялся учинять над ним расправу. Периодически приходилось одергивать предательски тянущуюся к аппетитной куриной ножке руку, но в целом ужин прошёл спокойно. Всё то время, пока он соскребал со дна тарелки прилипшие рисинки, мальчик то и дело ловил на себе недовольные взгляды женщины, но делал вид, что ничего не замечает.
Наконец покончив со всеми рисинками, капельками соуса и даже ненавистной брокколи, которая стала менее отвратительной благодаря фаршированному перцу — Клауд слишком поздно заметил подставу, а выплевывать начатое было бы совсем некрасиво, — мальчик с довольным видом помыл посуду и всё-таки поднялся в комнату. Конечно, он мог бы остаться и с видом победителя наблюдать за тем, как разочарованная мать расфасовывает всё приготовленное по полкам в холодильнике, одновременно с этим заматывая тарелки в пищевую плёнку, но отказался от этой затеи. Во-первых, Клаудия наверняка бы не сдвинулась с места, заметив развалившегося напротив сына, даже если бы это стоило порче всех продуктов. Во-вторых, несмотря на то что за метаниями матери было бы забавно наблюдать, через некоторое время ему бы это наскучило. У них в доме не было даже телевизора, чтобы скрасить ожидание, а плевать в потолок Клауд ненавидел больше всего на свете.
В итоге он ушёл. Непонятно, правда, кому этим решением он облегчил жизнь: себе или матери. Зато его ожидало более интересное занятие.
Распахнув чуть покосившийся шкаф, содержимое которого не могло похвастаться ничем особенным, Клауд тем не менее вывалил всю свою одежду на кровать и стал разглядывать представшие его глазам вещи. Он не был слишком придирчивым к своему повседневному внешнему виду, искренне считая, что носить дорогие шмотки там, где в любой момент на тебя может выпрыгнуть кактус в странной бегущей позе*, как минимум невыгодно. Но каждый раз, когда у него намечалась встреча с Тифой: будь то прогулка по лесу или свидание на водонапорной башне — он старался хоть ненадолго перестать выглядеть как оборванец и вытаскивал из глубины шкафа самую новую одежду, которую надевал крайне редко, чтобы не износить раньше положенного.
Вот и в этот раз с нижней полки он достал самые новенькие ботинки, на которые пускал слюни почти год, прежде чем накопил достаточно карманных, чтобы купить их. Поставив обувь около кровати, мальчик приступил к своей самой нелюбимой части — собственно, выбор одежды. С нескрываемым скепсисом оглядев парочку футболок, водолазку и свитер, Клауд едва удержался, чтобы не схватиться за голову: он чувствовал себя влюблённой глупой девчонкой, наряжающейся на первое свидание, что абсолютно не соответствовало действительности. Да, кто-то мог бы посмеяться над ним, но он искренне считал, что представить Тифе своё убежище надо в презентабельном виде. Была и другая причина: на подругу хотелось произвести впечатление. Клауд никогда бы не признался об этом вслух, но и избегать очевидного было очень глупо.
Спустя минут двадцать выбор пал на синий свитер. Пещера располагалась на уровне повыше, где мог пойти снег, да и кто знает, насколько они там могут задержаться. Почувствовав, как стыдливо покраснели щёки от долгих поисков обычного свитера, Клауд поспешно скидал все вещи обратно на полки, впервые радуясь, что они с матерью в ссоре и та не поднимается посмотреть, чем занимается её единственный сын — иначе мальчик бы просто не пережил позора. Джинсы же он выбрал с помощью считалочки, чтобы хоть как-то оправдаться в собственных глазах.
Когда с выбором гардероба было покончено — что несказанно обрадовало ту часть его души, которая чувствовала почти осязаемую неловкость, — Клауд по привычке кинул взгляд на запястье. Лишь заметив абсолютно голую кожу, он вспомнил об ужасной потере и поспешно забегал глазами по комнате, выискивая будильник.
С того дня прошло чуть больше недели. Сколько бы раз он ни прочесывал местность, в том числе и на других уровнях горы, и с помощью подруги, результат был нулевой. Часы словно испарились. На самом деле Клауд всё больше склонялся к версии, что они действительно провалились в какую-нибудь трещину, но от этого умозаключения ему не становилось легче.
Красные электронные цифры намекали, что пора бы уже лечь спать. Клауд был только рад повалиться в мягкую постель и закутаться в одеяло: пусть даже поверхностное, но всё-таки исследование особняка и постоянное нервное напряжение дали о себе знать: вырубился он мгновенно.
Примечания:
«Кактус в странной бегущей позе» - Клауд имеет ввиду Кактуара, довольно безобидное существо в мире Final Fantasy, если не считать, что он кидается своими иглами в тех, кто представляет для него опасность: https://leonardo.osnova.io/4ac7f65e-5b66-e9c3-c42b-5cbd581c886d/
Бахамут - одно из самых выдающихся призываемых существ в серии Final Fantasy. Известен под несколькими именами: Король драконов, Священный отец, Прародитель. Существует несколько разновидностей.
https://images.app.goo.gl/yoqBvWrBovyLKQUcA