Великая дюжина. Адуляровый свет

      У стихии были свои планы насчёт той ночи, что застала Дюкарелей и их проводника в пути. Когда лес накрыла темнота, облепившая каждый его уголок, каждое деревце, вновь проворчали парные раскаты грома и дождь ринулся в наступление с новой силой. Поэтому идея Корнеила продолжить путь была ими оставлена до лучшей погоды, должен же был дождь скоро кончиться.       Путники разделили друг с другом свой скромный походный ужин: в ход пошли яблоки и сыр, уложенные родителями Дюкарелей в их дорожные сумки, кусок хлеба и вода, разбавленная каким-то фруктовым сиропом. Дюкарелям, успевшим изрядно проголодаться, эта незатейливая еда показалась невероятно вкусной.       Сильвен вызвался дежурить около входа в палатку всю ночь, но Корнеил настаивал на том, чтобы караул нёс, наоборот, он. Дюкареля не покидало до конца недоверие к их проводнику и предчувствие притаившейся неподалёку опасности. Колотящееся сердце вместе с роем тревожных мыслей не дало бы ему сомкнуть глаз, он ощущал физическую усталость, но вместе с ней удивительный прилив сил душевных, заставляющих его бодрствовать.       Корнеил и Сильвен в конечном итоге договорились нести караул вместе, стараясь не упускать ни малейшего шороха, доносящегося из леса, повинуясь необъяснимому зову инстинкта. Сверху на ветвях протяжно прокричала и шумно вспорхнула птица. Верхушки деревьев плясали в ведомом им да ночному ветру танце, а дождь между тем никак не унимался. Сильвен порадовался, что вовремя успел убрать в укрытие свой старенький, но верный арбалет, боясь, что на него попадет влага.       Катрин сама не заметила, как полулёжа, прислонившись спиной к сложенным друг на друга дорожным мешкам, которые были намного твёрже и неуютнее домашних подушек, начинала проваливаться в сон. Корнеил, приметив это, стал говорить ещё тише, чтобы не нарушить сон сестры, то же делал и Сильвен. Корнеил внезапно вспомнил про рекомендательное письмо к де Корсаду от отца и торопливо полез за ним во внутренний карман лёгкой куртки. К его облегчению, оно было в целости и сохранности.       Катрин казалось, что она засыпала всего на мгновение, как тут же иллюзорная волна выбрасывала её сознание на берег реальности из мира спутанных сновидений, заставляя резко распахнуть глаза и вздрогнуть всем телом. К тому же одежда на ней всё ещё была сыроватая и оттого неприятно холодная, что мешало ей чувствовать себя комфортно.       Когда Катрин в очередной раз проснулась, перед её глазами была уже не темнота ночного леса с колышущимися за спинами Корнеила и Сильвена деревьями, а посветлевший лес в просвете полога палатки. Видно, уже настало утро, неизвестно что несущее для них грядущим днём. И ни души рядом — в палатке никого, кроме Катрин, не было. Сердце её пропустило суетливые удары от необъяснимого страха остаться одной, что все её бросили одну посреди незнакомого леса. Она испуганно вскочила на ноги, как встрепенувшаяся птица, позабыв совсем о том, что палатка была чрезвычайно низкой, и, когда Катрин ненароком задела её головой, вся конструкция повалилась на неё, погребая девушку под слоем ткани.       Освободившись из плена, Катрин встала рядом с разрушенной палаткой, потирая спину, в которую впилось что-то твёрдое и острое, на которое она упала при крушении немудрёного укрытия. Дождь стих, оставив после себя мокрую листву и влажное свежее дыхание ветра. Лошади стояли на привязи и дружно жевали мокрую от дождя траву, что-то фырча между собой. Рядом стоял Корнеил, всматриваясь куда-то вдаль промеж стволов деревьев.       Затем тихо шуршащими шагами из леса прибрёл Сильвен с озадаченным видом, словно он искал всюду какую-то потерянную вещь и никак не мог отыскать. Он оборачивался в раздумьях по сторонам, стоя подбоченясь, щурился и закусывал и без того тонкие губы. А Корнеил ждал как будто, пока Сильвен найдёт то самое что-то, без чего для них невозможен покой и дальнейшее путешествие.  — А, Катрин, доброе утро, — произнёс Корнеил, заметив её и старательно изображая спокойствие. Но Катрин чувствовала неладное. — Что-то случилось, я вижу, — сказала Катрин подхриповатым спросонья голосом, прозвучавшим чересчур строго, ожидающе переводя взгляд с брата на Сильвена. — Нет, ничего, госпожа. Надеюсь, что мне померещилось и всё в порядке, — натянуто улыбнувшись, сказал Форестир и умолк, видно, вслушиваясь в звуки леса, способные прояснить его догадки. — Постойте-ка! Али мне и впрямь чудится? — он внезапно поднял руку, призывая Дюкарелей обратить на что-то внимание.       Катрин и Корнеил застыли неподвижно, напрягая слух, но не могли ничего толком расслышать. Лес казался им безмолвно спокойным. Но вдруг тишину нарушило странное скулящее завывание, не то жалобное, не то ворчливое. Его можно было принять за обыкновенный вскрик лесной птицы, которые звучали на великое множество ладов, непохожих одно на другое, или на крик животного, что было более вероятно. Звук повторился, посеяв нарастающую панику в душах Дюкарелей, уж слишком он был чужд и дик для этого тихого места, неестественный и ужасающий. — Это и вправду он… — дрогнув, прошептал Сильвен, проведя рукой по лбу, стараясь успокоить свои мысли. — Достаньте оружие, если у вас есть. Будьте начеку, это вирлизир. Не делайте резких движений, иначе он пустит в ход своë колдовство.       Сам Сильвен ринулся к свернувшейся куче ткани, бывшей ещё недавно палаткой, мигом свернул ткань, до сих пор влажную от ночного ливня. Потом он схватил свой старый охотничий арбалет трясущимися от волнения руками, проверил его, ловко взвёл его упором ногами. Форестир выставил его вперёд, заряженного специальными болтами, в готовности навести его на цель и выстрелить.       Корнеил вынул из ножен маленький походный клинок, способный защитить его от неведомой, но внушающей ему от этого ещё больший страх опасности. Катрин и Корнеил встали позади пепелища потухшего костра, боялись лишний раз дышать и шевелиться, но не терея смутной надежды на то, что всё чудом обойдётся и угроза бесследно минует сама собой.       Сильвен держал арбалет, привычно тяжёлый его рукам, молясь про себя Четырем Духам-Творцам, чтобы в решающий момент старина не подвёл его и выстрелил прямо в цель. Форестир поворачивался вокруг себя, потому что звуки затихли и он не успел определить, с какой стороны ему ждать нападения неизвестного Дюкарелям существа. Катрин почувствовала, как все вокруг закружилось, словно в бреду, их с Корнеилом резко стало клонить в сон. Брат и сестра испугались, что эту дремоту нельзя было никак отогнать. Ещё чуть-чуть, и они повалились бы наземь.       И тут Сильвен заметил то, чего он с опаской ждал: среди стволов деревьев появилось шагах в двадцати от них существо, которое невнимательный глаз мог запросто спутать с кустом или невысоким деревом. Это был вирлизир — страж колидерийских лесов, с которым путники юга королевства боялись встретиться лицом к лицу и о которых разносили предания и страшные сказания суеверные жители. Не похожее ни на человека, ни на зверя существо было достаточно высоким и при этом упитанным и бесшеим, имело огромное отвратительно свисавшее брюхо, бочковидную большую голову, всё оно поросло мхом и покрыто словно древесной корой. Он мог насылать на жертву сон или галлюцинации, совершенно обезоруживая.       Вирлизир остановился сравнительно недалеко от едва живых от ужаса путников, принюхиваясь и почёсывая бока. Лешие колидерийских лесов всегда нападали первыми, что Сильвен хорошо помнил. Это существо было только с виду неуклюжее и неповоротливое, разъярённое же или гонящееся за добычей оно двигалось весьма проворно, и труднее всего было сойтись с ним в рукопашной схватке — вирлизир толстокож и силён, лапы его мощны и снабжены острыми, как заточенный клинок, когтями. Кроме того эти лешие невероятно прожорливы и питаются всем, что попадётся у них на пути: кореньями и ягодами, древесными гусеницами, зайцами и оленями, не брезгуют никогда и падалью, при случае раздерут на мясо и лошадь, и человека. Теперешнее чудовище наверняка выманил из его берлоги ночной ливень и голод, ведь в этих лесах они встречались нечасто.       Сильвен не стал дожидаться, пока вирлизир их обнаружит и кинется на них. Форестир выстрелил. Судя по раздавшемуся сдавленному воплю лешего — попал. Но юноша уверен был, что попавший в тушу вирлизира болт нанёс ему достаточный вред, поэтому его арбалет клацнул ещё трижды с интервалами, показавшимися перепуганным птенцам-Дюкарелям длиною в полжизни. Сильвен прищурился, желая увидеть, какой эффект произвели его выстрелы.       Вирлизир, очевидно, почуял присутствие людей, принюхиваясь и вертя по сторонам своей плоской мордой со сверкающими зелёными щёлками глаз, он двинулся туда, где прижались друг к другу, держась за руки, Дюкарели. Они следили одновременно и за действиями Сильвена и за перемещениями вирлизира. Последовал ещё один удар Форестира по лешему, чудище дёрнулось и издало протяжный вой. Потом мшистое существо, с тела которого со всех сторон зелёной бородой свисали похожие на плющ клочья, распознало по запаху, где находится человек, повернуло морду в сторону Сильвена. Колдовской силой чудовища того едва не сбило с ног, но он чудом сумел удержаться.       Юноша положил, насколько это было возможно, бережно арбалет на землю и вынул из ножен на поясе кинжал. Он успел бегло обернуться и дать Дюкарелям знак рукой отойти. Корнеил послушно отступил назад, увлекая за собой сестру, которая не в силах была пошевелиться от сковавшего её тело страха. Разъярённый раненый вирлизир оказался ближе в пару прыжков, хотя полученные раны давали ему о себе знать — одной лапой он держался за небольшую тёмную дырочку, оставленную попавшим болтом, из которой сочилась болотно-зелёная густая жидкость, судя по всему, кровь этого чудища.       Вирлизир кинулся на первую попавшуюся на пути добычу — на Сильвена. Тот успел проворно уклониться от взмаха когтей лесного чудища, забежав за ствол дерева. Обогнув его, словно играя в салки, Форестир резанул клинком по лешему сбоку — вирлизир взвыл и махнул лапами с острющими когтями в непроизвольной отчаянной попытке защититься. Сильвен стремился добить врага, распалённый этим маленьким сражением, и нанёс по нему ещё один удар. Леший пошатнулся наконец, издавая жалобное негромкое урчание, силы его явно покидали.       Корнеилу в этот момент показалось, что леший собирается сделать последнее усилие и может ранить Сильвена, уже расслабившегося и потерявшего бдительность, мысленно праздновавшего ушедшую опасность. Мало того, что он спас себя и благородных господ от опасного лесного существа, так ещё и смог доказать — в первую очередь себе — что на что-то годен. Корнеил Дюкарель подбежал к вирлизиру сзади и с силой всадил нож в его спину по самую рукоять. Леший, уркнув в последний раз и закрыв светящиеся фонариками глаза, упал замертво.       Корнеил отшатнулся, всё ещё боясь мертвой туши лесного чудища. — Главное не кто начинал, а кто заканчивал, верно? — со свойственной ему бодростью и задором сказал Сильвен, издав тихий смешок, глядя на ошарашенного случившимся Дюкареля.       Катрин никак не могла отлепить спину от дерева, к которому, казалось, намертво приросла. Она прижимала сцепленные вместе руки к груди, где только теперь перестало перепугано колотиться сердце, вернувшись в свой обычный ритм. Девушка с брезгливым страхом не отводила взгляда от трупа вирлизира. Могла ли она ещё вчера утром подумать, что воочию увидит то, что наводило ужас на путников колидерийских дорог, это чудище, непонятно как очутившееся в этих всегда безопасных лесах.       Сильвен восхищён был своей смелостью и точностью решений не меньше Дюкарелей. С довольной улыбкой, растянувшей его губы в тонкую розоватую ниточку, он присел на корточки перед тушей поверженного вирлизира, разглядывая его поближе. Однако Форестир почувствовал к этому не-человеку-и-не-зверю укорившую его глубоко в душе жалость. Квадратная, словно обрубленная топором дровосека морда лешего с закрытыми щёлками глаз, приплюснутым носом, крохотными рожками на голове и будто с жалостливым выражением на ней упрёка, как если бы это существо и впрямь обладало разумом, как про него говорили в легендах.       Юноша отогнал от себя эти, как он был уверен, сбивавшие его с толку мысли, для надёжности крепко зажмурив глаза. Он потянулся за кинжалом Корнеила, по-прежнему торчавшим из спины лешего, и с усилием рванул его на себя, вытаскивая из тела. Рана, сочившаяся тёмно-зелёной кровью этого существа, отдала оружие с чвакающим звуком, заставившим Сильвена с отвращением скривиться. Затем Форестир совершенно буднично и по-деловому, будто ему каждый день приходилось проделывать это в подобных обстоятельствах, обтёр кинжал о траву, после — и о собственную штанину и довольно вручил Корнеилу. Юный Дюкарель пробормотал: «Благодарю» — и поспешил спрятать его в ножны как можно скорее. — Это надо же так! — воскликнул Сильвен. — С прошлого рассвета мне повезло трижды: встретить вас, вымокнуть под дождём, которого не было целый месяц, и прибить этого рогатого, — указал он ногой на тело вирлизира.       От этих его слов Корнеил и Катрин вернулись в реальность из оцепенения своего страха, слегка даже улыбнувшись ему в ответ. — Теперь продолжим наш путь в Тильгриф, — объявил Сильвен, натягивая на голову полувлажную от дождя и потерявшую свой когда-то щегольской вид шляпу с пером.       Корнеил под руку отвёл сестру, которую слегка пошатывало от пережитых впечатлений, к её лошади и помог взобраться в седло. — Ну уж теперь-то дорога должна быть лёгкой и недолгой, как приятная увеселительная прогулка, — сказал Корнеил, чтобы приободрить Катрин. — Иначе вовсе нелепость какая-то выйдет.       Катрин расплылась в улыбке на его слова, страх остался позади благодаря их проводнику, и девушка была отчего-то уверена, что дорога отныне будет совсем нетрудной. Она дотронулась до медальона, подаренного ей на прощание матерью, чувствуя и внушая себе, что от такого простого жеста её мысли и чувства приятно успокаиваются. Они все оказались вскоре в седле, на удивление, имея силы незамедлительно продолжать путь. — Так вы уже встречали вирлизира раньше? — спросила Катрин Сильвена, предугадывая положительный ответ. — Видел издалека, — охотно ответил Сильвен и начал свой рассказ, пока они неспешно двинулись через лес, чтобы выехать на дорогу. — Мне было лет десять, когда мы с Арманом шли пешком через лес, стоял сильный туман, как будто накурили с десяток великанов. Я наклонился за лиловой сыроежкой и слегка отстал. Тут же сразу вдалеке, как я думал, закричала птица. Потом кинулся догонять братца и крикнул ему подождать. Мы шли вперёд, а перед нами очутилось дерево, которое шевелилось. Если бы не Арман, я б и не заподозрил ничего и пропал. Развернул он меня за шкирку, и мы удрали оттуда подобру-поздорову, благо он не успел нас заметить. Видно, глух был и стар, нюх потерял, на наше счастье. Это брат мне потом рассказал, что это был за фрукт. Я напугался тогда знатно.       Сильвену было необычайно приятно внимание слушателей и особенно то, что оно вызвано не просто тем, что в дороге больше и заняться-то нечем, кроме как послушать его простой рассказ. Он не припомнил, чтобы кто-то слушал с таким искренним интересом, как теперь Дюкарели.       Когда он замолчал, Корнеила посетила мысль, сильно взволновавшая его, и ему нетерпелось проверить свою карту. Желание докопаться до истины заставило его снова развернуть клочок бумаги и ещё внимательнее прежнего вглядываться в начертанные символы. Дюкарелю не хотелось верить до сих пор, что его подвела данная родителями карта, ведь она была составлена совсем недавно и наверняка точно. Они втроём выехали на дорогу, размокшую от ночного ливня так, что копыта лошадей увязали слегка в земле. И тут остановились у развилки дорог, делившей её на два пути: один по узкой тропинке, заросшей обильно выползшими прямо на неё кустами, другой — широкая и наезженная дорога с видневшимися следами копыт и колёс. — Господин, нам туда, — окликнул Сильвен Корнеила, так и остававшегося на распутье, ведя пальцем по карте дорогу от дома до этого места и получая точность, как в аптечной лавке. — Где были мои глаза? — стукнул он себя с досады по лбу, Катрин и Сильвен непонимающе переглянулись. — Теперь я смотрю на карту — всё сходится точь-в-точь! Только тогда надо было налево поворачивать, как ты и говорила. — То есть ты хочешь сказать, что карта нам не врала? — спросила удивлённо Катрин, но довольная тем, что оказалась права, как будто это имело теперь значение. — Мы в результате вернулись на то же самое место. Только в этот раз нужно послушать меня.       Обиднее всего Корнеилу было признать, что он и вправду ошибся, а сестра оказалась совершенно права. Он надулся сам на себя, не находя в себе желания простить эту оплошность, и недолго ехал молча. Но делать было нечего, кроме как, не медля, пуститься в путь по нужной дороге. Сильвен изо всех сил пытался сдержать улыбку при взгляде на Дюкарелей: торжествующую Катрин и понурого Корнеила, но удавалось ему это плохо. — Не расстраивайся так и не злись сам на себя, — с улыбкой пыталась утешить Катрин брата. — Быть может, твоей вины здесь и нет, а это всё проделки лешего, — Сильвен на этих словах прыснул от смеха и прикрыл рот ладонью, чтобы не выдать себя. — В конце концов, всё благополучно разрешилось, мы не особо торопимся — отчего так переживать.       Солнце только-только поднималось из пушистых ветвей леса, поэтому всё вокруг: и деревья, и небо, и сама дорога — было окутано тусклой сонной дымкой. Ветер дул совсем не похожий на по-осеннему холодный и пробирающий до костей ночной — этот подозрительно мягок и ласков, как мерное дыхание спящего. Корнеил оттаил в лучах восходящего солнца, обижаться на самого себя ему надоело, поэтому он спросил Сильвена: — А давно вы в лесу… живёте? И чем живёте? — Четвёртый день всего, поэтому в лешие меня записать нельзя. Однако ж хлеб мой уже покрылся чуток плесенью, пришлось её обрезать, и есть это невозможно надоело, — ответил Сильвен, вызвав смех у Корнеила и Катрин. — Я шёл в Энвиль, чтобы добыть себе какой-нибудь работы. Хоть конюхом… хоть кем. И как раз остановился перекусить, а тут вы… — Так мы помешали вашим планам? — поинтересовался Корнеил, искренне жалея, если действительно так вышло. — В каком-то роде да, но планы можно и поменять, — сказал Форестир, призадумавшись, склонив голову.       Он подумал в этот момент, что ему ужасно не хотелось бы расставаться с этими людьми, а это рано или поздно случится: в Тильгрифе или даже в самом Форт-Навире, если они позволят ему следовать за собой до самой столицы. С Дюкарелями он чувствовал, что прибился наконец к надёжному берегу. Вот если бы можно было всегда за ними идти, он успел за недолгое время привыкнуть к ним. Но снова Сильвен отбросил в сторону мысли, тяготившие его, не насовсем, правда, лишь до другого времени.       Дорога за разговорами и рассказами показалась им короткой и приятной, как будто они отправились на прогулку верхом без особой цели. Поднявшееся высоко в небе солнце приятно согревало лицо и тело, осушило слегка мокрые деревья и траву. Выводили свои замысловатые трели лесные птицы, празднуя новый день и хорошую погоду. Спустя довольно продолжительное время езды лес кончился, и Дюкарели со своим спутником выехали на открытую, чуть холмистую местность, в которой местами попадались крошечные островки леса.       На горизонте путники уловили очертания домов и клубившийся над двускатными крышами дымок из дымоходов: это была деревушка Тильгриф. Она процветала благодаря тому, что была расположена в самом центре страны, подобно её сердцу, от которой отходили вены дорог по всей колидерийской земле. Здесь останавливались и те, кто ехал на юг, в столицу, располагавшую огромным портом, или к самому мысу Королей, и те, кто двигался на восток, в глухую провинцию Атарес или Брандонию, и те, кого гнала судьба на север, в паломничество к Святой горе, или в древнюю столицу Мелхор, или ещё дальше — в дикие земли северян, и те, кто на свой страх и риск отправлялся в неспокойные западные земли, где от вражеской Михрелии материк отделял Блуждающий пролив. Сюда же причаливали небольшие лодки торговцев, отправлявшихся по реке Вилен на север или на юг. Возможно, спустя несколько десятков лет, она могла бы раскинуться до размеров крупного города.       Большая часть населения Тильгрифа здесь останавливалась проездом на пару дней, поэтому при таком наплыве чужаков прибытие Дюкарелей и Сильвена никем не было замечено. По улице при этом никто бесцельно не передвигался, смотреть здесь было нечего, кроме аккуратных домиков, у которых первый этаж был выложен из серого камня, а второй — срублен из бруса, да нескольких постоялых дворов и лавок.       Первое проявление жизни, которая текла здесь своим чередом, не обращая внимания на чужеземцев, были двое дюжих мужиков, пытавшихся надеть последнее из четырёх колёс на как попало сколоченную телегу, но дело у них никак не ладилось. Изъяснялись они между собой исключительно бранью и междометиями, и готовы были, казалось, подраться. Дюкарели поехали дальше, не останавливаясь поглядеть, чем у этих двоих кончится дело, а Сильвен от их ругани презрительно скривился, как будто сам не разговаривал со своими старыми приятелями точно так же. Но всё это, он считал, было когда-то давно, едва ли не в прошлой жизни.       Сильвен зависел от своего окружения намного больше, чем он о себе предполагал. Молодой человек напоминал этим воду: нальёшь её в красивый кувшин — она подстроится с лёгкостью под него, в бочку — так примет форму бочки, а выплеснешь её с крыльца — она разольётся беспорядочно, как богам будет угодно, пока не иссохнет и не исчезнет под лучами пригревающего солнца. Оттого Сильвен чувствовал, что ему во чтобы то ни стало необходимо держаться Дюкарелей как можно дольше, будто они делают его чище и лучше, сами того не ведая, будто именно такой сосуд полезен будет ему. По этой причине Форестир решил первым не заводить разговор о том, когда им придётся проститься, а следовать за ними, пока его не выгонят.       Они устроились на постоялом дворе (название которого прочли и тут же забыли) в целых трёх комнатах. Сильвен мигом деловито распорядился подать им чего-нибудь съестного и получше на вкус. Расторопный хозяин мигом стал метать на стол тарелки, на удивление, даже вымытые неплохо. Затем перед ними появилась запечённая целиком небольшая рыбина, у которой выпотрошенное брюхо было набито смешанным с пряными травами мягким сыром, лимонный пирог на доске и кувшин с фруктовой водой. «Опять она, — проворчал мысленно Сильвен. — Фруктов уродилось столько, что уже девать некуда, везде пихают теперь».       Вся еда была ещё обжигающе горячей, но Корнеил, Катрин и Сильвен, почувствовав только теперь, когда долгожданный обед был так близко, как они были голодны, не стали дожидаться, пока она хоть чуть-чуть остынет. Молча и жадно они принялись за рыбу, не боясь нисколько обжечь пальцы и язык. Для Катрин вытаскивать попадающиеся без конца кости было раздражающе неудобно, а Сильвен умело отправил кусок в свой желудок и быстро перешёл к пирогу. Закончив, они устало оглядели пустые тарелки, чувствуя, что если бы на них и осталось что-нибудь, они не в силах бы были даже смотреть на еду.       Катрин от нечего делать принялась разглядывать приглушённо освещённую общую столовую, где располагалось несколько поцарапанных столов, к которым были приставлены длинные лавки, и больше ничего. Из кухни валили клубы ароматного дыма, но сытым постояльцам он был безразличен. У двери в неё стояли два человека — затем они переместились на лавку, что была рядом.       Эти двое, судя по широким штанинам и вышитым рубахам, были торговцы средней руки, как и многие здешние гости остановившиеся по пути в другие города. Они увлекались своим разговорам, что стали постепенно повышать голос с едва слышимого шёпота так, что до Дюкарелей долетели обрывки фраз: — Целую сотню разом… да не бывает такого, — ужасаясь собственным словам, произносил первый. — Говорят, что так было… — А если б это не рабы были, а… как ты да я… И нас бы? — другой на это мрачно кивнул.       Эти непонятные фразы разбудили в душах Дюкарелей и Сильвена смутную тревогу, ощущение того, что случилось нечто ужасное, что касается всех на этом свете, и их в том числе. Только в том, что именно могло произойти, они терялись в догадках, и все трое впали в мрачную задумчивость до самого вечера, пока с приходом темноты не скрылась и сама тревога, точно она просто стала незаметна под пологом ночи.       В небе незримой рукой Четырёх Духов-Творцов: Алланис, Инсаром, Адуляром и Адреном — зажглись мерцающие огоньки звёзд, таких же в точности, как и прежде, как и при древних королях. К ним выползли неизменные Сандис и Этерна, придававшие небосводу и плывущим по нему облакам нежно-лиловое сияние, божественно спокойное. Огоньки Тильгрифа загорелись так же буднично, словно и не было таинственного разговора о случившейся беде.