Великая дюжина. Адуляровый свет

      Теодор долгое время смотрел в окно, за которым стало совсем черно. Там, в запустелом саду, силуэты деревьев проглядывались смутно, они под дуновением ветра походили на чудовище со множеством извивающихся щупалец. Юноша поёжился и отступил вглубь комнаты. Он собирался уже гасить свечу и ложиться спать, но отчего-то не мог оторвать взгляда от ночного сада. Опять ему подумалось, что Гарвасио, который отделился от них при бегстве от королевского отряда, до сих пор не дал о себе знать.       — И ведь не бросил свою «скотину», — с улыбкой подумал Теодор, вспоминая, как друг перепирался с глозардом, но неустанно заботился о нём. Привязался наверняка, и как всегда крепко.       Мысли молодого Атареса перепрыгнули на тревожные слова брандонийского царевича. Неужели жрецы колидерийского Храма замыслили что-то недоброе? Или же Фабрис расставил для них ловушки в надежде, что они станут помогать ему? Если бы можно было раздобыть ответы на эти вопросы, Теодор готов бы был отправиться за ними на край света. Внешне он был спокоен, и неустанные тревожные размышления выдавали только почерневшие уставшие глаза.       — Отправиться?.. — прошептал юноша, его насквозь пробило молнией пришедшей в голову идеи. Мысли путались, но сердце его радостно запрыгало от того, что он, возможно, найдёт ключ от этой загадки. — Отправиться!..       Вдруг под окном что-то зашуршало громче обычного, не так, как шумит листва на ночном ветру. Теодор мигом задул свечу и выхватил из-под подушки кинжал. Первый этаж был совсем низок, а ажурная решётка никак не могла защитить, если там в темноте притаился враг.       «Смешно будет обнаружить, что там всего лишь шмыгают ящерицы», — усмехнулся юноша, но перехватил рукоятку клинка понадёжнее. Однако, судя по звуку, то было нечто покрупнее. Вспыхнул огонёк откуда-то снизу.       И по ту сторону окна показалась курчавая и взъерошенная голова Гарвасио. Теодор с облегчением опустил кинжал и осуждающе глянул на друга в ожидании объяснений. Чуть погодя из кустов вынырнул глозард, казавшийся немного подросшим по сравнению с тем, какой он был двумя неделями ранее.       — Ну, рассказывай теперь, где пропадал всё это время, — тон Теодора был одновременно мягок и полон тревоги, радость возвращения друга омрачалась мыслями о том, что он мог попасть в беду, будучи совсем один. — Отец не раз посылал людей разыскать тебя.       — Ты сначала окно открой, — пробурчал Гарвасио, постучав костяшками пальцев по решётке, — неудобно мне беседы вести в колючих кустах.       Он не выглядел как человек, измождённый долгими скитаниями и повстречавший на своём пути множество опасностей, поэтому любопытство Теодора требовало немедленных ответов. Юноша отворил ажурную ставню, подавая Гарвасио руку, чтобы тому проще было взобраться на подоконник.       — Лучше бы проделал то же самое с той сестрой Изандро, которая тебе давно нравится, — посмеивался Теодор, стряхивая со своего рукава какие-то колючки, что успели прицепиться с ночного гостя. Тот весь усыпан был, точно мукой, пылью и боги знают чем. Гарвасио залился беззаботным смехом, и только третье предостережение быть потише остановило его.       — Знаешь, какая она грозная? — возразил Гарвасио и с ужасом добавил: — Да она мне за такое голову оторвёт!       Он сел наконец смирно на трёхногом табурете, который с трудом нащупал в темноте, и готов был рассказывать. Глозард, словно выжидая, сложил свою жуткую голову на подоконник, с упоением зевнув. Теодор снова зажёг свечу и занял своё место напротив.       — Долгая история, но если у тебя есть время, готов рассказать, что видел и слышал за эти дни, — почти торжественно сказал Гарвасио, всеми силами стараясь вызвать в молодом господине Атаресе неуёмный интерес, однако тот лишь благосклонно позволял ему говорить и оставался спокоен, хотя мягкая улыбка не сходила с его лица. — Когда вы скрылись из виду, я махнул через ручей и сразу на запад, чуть подальше от моря. Скотина, конечно же, со мной. Представь себе, она здорова, оказывается, а чешуя у неё была серая от того, что этот разбойник не удосужился её помыть. Выхожу из воды, глядь — а она уже не серая, с синеватым отливом!       Теодор тихонько рассмеялся и сложил руки на груди, устраиваясь поудобнее и приготавливаясь слушать всю ночь. Если уж доводилось Гарвасио завладеть чьим-нибудь вниманием, то остановить его не под силу было бы даже Творцам. А Теодор был прекрасным слушателем, который не перебивал, не переводил разговор на другую тему и почти не задавал вопросов.       — Мы шли и шли, начало темнеть, и что ты думаешь? Вижу святилище Дейордата и Веймена! — вытащил главный козырь Гарвасио. Теодор подался вперёд, ожидая, что услышит нечто такое, что даже его может удивить. — Совсем близко, прям рукой подать. Думаю, мне крышка, если попадусь фанатикам, ходят же слухи, что их храмы ожили и там они молятся двум древним духам. Думал, прокрадусь мимо незаметно, главное держаться подальше. Но тут на меня идёт один из них. У меня сердце в пятки ушло! Откуда он появился, будто из-под земли вырос, до сих пор ума не приложу!       — Каков он был? Ты уверен, что он жрец? — спросил Теодор спустя некоторое время, словно крепко обдумывая то, что услышал от друга, и размышляя параллельно о чём-то.       — Сам молодой, чуть постарше нас с тобой, в длинной красной робе. Безоружный, — оживлённо описал Гарвасио. Он вновь переживал в себе и страх, и страсть к приключениям, и радость от того, что уцелел. — Он окликнул меня, не помню как. Спросил, кто такой. Я назвался, сказал, что заплутал и не в святилище шёл вовсе.       Видно, он понял, что я его испугался, дурная о них слава ходит. Ухмыльнулся и говорит: «Впрочем, даже если бы ты пожелал поклониться Великим, преступления в том нет. Сам король, Его Величество Ренард Девоир, позволил нам восстановить храмы, тихо молиться и славить династию». Я уже тысячу раз мысленно стукнул себя по голове, угораздило же сунуться в ту сторону. Не очень-то я ему поверил, хотя что мне оставалось. Но тот говорит: «Коли негде переночевать, оставайся у нас. Дороги сейчас неспокойные, а Великие всех приютят под своей крышей». Хотелось отвертеться, но не вышло, жрец настаивал. Я уже думаю, ну, если в ловушку меня затащит, кинжал у меня на поясе, да ещё покажу ему, как у нас в Карадессе колдуют. Была не была, думаю! А если поблизости де Корсад со своими псами рыщет, то вряд ли сунется в святилище.       Заходим, значит. Скотину разрешил покормить и оставить снаружи. Внутри развалины: где колонна обвалилась, где дверь выбита. Но чисто и обжито. Алтарь их посреди стоит, рядом двое на коленях. Жрец, который меня привёл, сказал не мешать молитве. Конечно, я не стал, себе дороже связываться. Покормили супом из бобов, я лёг спать поближе к выходу. Наутро поблагодарил и ушёл.       — И они ничего не попросили взамен? — недоверчиво спросил Теодор, задумавшись пуще прежнего.       — Нет, представь себе. Сам удивлён. Даже карманы проверил — всё у меня на месте. Тот жрец только сказал на прощание: «Передавай, что служители Великих зла не желают праведным и просящим о помощи. Что нам разрешили вернуться в храмы».       — Ээ, да не обратили ли они тебя в свою веру за это время? — шутливым тоном протянул Теодор.       Гарвасио на это возмутился, сказал, что большую глупость ещё поискать надо, потом засмеялся и долго не мог успокоиться. Потом растрепал и без того непослушные кудри и продолжил повесть о своих похождениях:       — Потом мы вышли и побрели дальше, я старался не терять море из виду. По дороге мне в следующую ночь никто не попадался. А потом под вечер забрёл я к какой-то хижине. Хозяин был очень не рад и хотел меня выставить вон, а потом гляжу: у него клеймо на ладонях. Оказалось, раб держит маленькое хозяйство да продаёт каким-то образом. Потом я ещё в одну деревню попал, там даже в тригаль сыграл. Проиграл скотину и отыгрался, а затем и в Карадесс пришёл. Но святилище у меня не выходит из головы. Значит, неправду говорят, что они кровавые жертвоприношения устраивают? А не то меня бы разделали, как барашка к празднику Середины Лета.       — Может, ты им не подошёл, — возразил Теодор, усмехнувшись. А друг удивлялся, что это с ним такое, что он всё шутит над ним сегодня. Молодой Атарес думал и долго молчал, проговорив наконец: — Это занятно, что ты рассказал. Предположим, что жрец не врёт, а король разрешил им молиться в своих святилищах. А как же разрешение Храма? Они ни за что бы такое не допустили. Или Его Величество это специально сделали, чтобы поставить жрецов Храма на место. Тогда выходит, в словах Фабриса Фраидского была доля правды?       — А может, мне встретились жулики, какие-нибудь бандиты, что вырядились под служителей духов, — выпалил Гарвасио тут же, как ему пришла в голову мысль. Теодор неопределённо покачал головой. И его друг тут же переспросил, уловив цепким слухом новое имя: — Кто такой этот Фабрис?       — Это наш гость, которого Одэлис Силайо держит под стражей, точно пленника, — пояснил Теодор Рейес. — Брандонийский союзник отца — тёмный человек, кто знает, что он задумал. Непонятно, что им движет и кому он верен на самом деле.       — Так вот почему во дворе столько стражи! Поэтому-то я не смог пройти через ворота, пришлось вот так… Им без толку было объяснять, кто я, не впускали!— осенило Гарвасио. Потом он поморщился и спросил: — А как с ним теперь быть? С «гостем»?       — Отец и господин Силайо ещё не приняли решение. Нам нужно время. Возможно, стоит расспросить Фабриса Фраидского поподробнее, чтобы понять его намерения. — Теодор сделал пару шагов по комнате, о чём-то вновь крепко задумавшись. Гарвасио не мог не заметить этого, но едва открыв рот, побоялся докучать лишними вопросами и лишь вздохнул.       — Если бы я мог чем-то тебе помочь…       — Не бери в голову. Отдыхай, а я пока оставлю тебя. Есть одно важное дело, нельзя упускать время, — пятясь к двери, сказал Теодор насколько мог безразлично, будто ему предстояло нечто до того заурядное, что и упоминать не стоило. Гарвасио не проведёшь, он с подозрением глянул на друга, ожидая объяснений. Их не последовало.       — Что ещё за дело ночью?! — возмутился он, но тут же пристыженно умолк, склонив голову, думая, что не стоило повышать голос на сына Хавьера Атареса.       Теодора больше всего на свете смущало, что временами друг детства видел в нём господина, а в себе слугу. Даже теперь, когда отец в бегах и объявлен мятежником. И кто вбил ему это в голову? Не иначе, как сам уважаемый господин Атарес.       — Это связано с нашим гостем, — кратко пояснил Теодор, желая, чтобы между ними не было тайн. Теперь уже он виновато прятал глаза. — Не знаю, выйдет ли… Во всяком случае, попытаться стоит. Не только тебе же искать себе трудности.       Теодор вышел, как можно тише прикрыв за собой дверь, не желая нарушать спокойствия ночного поместья. С лица Гарвасио ещё нескоро спала благодарная улыбка. Только сейчас спустя всё время странствий и маленьких опасностей почувствовал смертельную усталость в теле и разуме. Он зевнул, тем же ответил глозард по ту сторону окна. Надо же было привязать за поводок, чтобы тот не натворил чего за ночь. Как же захотелось забыться крепким сном!       Юноша заметался на месте, соображая, где бы ему пристроиться. Он не стал ложиться на кровать, принадлежавшую единственно Теодору, тем более весь пропитался дорожной пылью. Гарвасио расстелил прямо на полу спальный мешок, что дожидался возможности услужить в его походной сумке, и завернулся в слои ткани и закрыл глаза, призывая к себе сон.

***

      Ночь сгущалась и чернела. Несколько оплавившихся свечей не в силах были с ней бороться — беспомощно извивались от сквозняка. Фабрис, мучимый жуткой тревогой, не мог уснуть в непривычной обстановке. К тому же, незавидное положение заложника карадессцев не приносило спокойствия. Он знал, на что шёл, и не ожидал доверия от Хавьера и его союзников: на их месте он тоже соблюдал бы меры предосторожности. Было липко, душно, горло царевича будто что-то сжало. Воздух наполнился сладковатым запахом увядающих цветов в неухоженном саду поместья. Сама смерть поселилась в этом аромате.       Фабрис без единой связной мысли в голове глядел на горящую свечу. Этот крошечный огонь грел душу и погружал в забытье. Юноша чувствовал, как глаза начали сами собой закрываться, сознание помутнело и уплывало. И вдруг раздался стук в дверь. Царевич вздрогнул, весь сон как рукой сняло. «Войдите!», — крикнул он, но голос не послушался и выдал звук хрипло и совсем не звучно. Фабрис гадал, кто бы это мог быть в столь поздний час. Немного успокаивало, что если бы его задумали убить, вряд ли бы стали учтиво стучаться.       На пороге появился Теодор Атарес. Он шагнул из сумрака коридора как-то несмело, осмотрелся и только после склонился в лёгком поклоне. Фабрис не без изумления кивнул в ответ, выпрямляясь в кресле и пытаясь отогнать от себя остатки сна, слегка потянувшись.       — Простите за беспокойство, могу ли войти? — спросил Теодор совершенно пустым безэмоциональным голосом. Он не то не хотел пугать собеседника излишней заинтересованностью, не то желал не выдавать собственного волнения.       Фабрис вновь кивнул в знак согласия и жестом пригласил нежданного гостя сесть рядом. Не отрывая взгляда от царевича, будто опасаясь, что тот выхватит оружие или метнёт заклинание, Теодор приблизился.       — Подозреваю, что старшие ваши… братья по оружию даже не знают, что вы здесь, господин Рейес? Я прав? — с осторожностью спросил Фабрис, и у самого от такой догадки на лице появилась хитрая улыбка.       — Так и есть, — произнёс Теодор, ответив почти злой ухмылкой. Недоверие неизменно порождало неприязнь, а невозможность высказываться прямо разжигала бешенство. Однако его надо было, точно магическую силу в себе, дозировать и направлять точно в цель, чтобы оно не навредило. Поэтому юноша с холодной вежливостью, отчётливо проговаривая каждое слово, продолжил: — Мне показалось, вам не дали полностью высказаться, и у вас осталось чем поделиться. Ещё раз прошу извинить за визит в поздний час, однако нам обоим дорого время, ждать до утра было бы едва ли благоразумнее.       Фабрис почти рассмеялся, светлые глаза его в темноте будто засветились, или же просто так упал свет. Должно быть, манера речи молодого Атареса напомнила ему, как говорят при королевском дворе, где за вежливостью прячутся мельчайшие крупицы истинных намерений. Усталость царевича пропала, как и не было, он приготовился к словесной дуэли.       — Сведения, которые вы сообщили, нас поразили, — говорил Теодор неспеша, нащупывая наиболее подходящие слова. — И вы оставили после себя больше вопросов, чем принесли ответов.       — Увы, не на все я сам знаю ответ, но с радостью сообщил бы вам подробности. — Фабрис откинулся на спинку стула, принимая, казалось бы, расслабленную позу, но улыбка его стала нервной маской. — У моего человека при храме невысокий сан — он всего лишь Ищущий. Он сам не посвящён ни в какие тайны и не может рисковать, намеренно выискивая информацию.       — Вы проделали долгий путь, а дорога — всегда риск, — заметил Теодор, с сомнением покачав головой. — Позвольте спросить прямо: что бы вы хотели предложить нам? И что попросите взамен?       — Боюсь, что вы единолично не сможете принять решение, соглашаться с моим предложением или нет. Здесь последнее слово принадлежит вашему отцу. Но я хотел сказать, что король желает переговоров и перемен, а вот Храм — нет. Помяните моё слово, скоро их с правителем противостояние может перерасти в настоящую войну. А власть храмовников — хуже двойной дани с Карадесса, понимаете? Мой Ищущий уверен, что они готовы призвать на помощь любую жуткую сущность.       Юному Рейесу сделалось не по себе, эти слухи о Храме обжигали что-то внутри. Теодор узнал это чувство — страх. Что царевич сразу не даст ответа на вопрос, Теодор и предполагал, но его впервые в жизни больно уколола фраза о том, что сам он не имеет права решать и выбирать.       Всё в нём требовало бунта пострашнее того, что начал отец, только не против власти — против своей беспомощности. В висках прогромыхал голос Одэлиса, как будто он был реальным: «Никаких переговоров с тираном!». Но какая-то благоразумная часть его разума взывала остыть и не вредить общему делу, не подвергать себя лишний раз опасности. Требовала поступать так, как он делал всегда.       — Я не жду, что вы сложите оружие, но я предложил бы вашему отцу передать через меня ваши условия мира с королём, — со вздохом сказал Фабрис, словно заранее понимая: слова его не возымеют никакого действия. — Помните, что верховные жрецы — наш общий враг, стремящийся рассорить остальных, а главное — желающий, видимо, прибегнуть к опасной магии, чтобы добиться власти. В обмен от вашего отца требовалось бы только помочь моему Легиону в нужный момент выступить против верховного жреца. Никто не ожидает, что карадессцы могут выступить заодно с нами.       — Должно быть, Его Величество пообещали вам взамен нечто поистине ценное, — как бы невзначай заметил Теодор и с удовольствием отметил в выражении Фабриса, что, похоже, попал в точку. Но царевич вмиг принял вежливо-степенный вид, настолько быстро, будто секундной тревоги и не было. — Тяжело из ваших речей понять, на чьей стороне справедливость.       Фабрис хмыкнул на это и загадочно улыбнулся. Кто мог бы разгадать этого человека?       — Справедливость — вольный чародей, она ни на чьей стороне, — ответил царевич шутливым тоном. Однако говорил это более чем серьёзно. — Вам придётся поверить на слово, что у лично меня веские причины желать мира в государстве и спокойствия для династии. Мой долг — оберегать королевскую семью.       — Хотелось бы поговорить лично с вашим информатором из Храма, мы даже имени его не знаем.       — Оно бы вам ни о чём не сказало и не ответило бы ни на один вопрос. Как вам известно, жрецам нельзя покидать пределы храма без специального разрешения, если нет какого-либо поручения за его стенами. А если бы вы прибыли в Форт-Навир, не смогли бы переговорить с Ищущим наедине, только в зале молитв, а в жилые покои проникнуть посторонним невозможно. В последнее время жрецы охраняют главный храм так ревностно, будто там спрятаны все сокровища мира. Уже наводит на подозрения, не так ли?       — И неужели вы ничего не можете сделать, чтобы мы могли встретиться с ним? — переспросил Теодор требовательно. Царевич покачал головой и задумался.       — Если бы только вы сами были жрецом, вы попали бы в храм. Рискованно, ведь вы не жрец, господин Атарес. — А у самого Фабриса в глазах блеснула какая-то опасная, но спасительная мысль.       Некоторое время они молчали и, судя по всему, обдумывали одно и то же. Наконец царевич почти сурово взглянул на Теодора, что тот почувствовал себя маленьким мальчишкой, хотя они были примерно одного возраста.       — Такое дело потребует небывалой осторожности, — предупредил Фабрис. — Но чтобы вы знали, что я не обманываю вас, готов помочь. Пусть это будет залогом взаимного доверия.       — Да будет так, — согласился Теодор, и от волнения у него всё поплыло перед глазами. О Творцы, в какую авантюру он ввязался! — Тогда мне потребуется ваша помощь. Мне нужно будет проникнуть в храм в Форт-Навире под убедительным предлогом, и да простят меня духи предков, научите, как должно себя вести.       — Непременно. Остаётся всецело довериться вам, признаюсь, мне не хватило бы смелости на вашем месте. Человека, которого вам хочется видеть, зовут Пьер Синтар. Конечно же, при Храме он выбрал себе иное имя.       «Ты с ума сошёл!» — зазвенел в висках у Теодора отчаянный выкрик отца, он эхом отдавал мелкой дрожью по всему телу. Безрассуднее и придумать нельзя, но это единственный выход приблизиться к истине.       Он будет остерегаться засады, царевича же ни в коем случае нельзя отпускать, пока не сорвётся маска с этого таинственного Ищущего. В случае чего спасаться бегством. Теодор корил себя, что в глубине души верил Фабрису, но ведь про себя уже давно повторял слова, казавшиеся ключом к победе: «Войной не построить мира, пока карадессцы бунтуют и не высказывают требований — они ничем не лучше разбойников».       Тот день, когда десятки рабов погибли в борьбе за справедливость, юноша никогда не сможет забыть. А если Фабрис не лжёт, и им всем грозит опасность: и карадессцам, и колидерийцам, и брандонийцам…       — Передайте Его Величеству послание, когда пожелаете, — добавил Фабрис. — Я передам вам все письма от моего информатора, даже оригиналы — они ваши. И, господин Атарес, капля вашего доверия уже радует меня. Будьте спокойны, черновик закона о провинции Карадесс уже лежит у короля в кабинете, нам осталось заставить Храм уменьшить аппетиты. Им уже вскоре придётся убедиться, что жрецы Дейордата и Веймена вернулись в свои святилища.       Царевич отчего-то повеселел и с едва сдерживаемым смехом, к которому примешалась изрядная доля горечи, произнёс:        — Знаете, иногда мне кажется, что я единственный желаю мира. В знак того, что вы можете доверять мне, возьмите этот перстень. — Царевич ловко снял его с пальца и вложил в дрожащую руку Теодора. — Если вдруг решите, что я вас обманул, уничтожите его, и мне мало не покажется.       Теодор покрутил перстень — тот был неестественно холодным. Украшение явно было зачарованно. В чужих руках оно сразу потускнело и только изредка в камне вспыхивали крошечные огоньки. Какое значение имел перстень для Фабриса? Не простая ведь безделушка. Он заключил там часть своей силы? Молодой господин Рейес страшился думать, что туда поймана чья-нибудь душа, он слышал, так иногда делали в древности.       Сомнительный союз заключён. За окном раздался шорох, напоминающий не то шипение змей, не то чей-то зловещий шёпот. До утра было далеко, кругом стояла темнота и сонливость. Теодор удалился ещё тише, чем появился, но страхи и тревожное воодушевление не дали ему этой ночью сомкнуть глаза.