Дом без номера

      Та ночная прогулка с Алексом оказалась для Макса не последней. Как-то раз, через несколько дней после ночного похода в музей, Макс снова засиделся допоздна. В нем засела смутная идея, которую, он даже не сомневался, Алексу ничего не стоило угадать. Пытаться что-либо делать за его спиной было бы самым глупым, что только можно было придумать. И Макс решил быть осторожным. Для начала нужно было поближе присмотреться к документам и письмам. Документы оказались, в большинстве своем, метриками и копиями записей из церковных книг. Если их сопоставить, выходило что-то вроде генеалогического древа некой семьи по фамилии ФонБрюгге. Не так уж сложно оказалось проследить это родословное древо, обрывавшееся на всего лишь одном имени: Александр Людвиг ФонБрюгге, родившийся в 1881 году. Фотографии Александра Макс в архиве не нашел, но он почти не сомневался, кому принадлежало это имя и чья это была дата рождения. Женщина, так похожая на Алекса, была его матерью, в этом не было никаких сомнений. И судя по всему, у Алекса была ещё сестра Луиза, чья судьба после 1917 года оставалась для Макса неясной. Перевести же письма, никому их при этом не показывая, не представлялось возможным. Единственное, что Макс знал, так это что некоторые из них начинались с обращения «Lieber Alex» и были датированы разными годами с 1890х по 1918й. Целая стопка писем была написана удивительным, причудливым почерком с сумасшедшими резкими росчерками, и были подписаны «Daniel». Макс был почти уверен, что написал их тот самый персонаж с фото номер один. Несколько писем были написаны мелким, наклонным, аккуратным почерком и подписаны «Mona». Эти письма были единственными более поздними — датированы с 1933го по 1936 год. Только у этих писем были конверты, и Макс рассмотрел на штемпелях, что все они были отправлены из Берлина в Нью-Йорк. Макс рассматривал штемпели на открытках, когда вошёл Алекс и поинтересовался, собирается ли Макс заканчивать работу. — Я, конечно, ценю такое рвение, но есть и спать тоже иногда полезно. — сказал он. В этот вечер Макс снова ужинал у Алекса, а потом Алекс резко поднялся из-за стола. — Пошли. Прогуляемся. — В какой музей вломимся сегодня? Краеведческий? — ухмыльнулся Макс. — Лучше. Идем. Алекс всегда ходил очень быстро. Вообще все его движения были лёгкими и точными, как у кошки. Макс с интересом рассматривал его. Он был высокий, стройный и широкоплечий. Не худой, но и не массивный. Можно было подумать, что Алекс танцовщик или легкоатлет. В нем были пластика и артистизм. А ещё Макс слушал, не отрываясь, когда Алекс рассказывал что-нибудь. Слушая его, Макс сам как будто побывал в разных странах, на всех континентах, посмотрел легендарные футбольные матчи и автогонки, своими глазами увидел войны и рок-концерты, стихийные бедствия и научные открытия, огромные города и средневековые развалины. Макс слушал, и его захватывало новое, жадно скребущее где-то внутри чувство — ему хотелось жить. До боли хотелось увидеть хотя бы десятую часть от всего этого. Он рассматривал лицо Алекса в такие моменты, осознавая что вот эти самые глаза уже сто тридцать восемь лет смотрят на этот мир и эту жизнь, от которой Макс с такой лёгкостью готов был отказаться, меньше чем две недели назад. С одной стороны, было сложно сказать, чем именно это почти безэмоциональное лицо так притягивало, а с другой стороны, Макс не мог бы назвать никаких недостатков в его внешности. Вряд ли можно было считать недостатком лёгкую ассиметрию тонких губ, то ироничных, то решительно и твердо сжатых. Или причудливую мимику бровей, почти прямых в спокойном состоянии, чаще хмуро сдвинутых. Иногда одна из них поднималась резким углом, рисуя на гладком лице скептицизм или насмешку. Цвет его глаз, затенённых прямыми русыми ресницами, менялся в зависимости от настроения и освещения. Вишнево-карие вокруг зрачка и прозрачно-серые по краям радужки, они казались то темными, то светлыми, от чайных до песочно-серых. Макс немного побаивался его взгляда, который фиксировался на собеседнике с цепкостью и бесстрастностью оптического прицела. В этом взгляде была притягивающая уверенность крупного хищника вперемешку с неясным, глубоко запрятанным азартом, от которого по коже бежал холодок. Максу казалось немного чудным, что при всем при этом Алекс с каким-то параноидальным тщеславием следил за собой и всегда был «на стиле», во что бы ни был одет. Ему шел рокнролльно-готичный стиль: кожа, металл, узкие джинсы с цепями, потертостями и дырами, тяжёлые ботинки, кольца на пальцах и в ушах. Но Алекс не менее органично выглядел и в строгом костюме — Макс видел один раз. Ему был к лицу черный цвет, контрастно оттенявший его белую кожу и очень светлые волосы, которые Алекс неизменно забирал в хвост. И чем больше Макс присматривался к нему, тем отчётливее понимал, что перед ним — не человек. Трудно было сформулировать, в чём именно это выражалось. Алекс, с одной стороны, казался тончайшим эмпатом, видевшим человека насквозь, а с другой стороны, не понимал многих элементарных, привычных человеческих реакций и иногда задавал Максу вопросы, ставившие его в тупик. Он был начисто лишён каких-либо человеческих слабостей, неточностей и мелких несовершенств, которые в людях обычно составляют часть обаяния. Но дело было даже не в этом. Иногда Алекс застывал и как будто ничего вокруг не видел и не слышал, и тогда в его глазах появлялась абсолютно человеческая грусть. И все же Макс отчётливо ощущал, что создание рядом с ним как будто из другого измерения, с теплой, ясной и намного более сильной энергетикой, чем человеческая. А ещё он мог часами сидеть в какой-нибудь неестественной и неудобной для человека позе, держа в одной руке ноутбук и что-то быстро печатая другой рукой. Иногда писал что-то от руки, причем одинаково быстро и уверенно как правой, так и левой рукой, но разными почерками. Читал книги при выключенном свете, никогда не уставал, никогда не рассказывал ничего личного. Макс слышал, как он говорил по телефону на разных языках. По подсчётам Макса, Алекс знал как минимум четыре языка: русский, немецкий, английский и французский, и ни в одном из них не запинался и не останавливался, чтобы подобрать слова. Ему никогда не было жарко или холодно, он мог забыть надеть куртку и выйти в одной майке в осенний холод и при этом не замёрзнуть. Но той ночью было очень тепло, как будто был не октябрь, а самое начало сентября. Они шли по темному проулку в сторону главной улицы. — Хочу показать тебе этот город, каким ты его ещё не видел, — сказал Алекс. — Я в этом городе всю жизнь живу и знаю здесь каждый сантиметр, — ответил Макс и покосился на него. — Не будь так уверен. Например, это место, знаешь что здесь было раньше? Макс коротко дёрнул плечами. — Эти несколько кварталов, что выходят на главную улицу, назывались Немецкой слободой. Тут со времён Екатерины жили иностранные поселенцы, в основном немцы. Тогда и до самой революции это была почти окраина города. — Слышал об этом, да. — Мои предки приехали сюда в семидесятые годы восемнадцатого столетия. Они были из разорившегося баронского рода с севера Германии. Здесь они, на протяжении поколений, занимались самыми разными профессиями. Мой отец был лютеранский пастор. Правда одно время он замещал католического священника и служил вот в этом соборе. Макс непонимающе уставился на облепленное неоновыми вывесками здание выставочного центра. — В каком ещё соборе, где тут собор? — Здесь. Видишь бетонный короб? — Ну да, ещё с советских времён торчит. — А теперь обойди его. Когда они подошли к зданию со стороны дворов, Макс увидел, что с обратной стороны короб не бетонный, а кирпичный, с бегущими по красному кирпичу поясами орнаментов и стрельчатыми нишами. От него шла, углубляясь в темный двор, скрытая с улицы часть здания. Вытянутая, с закругленной жестяной крышей, с проступавшей в сколах штукатурки такой же кирпичной кладкой. На крыше возвышалась кирпичная труба с широким узорчатым раструбом, которую Макс не замечал раньше. — Ни фига себе. Это что, правда собор? Там же сейчас арт пространство и какая-то новая жральня с той стороны. А сбоку кофейня… — Макс осекся. Это была та самая кофейня, в которой он обедал. — Ну да, — ответил Алекс, глядя вверх на кирпичную трубу, — Это нагромождение, сначала обезличенное, а потом обросшее стеклом и арматурой, облепленное вывесками и рекламой бургеров, когда-то было собором. Точнее, оно всегда им будет, что бы с ним ни делали и сколько бы времени ни прошло. Это сразу станет понятно, если туда зайти. Потому что аура никогда не лжет. Алекс сунул руки в карманы куртки и пошел к светящемуся огнями выходу из дворов на главную улицу. — По моему наблюдению, — задумчиво прибавил он, — нечто подобное часто происходит и с людьми. На главной улице они зашли в бар и выпили пива за барной стойкой. Макс не без удовольствия отметил, что они привлекли все женские и некоторые мужские взгляды в зале. Особенно, конечно, Алекс, — подумал Макс. Когда вышли из бара, улица уже почти опустела. Они спустились по ней почти до самой набережной, и не доходя до спуска, свернули на улицу, идущую параллельно реке. Алекс показал на здание с колоннами и высокой каменной стеной с воротами. — Здесь когда-то жил мой друг, купец первой гильдии. Тогда это была самая центральная и самая дорогая часть города, и все, кстати, было очень ухоженным. Жаль, что теперь не так. Макс с тоской окинул взглядом улицу. Она почти вся состояла из старинных купеческих домов, и отреставрированные фасады беспорядочно чередовались с совсем облупившимися. Они вышли на один из центральных проспектов, широкий и ярко освещенный, и по нему спустились ещё на квартал ближе к реке. Здесь за темным густым сквером стояло большое здание с закругленным углом фасада, с лепными фризами на окнах и витыми чугунными воротами. Алекс толкнул калитку, и они шагнули в темный двор, весь заросший сиренью. Здесь была видна изнанка города, неоштукатуренные кирпичные стены с застекленными верандами и старыми пожарными лестницами. Алекс повернул прямо во двор углового здания. Все окна были темными, а дверь на лестницу оказалась не заперта. — Здесь была губернаторская резиденция. Заходи, посмотри, как было раньше. Макс шагнул внутрь вслед за ним. Пахло сыростью и старым деревом. Где-то наверху под серым закругленным потолком горела тусклая лампочка. Побеленные стены облупились, ступени старой лестницы были чуть вогнутые посередине — следы тысяч ног, прошедших по ним за полтора века. Макс огляделся. Алекс сделал ему знак следовать за собой, и они поднялись на второй этаж, где за разномастными дверями спали коммунальные квартиры. Лестничная площадка выходила на ажурный чугунный балкон. Дверь, ведущая на него, была открыта, а в одном из окон не было стекла. Алекс положил руку Максу на плечо. От его руки разлилось тепло, и Макс на секунду забыл, где находится. В следующий момент пространство вокруг начало меняться. Все осветилось мягким теплым светом, стены посветлели, двери коммуналок исчезли, и за ними открылись просторные комнаты. Одна из них выглядела как парадная зала с изразцовой печью и темным блестящим паркетом. Другая комната заканчивалась блестящей лакированной дверью, за которой открывалась целая анфилада темных помещений. Стекла на высоких окнах, выходящих на балкон, теперь были целы. На балконе Макс увилел узкую, тонкую женскую фигуру, стоящую к нему спиной и силуэтом напоминающую шахматного ферзя. На ней было темное платье в пол, и Макс понял, что это платье из прошлого, с корсетом и пышными складками сзади — Макс не знал, как называется эта конструкция, но видел такое в кино. Женщина стояла на балконе, опираясь о перила, и смотрела вниз. Потом, будто почувствовав на себе его взгляд, она медленно повернулась. Не дождавшись, пока их взгляды встретятся, Макс вскрикнул и отвернулся, выйдя из оцепенения и ища глазами Алекса. Алекс стоял рядом. Они были на лестничной площадке темного подъезда, с закопченным потолком и обшарпанными дверями квартир. Пустой балкон темнел дырявым чугунным кружевом на фоне ночного неба. — Что это было сейчас? — ошалело спросил Макс. — Ничего особенного. Просто кадр из моей памяти, — ответил Алекс. — здесь когда-то произошло нечто странное, и я хотел показать тебе, с чего все началось. Пойдем, пока нас отсюда не погнали местные обитатели. По дороге расскажу тебе ту историю. На лестничной площадке, кроме дверей в квартиры и выхода на балкон, Макс заметил ещё одну дверь, и она была открыта — туалет. — Подожди, — тихо произнес он, — я зайду на секунду. Света в клозете не было, и Макс не стал плотно прикрывать за собой дверь, чтобы хотя бы узкая полоска света попадала внутрь. И когда он потянул за ручку допотопной конструкции, и вода хлынула с ревом целого водопада, дверь одной из квартир открылась, и в темном проёме показался один из жильцов, явно недовольный вторжением неизвестных. Увидев Алекса и вышедшего на свет Макса, он разразился хриплым потоком отборной ругани, перемежаемой хорошо знакомыми Максу словами «наркоманы хреновы», «отморозки» и другими подобными. Они с Алексом синхронно бросились вниз по лестнице и выскочили во двор, а потом дали неплохой спринт до ворот и вылетели на улицу, хохоча как два подростка. Просмеявшись, Макс сказал: — Ты же ведь мог сделать так, чтобы он просто заткнулся и закрыл дверь, да? Алекс кивнул и ответил: — Ну да, только зачем? Человеку в радость было на нас наорать. Да и нам веселее. Макс улыбнулся и посмотрел на него. — Ну да. Ладно, рассказывай уже свою историю.