Крайт

Ответный жест Хаффлпаффцам превратился в одно из самых масштабных мероприятий за всю историю факультета. Он довел до белого каления директора и его помощницу, зато привел барсучат и их декана в полный восторг. Сперва Слизеринцы думали напустить в их гостиную змей, больших питонов и маленьких ужей, но этот жест мог показаться агрессивным, и тогда кто-то предложил на день окрасить галстуки в желто-черный оттенок в знак уважения к факультету. Идея постепенно была доведена до абсурда, и вот в среду днем ученики Слизерина от мала до велика, как ни в чем не бывало, прошествовали к завтраку в мантиях с желтыми оторочками, в галстуках пчелиной расцветки, с зачарованными нашивками, что меняли изображения с барсуков на змей и обратно. В первую минуту никто из присутствующих в Большом Зале даже не узнал их — лишь когда пестрящая желтым толпа устроилась за столом Слизерина, стало понятно, что случилось. День, конечно, тоже был выбран неслучайный — состоялась предпоследняя игра сезона, Рэйвенкло против Хаффлпаффа, и змеи болели с таким рвением и задором, будто от этого зависела их жизнь. Возможно, их крики одобрения совсем сбили ворон с толку, но проиграли они с разницей в десять очков, и это казалось ужасно обидным. Со стадиона Хаффлпаффцев выносили на руках, и среди одинаково одетых учеников было так сложно понять, настоящие это барсуки или мимикрировавшие змеи — восторг они выражали одинаково. Львы, обычно подбадривающие барсуков, в этот раз демонстративно болели за ворон и даже попытались устроить небольшую потасовку, когда поняли, что на их возмущение никто не обращает внимание. – Если отец узнает, что я так вырядился, он меня с гобелена выжжет, – заметил Маркус, расправляя желтый воротник. День стоял погожий, так что они все грелись на солнышке, подставляя теплым лучам свои головы и руки. – Не так страшно, – ответил Вестон, искренне забавляясь ситуацией. – Вот если бы пришлось нарядиться львами, я бы лучше съел тухлого картофеля. Наблюдая за тем, как Леон красуется в желто-черном галстуке и рассылает девочкам всех факультетов воздушные поцелуи, Гарри испытывал смутные чувства. Сам он не мог сказать, что выглядит также пристойно. С недавнего времени Стайлс начал зачесывать волосы назад, но его облик существенно не поменялся. Веселье продолжалось. Хаффлпаффцы, до недавнего времени ещё сомневающиеся, что их подарок пришелся хладнокровным обитателям подземелья по вкусу, теперь расслабились и весело что-то расспрашивали, безмятежно путаясь среди черно-желтых галстуков. Вороны почему-то страшно расстроились, а львы и вовсе решили, что это какое-то гнусное издевательство. – Да они же смеются над Вами, – пытался втолковать какой-то Гриффиндорский семикурсник толпе недоумевающих пятикурсников с Хаффлпаффа. Видя, что им не комфортно в компании агрессивно настроенного верзилы, Феликс ловко швырнул в него невербальным Силенцио и демонстративно спрятал палочку в рукаве. Громила беспомощно открывал рот и явно сыпал беззвучными проклятьями. – Смеемся мы над Вами, – заметил Розье под дружный хохот однокурсников. Староста Хаффлпаффа, стоявший среди своих барсучат, приветливо помахал ему рукой, и Феликс отделился от друзей, чтобы поздороваться. – Тебе очень идут наши цвета, – безмятежно заметил Бьёрн, рассматривая Феликса с ног до головы. – Может, последний курс с нами поучишься? – Я бы с радостью, – улыбнулся Феликс, и его голос снова изменился, совсем как в прошлый раз. – Но тогда мой брат совсем выйдет из под контроля. – Очень жаль, – Бьёрн помахал ему рукой и поторопил своих подопечных к замку. Вся его фигура выражала бесконечное довольство собой. Гарри задумчиво пожевал нижнюю губу. Ему почему-то хотелось, чтобы Бьёрн провалился под землю, хотя он явно хорошо относился к Феликсу и точно не стал бы сыпать оскорблениями в сторону их факультета. Его неприятно жгло, и Гарри почувствовал себя мелким паршивцем. – Что с тобой? – спросил Тони, заметив, что лицо друга словно стало восковым. – Тебя как будто дементор поцеловал. – Ничего, – быстро ответил Гарри и посмотрел на Тони с какой-то странной усталостью. Он не знал, кто такой дементор, а сейчас не хотел даже спрашивать. – Я просто думаю. Близились экзамены, и Гарри старался, как никогда. Старался он, правда, совсем не из-за итоговой оценки — в себе Стайлс был уверен, как и многие на факультете. Он занимался дополнительно у Флитвика, терпеливо зубрил чары, которые давал ему Феликс, читал о свойствах растений для зелий и писал вдвое больше эссе, чем обычно. Он даже написал задание для одного третьекурсника, предварительно почитав его учебник. Всё получалось, всё складывалось, всё спорилось — Флитвик чуть ли не каждый урок ставил его в пример, его имя по-прежнему значилось в списке лучших учеников, о чем постоянно напоминал Снейп, профессор Шелл был в полном восторге от того, как мальчик владеет палочкой, профессор МакГонагалл регулярно одаривала Слизерин баллами, даже мадам Спраут оценила его мандрагору, как одну из удачнейших, и всё равно Гарри чувствовал, будто делает недостаточно. Каждое утро глядя в зеркало, Стайлс видел какого-то несмышленого малыша, который замахнулся на то, что ему не по силам. Определиться с предметами на следующий год было сложно. Стайлс понятия не имел, какие дисциплины считаются у магов приоритетными, помимо основных. Сперва Гарри собирался выспросить советы у старшекурсников, но после просто выбрал те же предметы, что и Тони с Леоном. Прорицания, Руны и Уход за магическими существами. Изучение маглов на Слизерине выбрал лишь один человек — Сара Стеббинс. Стараясь не обращать внимание на растущую в груди тоску, Гарри посвятил всё свое внимание обучению. Даже скучнейшую Историю Магии Стайлс зубрил так, что мог ночью повторить учебник по строчкам. Временами он чувствовал себя не очень хорошо, и это состояние страшно его раздражало. Себя Гарри звал лентяем, и чем сильнее было желание отдыхать, тем более рьяно Стайлс зарывался в книги. – Нельзя так, – канючил Леон, перелистывая справочник по русалочьему языку больше для своего удовольствия, чем для изучения. Он выбрал тактику активного отдыха, чтобы расслабить мозги перед экзаменом. – Ты себя совсем загоняешь. – У меня всё под контролем, – сказал Гарри, утомленно разминая виски, чтобы нагнать кровь в голову. – Ещё одно эссе по зельям, и Снейп будет вынужден взять меня на специальные занятия в следующем году. Откровенно говоря, профессор Зельеварения принял бы его и так, но Гарри хотел иметь гарантии. – Хотя бы поешь, – произнес Тони, впиваясь зубами в сочную грушу. У него была другая тактика — есть больше фруктов, что, по его мнению, должно было сделать его умнее. – Тебе нужно где-то брать силы... – Еда не входит в мои планы, это пустая трата времени, – произнес Гарии, вновь беря перо в руку, чтобы закончить сочинение. Кисть немного саднила, и Стайлс подумал, что занимается самообманом, лишь бы отдыхать. Он повертел рукой во все стороны, игнорируя странное покалывание, и снова принялся за дело. – Я не собираюсь отвлекаться на подобную ерунду, мне ещё отрабатывать новое заклинание. Тони посмотрел на него оскорбленными глазами, Леон постучал указательным пальцем по виску. С недавнего времени Гарри целенаправленно пренебрегал обедом. Запасался сэндвичами с завтрака и спешно поглощал их в гостиной факультета во время чтения — в Большом Зале сосредоточиться было невозможно, все шумели, как в Косой Аллее, и к тому же кто-то мог случайно пролить на страницы тыквенный сок. Слова начали расплываться, точно жуки побежали в разные стороны, подальше от Гарри и его пристального внимания. Стайлс с силой надавил на перо, поставил кляксу, потом ещё одну, что вызвало у него приступ ужасного раздражения. К горлу подступил странный комок. В глазах резко потемнело. Гарри услышал в отдалении крик — кажется, он принадлежал Леону. Потом всё исчезло. Очнулся Гарри на больничной койке, лежа на спине. Он чувствовал только слабость, едва мог пошевелиться. Спина отзывалась еле живой томящей благодарностью — последние несколько часов Стайлс сидел скрючившись, и бедные межпозвоночные диски нещадно ныли. В отдалении послышался голос мадам Помфри, очень строгий и серьезный. – Это от переутомления, – сказала она кому-то. – Мальчику нужен хороший сон и питание, прогулки на свежем воздухе, отдых. Сколько у него факультативов в неделю? – спросила волшебница. В ответ послышалось какое-то бормотание. – Это очень много. Посидите с ним, пока я схожу за зельем. – Хорошо, – послышалось в ответ чуть громче. Этот голос явно принадлежал Феликсу. Он был встревожен — Гарри никогда не слышал, чтобы староста был настолько серьезным. А ведь никого серьезнее Феликса он не знал. Послышались шаги — Феликс прошел за ширму, сел на край его кровати, поправил подушку. Его рука мягко погладила Гарри по голове, такая прохладная и приятная. Стало немного спокойнее — в первую секунду, как Стайлс услышал про переутомление, он готов был разозлиться, потому что отдых срывал все его планы. Он хотел успеть прочитать до каникул пятнадцать книг, не меньше. – Что с ним? – спросил чей-то голос. До этой минуты Гарри и не знал, что в Медицинском крыле есть ещё кто-то. Глаза открыть не получалось. Стайлс вообще чувствовал себя ужасно вялым, и сам, похоже, не мог сейчас даже толком перевернуться. – Переутомление. Гарри очень серьезно относится к учебе и, как оказалось, почти не отдыхает. Я не досмотрел, – голос Феликса немного упал, и он тяжело выдохнул. – А с тобой что? – Я слегка досадил фестралу, и он зажал мою руку в пасти, сломал лучевую кость, – ответил кто-то. – Жду, пока сработает Костерост. – Так тебе и надо. Ещё ни разу Гарри не слышал, чтобы Феликс звучал так агрессивно. Любопытство взяло над ним верх. Он сделал усилие, от которого почему-то в голове будто зазвенело, и покосился на соседнюю койку из под полуприкрытых век. Там сидел Чарли Уизли, его рука была надежно зафиксирована. На лице несколько ссадин — верно, фестрал ещё и боднуть его умудрился. Гарри много про него слышал, часто видел во время матчей по квиддичу, но ещё ни разу не рассматривал Чарли Уизли так близко. Он был коренастым, крепко сложенным, огненно-рыжим. Даже со своей койки, с полузакрытыми глазами, Гарри видел россыпь веснушек на его лице и большие-большие глаза. На вид он был простоват, и мантия, которую Чарли обычно носил, казалась потертой. – Когда я сказал, что хочу уехать в Румынию, я не имел в виду, что хочу уехать без тебя, – произнес он вдруг. У Гарри моментально сложилось впечатление, будто его не должно здесь быть. – Замолчи, – голос Феликса стал нервным, и он бегло осмотрел помещение — кажется, кроме них никого не было. Он посмотрел на Гарри — Стайлс упорно делал вид, будто ещё не пришел в себя — и перевел взгляд на Чарли. – И говори потише. – Мне молчать или говорить? – Феликс ничего не ответил, но Гарри почувствовал, как от него исходит раздражение. Чарли примирительно поднял одну из рук. – Я просто не планировал всё так далеко. Мне понравилась Румыния, потому что там большая колония драконов, и было бы хорошо освоиться в подобном месте. Это не значит, что тебя нет в моих планах, просто... я не знаю, как уладить ситуацию с твоим отцом и моей семьей, – произнес он, и Стайлс искренне пожелал оказаться в гостиной факультета, желательно с затычками в ушах. – Быть предателем крови для твоей семьи хуже, чем быть маглорожденным или сквибом. А мои просто не смогут понять... К тому же, как быть с твоей невестой? И, твой дедушка всё ещё хочет передать свои полномочия тебе. Феликс молчал. В этот раз было даже хуже, чем когда они случайно застукали Флинта и Пейджа. Тогда они втроем несли ответственность за то, что влезли в чужую жизнь. Теперь Гарри даже не мог сделать вид, будто он только очнулся. Хорошо, что тело всё ещё было слабым и неподатливым, потому что страшно хотелось задрожать. – Я могу никуда не ехать, – вновь подал голос Чарли. Гарри всей душой молил его замолчать, но он не останавливался. – Серьезно. Это не так важно. Я смогу работать в Гринготсе, с Биллом, там тоже есть драконы. Банк тесно сотрудничает с заповедником. Феликс, я люблю тебя, – произнес Уизли даже громче, чем всё остальное. – Не хочу, чтобы мы так глупо поссорились. У Гарри неприятно сжался желудок. Если бы Феликс сейчас посмотрел на него, то увидел бы, как сильно дрожат его брови. Стайлс не пытался даже смотреть на них — жмурился, чтобы в ушах стоял звон, но, как на зло, сейчас звук был не такой громкий. – Рука сильно болит? – наконец, спросил Феликс. – Очень. Гарри почувствовал, как Феликс встал с его койки и пересел на соседнюю. – Думаю, тебе надо поехать, – сказал Феликс уже без всякой злости. Кажется, он даже взял Чарли за руку. – Хотя бы на год, пока я заканчиваю Хогвартс. Всё равно здесь делать нечего. Пара полудохлых драконов Гринготса никогда не сравнятся с настоящей колонией. У нас будет больше времени, чтобы всё обдумать. Послышался звук, который Гарри даже не пытался идентифицировать. Он попытался повторять про себя законы Трансфигурации Гампа. Его мозг гудел. Гарри взялся думать о таких вещах, толком не отдохнув, но и расслабиться будучи свидетелем подобного не получалось. – Я буду писать тебе каждый день, – с энтузиазмом заметил Уизли. Кажется, Феликс посмотрел на него довольно скептически, потому что Чарли поправился. – Каждую неделю. Будешь отвечать мне, если не сильно увлечешься компанией Бьёрна? – Иди ты, – Феликс еле слышно рассмеялся и, кажется, несильно толкнул Чарли в бок. – Я просто был зол на тебя. Легкая тошнота подступала к горлу. Гарри попытался незаметно выдохнуть. Это далось на удивление тяжело, но сразу после того, как застарелый кислород покинул его легкие, стало немного легче. Нужно продержаться ещё немного. Не будут же они миловаться всё время. – Я знаю. Если ты устал, я могу присмотреть за малышом. Лучше бы этот Чарли просто его ударил. Гарри хотелось вскочить и сказать, что никакой он не малыш, но что бы случилось? У него бы закружилась голова, он упал бы на пол на глазах этого гриффиндорца и Феликса. Этот Чарли побрезговал бы даже палочку достать, чтобы указать его место. Феликс посмотрел бы на него с жалостью. – Гарри не очень любит малознакомых людей, особенно Гриффиндорцев, так что тебе он будет не рад, – отозвался Феликс. Лучше бы он говорил о нем с презрением, чем с такой заботой. – Почему я не удивлен? – заметил Чарли, кажется, не слишком обидевшись. – Но я все равно могу присмотреть за ним, как староста. Серьезно, на тебе лица нет. Отдохни. – Просто это я не досмотрел, – сказал Феликс. В его голосе сквозило настоящее разочарование в себе. – Я видел такое у старшекурсников, но Гарри только тринадцать, он маленький. Ему нужно больше бывать на воздухе и отдыхать. В эту секунду Гарри почти мечтал оглохнуть. – По-моему Ваш факультет требует большего уровня ответственности, – ответил Чарли. – У нас, конечно, тоже усердно готовятся к экзаменам, но, я тебе клянусь, на прошлой неделе я видел, как третьекурсники нашего факультета пытались на спор заставить друг друга съесть флоббер-червя, – добавил он, кажется, пытаясь насмешить Феликса. – Вы слишком серьезно ко всему относитесь. К счастью, мадам Помфри, наконец, вернулась и отправила Феликса восвояси. Гарри мягко «привели в чувство» и напоили специальным зельем. На вкус оно было не очень приятным, однако не шло ни в какое сравнение с тем, что Гарри услышал, пока притворялся предметом интерьера. Несмотря на то, что ему стало немного лучше, вернуться в гостиную Слизерина мадам Помфри не разрешила. Он попробовал встать, и у него сразу же пошла кровь носом — прямо на глазах у Чарли Уизли! — после чего расстроенному Гарри дали зелье Сна без сновидений, и он почти сразу отключился. Когда он проснулся, Чарли Уизли всё ещё лежал на соседней койке. Гарри рассматривал его исподтишка, делая вид, что ещё спит. Теперь, когда Стайлс знал, что он не только ловец, но и староста, мальчик просто хотел исчезнуть. Чарли был одним из лучших учеников на курсе — его имя было в списке выдающихся студентов, его назначили старостой, он прекрасно разбирался в волшебных животных, играл ловцом. У него получалось всё, чем бы он ни занимался. Конечно, он нравился Феликсу. Всё стало ещё хуже, когда к Чарли заглянули его младшие братья. Долговязый мальчик с очень заносчивым голосом, и два близнеца, устроивших в палате настоящий вихрь. Чарли казался очень заботливым. Он умудрился даже проверить у близнецов домашнее задание и помочь им с картами по Астрономии. Когда Гарри имел неосторожность посмотреть на него в открытую, Чарли дружелюбно поздоровался. Чувствуя и стыд, и гнев одновременно, Гарри отвернулся и укрылся одеялом почти с головой. Вечером Гриффиндорца выписали. А вот Гарри задержали в больничном крыле на целую неделю. Следующие несколько раз, когда Феликс приходил навестить его, Гарри упорно притворялся спящим. Ему почему-то было тяжело на него смотреть. Во время одного из ранних визитов Тони и Леон попытались принести ему жабу для настроения, однако Помфри выставила их вон и велела не приближаться к Больничному крылу до выписки Гарри. На следующий день они попытались кричать под дверью, и, по всей видимости, им назначили отработку. Несколько раз в Больничном крыле появлялся декан. Он справлялся о здоровье Гарри и даже довольно чутко интересовался его нуждами. Когда Гарри сказал, что хочет приступить к домашнему заданию, Снейп назвал его тупоголовым и велел забыть об этом, пока мадам Помфри не даст свое разрешение. Он сказал, что может принести ему сказки Барда Бидля, и Гарри нехотя согласился. Только сказки он не читал в своем-то возрасте. По всей видимости, в глазах декана он тоже был малышом. Помогать больным часто приходил Седрик Диггори, юный Хаффлпафец с перманентным румянцем на щеках. Какое бы поручение ему не давали, работа спорилась в его руках безо всякой магии. Мальчик с радостью чистил пробирки, капал на мелкие царапины пациентов Бадьяном, и вообще старательно поднимал всем настроение. Он уже знал Эпискеи, и Помфри, по всей видимости, страшно им гордилась. Наверное, потому что сама она много лет назад закончила Хаффлпафф. Гарри было очень скучно. Сказки Барда Бидля, конечно, были интересными и местами жуткими, но Стайлс был твердо уверен, что вышел из того возраста, когда принято забивать досуг сказочками. Учебники ему не приносили, домашнее задание делать не позволяли, даже бумагу и чернила не давали — Гарри писал бы эссе на свободную тему. Седрик великодушно отдал ему свое волшебное йо-йо, чтобы Гарри не было скучно, но Стайлс, пусть и поблагодарил его, играть не хотел. На Седрика он не сердился лишь потому, что Хаффлпаффец был младше и предлагал игрушку без задней мысли. В один из будних дней, незадолго до выходных, когда погода за окном была особенно солнечной, от чего хотелось выть, в больничное крыло заглянул Найл Хоран. Оно пустовало — кроме Гарри внутри никого не было. Один он умудрился заболеть перед экзаменами, когда все нормальные люди читали учебники и практиковали чары. Разочарование и досада, которые последние дни не давали мальчику покоя, накинулись на него с новой силой. – О, привет, – Найл подошел к нему и устроился на высоком стуле. – Не знаешь, где Седрик Диггори? – Седрик и мадам Помфри ушли к Снейпу за Крововосполняющим зельем, – с легкой досадой поведал Гарри. Если ему хотя бы позволили бы поучаствовать, но Помфри велела лежать и не бродить по Больничному крылу. – Она учит его определять их по запаху, не глядя. Происходящее казалось ужасно несправедливым. – Что с тобой случилось? – поинтересовался Найл вежливо. У него всегда был такой участливый голос, и Гарри мельком подумал, выглядит ли он жалким и в глазах Хорана? Наверное, да. Мало того, что гнусный змей, так ещё такой неудачник. – Переутомление, – со вздохом ответил Гарри. – Я не рассчитал свои силы и потерял сознание. А потом у меня кровь пошла носом. – Это ужасно, – воскликнул Найл, рассматривая его теперь с большей настороженностью. – Нет. Ужасно то, что я умираю с тоски, – раздраженно ответил Гарри и почти с ненавистью уставился на дверь, за которой был коридор, а уж пройдя по нему можно было попасть в классы. – И не могу делать уроки. – И готовиться к экзаменам, – кивнул Найл, понимающе качнув головой. Гарри невольно фыркнул. – К экзаменам я всегда готов. – Мистер Хоран, – донесся до них голос мадам Помфри, и Найл, помахав Гарри ладошкой, ушел. Вновь развалившись на кровати, Гарри беспомощно уставился в потолок. Грустные мысли одолевали его. Ну, почему всё так? Он так отчаянно бежал от тяжелых раздумий, зарываясь в учебники, но теперь их не было, и Стайлс остался со своими мыслями один. Пытаясь внушить себе, что его прогресс можно назвать впечатляющим, Гарри терпел фиаско за фиаско. Все достижения казались ему ничтожными. Он — не Чарли Уизли. Даже не Эрик Бьёрн. На самом деле он, Гарри Стайлс, вообще никто. Он почти позволил себе упасть на дно и подумать, что стоит поиграть с йо-йо, как в больничное крыло вернулся Найл и, кивнув мадам Помфри, решительно направился прямо к нему. Его волосы смешно порхали, как и всегда, голубые глаза сияли даже на расстоянии. Под мышкой он держал толстенный том, который с гордостью оставил на прикроватной тумбочке, прежде чем вновь сел на высокий стул. Гарри с удивлением узнал «Развитие и упадок темных искусств». – Я сказал мадам Пинс, что ты сейчас в Больничном крыле, и спросил, что могло бы тебя порадовать, – заявил Найл, демонстрируя не шуточную смекалку. – Она сказала, это твоя любимая. Правда? Я посмотрел, на формуляре твоя фамилия была написана двадцать семь раз! – Да, это моя любимая, – невольно согласился Гарри, погладив книгу по корешку. – В ней интересней, чем у Бинса. – Он, пожалуй, немного скучный, – осторожно согласился Найл. Гарри посмотрел на него испытующе, пытаясь понять, пытается ли Найл смягчить углы или действительно так думает. Хоран смотрел на него честными глазами наивной лани, разве что руку не попытался обнюхать в поисках сахара. – Он ужасен, – непримиримо возразил Гарри. По его урокам он точно не скучал, потому что всю информацию всё равно получал из учебника. – Маркусу отец рассказывал, что Бинс и при жизни был тем ещё занудой, и на его уроках всегда было скучно. А теперь его, наверное, не уволить... Он ведь так и будет слоняться по замку! – с досадой заметил Стайлс. – Ал единственный, кто выбрал Историю Магии основным предметом. Но и он ушел. – Ты по нему скучаешь? – Иногда он пишет, – пожал плечами Гарри. Не то чтобы они часто общались, просто Стайлс ценил всех, кто учился на его факультете. – В Бобатоне ему очень нравится. У них директор школы полувеликанша. Радоваться нечему, конечно, но она талантливая волшебница. Буквально на мгновение Найл скривился, словно фраза про полувеликаншу как-то его задела, но он, похоже, решил дальновидно сделать вид, будто ничего не заметил. – А я думал, он будет учиться в Дурмстранге, – вместо этого заметил Хоран. – Потому что все Слизеринцы темные волшебники? – спросил Стайлс, прекрасно видящий, как меняется мимика Хаффлпаффца. Найл заметно покраснел и взмахнул ладонями чуть ли не перед его лицом. – Нет, я это в виду не имел, – возразил он с легким нажимом. – Вы очень странные и... иногда пугающие. Дорогу Вам лучше не переходить. Зато с Вами всегда знаешь, что Вы добьетесь своей цели! – добавил мальчик с некоторым восхищением. – С Гриффиндорцами не так. Они весь год притворялись нашими друзьями, а когда Вы надели наши галстуки, так разозлились. Они на самом деле не считают, что кто-то может с нами дружить. Они всегда должны быть на первом месте. Готовы только пропустить ворон, потому что они умные. – Что ты имеешь в виду? – почти с возмущением воскликнул Гарри. – Вас все любят. Вы самые лучшие в школе! После нас, конечно. – Нет, это не правда, – Найл улыбнулся и как-то очень красиво поправил волосы. – Ты маглорожденный, поэтому не знаешь, что говорят про наш факультет. Что он хуже всех. Что вот есть умные, смелые и хитрые. И есть мы, – произнес он таким тоном, словно не было ничего более очевидного. – Мы — никто. Не знаю, почему-то доброта, терпение, верность и упорство в глазах людей ничего не значит. Вас ненавидят, это правда. Ненавидят, потому что не могут не считаться. А нас... нас просто не замечают. Удивительным образом интонации Хорана до последнего слова так и остались твердыми и очень спокойными. Гарри посмотрел на книгу, лежащую на тумбочке вместе с игрушечным йо-йо, принесенным другим барсуком. Как можно недооценивать людей, которые могут бескорыстно сделать хороший поступок? А терпение и трудолюбие, что в школе равнялись прилежанию, а в будущем — ответственному отношению к работе? Посмотрев Найлу в глаза, Гарри покачал головой. – Они не правы. Во всём. Ум и смекалка в учебе очень важны, равно как и хитрость с амбициями. Труд и упорство — это вообще самое важное в обучении. Положим, нет у тебя таланта — так только трудом ты можешь достичь вершин. А какой прок от смелости и благородства в образовании? Как они помогут на Трансфигурации? Положим, у ворона есть ум, и он превратит ежа в игольницу, используя знания. Змей блеснет талантом, используя чутье и хитрость. Барсук приложит усилия, упорным трудом достигнет цели. Но что сделает лев? Покажет ежу свою смелость или похвастается благородством, чтобы бедняга осознал свою ничтожность и превратился в игольницу? Смех, да и только. Знаешь, что происходит? Кто меньше представляет из себя, тот саботирует других. Это просто кучка бездарностей. У них ни таланта, ни хитрости, ни упорства. Смелость, может, и понадобится им в реальной жизни, когда они будут умирать, как мухи, в аврорате, бросаясь под непростительные. А вот в учебе от неё никакого толка. Только бладжеры головами ловить. Его речь, кажется, очень впечатлила Найла. Он снова увидел румянец на щеках Хорана, и его губы неловко приоткрылись, словно мальчик не знал, что сказать. По всей видимости, такие слова Хаффлпаффцы слышали от представителей других факультетов нечасто. – Уверен, среди всех факультетов есть хорошие люди, просто кто-то любит внимание, другие пытаются показать себя через поступки или ещё как-нибудь, – попытался возразить он растерянно. – Ты уверен, потому что ты добрый, – отмахнулся Гарри и интенсивно постучал пальцем по твердой обложке. – Только, знаешь, доброта — это не слабость. Ты не должен быть добрым по отношению к людям, которые этого не заслуживают. Барсуки в дикой природе — не милые плюшевые игрушки. Разозлишь такого, он укусит тебя крепко. Барсук — это хищник. Мышей и ящериц напополам перекусывает, ловит птиц, грабит медовые соты. А после спит до самой весны в огромном подземном городе, построенном своими лапами. Вот, кто такой барсук, – произнес Стайлс, чуть успокоившись. – Он мудрец, боец и накопитель. И как же Гарри повезло, что он так хорошо учился в магловской школе и ещё кое-что помнил. – Спасибо тебе! Я... совсем забыл, что барсуки — настолько замечательные животные. Недавно Роджер сказал, что барсуки — толстые и ленивые звери, и выглядят на гобелене нашей школы хуже всех, а я и не знал, что ответить, – произнес Найл, взглянув на Гарри с благодарностью. – Потому что ты поверил в то, что о тебе говорят, – заключил Гарри, чувствуя, что в кои-то веки сказал что-то значимое. – Если бы я слушал, то считал бы себя мелким, ползучим гадом. Но я считаю себя королевской коброй, и зубы мои полны яда. Сейчас в это верилось с трудом, потому что Гарри говорил хорошие вещи, но Найл всё равно улыбнулся уголком губ. – Ты и правда примечательная личность, Гарри, – заметил он, прежде чем они попрощались. Гарри развалился на своей койке, прижимая книгу к груди. Он так разошелся, что у него в носу снова начало печь. Все его мысли теперь путались, но всё-таки Стайлс смог выделить что-то удручающее и вместе с тем очень правильное. Близкие связи, понял он, совсем не для него. Кто бы ни был дорог его сердцу, эта карта не сыграет. Но у него были верные друзья, и он, как настоящий Слизеринец, должен был ими дорожить.