То, что мы называем домом

— Мы давно этого не делали, верно? — рассеяно замечает Тони, нежно зарываясь рукой в волосы Питера. В этот раз он даже не бастует.        Питер что-то согласно мычит, находясь практически на грани сна.        Последние несколько месяцев нельзя назвать напряжёнными или супер-сложными. Они не находятся по уши в делах, ни у кого из их компании нет проблем с законом, а Морган растёт и развивается так, как свойственно детям её возраста, так что эти месяцы можно описать как простую, спокойную жизнь. Не без проблем, конечно, у кого их нет?        Питер знает, что у Мишель до сих пор есть страх выходить на улицу после наступления темноты, а Тони и Пеппер с рождением Мор-Мор улучшили уровень безопасности, который до этого казался им всем совершенным. С этим можно жить, и они все справляются.        Несмотря на это, вопрос Тони, кажется, меняет что-то в воздухе, потому что Питер, уже собиравшийся просто отключиться, чтобы на следующий день слушать наигранные возмущения Тони о том, что он уже не молод для того, чтобы таскать на себе подростков, ведь он в любом случае это делает, чувствует себя чуть более проснувшимся.        И он действительно пытается вспомнить, когда у них в последний раз был такой день, наполненный их обычными делами и заканчивающийся в обнимку на диване, но, почему-то, не может.        Вот теперь Питер, впервые за весь день, начинает испытывать дискомфорт, потому что… как долго они не обнимались?        То есть, да, Питер буквально в шаге от того, чтобы считаться взрослым человеком, но вряд ли возраст влияет на количество объятий, которые может получать человек, и он никогда не скрывал, что является очень тактильным…        Тони, похоже, думает о том же, поэтому просто покрепче его обнимает, не дожидаясь, пока в голову Питеру придут какие-нибудь неправильные выводы. — Это большое упущение, — зевает Питер, когда неприятное ощущение того, что в его жизни закончилось что-то хорошее, исчезает под напором тепла и размеренного сердцебиения Тони. — Ну, знаешь, объятия лечат от всех болезней, снимают порчу и сглаз, а ещё… — Ты надышался реактивами и несёшь бред, — мягко фыркает Тони, и Питер практически уверен, что даже если это правда, а это не так, то он ничего не докажет.        К тому же, Тони любит, когда он несёт бред.        Это, по общему признанию, довольно мило.        Питер не может оспорить это утверждение, поэтому просто молчит, подтягивая ноги к себе до того момента, когда в голове что-то не щёлкает, говоря, что, вот, это — та самая удобнейшая поза для объятий, которую он искал, и тело не начинает расслабляться. — Где ты был в этот день год назад? — внезапно спрашивает Питер. Тони стонет. — Серьёзно, шкет? Я не помню, что я делал в прошлом месяце, моя память уже не… — Твоя память в полном порядке, ты не настолько стар, — Питер практически удерживается от того, чтобы закатить глаза, но в последний момент всё-таки делает это, потому что Тони мычит что-то о деменции, и это вообще не смешно, но в данном случае… Просто уморительно. — Ты позавчера за четыре часа лекции по генной инженерии ни разу не подсматривал в листочки, а их, на минуточку, было семьсот, так что не ври мне…        Тони не знает, что на это ответить. Три дня назад, принимая предложение Хелен (настойчивую просьбу, практически мольбу) заменить её ведущего учёного на лекции, он даже не представлял, что это сможет как-либо скомпрометировать его блестящую память.        Точнее, её потерю, в чём он старательно пытается убедить всех последние лет семнадцать.        Питер его победил. Ну, что за ребёнок? — Думаю, я спал после того, как мы с Пеппер одиннадцать часов провели в полицейском департаменте, вызволяя Брюса из тюрьмы, — Питер моргает. — Почему я впервые об этом слышу? — Потому что ты в тот день был в Рейкьявике, — Тони задумчиво тянет его за кудряшку. — К тому же, мы всё уладили, тебе было ни к чему волноваться за нашего рассеянного учёного…        Питер морщит нос, признавая, что в этом есть смысл. Держать руку на пульсе постоянно было бы весьма утомительно… впрочем, это не значит, что Питер не расспросит Брюса с пристрастием за что его год назад арестовала полиция. Просто немного позже.        Сейчас он просто глубоко вздыхает, прикрывая глаза и позволяя Тони медленно перебирать его волосы. Так успокаивающе. Питер даже не знал, что соскучился по этому, пока это не произошло.        Вот так это всё заканчивается, верно? Ты становишься старше, жизнь движется быстрее, в ней столько событий, что, кажется, на объятия в три часа утра уже нет времени. А потом, когда время находится, это становится чем-то неловким, что делать уже не позволительно, ведь ты уже вышел из того возраста, в котором детей балуют лаской только за то, какие они прелестные. — Надо почаще это делать, — говорит Тони, протираясь щекой о макушку Питера, и если кто-то спросит, то, несмотря на то, что это было очень колюче, он вообще не против, потому что всего четыре слова буквально развевают любые тревожные мысли, появившиеся в голове Питера.        Или почти любые.        Тони шумно вздыхает, а потом звонко чмокает Питера в макушку, похлопав по плечу, чтобы он сдвинулся и выпустил его с дивана.        Питер непонимающе моргает, но Тони, заметив это, только смеётся. — Натурально Бэмби в свете фар, — ласково фыркает он, а затем разминает плечо. — Не пугайся. Мне просто нужен кофе, чтобы не заснуть тут с тобой. Это явно не понравится моим старым костям… и жене. — Ой, ну, твоя жена не такая уж старая, — тихо фыркает Пеппер, эффектно отделяясь от дверного косяка.        Питер утыкается лицом в подушку, чтобы смеяться не так громко, а Пеппер проскальзывает к дивану, выглядя немного заспанной и чересчур домашней. Тони переводит взгляд с отпечатка от подушки у неё на щеке к мятой пижаме с Тоторо, чувствуя прилив нежности где-то внутри. — Ох, я даже не знаю, — бормочет он, ловя на себе два взгляда: смеющийся Пеппер и «вряд ли тебе это сойдёт с рук» Питера. — Годы явно пощадили её очарование, но характер? — Это послеродовое, — зевает Пеппер, прижимаясь к плечу Питера щекой и рассеяно целуя его куда-то в ключицу. Первое открытое место, до которого она смогла дотянуться, не совершая большого количества действий. — Вы опять за старое?        Судя по лёгкому оттенку недовольства, проскользнувшему в голосе Пеппер, она явно имеет ввиду не обнимашки на диване, а сбитый режим сна.        Питер неопределённо мотает головой, обнимая Пеппер за талию и прижимаясь чуть крепче. — Работать с этим стариканом в лаборатории, оказывается, довольно интересно, — полушёпотом признаётся Питер, и Пеппер хихикает, быстро косясь в сторону Тони, который, кажется, изменил свои намерения в сторону горячего шоколада. Правильный выбор. — М-да, если даже ты называешь его стариком, — тихо шепчет Пеппер, закидывая ноги на журнальный столик. — Ты всегда можешь найти себе помоложе, — Питер делает свой голос серьёзным, но его глаза смеются.        Пеппер делает вид, что действительно обдумывает это, что, вероятно, дало бы Тони повод поныть несколько лет, но её глаза провожают каждое движение Тони, и на лице играет такая особенная улыбка — маленькая, но при этом безгранично влюблённая.        Довольно редко можно увидеть такое, когда люди, состоящие в отношениях много лет, продолжают смотреть друг на друга так, и Питер безгранично счастлив из-за того, что у Тони с Пеппер это есть. — Я, пожалуй, оставлю себе этого, — наконец, резюмирует Пеппер, смотря, как Тони кидает в одну из чашек уже семнадцатую зефирину… у неё нет ни малейших сомнений в том, чья это чашка.        Питер улыбается, а потом на несколько минут забывает о том, что они, вообще-то, устроили клуб издевательств над пожилыми людьми, и это абсолютно полностью вина Пеппер, потому что она использует запрещённое оружие. Щекотку.        Тони даже отрывается от своего увлекательнейшего занятия, потому что возня на диване становится всё громче и яростнее, и видит, как Пеппер, хрупкая женщина, прижала их крайне сильного ребёнка лицом в подушки и агрессивно щекочет, сидя на нём в позе для йоги. У них всё хорошо.        Питер в конце этой маленькой войны покраснел и шумно дышит, потому что через подушки очень сложно получать доступ к кислороду, но он выглядит счастливым, а его лицо болит от смеха, так что даже если формально он — проигравший, это вообще не повод для сожалений. — В твоей чашке двадцать две зефирины, — зевает Тони, забираясь обратно на своё место и тут же оказываясь прижатым ребёнком и ногами жены. — Тебе стоит перестать ей поддаваться, кто знает, к чему это может привести? Я, например, женился…        Пеппер бросает на него красноречивый взгляд из-под ресниц, и это бы выглядело очень устрашающе, но у неё усы из-за зефирной пенки и блестящая кофта с нарисованным нечто, так что… это просто взгляд, который ты узнаёшь из тысячи, когда живёшь с человеком достаточное количество времени.        К тому же, всем вообще очевидно, что Тони ни секунды не жалеет, что женился. — Поддаваться? — Питер, кажется, искренне возмущён этими словами. — Я, чтоб ты знал, ещё ни разу не поддавался ей.        Теперь Пеппер улыбается. Оба её мальчика переглядываются, а затем изучающе проходятся по её фигуре, пытаясь прикинуть, какие секреты она хранит. Учитывая, что не так давно она произвела на свет настоящего человека, у них слегка завышены ожидания. — Так и… в чём фокус? — наконец, решается Тони, убедившись, что его жена — самая обычная, с точки зрения физиологии, а не личных качеств, женщина. — Гипноз? Магия? Препараты, вызывающие временный паралич? — Упёртость, — парирует Пеппер, тыкая пальцем в практически растаявшую зефирку. — Наруто учил не сдаваться, вот я и не сдаюсь. — Ты знаешь Наруто? — Питер, казалось бы, знает об этой семье всё, но, очевидно, нет. Вообще нет. — Прости, милый, но сколько, по-твоему, мне лет? Кто, блин, вообще не знает Наруто, — Пеппер хочет казаться грозной, но преуспевает в этом примерно также, как красные панды, встающие на задние лапки, чтобы казаться больше и страшнее, и не до конца понятно, кто сейчас выглядел бы милее: Пеппер или панды. — Даже я знаю, хоть и не смотрел ни одной серии, — пожимает плечами Тони, и это похоже на правду. — Вот теперь я сомневаюсь в своём жизненном выборе, — бурчит Пеппер. — Недостаточно просто слышать о «Наруто», это классика, её знать надо. — Я бы попросил тебя выйти за меня замуж, но ты уже замужем, — сокрушённо качает головой Питер, и Пеппер дарит ему утешающие объятия. Тони просто бормочет что-то про нарушение его прав.        Они просто валяются на диване ещё час, в основном обнимаясь, смеясь и подтрунивая друг над другом, и Питер почти готов признать, что сегодняшняя ночь компенсировала отсутствие ей подобных за последние несколько месяцев, когда Пеппер решительно поднимается, чтобы вернуться в спальню.        И он бы признал, но на этом всё, очевидно, не заканчивается, потому что Пеппер берёт их обоих за руки и ведёт с собой.        И за последний год — это первый раз, когда они спят все вместе, потому что обычно это не то, что делают люди, усыновившие ребёнка, который старше двенадцати лет. Они так уже делали, даже чаще, чем можно представить, потому что процесс его привыкания ко всему этому не был быстрым и гладким.        Они не делали этого с тех пор, когда кошмары Питера перестали заставлять его просыпаться с криком, а он не начал ходить к психологу.        Но сейчас это что-то другое: Пеппер смеётся, отбирая у Тони одеяло, и они уже не могут понять, где чья нога, потому что Пеппер внесла небольшой соревновательный элемент в игру «запутайся в ногах». И они просто не могли вдвоём проиграть ей там, где вообще невозможно проиграть.        Они абсолютно точно проигрывают.        Пеппер отбивает у Тони вакантную должность главного «обнимальщика», потому что первая успевает положить руку на Питера. И он примерно двадцать минут слушает спор о том, кто ляжет в серединку, потому что Тони считает, что это должен быть Питер, но Пеппер уже решила, что сама хочет там спать… и побеждает Пеппер.        Поэтому они просто прижимаются к ней с двух сторон, заставляя её хихикать, потому что теперь, когда Тони держит её, Питер может слегка отомстить щекоткой на щекотку.        Они действительно засыпают только к пяти утра, но ни один из них не считает, что это была пустая трата времени. Они не потеряли пять часов сна перед очередным днём, полном дел и переживаний, они инвестировали в собственное счастье.