Красной нитью

— Что? — на выдохе вырывается у Паши вопрос. Что адекватность Костенко давно помахала ему ручкой, он догадывался, но чтоб все было настолько плохо… Здраво рассуждать, стоя под пистолета прицелом, получается… зыбко. Мысли неустойчивые и смутные, рассыпаются по уголкам сознания, не позволяя сосредоточиться. «Да что же делать-то?» — стремительно проносится в голове единственная цензурная и связная мысль, за которую Паша и цепляется. Безумным вихрем в голове появляются и тут же отметаются идеи — все несостоятельны. Броситься бежать? Даже до двери не доберется и тогда придется разбираться вкупе со всем остальным со сломанным носом или еще чем пострашнее. Ринуться с кулаками на вооруженного и подготовленного мужчину? Даже в мыслях это звучит как-то безрассудно и опрометчиво: помирать раньше времени Паша совсем не собирается. — Раздевайся, — прерывает мысленные метания Костенко, выразительно покачивая пистолетом. «Да пошел ты, я тебе не девка дворовая» — думает Павел. Ему хочется этот посыл мужчине в лицо кулаками вбить, чтоб и думать о подобных вещах забыл. Только вот силы свои он не переоценивает: понимание собственной слабости предельно четкое. — Может, не нужно? — со слабой надеждой полувопросительно выдавливает из себя Паша надломленным голосом. Пусть сейчас он потеряет всю гордость, но будет умолять, если придется. На колени, если нужно будет, встанет. Костенко смотрит, непробиваемо. Смотрит и ждет, когда Паша, сломавшись окончательно, начнет все требования выполнять покорно. Пока стержень внутренний, который до сих пор его на ногах да при разуме держит, треснет, осколками куда-то под ребра впиваясь, и Паша станет послушным, станет смиренным. «Не дождешься, » — думает Вершинин, на ноги поднимаясь и подальше от опасности отходя. Вжимается в стену, сам себя в угол загоняя.Что делать совершенно не представляет — отчаяние изнутри волной затапливает. — Тебе понравится, — ухмыляясь, говорит ему Костенко. Его глаза сейчас — сплошное желание. Пацан здесь, рядом, только руку протяни. Ждать больше не нужно, выслеживать не нужно, от жажды обладания с ума сходить тоже не нужно. Паша больше не далекий, не запретный, не недоступный. Он теперь только его, Сергея — его личная одержимость, личная таблетка наслаждения. И пусть сейчас не время и не место, пусть у него нет целой ночи для изучения желанного тела, в котором наизусть каждый изгиб знает, Костенко собирается свои права на пацана заявить. Чтобы знал, кому принадлежит, чтобы не смел о других даже задумываться. — Раздевайся, — еще раз приказывает. И пусть такой путь низкий и откровенно подлый, но сил ждать больше не остается. Теперь, когда он совсем близко к объекту вожделения, разум отступает перед напором низменных инстинктов. Остается только голое, неприкрытое желание, которое сдерживать не получается.        Паша смотрит так, словно надеется, что Сергей передумает. Что махнет рукой на переминающегося с ноги на ногу парня и уйдет по своим злодейским делам. Ждет чего-то, забавный, на дверной проем поглядывая, как будто ему помочь кто-то может — себя только обнадеживает. — Это изнасилование, — говорит Павел голосом дрожащим, кивком головы придавая веса своим словам. Смотрит колко и дышит напряженно, через раз. Боится. Костенко такое не то чтобы нравится, но именно сейчас, именно с этим парнем — заводит. Так что не отрывая взгляда от побелевшего совсем Вершинина, он делает несколько шагов вперед, пока не оказывается настолько близко, что ствол пистолета упирается Павлу куда-то меж ребер, недвусмысленно поясняя, на чьей стороне сила. Паша выше, но сейчас кажется совсем маленьким: слабый и беззащитный. Без своих друзей, без плана, без поддержки. Совершенно один. — Я знаю, — выдыхает куда-то ему в шею Сергей, посылая мурашки по коже. Смотрит, как дергается кадык, когда Паша напряженно сглатывает. Надавливая на оружие сильнее, Костенко практически загоняет его под ребра пацана, заставляя выдохнуть сквозь зубы от болезненных ощущений. Паше нужно понять, что с ним не шутят, что пристрелить его сейчас — плёвое дело, что Сергей даже бровью не поведет, всаживая несколько патронов в непокорного парня. И Паша посыл понимает — умный мальчик — кивает судорожно, прикрывая наполнившиеся слезами глаза, вызывая довольную улыбку. — Вот и славно, — подводит итог Костенко, отходя только чуть-чуть, давая Павлу возможность выполнить требование. Смотрит хищно горящими глазами, взгляда не отводя — боится хоть какую-то деталь упустить.        Низко опустив голову, Паша, с трудом заставив словно одеревеневшее тело шевелиться, снимает с себя кофту, оставаясь в одной футболке, но быстро стягивает и ее, словно передумать боясь. Как будто выбор у него есть. Берется за ремень джинс — замирает, поднимая умоляющий взгляд. В глазах столько отчаяния и мольбы, что Костенко не сдерживает судорожного выдоха, от которого парень вздрагивает всем телом. — Пожалуйста, — тихим голосом просит Паша, слабо на успех надеясь. Закусывает губу, в шаге от истерики балансируя. Не хватало только в обморок хлопнуться, чтоб совсем потерять всякий шанс на спасение. Голый торс мгновенно покрывается мурашками и Паша обхватывает себя руками, выглядя настолько слабо, что самому от себя тошно становится: трясется в добавок ко всему, как лист осиновый. Спустя несколько секунд напряженной игры в гляделки Павел, зрительного контакта не разрывая, медленно на колени опускается, решив хотя бы попытаться. Жалкий, думается Паше, насколько же он жалкий и отвратительный.        На коленях Павел смотрится… гармонично, правильно и как-то даже эстетично. Выдохнув через нос вроде раздраженно, а на деле от прострелившего тело возбуждения, Сергей в два шага рядом оказывается. Хватает за подбородок и подносит к губам холодный ствол пистолета, одной рукой крепко удерживая Пашу. — Рот открой, — говорит грубо и хрипло. Паша только челюсти сильнее сжимает, не желая подчиняться. — Открой, или зубы выбью, — выплевывает Сергей, надеясь на благоразумность пацана. Причинять ему боль не хотелось, но остановиться было уже не возможно. — Ты умереть хочешь, Паш? — вкрадчиво спрашивает Костенко, когда дуло пистолета оказывается наполовину во рту пацана. И выглядит Вершинин при этом настолько восхитительно, что Сергей едва стон сдерживает от этого зрелища. Паша слегка мотает головой в отрицании. Жить хочется. Пусть он слабый, пусть ничтожный, но умирать боится до поджилок трясущихся. — Тогда заткнись и делай, что говорю, — заканчивает мысль мужчина. И знать, что Сергей бы его ни за что убить не смог, пацану совершенно не обязательно. Паша судорожно кивает, напоминая сейчас автомобильных болванчиков, что на панель клеятся.        Сергей снова отступает, когда Пашины руки принимаются лихорадочно дергать ремень, в условиях полного отсутствия видимости пытаясь снять с себя проклятый элемент одежды. Когда для действий становится больше пространства, ему все же удается справиться со своенравным предметом гардероба. Быстро поднимаясь на трясущихся ногах, спускает с себя джинсы, отводя взгляд в сторону. Перешагивает их, оказываясь посреди комнаты в нижнем белье, под безумным взглядом наблюдающего за ним мужчины. Щеки невольно розовеют: до жути стыдно. — Спиной повернись, — командует Сергей хриплым голосом. Павел нервно щекой дергает, но молчит и подчиняется, опуская голову. Покорный, сломанный, смиренный. Костенко просто крышу сносит от такого его вида. Заламывая назад Пашины руки, мужчина крепко связывает их собственным галстуком, что так удобно на глаза попался. Дальше с пистолетом в руках будет сложно, да и весьма опасно, а в то, что пацан сопротивляться не попытается верится с трудом. — Зачем это? — паникуя, спрашивает Паша, но ответом его не удостаивают.        Торопливо сняв с себя рубашку, Сергей падает на диван, усаживая сверху долговязого парня, который с трудом равновесие держит, оставаясь без помощи рук. Притягивая ближе к себе за шею желанные губы, Костенко с наслаждением проводит по ним языком, пробуя на вкус. Паша кривится, закатывает глаза, не позволяя выкатиться непрошеным слезам, но молчит и не дергается. Позволяет делать с собой все, что хочется обезумевшему мужчине, а сам от страха дрожит. Сергей с упоением целует искусанные губы своего наваждения, с нажимом проходясь рукой по спине, вынуждая Пашу прогнуться и ближе прижаться.        Решив, что поцелуями насладится, когда они снова окажутся в своем времени, переходит губами на шею, покусывая и тут же зализывая болезненные укусы. Кожа пацана на собственном языке оседает привкусом превосходства, привкусом свершившегося ожидания, привкусом власти. Костенко так погружен в собственные ощущения, что не сразу улавливает, как Павел резко выдыхает через сжатые зубы от очередного поцелуя-укуса куда-то в стык шеи и плеча. Желая подтвердить догадки, Сергей медленно всасывает кожу на шее парня, прихватывая ее зубами, и Паша слегка выгибается, стараясь то ли уйти от ощущения, то ли продлить его. — Какой чувствительный, — выдыхает Костенко, не отрываясь от полюбившейся ему части тела, ближе прижимая к себе обеими руками практически голого парня. Тот сразу вскидывается, приходя в себя, замыкается. Хмыкнув, Сергей медленно проводит руками по спине вниз, останавливая на упругих половинках, с наслаждением сжимая их, лицом утыкаясь куда-то под подбородок, обдавая чувствительную кожу дыханием.        С легкостью поднимая Пашу, укладывает его на спину прямо на пол, опускаясь сверху, как влитой помещаясь промеж крепких бедер. Проводя одной рукой вверх по бедру, прикасается языком к торчащему от прохладного воздуха соску, накрывает его губами, осторожно покусывает, внимательно наблюдая за каждой эмоцией на лице Павла. Тот неведомым образом каким-то ловит взгляд мужчины, мгновенно краснея, прикрывает глаза. Через секунду понимает, что подобное решение было опрометчивым — теперь сознание сосредоточилось на ощущениях: в спину упираются собственные связанные руки, доставляя дискомфорт, грудь ласкают умелые губы, а рядом с членом поглаживает теплая рука. Все это вместе создает взрывной коктейль чувств. Реакцию тела сдерживать сложно, и Паша ненавидит себя за это, отзываясь тихим полустоном. — Ты такой потрясающий, — шепчет ему в ухо Костенко, прикусывая мочку, рукой поглаживая живот на границе с боксерами. Запускает ловкие пальцы под белье, сжимая мягкий член в руке, проводя большим пальцем по головке. Паша всхлипывает от переизбытка ощущений. Ненавидит Костенко, ненавидит себя, но сдержаться не может. — Не надо, — открывая глаза, просит Паша. В его глазах слезы, а голос срывается от очередного движения чужой руки на собственном уже полувставшем члене. Костенко мягко усмехается, повторяя движение, не отрывая взгляда от Пашиного лица, заглядывая в глаза — прямиком в душу. — Я так хочу тебя, Паш, — не разрывая визуального контакта, прямо говорит Сергей, заставляя и так пунцового парня покраснеть еще больше, пусть это и не возможно физиологически. Паше жарко. Ему стыдно, страшно и до сумасшествия жарко. Собственное тело предает и Паша с отчаяньем пытается не позволить разуму сдаться следом. Тогда ему останется только с петлей на шее в неизвестность шагнуть: друзей предал, себя предал.        Когда он остается совсем голым, грудью заботливо уложенный на диван, Паша как-то пропускает, активно самобичеванием да рефлексией занимаясь. Едва появившееся возбуждение пропадает мгновенно от осознания, что игры кончились. Что сейчас ему совсем не нежно засадят. Паша уже готовится к боли и почти о ней небеса молит, что вздрагивает и захлебывается воздухом, когда промеж ягодиц льется что-то влажное и холодное. «Заботливый ублюдок, » — думает Паша, примерно понимая, чем занимается Костенко.        Аккуратно растерев между пальцами какой-то крем, Сергей почти трепетно прикасается к сжавшейся дырочке, проталкивая один палец внутрь. Бережно поглаживает стенки, едва сдерживаясь — возбуждение на пределе, и член пульсирует, требуя разрядки. Только бы не сорваться, только бы вред не причинить, думается Костенко, и он судорожно сжимает зубы, выдыхая сквозь них воздух со свистом. Напряженные стенки с трудом поддаются, растягиваясь под напором, и к первому пальцу добавляется второй. Паша шумно дышит, терпя неприятные распирающие ощущения. Он думал, что будет больно. Думал, что он криком захлебываться будет, пока Костенко с упрямостью тарана будет его в зад иметь, но тот аккуратный, как будто Паша его возлюбленный, а не под руку попавшийся пацан.        Сергей с завидным упорством ищет нужный угол, необходимую точку. Когда пальцы прикасаются к чувствительному бугорку внутри, Паша подскакивает над диваном от прошившего тело импульса чистого удовольствия. Костенко ухмыляется, вновь проходясь по заветной точке, заставляя Павла застонать сквозь зубы. Тот едва не матерится от прошивших тело ощущений, настолько они ему противны. Сергей же балансирует где-то на грани терпения, с трудом подготавливая под себя парня, которого хотел едва ли не половину своей жизни. Даже сам не осознавал, насколько сильно проникла вглубь его одержимость, плотно опутывая душу цепкими когтями — не вырваться.        Когда в пацане спокойно уже двигаются три пальца, Костенко теряет терпение окончательно и бесповоротно. Предохранители срывает, крыша откуда-то издалека машет «до свидания», перед глазами — сплошная пелена. Приспустив штаны, приставляет головку к пульсирующему приоткрытому входу, со стоном толкаясь вперед. Находившийся где-то на рубеже безумия Паша, дергается вперед, когда крупная головка оказывается внутри, растягивая и распирая, доставляя болезненное жжение. Сильные руки не дают отстраниться, хватая за бедра, придерживая, пока немаленький орган с силой проталкивается вперед. Окончательно потеряв самообладание, Костенко толкается вперед, полностью оказывается внутри, выбивая из Паши болезненный стон — тщательно сдержанный крик.        Сергею хорошо. До одури, до мушек перед глазами хорошо. Узкие стенки плотно охватывают член, даря наслаждение, и Сергею приходится на несколько секунд замереть, чтоб не кончить тут же от одного только осознания, что тот самый Паша сейчас с ним, под ним. Пережидая яркую вспышку удовольствия, мужчина медленно выходит, чтоб снова толкнуться вперед, крепче сжимая в руках трепыхающегося Пашу, наверняка оставляя синяки-метки на его коже. Прикрывая глаза, толкается взад-вперед, с удовольствием отмечая, какой его пацан все же узкий.        Переждав очередную вспышку удовольствия, обращает внимание на захлебывающегося беззвучными слезами Вершинина. У того глаза красные, нос уже от слез опух, и дышит он тяжело сквозь всхлипы. И при этом ни звука не произносит, поганец. Протягивая руку, Сергей аккуратно касается члена парня, что уже практически опал после недавнего возбуждения. Цыкнув про себя, мужчина осторожно толкается несколько раз вперед-назад, пытаясь подобрать необходимый угол. Когда Паша стонет что-то нецензурное сквозь зубы, Костенко понимает, что попал куда надо. Повторяя движение, снова улавливая тихий напряженный выдох, наконец отпускает себя. Вбивается сильными, размашистыми толчками, каждый раз проходясь членом по чувствительному сгустку нервных окончаний, выбивая из Паши тихие злые стоны. Кладет руку на снова отвердевший член парня, синхронно с толчками проводя по всей длине вверх-вниз. — Не надо, — сквозь слезы шепчет Павел. Тело отзывается на каждое движения насильника, пока разум вопит от ужаса. Что же ты, сильный и волевой, а сдался, стоило приласкать немного. «Лучше бы ты мне боль причинял, — думает Паша, — лучше бы я с каждым твоим движением агонию чувствовал, чем так. Наизнанку выворачивает». — Перестань. Пожалуйста, — просит отрывисто сквозь срывающееся дыхание, с трудом сохраняя адекватное мышление. То уплывая куда-то, то в реальность возвращаясь.        Сергей не слышит слабых возражений несуразного пацана. Тот говорит одно, а тело его о другом кричит, требуя разрядки. Паша сам подмахивает активно и стонет сквозь зубы, глуша стоны в диванной подушке — зря старается. Костенко еще несколько раз проводит по члену Павла рукой, и тот кончает со стоном, сжимаясь и внутри Сергея сжимая, отчего у него перед глазами все натурально расплывается. Он поудобнее перехватывает скользкие бедра, вколачиваясь в пацана с какими-то практически звериными звуками. Сделав еще несколько движений, толкается глубоко вперед до шлепка кожи о кожу и кончает с гортанным рыком, наваливаясь сверху на Павла и придавливая его к дивану.        Придя в себя через несколько бесконечных секунд, Костенко осторожно развязывает руки Паши, отмечая наверняка болезненную красную полосу на запястьях. Паша даже не пытается растереть затекшие конечности — лежит, не шевелясь и в пустоту смотря. Сергей аккуратно из него выходит, ощущая себя совсем удовлетворенным и отчего-то уставшим, собирает разбросанные вещи. Взглянув на едва поменявшего положение, на сидячее, Вершинина, мужчина накидывает ему на плечи рубашку — тот даже внимания не обращает — и уходит в ванную, чтобы привести себя в порядок и подумать. Хорошенько так подумать.