Забытый

Не так далеко, в больнице, сестры отделения реанимации Лидия МакКоннолли и Сара Хелверн стояли над пациентом с флотирующим переломом в шестом отсеке. Лидия говорила: — Уровень кислорода вдруг резко улучшился. Смотри, он наконец выше 90. Это хорошо. Боже, я думала, это кровотечение никогда не остановится. Шестой отсек, на самом деле, был одной из двух палат Сары — у Лидии были третий и четвертый, но пациента со сломанным бедром в третьем только что выписали из реанимации, а с пациентом в диабетической коме в четвертом все было в порядке, так что Лидия помогала Саре с таинственным флотирующим переломом в шестом. Пациент был в коме уже полтора дня, в довольно-таки жутком состоянии. Его грудная травма оказалась лишь самой очевидной из проблем. Кроме этого у него обнаружился двусторонний коллапс легких — одно легкое схлопнулось полностью, второе частично — плюс трещины лицевых костей, плюс загадочная череда бесконечных кровотечений, начинавшихся одно за другим (из носа, в животе, потом в легких), плюс сильный жар и признаки отказа почек и печени, плюс он впал в кому через полчаса после прибытия. Все работники реанимации были уверены, что он не жилец, и Сара еще даже не начала заполнять заметки о нем перед окончанием смены, так как была уверена, что до следующей смены он не дотянет. А потом, час назад, у него случилась судорога. И сильная: она настигла его ни с того ни с сего, и сестрам пришлось удерживать его физически, чтобы он случайно не сорвал с себя иглы капельниц, провода и трубки. Сара была уверена, что эта судорога его прикончит. Но всего через несколько минут после этого его давление вдруг стабилизировалось, жар спал, и признаки кровотечения тоже исчезли. Результаты последних анализов крови показали большие улучшения в работе почек и печени и вернувшийся в норму гематокрит. Улучшения казались невероятными. Лидия и Сара вообще ничего подобного за свою карьеру еще не видели. Поэтому они и стояли возле пациента с флотирующим переломом час спустя, проверяя его показатели снова и снова и глядя в изумлении, как его состояние продолжает улучшаться. Конечно, он все еще был в опасности: хотя новые проблемы у него возникать перестали, старые еще были весьма серьезны — в особенности грудная травма. Но он выздоравливал буквально по минутам. Сара заметила, проверяя инфракрасный термометр, прижатый к его уху: — Ого, температура уже упала до 37.7. В этот момент пациент приоткрыл глаза. Сара прошептала Лидии: — Господи боже, он очнулся! — Пациенту она сказала: — Не пытайтесь разговаривать. Она всегда находила особенно приятным этот момент, когда пациент просыпался из комы, и можно было наконец увидеть цвет его глаз. У этого глаза оказались голубыми. Красивые голубые глаза, подумала она. Контрастные по сравнению с темными волосами. Вид у пациента был на удивление вменяемый: мужчина оглядывал палату и даже смог сфокусировать взгляд на лице Сары, когда она наклонилась к нему и взяла его руку в свои. Она заговорила с ним осторожно: — Вы в госпитале в Джексоне. Сожмите мою руку, если понимаете меня, но не пытайтесь разговаривать и не шевелите головой — у вас в горле трубка, и говорить вы не сможете. Знаю, что это очень странное ощущение, но не пытайтесь разговаривать, хорошо? Сожмите мне руку, если понимаете. Он сжал ее руку. — Вы знаете, как вас зовут? Сожмите один раз, если да; два, если нет. Он сжал ее руку один раз. — Хорошо. Вас привезли к нам вчера утром. Вы были очень больны. Вы помните, что с вами случилось? Еще одно рукопожатие. — Сможете что-нибудь написать для меня? Снова рукопожатие. Лидия вышла и вернулась несколько секунд спустя с ручкой и блокнотом. — Напишите ваше имя, пожалуйста? — попросила Сара, вложив ручку пациенту в руку и держа для него блокнот. Он медленно вывел неровными каракулями: «Приятель». — То же, что сказали парамедики, — проворчала Лидия. — Какая ваша фамилия, Приятель? — спросила Сара. Он попытался положить ручку, но она настояла: — Нам очень нужно знать вашу фамилию. Вы ее помните? Можете назвать? Он подумал с мгновение, потом начал писать длинное слово по одной букве за раз. Сначала В, потом И… Она терпеливо ждала, пока он не закончил слово: «Винчестер». — Приятель Винчестер? Так вас зовут? Он замялся, но затем кивнул. Лидия сделала пометку в его карте. — Приятель, у вас есть семья, которую нужно оповестить? Он покачал головой. Сестры переглянулись. — Может быть, какой-то дальний родственник? Или друг? — спросила Лидия. Он снова покачал головой. Сара добавила: — Может быть, девушка? Или кто-то с работы? Сосед? Кто-то, кто вас хватится? Он покачал головой и написал: «Никто». Сестры переглянулись снова. — Это ничего, Приятель. Мы о вас позаботимся, — сказала Сара, погладив его по руке. — Послушайте меня, Приятель. У вас сломано пять ребер, и от этого вам тяжело дышать. Знаю, это больно. Мы уже ввели вам морфин, максимально допустимую дозу. Кроме того, вчера у вас схопнулись оба легких, но теперь их восстановили. Какое-то время вам будет больно дышать. Эта трубка в горле помогает вам дышать. Мы оставим ее еще на несколько дней. Приятель написал: «Выньте». Сара и Лидия посмотрели друг на друга с сомнением. Приятель, следивший за ними, написал предложение длиннее: «Выньте трубку из горла. Сейчас». — Вы слишком слабы, чтобы дышать самостоятельно, — объяснила Лидия. — Ваши ребра еще не зажили. Вы должны быть на искусственной вентиляции еще как минимум пару дней. Он нетерпеливо потряс головой и написал снова: «Я могу дышать сам. Пожалуйста, выньте». Потом изучил их лица и добавил: «Мне нужна возможность говорить. Пожалуйста». Лидия наклонилась к Саре и прошептала: — Ни за что он не сможет дышать самостоятельно так скоро! Он понаблюдал за их шепотом, потом написал: «Пожалуйста» — и подчеркнул. И добавил: «Или я ее вырву». Тот факт, что он был в сознании и даже достаточно настойчив, чтобы все это написать, наконец заставил Сару всерьез рассмотреть его просьбу. — Мы спросим у дежурного врача, — пообещала она наконец. — Мы должны убедиться, что вы в состоянии дышать самостоятельно. — Она похлопала его по руке и вышла, чтобы вызвать доктора Морана. Прошло двадцать минут, но доктор Моран не ответил на вызов. Сара вздохнула: она знала, что доктор уже отработал тридцатишестичасовую смену, но все же. Сара послала ему вызов снова и пошла проверить своего второго пациента — того, что лежал в пятом отсеке с сердечным приступом. Этот пациент чувствовал себя неплохо (дочь привезла его как раз вовремя), так что Сара снова заглянула в шестой отсек, к Приятелю. Тот неугомонно ерзал на кровати, стискивая в руках простыни. Пока Сара наблюдала за ним, она вдруг увидела, как он вздрогнул и закрыл руками уши, зажмурившись, почти как если бы пытался услышать очень отдаленный голос. Его лицо побелело и пульс ускорился настолько, что она сочла нужным шагнуть в палату. Несколько секунд он, казалось, не замечал ее присутствия, потом пришел в себя и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых читалось отчаяние. Ей был знаком такой взгляд. Она видела его у людей, на глазах у которых умирали близкие. Приятель жестом снова попросил блокнот и написал: «Выньте Выньте Сейчас же». Но в компетенции Сары было только похлопать его по руке и сказать, что она пошлет еще один вызов доктору Морану. Так она и сделала. Десять минут спустя все повторилось. Приятель снова стал прислушиваться к чему-то отдаленному, его пульс участился. Он посмотрел на Сару с той же болью в глазах. — Я послала доктору еще один вызов, — сказала ему Сара и неохотно направилась из палаты, чтобы проведать пациента в пятом отсеке. Но потом, к счастью, она обернулась и увидела, что Приятель ощупывает трубку, явно пытаясь определить, как она крепится к его голове. Это всегда был тревожный признак — первый шаг к «самоэкстубации», как они это называли, — так что Сара попросила Лидию присмотреть за пятым отсеком, а сама осталась в шестом. Три раза за следующие двадцать минут Приятель пытался вынуть дыхательную трубку. И делал он это все более исподтишка, когда думал, что Сара не смотрит. К тому времени, когда она поймала его в третий раз, он разволновался, и, то и дело указывая на трубку, написал «Пожалуйста» в блокноте еще несколько раз. Но идти на риск того, что он вырвет трубку сам, было нельзя, поэтому Сара подозвала Лидию, и вместе они привязали его запястья белыми махровыми наручниками к поручням кровати. Когда Приятель понял, что сделали с его руками, он расплакался. Сара посмотрела на Лидию. — Черт, напиши этому Морану снова, — прошептала Лидия. — Пометь как срочное. — Я уже пометила как срочное. — Тогда начни слать ему сообщения раз в минуту. Пошли кого-нибудь лично. — Понизив голос, она прошептала Саре на ухо: — Если он будет так плакать, он все равно себе ребра повредит, и какой тогда смысл? Можно вколоть ему успокоительное, конечно, но это плохо при таком низком давлении… при таком шоковом состоянии… — Они углубились в спор о том, даст ли ему Моран просто успокоительного. Час спустя доктор Моран наконец прибыл (только после того, как Лидия послала кого-то на поиски. Оказалось, он дремал в подсобке). К облегчению Сары, Моран согласился обследовать Приятеля на предмет экстубации — удаления дыхательной трубки. Последовала длительная процедура проверки, что температура у Приятеля спала, давление стабилизировалось, постоянные переливания крови, которые он получал последние тридцать шесть часов, ему больше не требовались, он был в полном сознании и понимал, где находится. Это заняло много времени, и Сара видела, что Приятель раздосадован: он то и дело бросал на нее отчаянные взгляды. Наконец Моран позволил ему попробовать дышать самостоятельно. Сара кратко объяснила Приятелю, что они проверят его дыхание, пока трубка еще у него в горле, чтобы можно было снова запустить вентилятор, если нужно. Лидия уменьшила поток воздуха, и под наблюдением Морана, Сары и Лидии Приятель попытался сделать свой первый самостоятельный вдох за последние полтора дня. Его лицо немедленно побелело. Сара, следившая за сердечным монитором, увидела, как его сердце пропустило удар, а затем начало сильно колотиться. — Слишком больно, — прошептала она Лидии. — Он не сможет дышать сам. — Она прошептала это очень тихо, но взгляд Приятеля метнулся к ее лицу. Он сцепился с ней взглядом и сумел сделать вдох, потом еще один и еще. Его пульс спотыкался на каждом вдохе, но он продолжал. Сара поймала себя на том, что уставилась в его ярко-голубые глаза, глядевшие на нее странным напряженным взглядом. Она кратко взглянула на блокнот, который все еще держала в руках, на то, что написал Приятель: «Мне нужна возможность говорить. Пожалуйста». Потом она взглянула на доктора Морана и увидела, как он запустил секундомер на телефоне, пристально наблюдая за дыхательным монитором. Она снова посмотрела на Приятеля — он по-прежнему не спускал с нее глаз. «Минута, — прошептала она ему одними губами. — Надо продержаться минуту». Потом она так же беззвучно добавила: «Глубоко. Не спеша». Приятель дышал короткими мелкими вдохами, но, как только она прошептала эти слова, перешел на более глубокие и медленные. Она увидела, как его лицо побелело снова, и синяки стали ярко видны на бледной коже. Пульс опять запнулся. Но Приятель продолжал дышать, всю минуту. — А теперь можете для меня покашлять? — попросил доктор Моран. Приятель бросил на Сару обеспокоенный взгляд. Сара отступила на шаг назад, чтобы доктор не видел ее, и изобразила глубокий, сердечный кашель. «Глубоко, сильно», — показала она губами. Приятель взял паузу, потом попробовал покашлять. Его лицо снова побелело, но он сумел кашлянуть еще раз, сильнее. И снова побледнел, и снова его пульс участился, но доктор Моран сказал: — Эй, вполне неплохо. Хороший дыхательный индекс, и кашель достойный. Приятель наконец оторвал глаза от Сары и бросил на доктора Морана озадаченный взгляд. — Медицинскую специфику вам знать не нужно, — пояснил доктор (Приятель на это прищурился), — но мы любим видеть глубокое, медленное дыхание. Это значит, вы в состоянии полноценно пользоваться легкими. И вы показали себя очень неплохо. Всех нас удивили. Вы настоящий боец. — Моран похлопал Приятеля по плечу — как показалось Саре, неприятно снисходительным жестом. Потом повернулся к сестрам: — Ладно. Давайте экстубировать. Трубку вынули, и Приятель наконец закашлялся по-настоящему. Когда доктор ушел, он свернулся на боку, и Сара с Лидией попытались устроить его поудобнее. Лидии пришлось выйти, чтобы проведать своего пациента, а Сара снова взяла Приятеля за руку. Она наклонилась к нему, чтобы посмотреть ему в глаза. — Это гораздо, гораздо больнее для вас, чем вы показываете, — сказала она. — Я это вижу по вашему пульсу. Я хочу, чтобы вы знали: я должна за вами приглядывать, и, если вы начнете плохо дышать, мы вставим трубку обратно. Приятель прошептал: — Мне нужна… возможность… говорить. — Потом таинственно добавил: — Я пытаюсь… вызвать кое-кого. Он… не отвечает. Пытаюсь… со вчерашнего дня. Думаю, он лучше услышит… если я произнесу… его имя вслух. — Он поднял глаза на нее. — Оставьте меня… одного? Вся эта речь немного взволновала Сару, так как показалась ей бессмысленной. Как он мог кого-то вызывать, если был в коме? И если у него не было телефона? Сара бросила взгляд на его куртку, которая лежала на столе в углу палаты вместе с сумкой. Она уже нашла в ней маленький предоплаченный телефон и позвонила по единственному номеру, который был сохранен в памяти, но по нему никто не ответил. Угол телефона и сейчас виднелся, торча из сумки. Телефон был далеко — Приятель явно не мог дотянуться до него и кому-то позвонить. Может, у него снова был жар? Он бредил? Она пощупала его лоб, но лоб был прохладным. — Оставьте меня одного? Только на несколько минут? — попросил он. Сара покачала головой. — Боюсь, я не могу оставить вас одного. — Десять минут? — умолял Приятель. — Пожалуйста. — Он указал на мониторы, как бы говоря: «У вас же все равно подключены ко мне все эти датчики, зачем вам сидеть со мной рядом?» Она пристально посмотрела на него, сложив руки. Его взгляд был чистым и сосредоточенным. Она снова пощупала его лоб. — Десять минут, — согласилась она наконец. — Обещаете, что не наделаете никаких глупостей? Он кивнул. Она задернула шторки вокруг его реанимационного отсека и оставила его в покое, поспешив на сестринский пост, где могла удаленно следить за показателями его мониторов. Пока она сидела на посту, ей показалось, что она услышала звук хлопков по воздуху. Шторка отсека Приятеля слегка покачнулась. Сара проверила показания мониторов, но все было хорошо. Несколько минут спустя, к своему удивлению, она услышала тихие переговоры в шестом отсеке. Пациент что, разговаривал сам с собой? Сара задумалась, заволновалась, решила: «К черту десять минут», и отодвинула шторку, чтобы заглянуть в отсек. К ее изумлению, у койки Приятеля стоял человек. Как он сюда попал? — Простите! — сказала она. — Кто вы такой? Сюда разрешается входить только близким родственникам. И сейчас даже не часы посещения. Вы должны уйти. Приятель, по-прежнему свернувшийся на боку, бросил на нее явно раздраженный взгляд. Он хрипло прошептал: — Прошло… не десять минут. — Переведя взгляд на посетителя, он сказал, как будто Сары рядом не было: — Ты им обязан. Ты обязан мне. Последовала напряженная пауза, и до Сары дошло, что она вмешалась в конец какого-то натянутого личного разговора. «Что бы это ни было, он именно для этого хотел вынуть трубку, — поняла она. — Поэтому ему нужна была возможность разговаривать». — Пожалуйста, — попросил Приятель. Последовала более длинная пауза. Посетитель стоял, сложа руки, и смотрел поверх койки Приятеля в окно. Единственным звуком было ровное пищание сердечного монитора. Прошли шесть размеренных сигналов. Они оба, казалось, совершенно забыли, что рядом стояла Сара. Она знала, что посетителя надо вывести, но сердечный ритм Приятеля был в норме. И кроме того, она была заинтригована. Прошло еще шесть сигналов монитора. Приятель смотрел на посетителя не моргая. Посетитель сказал медленно: — Я не могу тебя вылечить. Сара как раз смотрела на лицо Приятеля, когда посетитель произнес эти слова. Она подумала про себя: «Я никогда раньше не видела, как у человека разбивается сердце». Посетитель добавил: — Я имею в виду, не до конца. Я… я слишком слаб. И если поработаю над тобой хоть немного, то не смогу сделать ничего больше. Не смогу забрать тебя туда, не смогу пойти с тобой. В глаза Приятеля вернулась искра надежды. Он прошептал: — Сделай, что сможешь. Посетитель кивнул. Приятель перевел взгляд на Сару и сказал: — Мне нужно еще десять минут. Она в растерянности кивнула и вернулась на сестринский пост, где села и уставилась на сердечный монитор, гадая, что могли значить слова «Я не могу тебя вылечить». «Наверное, какой-то духовный целитель», — решила она. Что ж, это личное дело каждого — за годы работы она поняла, что пациентам надо давать шанс на надежду, в чем бы они ее ни искали. И что бы это ни было, для Приятеля это явно было важно. Так что она решила дать им все десять минут. В конце концов она вспомнила, что надо проведать второго пациента в пятом отсеке, и нехотя пошла к нему. Но, находясь в пятом отсеке, она вдруг услышала характерный вой сердечного монитора, свидетельствующий об остановке сердца. Она бросилась обратно в палату Приятеля и обнаружила, что койка пуста. Весь отсек был пуст. Приятель снял с себя датчики ЭКГ, датчик уровня кислорода, выдернул капельницу и катетер (это, должно быть, было больно). Куртки и сумки тоже не было. В блокноте, прислоненном к подушке, он оставил еще одну записку: «Спасибо».