Великая дюжина. Адуляровый свет

      Катрин последовала за стражником, перед ней распахнулись крепкие ворота, и взору открылось то великолепие королевского дворца, которое она ожидала увидеть. Девушка могла поклясться, что за свою жизнь не видела и даже не могла себе представить ничего подобного.       Здесь на холме вырос почти что отдельный город, окружённый зелёными насаждениями. Впереди простирался единый огромный парк, спускавшийся к морю каскадами красочных цветов и фонтанов. Дорога петляла по этим садам, ведя вдоль украшенных кружевной резьбой построек, необычайно лёгких на вид и выполненных из золотисто-бежевого камня, который, можно было подумать, светился изнутри. Затаив дыхание, Катрин боязливо шла вдоль павильонов, по крытым галереям внутренних двориков, где нежным шёпотом журчали фонтаны. Девушка иногда встречала стражников в чёрно-золотых доспехах и, по всей видимости, слуг в бледно-золотистых одеждах, которые почти сливались со стенами королевского дворца.       Глаза её разбегались и не знали, куда смотреть в первую очередь: наверх ли, куда устремлялись длинные тонкие колонны к высоким потолкам, в которых через тончайшие прорези пробивался солнечный свет, или под ноги, ведь дорожки королевских садов были выложены мелкой мозаикой. По такому даже ступать было страшно, и Катрин невольно прижала к груди, где сердце замирало от восхищения, свой узелок с вещами. Но вот они со стражником оказались перед ещё одними воротами, которые отделяли сам дворец от всей остальной территории. Воинам тут же было приказано открыть.       Не успев рассмотреть толком возвышавшееся перед ней здание, Катрин поспешила внутрь, стараясь всё же и под ноги посматривать, чтобы не споткнуться ни о какую ступеньку. Её вели явно не в самую примечательную часть дворца, но и она захватывала великолепием мозаик, которыми были кое-где украшены стены и пол, витражных окон. Вскоре стражник привёл оробевшую девушку к двери, что запрятана была за поворотом в самом конце коридора.       Стражник постучал, а затем зычным голосом, от которого едва не задрожали стены, доложил о том, что по приглашению прибыла Катрин Дюкарель. Дверь отворилась изнутри, и на пороге возник пожилой мужчина, полноватый и совсем седой. Мясистые и нескладные черты его лица сложились в спокойную, вполне доброжелательную улыбку. Катрин узнала в нём Гинтара Оберона, управляющего дворцовой прислугой и приближённого короля, которого видела один единственный раз, когда он удостоил их особняк честью лично приехать и посмотреть, годятся ли отпрыски Дюкарелей для королевской службы. Господин Оберон и Катрин обменялись лёгкими приветственными поклонами.  — Мы ожидали вас, госпожа. Надеюсь, вы благополучно добрались, — изучающее, как будто сравнивая воспоминание о Катрин с ней настоящей, взглянул на неё Гинтар Оберон. — Благодарю, мы с братом доехали хорошо, — ответила Катрин, тёплый приём от господина управляющего сообщился и ей.       Этот человек казался девушке как будто её родственником, и к тому же мудрым, словно Святые Странники древности, которые оставили после себя записи своих паломничеств и размышлений. Она была уверена отчего-то, что господин Оберон определённо станет для неё хорошим наставником здесь, во дворце. — Можешь идти, — мягко обратился он к стражнику, и тот с поклоном удалился. — А с вами мы, госпожа Дюкарель, побеседуем по дороге в вашу часть замка. Я провожу вас.       Они вдвоём шли по запутанным коридорам дворца, залитым приглушённым цветным светом от витражей. Причём Катрин порой казалось, что Гинтар Оберон не показывал ей дорогу, а они двигались по им обоим известному маршруту. — Теперь я могу уже сказать вам: добро пожаловать, — по-отечески ласково произнёс господин Оберон, однако такой его тон неизменно обещал долгое наставление.       Катрин хотела поделиться тем, как восхитил её королевский дворец, как она до сих пор не верила своему счастью оказаться здесь, но нужные слова, которые могли бы выразить всё то, что было у неё на сердце, никак не приходили ей в голову. Девушка могла только устремить на Гинтара Оберона благодарный взгляд и внимать тому, что он решил сказать. Господин управляющий, видимо, заметил это, потому что улыбка, усилившая морщины на его умном спокойном лице, стала ещё теплее. — Служить королевской династии, как вы сами знаете, — большая честь. И я более чем уверен, что вы будете справляться со своими поручениями достойно. Однако помните, что вам предстоит применять все те знания, что вы получили дома, на пользу династии, а значит, и всего государства.       Катрин слушала, но не пыталась даже запомнить что-либо из его слов. Прежде всего, потому что эти вещи казались ей слишком очевидными, но также и потому что была слишком взволнованна. — Первое время вы будете исполнять небольшие поручения от меня и госпожи Элиры, — при упоминании незнакомого имени Катрин будто очнулась и напрягла своё внимание. — А позже, быть может, вы станете ближе к династии, когда завоюете её доверие. Возможно, даже войдёте в свиту одной из принцесс.       Тем временем они поднялись по невысокой лестнице и оказались в просторных покоях, полных солнечного света и свежего воздуха. Гинтар Оберон остановился на пороге, будто ожидая разрешения войти. Распахнутое окно выходило на прекрасный сад, откуда доносился шумный щебет птиц и шуршание листвы от ветра. Катрин, слегка жмурясь от яркого света, сумела разглядеть из мебели только несколько резных табуретов вокруг низенького стола. В углу комнаты притаился потушенный камин, отделанный светло-голубой плиткой. В последнюю очередь она увидела сидящую у окна рыжеволосую женщину. Та глядела на королевский сад и, казалось, не замечала вошедших к ней. — Госпожа Элира. Разрешите представить вам Катрин Дюкарель из Эскальской долины, — окликнул её господин Оберон, и Катрин заметила перемену в его голосе на осторожную, но вместе с тем несколько насмешливую интонацию.       Женщина встрепенулась, при этом волосы её вспыхнули на свету огненным оттенком. Бережно подобрав ткань своего ярко-зелёного платья, она поднялась с табурета и подошла ближе. Катрин выучено наклонила слегка голову, как это подобало, и склонилась в изящном, но простом поклоне. Неприятно сковывающее чувство смущения охватило её от изучающего, обращённого свысока взгляда госпожи Элиры. Девушка силилась понять, какое впечатление произвела на эту даму, но не выходило — лицо той не выражало ничего, кроме скуки.       Первое, что бросилось Катрин в глаза помимо волос госпожи, был её непривычно яркий наряд, похожий на оперение южной птицы. Он не был вызывающим или откровенно безвкусным, но противоречил колидерийской моде на нежные цвета и лёгкие ткани и потому был для девушки странен. Госпожа Элира несомненно была очень красива. Было что-то диковинное и почти колдовское в её точёных, тщательно выверенных Творцами чертах чуть смуглого лица. На вид ей было чуть больше тридцати лет. Катрин первым делом принялась сравнивать себя с этой женщиной и находила, что проигрывала ей. Элира одарила её снисходительной полуулыбкой и чуть склонила голову в знак приветствия, но тёмные её глаза оставались непроницаемо холодными.       Катрин только сейчас поняла, что всё ещё держит свой узелок с вещами прижатым к груди и поспешно спрятала его за спиной. А Гинтар Оберон молчал, будто ожидая вердикта госпожи. Катрин опустила вдруг глаза на руки Элиры, сложенные вместе на уровне талии, и обомлела, увидев, что они скрыты перчатками в такую жаркую погоду. Девушку посетила лишь одна догадка, которая, впрочем, плотно засела ей в голову: неужели на её ладонях скрывалось рабское клеймо? — Что ж, у меня уже есть к вам одно поручение, — произнесла Элира, и её глубокий мелодичный голос оказался столь же прекрасным, как и внешний облик. На её сказочно красивом лице появилось лукавое выражение, как будто она придумала трудное задание для Катрин и была вполне довольна своей идеей.       Девушка осмелилась взглянуть ей прямо в глаза в ожидании приказа, но от обращённого к ней надменного взора ей стало не по себе. Катрин уже боялась, что ей поручат нечто непосильно трудное, но не могла представить себе, что бы это могло быть. — Здесь с улицы налетела пыль, помой пол, — сказала Элира, и лицо её исказилось торжествующим выражением и сделалось даже отвратительным.       Катрин смогла наконец облегчённо выдохнуть — задание могло быть чем-то страшным или опасным, а тут всего-то вымыть пол в небольших покоях. Правда в поместье Дюкарелей этим всегда занимались слуги, и Катрин имела весьма смутное представление о том, как это делается, но уверена была, что справится с этим. Однако девушка всё же обернулась к господину Оберону, как бы спрашивая его: «А разве для такой работы я много лет постигала разные науки, проделала долгий путь до дворца?» и ища защиты. — Позвольте возразить вам, госпожа, — недовольно заметил Гинтар Оберон, нахмурившись глядя на красивое насмешливое лицо Элиры. — Такая работа отведена слугам-рабам, свободной прислуге не подобает… Тем более сразу с дороги… — Разве эта работа вам не под силу? — почти что ласково, обманчиво ободряюще спросила госпожа Элира. — Вон и вода приготовлена, — она указала куда-то в угол комнаты в сторону камина.       Но Катрин понимала, что на самом деле она так то ли проверяет её на прочность, то ли открыто насмехается над ней. Но и то, и другое вызывало у девушки сильное беспокойство и ощущение того, что Элира рада была бы её промаху. Катрин пока не представляла, чем могла заслужить такое отношение этой женщины, ведь она едва ступила на порог дворца и не могла чем-либо вызвать её недовольство. Разве только тем, что она была свободной, да к тому же и приглашена ко двору, а не как она, скорее всего, куплена на невольничьем рынке.       В королевском дворце служили не только отпрыски знатных и уважаемых родов, но и рабы, которых привозили со всех захваченных земель. Самые сообразительные и послушные из них могли занять должность и при дворе, но откуда тогда у госпожи Элиры такая власть, что даже Гинтар Оберон не в силах был с ней совладать? Этого Катрин не понимала пока, но пообещала себе выяснить всё, как только будет возможность.       А пока девушка сняла с себя дорожный плащ с запылённым подолом, бросила его на табурет вместе со своим узелком. Она твёрдо решила ни за что не уронить достоинства перед этой надменной госпожой, не показывать своей слабости — так приказывала ей гордость. Она приметила в углу у камина, куда указала ей Элира плавным движением руки, деревянное ведро с чистой водой. Рядом же притаилась неприглядная тряпка, как подумала Катрин, достойная больше какой-нибудь провинциальной таверны, чем королевского дворца. «В этом нет ничего сложного» — успокаивала себя Катрин, наклоняясь к ведру.       Она погрузила тряпку в воду, и тут же её руки обжёг ледяной холод, как будто воду эту только-только черпнули из колодца. Но девушка поджала губы и терпеливо принялась мыть пол в покоях, вернее, размазывать тряпкой по одному месту, вспоминая, как это делала прислуга, и пытаясь повторить. Катрин, как ей думалось, через пару взмахов тряпкой уже вполне освоилась с таким занятием, однако со стороны выглядели её старания неуклюже. — Довольно, — остановила её госпожа Элира, глядя на Катрин сверху вниз с тем же насмешливым выражением. — Чему же тебя учили?       Катрин поднялась и, всё ещё держа тряпку в руке, просто ответила: — Свойствам трав, светилам на небе, древнему языку, прошлому нашего королевства, этикету и тому, как вести беседу. Я играю на лютне, немного на флейте, — последние слова она произнесла совсем тихо, видя, что госпоже это всё было совершенно не интересно.       Элира послушала её и усмехнулась, мрачно о чём-то задумавшись. Но Катрин не могла знать, что в эту минуту госпожа вспоминала о том, как её продали во дворец, как она только и умела тогда, что мыть полы и чистить котлы. Катрин обернулась к выходу и увидела стоящую на пороге девушку, слишком худую фигурой, с нарочито острыми и крупными чертами лица. Её испуганный взгляд покрасневших, как будто заплаканных глаз, остановился на госпоже в ожидании приказа от неё. — Хорошо, — холодно ответила Элира. — Ступай теперь, Жервез тебя проводит.       Катрин оставалось только последовать за Жервез, обратив последний осуждающе-гордый взгляд на госпожу. При этом девушка отметила про себя, что нужно во что бы то ни стало не ввязываться ни в какие придворные интриги, не давать этой женщине больше ни малейшего повода относиться к ней так. Она ещё сумеет доказать Элире, что заслуживает другого отношения к себе.       Комната, отведённая ей, находилась на третьем этаже отдельного здания, которое от самого дворца отделял цветущий сад с длинным узким фонтаном, напоминающим реку. Спальня Катрин соединена была, как и прочие комнаты слуг, с общей гостиной одним только проёмом без двери, а окнами выходила на высокое раскидистое дерево, которое шелестело ветвями где-то у самой крыши. Отсюда, если высунуться наполовину из окна, можно было видеть искусственные водоёмы, тянувшиеся вдоль всего дворцового парка, создавая прохладу в жаркие дни. — Давно вы служите во дворце? — спросила Катрин у Жервез, решившись наконец начать разговор, несмотря на то, что строгое лицо её собеседницы предупреждало: «Только попробуй спросить меня о каком-нибудь пустяке, мало не покажется». — Семь лет уже, — неохотно ответила Жервез, всем своим видом показывая, что не желает больше разговаривать. И она поспешила перевести тему с разговора о личном к необходимому по делу: — Завтра по особому сигналу подъём, вам расскажут ваши обязанности и объяснят правила.       И Катрин кивнула, поняв её намёк, не стала навязываться, лишь поблагодарив за то, что та показала ей комнату. Напоследок Жервез сухо уведомила, что до завтрашнего дня Катрин могла разложить свои вещи и отдохнуть с дороги, и оставила её одну.       Бежевые стены комнаты, хорошая мебель, в том числе гордо стоящий подле кровати больший резной сундук для вещей и изящные полочки, крошечный балкон должны были бы создать приятное и даже уютное впечатление. Но на Катрин вся обстановка новой комнаты навевала тоску, которую ничто, наверное, не способно было заглушить. Что могло быть хуже остаться одной в этом великолепном дворце, где всё от стен и витражей до прислуги будто хотело заставить девушку чувствовать себя ничтожной и беспомощной. Нет, она не ждала невероятно радушного приёма, но такое со стороны госпожи Элиры было чересчур.       «А я ведь чувствовала, я знала», — подумала Катрин, тяжело упав на кровать, перина на которой возмущённо прогнулась. Теперь она считала, что мама была совершенно права, когда не желала отпускать её служить во дворец. Что хорошего здесь можно увидеть? «Достаточно посмотреть на злые и унылые лица Элиры и Жервез, чтобы убежать отсюда подальше», — продолжала Катрин всё глубже погружаться в свои нерадостные размышления.       Как хорошо бы было закрыть глаза, представить себе в мельчайших подробностях уютную комнату дома, так думалось Катрин, и очутиться сразу там. А этот дворец так и остался бы просто воспоминанием, как дурной сон. И девушке очень хотелось расплакаться от обиды, что дворец смог в первый же день разочаровать её, что эта надменная госпожа почему-то считала себя вправе вести себя так. Но Катрин подняла голову, как будто хотела, чтобы подступающие слёзы закатились обратно, глубоко вздохнула и принялась раскладывать вещи. «Не хватало ещё унывать в угоду Элире и вешать нос, не узнав толком, каково это служить при дворе, не увидев даже короля и его дочерей», — у Катрин появилась решимость, которой она сама даже удивилась.       Пока комната её усилиями становилась обжитой и почти по-домашнему уютной, стало смеркаться. Некоторое время спустя Жервез явилась снова, принеся теперь для неё ужин прямо в комнату, что, как было видно по выражению её лица, она не одобряла, но делала Катрин великое одолжение.       Только теперь, с аппетитом поужинав в полном одиночестве, Катрин ощутила, что сильно устала за этот день и больше всего на свете хотела бы сейчас уснуть. Темнота опускалась на королевские сады и дворец, заботливо пряча все тревоги минувшего дня под своим покровом. В парке зажглись расставленные вдоль дорожек светильники, огонь в них метался от каждого дуновения ветра, но не мог никак выбраться наружу.       Катрин переоделась для сна, оставила окно открытым и поскорей легла, накрывшись лёгким одеялом. Она так надеялась, что сразу уснёт и крепко проспит до самого утра, прикрыла глаза и вспомнила родной дом. И тут же у неё возникла мысль, от которой тоскливое чувство вернулось с удвоенной силой: родители ведь тоже остались одни, вдруг они в эту самую минуту переживают о ней и боятся, что дочери тяжело сейчас и одиноко. Катрин тяжело выдохнула, словно нахлынувшая на неё грусть сдавливала ей грудь и не давала дышать.       Катрин долго не могла глаз сомкнуть на новом для себя месте. То вдруг на неё находило необъяснимое чувство тревоги. То казалось, а может, так было и на самом деле, что в общей гостиной кто-то ходит. Возможно, она была сильно взволнованна событиями последних дней, чтобы спать. Теперь Катрин вовсе этого не хотелось, сердце звало почему-то ехать, бежать или идти куда-нибудь. Ей становилось слишком жарко под одеялом — приходилось чуть раскрыться, но тут же в открытое окно влетал порыв прохладного ночного ветра, и делалось холодно. Когда сознание девушки уже начал уплывать в царство сновидений, как на зло над ухом пискливо зажужжал комар. Не в силах терпеть это, Катрин встала и вышла на балкон.       Сад был всё так же упоительно красив, как и днём, только темнота придавала ему загадочности и будто бы преобразила его. Как будто с приходом ночи в нём пробудилась спрятанная днём жизнь. Там, в густой зелени ветвей, что-то шуршало, цвиркало, стрекотало — сад превратился почти что в лес, таким диким и полным жизни он казался при блёклом ночном свете.       Катрин как заворожённая глядела на мигающие далёкие звёзды, которые были видны с её места в кусочке безоблачного тёмного неба. Мысли девушки обратились к брату Корнеилу, и она почувствовала, что его судьба беспокоит её намного больше, чем своя собственная, потому что её положение хотя бы определено, а вот его — нет. «Было бы славно, если бы Сильвен не покинул его», — вспомнила Катрин об их проводнике, и теперь ей очень хотелось бы послушать рассказы Форестира о том, как они с братом охотились в дремучих лесах. Она улыбнулась, подумав, как забавно выглядел этот человек с маленьким острым носом, цепкими сообразительными глазами, и улыбнулась почему-то этому. Было бы интересно встретить его через несколько лет и посмотреть, как он изменится и как сможет достичь того, о чём мечтал.       Девушка поняла, что засиделась слишком долго, как только начала зевать. Нужно было идти спать, чтобы набраться сил для следующего дня. Катрин оставила окно всё так же открытым, чтобы оттуда доносился прелестный убаюкивающий шелест ветвей, и снова забралась под одеяло, призывая спокойный сон. Последняя мысль, которая посетила её где-то между сном и явью, обращена была к дому, к Эскальской долине, но вызывала уже совсем не грусть и тоску, а приятное тёплое воспоминание.