***
Жизнь во дворце для Катрин уже с неделю текла подозрительно спокойно и крайне медленно. Ей казалось, что от рассвета до ужина время тянулось целую вечность. В один из дней ей довелось прислуживать за завтраком для принцесс, и девушка надеялась, что сможет наконец-то их увидеть. Но надежду её оборвала пожилая старшая фрейлина, объявив, что они свободны и могут идти, когда были расставлены все расписные тарелочки и прочая посуда. Катрин хотелось задержаться в дверях и оглянуться, вдруг повезло бы хоть мельком взглянуть на королевских дочерей, но та дама одарила её суровым взглядом и под руку вывела в коридор. С испортившей ей настроение обидой Катрин отправилась на урок для младшей прислуги, хотя понимала, что было крайне наивно предполагать, что ей дадут приблизиться к принцессам. «Может, ты ещё надеялась, что одна из них пригласила бы тебя присоединиться к трапезе?», — ехидно заметил ей внутренний голос. На уроке историю колидерийского двора ей пришлось слушать не с начала, а со времён правления отца нынешнего короля — правителя Аделарда. Именно он приказал разбить вокруг дворца роскошные сады и фонтаны, которые ныне украшали верхний город, он же ввёл единую одежду для придворных, ибо от пёстрых нарядов прислуги у Его Величества рябило в глазах. А в остальном, нетрудно было догадаться, что по большей части в управлении двором правители предпочитали ничего не менять с тех пор, как столица Колидерии была перенесена из древнего Мелхора в Форт-Навир (что произошло во время правления прадеда Ренарда). Тогда же повелось привлекать к службе не только благородных молодых людей, но и особо талантливых простолюдинов и даже рабов. Ужины для прислуги заведены были в отдельной зале их здания, куда направилась Катрин Дюкарель вместе со всеми, когда стемнело. Всех созывали в условленное время, и перед слугами оказывались тарелки с аппетитными явствами. Катрин слышала, что для придворных готовили рабы на отдельной кухоньке. В этот вечер поданы были горшочки, настолько ещё горячие, что нетрудно было обжечься, откуда поднимался невероятно приятно пахнущий пар. Катрин неспешно, желая растянуть удовольствие, расковыряла то, что было внутри, ложкой и настороженно отведала блюдо. Сладкие овощи вперемешку с совершенно безвкусными, всё приправленное ароматными специями. «Недурно. Есть можно», — мысленно вынесла вердикт Катрин и стала есть смелее. Болтливые и шумные фрейлины чуть постарше её налегали на свежий хлеб с такой скоростью, что девушка боялась, ей ни кусочка не достанется. И тоже отломила от ещё тёплой большой буханки, поспешив спрятать за тарелкой про запас. За ужином к Катрин подсела девушка на вид ещё младше неё, худая, бледная и в целом совершенно незапоминающаяся, с волосами неопределённого цвета: не то русыми, не то серыми, с округлым простодушным лицом. С этой девчонкой, что тоже была из знатной младшей прислуги, Катрин обменялась парой незначительных фраз днём перед уроком. — Помнишь меня? — заговорила она высоким голоском, без спросу расставляя свои чашки-тарелки рядом с Катрин. От такой бесцеремонности юная госпожа Дюкарель опешила и чуть отодвинулась. — Я Шансиль из Энвирона. Наконец-то я смогла к тебе подойти, когда вокруг не крутится кто-нибудь. — Конечно помню, — ответила Катрин, как только её собеседница ненадолго умолкла. — У тебя тоже семья далеко? — задала она искренний вопрос, который первый пришёл ей на ум. — Да, родители с тремя братьями остались там. У нас фруктовые плантации. Первое время дворец казался мне непривычно тихим, но я так мечтала оказаться здесь, что ко всему готова была привыкнуть. Эта девчонка напомнила Катрин о родном доме, об обширных полях и садах Эскальской долины. Катрин могла мечтать о тех зелёных просторах, а не о неизменных бежевых стенах, однообразных и чужих. Ей странно было не услышать в голосе Шансиль ни тени грусти по дому или просто тёплых воспоминаний и стало немного стыдно, что она могла занимать чужое место, потому что никогда не мечтала о службе при дворе. — А куда у тебя выходят окна? — продолжала щебетать Шансиль, а Катрин только слушала её, улыбаясь и видя, что она задавала вопрос и точно тут же забывала о нём, продолжая говорить сама. — У меня на цветочные клумбы и фонтан. Представляешь, я долго не могла по ночам уснуть под его журчание, но потом привыкла. — А у меня видно деревья, а пруды и фонтаны где-то вдалеке, — сказала Катрин, оторвавшись от своего ужина. — О, я бы посмотрела, если позволишь, конечно, — с воодушевлением произнесла Шансиль. Она ничего не съела за это время, но болтать готова была без умолку. Катрин подумала, что мысли у неё сменяли друг друга даже быстрее, чем она говорила. — Хочешь, и ты приходи ко мне в гости после ужина. Посмотришь, как я живу. Кстати, говорят, во дворце скоро устроят праздник для самого короля и его дочерей и нужны будут те, кто умеет петь или играть на чём-нибудь. Я вот на флейте неплохо играю. — А я очень неуверенно, но на лютне лучше, — ответила Катрин, глядя на то, как многие девушки уже начали расходиться. — Не знаешь, в честь чего праздник? Я не припомню никакого в это время. Шансиль только пожала плечами и состроила смешную гримасу, непонятно что означавшую: — Не знаю. Вот было бы здорово, если бы нас с тобой позвали играть, правда? Катрин согласно кивнула и пододвинула к себе чашку с горячим травяным отваром, прежде чем отпить, понюхала с подозрением незнакомый напиток. Ужин подходил к концу, и им было выделено свободное время перед сном. Шансиль так настойчиво звала Катрин к себе в гости, что той пришлось согласиться. Комната Шансиль была точно такая же, как и у Катрин, только полна была разбросанных всюду в беспорядке вещей, и балкон её выходил на стриженную лужайку с клумбами, которые в темноте выделялись отчётливыми пятнами, и на фонтан. Журчал он монотонно и негромко, Катрин думала, что уснуть при таком звуке ей было бы даже приятно, особенно если устать за день. Однако своя комната нравилась девушке куда больше. В тот же вечер Шансиль зашла к ней с ответным визитом и ахнула, выйдя на балкон и увидев пышную зелень, которая разрослась под окном Катрин. «Повезло тебе», — только и смогла произнести полушёпотом Шансиль и как-то странно изменилась в лице. Если ещё за ужином Катрин могла надеяться, что эта девушка станет ей если не другом, то просто хорошей приятельницей, но теперь почему-то её надежда оборвалась. — Я хотела спросить у тебя, — начала неуверенно Катрин, — потому что к другим мне бы неловко было обратиться. — Шансиль вопросительно вскинула брови, но по-прежнему была мрачна, как если бы обиделась на неё. — Кто такая Элира? Я догадываюсь, что она распоряжается казной двора, но есть ведь что-то ещё? Шансиль с опаской обернулась, как будто опасаясь ненужных ушей вокруг, собираясь выдать какую-то тайну, а потом шёпотом рассказала всё, что знала: — Да, она заправляет и расходами дворца, и слугами. Она вместе с Обероном подбирает всех слуг. А ещё я знаю, что она как будто незаконная жена короля, — Шансиль почему-то дрожала и оглядывалась на вход, а Катрин самой стало неловко за свой вопрос. В общей комнате послышались крадущиеся шаги. — Говорят, что он хотел на ней жениться, но жрецы отсоветовали: она же рабыня. Да к тому же из Михрелии. Катрин кивала, подбадривая перепуганную Шансиль, но поспешила прекратить разговор, видя, что она сама не своя. Между тем шаги приближались, и на пороге возникла Жервез. «И опять она! Как странно. Наверное, это простое совпадение», — подумала Катрин, но в глубине души не слишком была в этом уверена. В последнее время по странной случайности куда бы она ни направлялась, по близости всё время бродила Жервез под предлогом какого-то дела. Катрин не находила причины, чтобы та следила за ней намеренно, однако это очень настораживало её. — О чём вы тут шепчетесь? — недовольно спросила она, и Катрин успела набросать в голове с десяток оправданий, но Жервез, видимо, не ждала ответа. — Хорошо, что я застала вас вдвоём. Завтра подойдёте к главному придворному музыканту, он посмотрит, на что вы годитесь. Катрин и Шансиль лукаво переглянулись между собой, как будто сами поспособствовали этому приглашению, и не смогли сдержать довольной улыбки. Жервез ушла, оставив их праздновать свою маленькую победу наедине. Внезапно с неба начали падать на перила балкона крупные капли дождя, а затем зашумел настоящий ливень, от которого девушки не спешили прятаться под крышу.***
Король Ренард нетерпеливо прохаживался взад-вперёд по павильону, дожидаясь своей дочери и теряясь в догадках, почему она опаздывала, когда он назначил ей важный разговор. Что могло задержать её? Он знал, вспоминая себя в восемнадцать лет, что в её возрасте многое кажется важнее и интереснее государственных дел, однако его немного пугала её скрытность — старшая принцесса никогда не делилась с ним своими тревогами. Её мысли были для него неуправляемой стихией, которую он, к своему сожалению, не мог предугадать и вовремя повернуть в нужное русло. Король оглядывался, желая увидеть вдалеке её силуэт. Ренард Девоир был уверен, что дочь осознавала всю важность вопросов, с которыми он её знакомил, и так же, как и он, понимала необходимость включаться в государственные дела. Король считал, что за его грехи боги не подарили ему сына, и на данный момент старшей дочери должна была перейти власть после его смерти. Он чувствовал в себе ещё нерастраченные силы и считал, что смерть ещё очень нескоро явится за ним. Однако он обязан был предусмотреть любой исход, тем более что даже если бы теперь у него родился сын, он не был бы признан законным наследником, а жениться на Элире — женщине, которую он больше десяти лет считал своей супругой — не позволяли ему жрецы Храма. И вот по дорожке парка к павильону приближалась фигурка принцессы Армель, облачённая в воздушное платье. Ветер легко подхватывал подол и опутывал ей ноги, но она даже не пыталась одёрнуть его. Походка её нисколько не выказывала того, чтобы она торопилась — как и подобало королевской наследнице, как будто не она опаздывала, а это он пришёл слишком рано. Армель подошла к отцу и склонилась в поклоне, в котором была и почтительность, и извинение за опоздание, и обычная радость увидеть не правителя, а отца. — Я заставила вас ждать, простите, — спокойно произнесла Армель, убирая с лица золотистые волосы, которые растрепал из причёски ветер. Король благосклонной полуулыбкой дал понять, что нисколько не придал значения её опозданию. — О чём вы хотели со мной поговорить? — Я считаю, что о положении в стране тебе должна быть известна каждая мелочь, — король протянул руку к неподвижно стоящему до этого рядом слуге, и тот подал Ренарду переплетённые вместе бумаги. — Это расследование по Солленхорскому бунту, что прислал нам господин де Корсад, я приказал сделать экземпляр для тебя. Армель равнодушно приняла бумаги, не стараясь выказывать фальшивого интереса к этому делу. Ренард смотрел на дочь и каждый раз поражался тому, что, с одной стороны, она приняла всё лучшее от династии Девоир: прямую осанку, непринуждённую грациозность движений, строгие и тонкие черты лица, но с другой стороны, мимолётный поворот головы или взгляд делал её похожей на покойную мать. Неуловимое сходство с нелюбимой, пусть и отчалившей в Царство Теней женой охлаждало его к дочери, но он ничего с этим не мог поделать. Старшая принцесса, видимо, с детства чувствовала отношение отца и отвечала той же почтительной холодностью. — Изучи всё как следует, и я буду ждать твоего мнения по этому вопросу, — добавил Ренард, прищурившись по своему обыкновению. Армель ответила лёгким кивком. — Я удивлён, но Храм в этот раз если не одобрил, то хотя бы с пониманием отнёсся к действиям де Корсада. Никто не ожидал подобного исхода, и я в том числе. Кстати, де Корсад вышел на след преступника Хавьера Рейаса, что называет себя Атаресом. Наконец, с этим будет покончено. — Это будет не так просто, вы сами знаете, Ваше Величество, — ответила принцесса отцу. — Но это не может продолжаться вечно, всё непременно наладится. Тем более что господин де Корсад — надёжный и опытный человек, он ни разу не разочаровал Вас и не дал усомниться в себе. — Хорошо, если так, — опасливо произнёс король Ренард как человек, который не удивился бы уже никакому предательству и ни в ком не был уверен настолько, чтобы быть спокойным. Блёкло-голубые глаза принцессы Армель ожили и внимательно сверкнули. Но на лице было прежнее спокойствие, так шедшее к её чертам, но и делавшее девушку похожей на прекрасное каменное изваяние. Глядя на неё казалось, что она одинаково равнодушна ко всему вокруг, и ничто не тревожило её. — Самое неприятное — это слухи и сплетни, неповиновение и дикие идеи, которые поползли по всему королевству, которые как будто ветром разносит, — продолжал король Ренард. — Это нарушает спокойствие и порядок, порождает в народе ненужные мысли, а мы никак не можем этому помешать. Отчего Творцам было угодно такое испытание? — произнёс он, глядя куда-то поверх ветвей сада, как бы обращая свои слова в небеса, а потом сказал с усталым вздохом: — Вот и всё, что мне нужно было тебе сказать. Не хочу тебя больше задерживать. Армель, казалось, только этих слов и ждала больше всего на свете, потому что она поклонилась и быстрыми шагами удалилась по дорожке сада. Ренард ещё какое-то время оглядывал свои сады, глубоко задумавшись, но затем опомнился и решил вернуться во дворец, потому что там его ждали дела, не терпящие отлагательств, о которых он не мог забыть ни на минуту.***
Миновав длинный каскадный фонтан и выйдя на безлюдную тенистую аллею сада, Армель перешла на бег, совершенно забыв о правилах приличия, твердящих, что манеры наследницы не должны быть суетливыми. Один раз она остановилась, переводя дыхание и нервным движением поправляя причёску, хотя без помощи зеркала и слуг не могла бы привести её в порядок. Приближаясь к нужному месту, принцесса замедлила шаг, будто она всего лишь прогуливалась мимо. Армель поднялась по ступеням и зашла в целую комнату, что создали цветущие растения в отдалённом уголке сада. Она узнала статный широкоплечий силуэт, но не спешила выдавать своего присутствия. Молодой человек наконец услышал шаги и быстро обернулся. Принцесса в тот миг сама удивилась, что раньше находила это лицо красивым: слишком мягкое, с небольшим курносым носом, обрамлённое светлыми волнистыми волосами — теперь она взглянула на него как в первый раз. Юноша поприветствовал её поклоном, а лицо его просияло радостью встречи. Он приблизился было к ней и хотел взять за руку, но Армель жестом приказала ему держаться подальше. Молодой человек повиновался, но с непониманием глядел на неё и не мог понять причину внезапной холодности. — Я боялся, что ты не придёшь, — сказал юноша с потерянным и даже виноватым видом. — Обращайтесь ко мне, как подобает, — окатил его холодной волной голос Армель. — Я вижусь с вами в последний раз, Фабрис. И писать ко мне больше не смейте. — Что произошло, Ваше Высочество? — пытался понять молодой человек. — И как это мы больше не увидимся, если мы женаты? — Вам что, нужно напомнить, что провидение спасло меня от опрометчивого шага? — раздражённо повысила голос Армель. Глядя на неё, у Фабриса не могло быть надежды оправдаться или исправить положение: холодное и решительное выражение её лица напрочь лишило его дара речи. — Так я напомню: над нами в тайне ото всех произнесли молитвы в закрытом храме, а браслет, который вы надели мне на руку, расстегнулся сам по себе и упал. Моя фрейлина вовремя предупредила нас, что в храм кто-то вошёл, и я вышла через чёрный вход. А не то нас застали бы вместе — и поделом! Давно пора положить этому конец. Тем более, что у меня есть законный жених, и я скоро выйду за него замуж. — Что ты такое говоришь? — обречённо проговорил Фабрис. — Ты не веришь мне? — А я должна верить? Не буду спрашивать, что двигало вами, когда вы так настойчиво начали ухаживать за мной, — всё больше распалялась Армель, забыв о нелишней предосторожности говорить тише, чтобы их не подслушали. Ей удивительно было, как она могла любить этого человека, потому что слишком часто твердила себе последние дни: «Я его ненавижу». — И так всё предельно ясно: Брандонии нужно заполучить права на колидерийский престол, ведь дальнего родства наших династий для этого недостаточно. Одно мне удивительно: почему вы выбрали меня, а не Лавинду — она ещё младше, доверчива и ни в ком не подозревает дурного — была бы лёгкой добычей. — Знаю, вы не поверите, но у меня не было таких намерений, — ответил Фабрис. — Всё дело в том, что я люблю вас, и… — Довольно! — перебила его принцесса Армель. — Не пытайтесь продолжать свою ложь. Разум вернулся ко мне, жаль только, что так поздно. Прощайте. Армель развернулась и выбежала в сад, желая поскорее покинуть это место и забыть всё произошедшее. Но что-то расшатывало её уверенность в том, что она наконец поступила правильно. Она ругала себя и за сожаление о том, что порвала с Фабрисом, и за свою глупость довериться — жутко подумать кому. Сыну наместницы Брандонии, бывшей царицы, чей свёкр предпочёл стать слугой Колидерии, чем умереть самому и погубить свой народ — сдал столицу без боя. Но они наверняка всё ещё мечтали о свободе, а то захватить и Колидерийский престол под предлогом дальнего родства. Принцесса всегда считала, что никакое чувство не может взять верх над её разумом, и усмехалась, читая или слушая, как кто-нибудь потерял покой из-за любви. Могла ли она подумать, что ей самой будет больно от этого чувства. Она не чувствовала ни капли облегчения, лишь стыд за всю династию, что чуть было не позволила обмануть себя. Из её блёкло-голубых глаз скатилась по щеке одинокая слеза, которую она тут же смахнула, чтобы даже цветы в саду не видели её слабости. — Всё это в прошлом. Пусть будет так, — прошептала Армель и, не чувствуя ни жары, ни ветра, ни земли под ногами, зашагала ко дворцу.